Побочное действие

Плеск. Вода колышется в ограниченном пространстве, натыкается на облицованные гладкой керамикой стены, поднимается около них небольшими волнами. Вода бликует и искрится от солнечных пятнышек, что проникают сквозь сложную систему потолочных конструкций, подчинённую сбору и экономии световой энергии. Вода, стоит опустить в неё голову, бурлением своим заглушает все остальные звуки, будто пытаясь рассказать о чём-то своём, умиротворить, успокоить, убаюкать. Вода смывает зудящий жар усталости, расслабляет мышцы и скованную болью спину. Плеск. Приходится иногда шевелить ногами, поддерживая себя в невесомой, но упругой прохладе с её обтекающими, ласковыми касаниями. На лицо наползает солнечный блик, вынуждает зажмуриться, погрузиться в светлеющий полумрак. Шёпот воды становится громче, приобретает настойчивость, даже назойливость, побуждая прислушаться. Пшшш… пшшш… «А такие, как ты, что, радуются ответной боли?» — в конце концов вода прошептала это вполне чётко, пробурлила в самое ухо, а воображение тут же прикрепило к словам картинку: подёрнутые мутью светло-карие глаза с пустыми зрачками. Мэл с глухим рычанием разлепила веки и, перевернувшись на живот, в несколько гребков добралась до лесенки и ухватилась за ступеньку. Вода отпустила утомлённо-расслабленное тело очень нехотя, а окружающий воздух тут же навалился холодом, но Мэл только подхватила со стула рядом с бортиком полотенце, а набрасывать его на плечи не стала. Бросила взгляд на воду и на пару секунд застыла. Световые блики, касаясь глянцевой поверхности, искрились на бирюзовой облицовке стенок — ни дать ни взять тропическая лагуна с её пронизанным солнцем мелководьем. А вот те тени, одна, вторая, так похожи на пару торпедообразных хищных рыбин, что ищут поживу под самым берегом. — Ш-ш… — Мэл прикусила губу, когда обнаружила, что как-то умудрилась поранить ладонь. Настолько сильно, что кровь уже тоненькой струйкой измазала запястье, смешалась с подсыхающей водой, несколькими капельками упала на бортик и, кстати, на полотенце тоже. Мэл сжала кулак и тихо выругалась, когда взгляд снова упал на странную тень на воде. Акулы всегда нападают на слабеющих и раненых — это помнили многие выходцы со Старой Земли. Вопрос был только в том, жертва ты или хищник. А может, уже мертвец, хотя мёртвое так кровить не может. «…Мёртвая сучка! Я вижу смерть в твоих глазах!..» — Мэл скорчила гримасу в ответ на зазвучавший в голове хриплый голос. Мысленно сделала себе заметку озадачить персонал тем, что лесенка сделалась травмоопасной, и босиком пошлёпала в душ. Плеск. Водяные струи с наэлектризованной силой врезаются в кожу, колотят в согнутые плечи и позвоночник, вызывая почти боль — Мэл из какого-то мазохизма нарочно включила напор на полную мощность. Шум должен заглушать звуки и вымывать из опустошённого разума остатки неправильных мыслей — вот как эту самую кровь, что никак не желает останавливаться и алыми волокнами смешивается с утекающей в слив водой. Но не заглушает. «Ты тоже на живую не тянешь…» — Мэл зачем-то с силой хлопнула ладонью по сенсору, отключающему воду, и мощные струи исчезли. Взамен врубился поток ионизированного воздуха — дополнительное мягкое очищение и лёгкий массаж, но Мэл, похоже, сейчас способна была раздражаться от чего угодно. Вот хотя бы от присутствия Сида, который торчал за матово-прозрачной стенкой душевой, наверное, всё это время. Кровь продолжала сочиться — доктор как будто явился как раз на её металлический запах, то ли как хищник, то ли как верный пёс, пришедший зализывать рану. — Сид, ты… — Испещрённая пунктирными остатками водяных потёков, полупрозрачная дверь отъехала в сторону, и Мэл сама вздрогнула от собственно тона, что с напряжённой вибрацией отразился от стен душевой. От невольно пойманных мыслей тоже веяло каким-то напряжением, что побуждало заглянуть доку в глаза, чего Мэллори, если признаться честно, уже давно не делала. — Ну можно же было остановить кровь! — Сид без церемоний за плечи вытащил её из душа и тут же одним ловким движением окутал порезанную ладонь приготовленной, очевидно, заранее кровоостанавливающе-ранозаживляющей салфеткой. Ладонь как-то сразу заныла вся полностью, как будто боль только и ждала удобного момента, и Мэл непроизвольно схватилась за руку. «И как тебя за это отблагодарили? Выбросили на свалку?» — Мэл скривилась, и Сид, истолковав эту гримасу по-своему, одним движением сгрёб её в охапку. Как есть, голую, с не до конца высушенными ионным потоком капельками на покрытой внезапными мурашками коже. — Что случилось? — шепнул Сид прямо в ухо, касаясь губами почти сухих волос на виске. Тёплые ладони доктора скользили по спине — прикосновения должны были расслаблять, ну в крайнем случае возбуждать, но Мэл только с каждой секундой всё больше сжималась, как пружина, на которую давят со всё большей силой. Четыре месяца назад, после гибели Лэнса, как-то само собой произошло так, что лучший его друг, доктор Сид Эммет, очутился рядом, будто тоже «перейдя по наследству» от старшего брата к младшей сестре. Рядом — вплоть до того, чтобы периодически просыпаться с Мэл в одной постели, называясь при этом «просто другом». Хотя, как внезапно подумалось сейчас, подобное скорее напоминало сделку. Платную медицинскую процедуру, хотя Сид вроде бы никогда ничего не просил сверх своих привилегий в корпорации и странных отношений с её новой хозяйкой. «Используете людей и друг друга…» — Мэл издала рычание и упёрлась в мужские плечи, как раз в тот момент, когда Сид, чуть согнувшись, чересчур уж откровенным скользящим жестом прошёлся по внутренней стороне её бедра. Горячее дыхание обожгло кожу в области ключицы, и Мэл не выдержала того отвращения к самой себе, что застряло где-то под грудью горячим комком. — Извини. Я тебя кровью испачкаю… — неловкая улыбка едва ли могла скрасить ощущения от толчка, но Сид только молча застыл напротив, тяжело дыша. Через пару секунд опомнился и, схватив с вешалки халат, завернул в него свою «подругу-хозяйку-любовницу», хотя сама Мэл только краем сознания отметила, что начинает стучать зубами. — Всё-таки что-то произошло, — склонив голову, констатировал Сид. Ничего особенного он, конечно же, не сумел высмотреть даже самым пристальным взглядом, но при этом достаточно хорошо знал, как у Мэл проявляются чувства. Те, которые она, как бы ей ни хотелось обратного, всё же не всегда контролировала. — Иначе оператор тира не жаловался бы, что ты… вместе с мишенями разнесла две проекционные рамки. — Оператор… жаловался? — Мэл не удержалась и хихикнула, несмотря на чёртов комок под грудью. А может, как раз и пытаясь избавиться от гадкого чувства неправильности того, что только что чуть было не произошло. В мыслях Сида промелькнуло что-то насчёт сектора В — кажется, уверенность в том, что именно там следует искать корни как полученного отказа, так и плохого настроения, но озвучить вопрос тактичный док не решился. Только нахмурился, когда Мэл стянула халат и принялась облачаться в свежий комплект специального белья, которое надевала под форменный комбинезон. — Ты далеко собралась? «Трусливая, боишься посмотреть правде в глаза!» — кажется, этот, в лаборатории, говорил и что-то такое тоже. Желание посмотреть, как протекает эксперимент, сформировалось полностью, и Мэл решительным движением вжикнула застёжкой комбинезона. «А ты, видать, привыкла все делать чужими руками?» — похоже, от неотступно звучащего в мозгу мрачного голоса избавиться было невозможно, что уже само по себе побуждало искать причину этого удивительного явления. — Нужно же пойти извиниться перед оператором, — Мэл улыбнулась, надеясь, что хоть так скрасит заведомую ложь, и довольно бесцеремонно сунула Сиду в ладонь окровавленную салфетку. — Спасибо. Уже всё в порядке. Мэл повернулась к доктору спиной и зашагала к заблаговременно расходящимся в стороны дверным створкам. — Постарайся не пропустить сеанс обезболивания, — донеслось вслед. Мэл ощутила, как Сид хлопнул сжатой в кулак ладонью себя по животу, где в поясной аптечке всегда наготове были инъектор и колбы с купирующим ежевечерние, как по графику, приступы анестетиком. Уловила, как док спохватился, поморщился и выкинул салфетку в утиль. Слово «обезболивание» вызывало у Мэл неприятный холодок под рёбрами, а ласковый голос доктора заполонял внутреннее зрение странными картинками. Неправильный дурман и касания, от которых тошнило так, что пришлось до онемения сжать зубы.

***

Солнце застряло почти в зените, увязло в безоблачном небе, расплылось ослепительным маревом, навевая дикое чувство — время остановилось. Горячие лучи пронизывают узорчатую листву, ввинчиваются в массу сочной зелени, застывшую в полном безветрии. Пламя в каменных чашах обрамлено чёрной каймой дыма, дым не поднимается вверх в плотном и влажном воздухе, а застилает всё вокруг рваной в клочья пеленой с дурманящим ароматом брошенных в огонь зелий. — Предатель! Предатель! — воздух от криков едва шевелится, но попавшему в их эпицентр мерещится вязкий водоворот, которому ничего не стоит растереть в пыль. Вот в такую же древнюю пыль под ногами, смесь измельчённого камня и высохшего зелёного мха, прах под лапами бездушных статуй. Чад на высокой траве, пепел с привкусом меди… — Предатель!  — Мэл разорвала контакт с шумным выдохом сквозь сцепленные зубы. Свет в лаборатории был чуть приглушен, немного, всего лишь до предвечерней мягкости, но перед глазами клубились серые тени. Или дело было в том, что лицо прикованного к стенду пирата, его смуглая, бронзовая от загара кожа приобрела сероватый оттенок? Мэл не знала, но почему-то приходила в сектор В уже во второй раз за сегодняшний сумасшедший день. Застыв, смотрела на то, как циркулирует по прозрачным трубкам кровь. Как темнеет от ручьями текущего пота жуткая красная майка, как пот подсыхает, оставляя белёсые разводы. Как конвульсивно подрагивают кисти плотно охваченных скобами «браслетов» рук, непроизвольно сгибаются длинные пальцы с притягивающими взгляд латками потемневшего от грязи пластыря. «Предатель!» Как ярко-то, гораздо ярче того, что поймалось во время предыдущего визита, когда взвинченная Мэл, почти не глядя обработав порез, явилась взглянуть на эксперимент. Вокруг стенда деловито суетились «упыри», не обращая никакого внимания на то, что пленник говорил во время кратких проблесков сознания, подсоединяли какую-то аппаратуру, считывали какие-то данные — механически, размеренно. Мэллори же сразу показалось: этот подопытный чувствует себя гораздо хуже, чем умиравшие на стенде до него. Его всего мелко трясло и выкручивало до хруста суставов, а Мэл равнодушной статуей наблюдала за тем, как он неосознанно, до кровавых язв, прикусывает губы. Тёмные круги вокруг его глаз, казалось, углубились и почернели ещё больше, грубые черты сделались ещё резче… — Вы не слишком… усердствуете? — спросила Мэл у дежурного, прислушиваясь к тому, что чувствует сама. Удовлетворение? Тем, что «естественный враг», который каждым действием своим заслуживал полученное накануне, похож теперь на свеженького мертвеца — кто там называл её «мёртвой сучкой»? Но — ни намёка на удовлетворение, только странное отупение, онемение, как у свежей раны, которую залили блокаторами боли. Да видно, не до конца залили, или вещество попалось слабоватое, потому что именно тогда Мэллори поймала это впервые. Как рикошет. Как удар под дых, жестокий, едва ли не роняющий на колени. «Предатель!» — серый дым, размытый круговорот лиц, обладатель одного из которых вдруг видится вполне чётко, как будто на нём задержался пристальный взгляд. Темнокожий мужчина, очки — музейный экспонат*, курчавая бородка, дикарское украшение на шее странно сочетается с чем-то, похожим на форменную куртку. А потом вдруг — лицо женское, смуглое, зеленоглазое, с причудливым рисунком на подбородке… Мэл показалось, что она коснулась оголённого провода под напряжением. Охнула, пошатнулась — ни вдохнуть, ни выдохнуть — от боли, чужой боли, потемнело в глазах. Поймала взгляд лаборанта, случайный, недоумённый, выпрямилась. Усмехнулась коротко — ну надо же, как интересно… — У него абстинентный синдром*, мэм, — лаборант усмешку не принял. Не понял, не истолковал никак, да и не мог. Только информировал, будто оправдывался: это не они «перестарались», раньше времени подвергнув разрушению объект. Это всё объект, этот дикарь, этот диссонанс для белоснежной чистоты помещения — порождение тёмных джунглей. Это он во всём виноват — материал для опытов. Мэллори только поморщилась: подсмотренное оставило у неё на губах отчётливый привкус крови. Больше того — казалось, кровь струйками, липкими и обильными, стекает с головы по левой половине лица, щекочет ухо, подбородок, шею, коркой стягивает пульсирующую болью бровь, заливает веко. Крови так много, что в попытке зажать рану к ней прилипают пальцы — Мэл уже пропускала мимо ушей попытки «упыря» оправдаться, изучая страшный рубец на бритом черепе пленника. Вот значит, как он появился, этот шрам… — Вы бы притормозили немного, — кажется, именно это она сказала дежурному по лаборатории. Бесцветная физиономия вытянулась в недоумении — он и правда не понимал, зачем приостанавливать эксперимент, когда впереди ещё целый день. Мэл, скрипнув зубами, повторила слова в приказном тоне, мысленно пообещав себе избавиться уж по крайней мере от нынешнего персонала сектора В, если не от самого сектора, и пошла прочь из лаборатории. Впереди действительно был целый день с кучей забот по комплексу со всеми его секторами и отделениями, и целый день Мэл чудилось, что она в кровавом бреду бежит прочь от толпы, крики которой колышут воздух, душный и вязкий, как бульон. «Предатель». Да, сейчас ярче, гораздо ярче — чем тогда, днём. Сейчас никто не мешал — лаборанты снова толпились за дверью и стучались в сознание вялым, глухим недовольством. Да плевать. Они и впрямь перестарались, эти чёртовы фанатики своей кошмарной науки. Не способны они признать, что существует что-то вне их экспериментов. Что чужие чувства — это не вместе с потом и сукровицей утекающая в сливные отверстия стенда жизнь и не ряды цифр и графиков на экранах. Чужие чувства как кончик лезвия, на которое медленно наматывают твои собственные нервы, обнажённые, выдернутые на живую из плоти — когда смотришь чужими глазами в зелёные глаза смуглой женщины… «Да, так оно и бывает», — скривилась Мэл, катая на языке солёный привкус чужой крови и горький — уже собственной памяти. Кого-то родной отец, назвав мутантом и генетическим уродцем, выставляет за порог дома в шестнадцатый день рождения. А кто-то, глядя в лицо собственной сестры, чувствует, как выгорает всё то, что когда-то связывало с ней. Взамен остаётся рана, воспалённую, вечно кровящую поверхность которой слишком больно задевать. Ведь это же была сестра — Мэл не могла ошибиться. Кому, как не ей, знать, как выглядят подобные узы. — Я кое-что тебе принесла, — Мэл криво усмехнулась и наконец пошевелилась. Медицинский инъектор вместе с двумя колбами поместился в бедренный карман комбинезона достаточно свободно для того, чтобы «упыри» ничего не заметили, да и никто не собирался перед ними отчитываться. В конце концов, все же заинтересованы в том, чтобы испытуемый протянул немного дольше, так? — Видишь? — Ответа не было — реакции совсем никакой. Только похожая на лихорадку тряска — следствие то ли наркотической ломки, то ли чего-то другого. Например, того, что выросшее на воле существо, которое даже в окружившей его толпе мечется, подобно пойманному хищнику, не способно жить в белоснежной, стерильной клетке. — Ладно… — Пленник всё так же молчал, но Мэл чувствовала — он почти очнулся. Вернее, балансировал на грани бреда и яви — так, как диктовало ослабевшее тело. И если поднапрячься, совсем немного, можно было поймать обрывки его грёз: лица, лица. Застилающая левый глаз, пахнущая металлом кровавая пелена, тяжкое, хриплое дыхание того, кто явно всегда бегал легко, как грациозная большая кошка. Рвущая лёгкие боль в груди — не от бега, нет, совсем не от него, а от невыносимой, чёрной обиды. «Чудовище не всегда было чудовищем», — явилась вдруг отстранённая мысль, скользнула по сознанию острым, ранящим краем. Первая колба со щелчком вошла в рукоятку инъектора — как магазин в рукоятку пистолета, что был у пирата при себе. Немного резко — Сид, по внутренней сети получивший от хозяйки сухой приказ приготовить два препарата, явно обиделся. Мэл никак не могла избавиться по этому поводу от какого-то неприятного осадка на совести, но и поделать с собой ничего не могла — видеться с доктором почему-то очень не хотелось. — Сейчас станет легче, — Мэл непонятно кому скорчила улыбку и прижала инъектор к плечу пленника. Подняла взгляд к посеревшему лицу, зная, что изменения увидит почти сразу. Сид готовил отличный коктейль, питающий сердечную мышцу — в этом доку отказать было невозможно. Ещё Сид оказался способным намешать мерзости, облегчающей пресловутый абстинентный синдром. Мэл вдавила инъектор во второй раз и ещё пару десятков секунд наблюдала, как всё более размеренно, без судорожных рывков, вздымается и опускается обтянутая красной майкой мощная грудь. Кажется, подействовало… — Пить хочешь? — спросила тихо, но вопрос ушёл в звенящую электрическим фоном тишину. Пленник даже не шелохнулся, будто сама Мэл ощущала его жажду острее, чем он сам. Ни слова, ни звука — даже удивительно. — Ладно, как хочешь. Распоряжение напоить объект, когда он очнётся, Мэл дала уже лаборантам, сгрудившимся мини-толпой у самых створок, но почему-то не спешащих зайти. На несколько мгновений пират остался в одиночестве и только тогда пошевелился. Осторожным движением, явно пробуя силы, сумел чуть напрячь руки, будто подтягиваясь из лежачего положения. С третьей попытки сжал в кулаки онемевшие от неподвижности пальцы. Облизнул пересохшие губы и только потом, разлепив веки, уставился на закрытую дверь неподвижным, тяжёлым взглядом.