Побочное действие

— …если жарко и душно — это пиздец. Это, зелёные мои братцы, конкретный сбой в системе жизнеобеспечения. Холод — не так страшно. Быстрее отмучаетесь. А вот жара… — Динамики искажают голос, до тошноты звонкий и бодрый, придавая ему неживую, металлическую дрожь. Звук рикошетом отлетает от стен, полированных и гладких до невозможности уцепиться за что-то при падении. Впрочем, чтобы упасть, нужно сначала встать, но никто не пытается. Вот уже пятнадцать отмеренных алым индикатором минут — цифры плывут перед глазами, угловатые очертания размываются. Курсанты сгрудились на полу, кто лёжа, кто сидя, подпирая стены и друг друга. Без движения, чтобы не тратить кислород. — Ну и сволочь… — шепчет курсант Ричард Рейд, еле качнув рыжей головой в сторону экрана на полстены, откуда по тренировочному модулю, как бильярдные шары по столу, разлетаются отрывистые слова инструктора: — Да, салаги, сбой систем жизнеобеспечения — это вам не… — Остаток фразы съедается вибрацией пополам с визгом. Парни и девчонки вяло шевелятся на полу, как снулые рыбы в песке. Кто-то пытается зажать уши, но что толку, если визжит прямо в черепе? У кого-то слабо, кому-то повезло меньше — Рич вон утирает над верхней губой струйку тёмной крови… — Сбой систем… — Мэл шевельнула губами, на которых застыл кровяной привкус. Рассеяно провела под носом рукой, тупо уставилась на кончики пальцев — зачем? Ах да, кровь… на пальцах её не оказалось, значит, сосуды пока целы. А душный воздух всё вибрировал без слов, и хотелось опереться спиной о нагретую стену. — Всё… хорошо? — спросили откуда-то сбоку почти бесцветным тоном. Только на слове «хорошо» немного запнулись. Будто о тело споткнулись, лежащее ничком на гладком полу в консервной банке десять на десять метров. Кто-то из ребят потерял-таки сознание, ровно за две секунды до открытия ловушки. Мэл помнила, как, едва заглотив невероятно свежего воздуха, пыталась перелезть через своего сокурсника, чтобы добраться до люка и позвать медиков, которые что-то не спешили к провалившему экзамен. Сбой систем… Серые, в отблесках экранов и индикаторов стены и пол рассыпались, уступив место солнечному свету, что отпечатывал тени от листвы на вытоптанной почве. Отпечатки складывались вводящими в транс узорами, но Мэл смотрела на них всего миг, а потом поймала себя на поисках того, в чьих мыслях однажды уловила: «Блядь! Сбои! Сбои хуевы. В самом мироздании…» Чёрт знает, зачем высматривать главаря, но того всё равно не видать было глазами, а более тонкие чувства следовало поберечь. — Так. Вспоминала, за что не люблю жару. — Мэл пожала плечами, едва скосив на доктора глаза. Тот сам облюбовал местечко в тени забора, не слишком далеко от клетки, где пленником обретался уже не человек, а здоровенный полосатый зверь. Тигр и оглашал вибрирующим рыком весь лагерь, который, кстати, называли вполне по-военному — аванпостом. Далеко не единственным на острове — так сумела выяснить Мэл, на свой манер, не задав ни единого вопроса. Да и не охранникам же, в самом деле, было их задавать — те не рычали, зато смотрели цепко и холодно, будто копируя взгляд своего босса. — И за что? Не первый уже вопрос, кажется. И снова пропущен мимо ушей, оставлен без ответа. Бенджамин наверняка надул пухлые губы, из-за которых смотрелся сущим мальчишкой. А может, и не надул, но Мэл щурилась в другую сторону, где на помосте, плавно переходящем в крышу приземистого барака, расхаживали пиратские караульные. Вразвалочку, никакой тебе наёмничьей выправки — сущие обезьяны с оружием в руках. И можно было подумать: никто ни за кем не следит, хочешь — нырни в брешь, что светится солнцем меж ребристыми листами забора да иди восвояси. Но ближайшая дыра забрана сеткой, увитой ползучей зелёной дрянью, а пираты, что тенями бродили вокруг, на поверку наверняка оказались бы не такими уж обдолбанными. Не говоря уже о сторожевых псах, персональных ли, двуногих и экипированных, или четырёхлапых, что скалили при встрече клыки едва ли не в сантиметр. — Тебе повезло, что тебя боятся… — нарушил молчание Бен, явно по-своему истолковав попытки пациентки оглядеться. Мэл наконец обратила на доктора внимание. Тот пристроился спиной к одинокой ржавеющей бочке, почти уютно, с необыкновенным дивом на коленях — самой настоящей бумажной книгой. Старой такой книженцией, с чуть обтрёпанным корешком и потёртой твёрдой обложкой. Мэл поняла, что с натянутой улыбкой разглядывает раритет, только когда рядом нарисовалась ворчащая дымчатая туша. Пиратская псина играла с каким-то предметом, похожим на палку; под бархатной шкурой перекатывались мускулы, рык сотрясал воздух, вторя зову пойманного тигра. Наконец пёс ухватил игрушку зубами, мотнул крупной головой, подбросил. «Палка» мелькнула в воздухе и упала в сочную траву всего в нескольких шагах, обратившись вдруг в человеческую большую берцовую кость. — Повезло… — запоздалым эхом констатировала Мэл, чувствуя, как расползается под сердцем что-то жгучее и вместе с тем холодное, будто там раздавили пузырёк с кислотой. Пару секунд ещё можно было терпеть, дышать глубже, бороться с ядом, что поднимался к горлу и обжигал язык. Но яд всё равно сорвался с губ похожими на змеиный плевок словами: — Друзьям твоим тоже… повезло? Стишки читаешь… «Ну и зачем?» — отстранённо и грустно спросила у Мэл та её часть, которая наблюдала, как доктор меняется в лице, а под загаром проступает бледность. Другая Мэллори кипела от гнева, складывая паззл из осколков чужих воспоминаний, а потом давилась истерическим беззвучным смехом: надо же, археологи, этнографы. Док прибыл сюда с экспедицией, в качестве штатного медика, а потом… — Только стишки я и могу читать. — Бен закрыл книжку и прижал к себе, как последнее сокровище, которое у него собирались отобрать. Мэл кривила губы и всё смотрела, как плохое старое кино с помехами, воспоминания, похожие скорее на кошмар. Кольцо из скачущих пиратов, стрельба. Кто-то сопротивлялся, но их утихомирили быстро, втоптали кровь в песок… — И стрелять-то не умею. Только штопать тех, кто умеет… «Ты дешевая сучка, продажная блядь! Не хочешь быть чьей-то шлюхой? Не хочешь продавать тело — продавай душу!» — Мэл сглотнула горечь, дотянувшись до момента, когда Ваас с ухмылками и ужимками открывал клетку покладистому и обессиленному доктору. Уже одному, без товарищей. — По-твоему умереть или сдаться в бордель было лучше? Мэл не сразу сообразила, что сжимает голову ладонями, сильно, до боли, будто намереваясь выдавить чужие мысли. Шершавая, мёртвая кожа на обожжённых пальцах царапала виски. Кажется, это был первый вопрос, который задал сегодня Бен: каким чудом у пациентки так быстро зажили руки. Мэл не ответила, не отвечала и много раз после, как недостойному. Хотя чем она лучше, если подумать? Неужели этим самым «даром», проклятием в родном мире, а тут вроде как преимуществом? Если бы только собрать силы, чтобы его применить. И понять бы, куда бежать. Вряд ли есть у неё право укорять Бенджамина в желании выжить. Вон ведь и псина хотела того же, носилась жизнерадостно, подбрасывала страшную игрушку — осколок чьего-то тела. Жить хотели даже пираты, такие как есть, с забитыми наркотическим бредом головами, иначе не уничтожали бы сразу сопротивляющихся, и ведьм бы не боялись. Даже Ваас… хотя чёрт его знает. — Стихи брат мой любил. А умение штопать тех, кто стреляет, полезнее, чем только стрелять, — бросила Мэл невпопад. По ближайшему помосту топал гранатометчик, туда-сюда, как маятник, и оборвать это хождение было просто даже в нынешнем состоянии. Только зачем? Да и Бенджамина пугать как-то неловко — тот смотрел во все глаза, будто поделились с ним удивительным открытием, и оставалось только окончательно смягчиться: — А заживает на мне всё само. Как на собаке… генетически улучшенной… «Интересно будет застрять тут на всю жизнь», — Мэл отвернулась и скорчила гримасу, слушая, как по дороге за забором гремит железом какая-то местная развалюха на колёсах. Универсальная прививка — ещё одна привилегия принцесс и военных. От инфекций раньше времени точно не окочуришься, а вот считать это недостатком или всё-таки преимуществом… Мэл слишком ненавидела жару.

***

— Ваас везде. Куда ни посмотри, — сказал Бен суеверным полушёпотом, ещё пару дней назад, когда Мэл отлёживалась в бараке. Почти смешно, а ещё смешнее, что чистая правда. Остальные казались просто злыми тенями. Ржали, конечно, переминались с ноги на ногу, будто в штанах им что-то мешало, вытаптывали латки травы у дороги, которая начиналась прямо за разинутыми воротами щербатого забора. Там ворчали моторами два джипа; Мэл пыталась коситься на размалёванный капот ближайшего, но видела почему-то только нависшее над ней лицо. О, она так сосредоточилась на своих наблюдениях, что как-то подзабыла: выполнять задание «босса» придётся под охраной самого свирепого из его псов. К тому же, как видно, никто не собирался давать ей время на накопление сил — на «работу» волокли уже на следующий день после аудиенции… Эти глаза в кругах темноты, с окрашенными кровью белками. Эта бензиновая вонь, царапающая горло, прогорклый пот, окисленный металл на губах — будто ржавчина с автоматных стволов осела прямо во рту. Одуряющая цветочная примесь — тут, чёрт возьми, вечно что-то цвело. И разлагалось, сходило гнилью под корни цветам, как очистилась от мяса вон та кость — собачья забава. — …смотри, блядь, у меня!.. Большую часть напутственной речи главаря Мэл пропустила. Ничего нового: мат и угрозы порезать на куски, если вдруг ведьма куда-то рыпнется с места «погрузки товара» или по дороге к нему. Что за «товар», задумываться даже не приходилось. Дурманом пираты пропитались насквозь, даже поры их вместе с потом выделяли приторную вонь марихуаны. О, эту дрянь будут выращивать даже через пять сотен лет, под лампами, заменяющими солнце, и в питательном составе вместо почвы. Где угодно, даже в притонах космического отребья на орбитах полузабытых планет, и даже химия не в силах вытеснить это неприхотливое и стойкое растение. «Погрузка», значит, да? Прямо промышленные масштабы…» — Мэл показалось: она тоже под кайфом. Вялые мысли ворочались, как в паутине, будто бред заразен, и заразу эту одними взглядами несли пираты. Сколько их? Шестеро? В присутствии предводителя обнаглели вдруг все и сразу, рассматривают, оценивают — кажется, прямо тут и полезут множеством рук под майку, если получат разрешение. «По-твоему умереть или сдаться в бордель было лучше?» — Перед глазами возник Бенджамин, бледный до серости, с дрожащими губами. Потом явилась девчонка из клетки — она давилась криком, а чьи-то руки хватали её за плечи и грудь, припечатывали мгновенными синяками тонкую кожу, разрывали и затягивали кружевное платьице, наброшенное на купальник… — Шевелись, миноискатель хуев… Прибор для ловли шпионов! — Мэл запоздало отшагнула, но главарь всё равно сгрёб её за плечо, легко развернул и подтолкнул к машине. С достаточной силой, чтобы, предотвращая удар грудью, выставить руки и повиснуть на дверце — там, где раньше было стекло. Спину будто током прошибло, на половине вдоха свело гортань и Мэл, пытаясь защитить хотя бы вправленный сустав, чуть прогнулась. — Ничё задница… — прокуренно просипели за спиной. — Да, блядь, я б её… — отозвался ещё кто-то, один в один таким же голосом. Нет, рожи у всех разные: белые, желтокожие — удивительно разношёрстная свора. Один вообще блестел голым торсом цвета полированного каштана. Кажется, говорил именно этот и заржал первым он же. Но руки, от которых в темноте расползалось стрелками серебристое кружево на теле проданной «русалки», были вроде бы белыми. Темнота делалась всё гуще, сквозь неё проступали алым электрические схемы тел — не людей, какие же это люди? Ярость толкала Мэл вперёд, выдавливала боль, побуждала тянуться к тому, чей голос казался самым похожим. А чернокожий хохотал, отрывисто, как лают гиены в местах, откуда он родом, не подозревая, что кто-то рядом с ним может отсмеяться уже через мгновение. — Ты, нахуй, тупой?! — Темнота развалилась на куски. «Схемы» осыпались искрами в палящих лучах, и Мэл вдруг обнаружила, что застыла к пиратам лицом, сжав кулаки. Глупо и так же смешно, как и отклячивать перед бандитами зад. Но никто больше не смеялся, а главарь нависал над одним из подчинённых и шипел: — Хуле ты лезешь к моей добыче? Тупой, я спрашиваю, блядь? Или глухой? Напомнить тебе, кто здесь царь и бог? Сам вспомнишь или отстрелить тебе хер, чтобы память улучшилась? — Ты, Ваас… ты… — Рядом с провинившимся лежал в пыли автомат, но Мэл ловила только смесь злости и страха, но ни намёка на желание дать отпор. Пираты притихли, как приготовленные к растерзанию мартышки, а Ваас всё ломал жилистому белому типу руку, заведённую за спину. Тип вдруг показался молодым, моложе Бена, почти жалким в сбитой на бок бандане, из-под которой торчали влажные от пота светлые волосы. До Мэл вдруг дошло: среди этих людей нет даже тридцатилетних. Будто пережить тридцатилетие на острове было некой проблемой. Впрочем плевать, пускай дохнут. У нормальных пацанов в памяти нет такого дерьма, как с девчонкой из клетки. — Кто сунется — хрен отсушу. На всю жизнь, пока не пристрелят, — на остатке ярости выдавила из себя Мэл. Вышло даже холоднее, чем обычно — последние смешки съело молчание, такое плотное, что с берега надвинулся шум прибоя. Пираты прятали покрытые чёрными пятнами гнили зубы, переглядывались. Ждали решения предводителя. — Заткнись нахуй, миноискатель. И лезь в джип! — бросил через плечо Ваас. Потом отпустил белобрысого, ещё ускорение придал, оттолкнув жёстко — Мэл в каком-то замедлении проследила, как перекатились мышцы под бронзовой кожей на плечах главаря. И только сейчас заметила у него ещё один шрам — уродливый округлый рубец почти над правым ухом, наверняка след, полученный в борьбе за власть… Защёлка дверцы поддалась неожиданно легко — механизм нехитрый, спасибо увлечению старшего Харта всякими древностями. Стараясь больше ни на кого не смотреть, покосившись только на торчащий над головой пулемёт, Мэл устроилась на раскалённом солнцем сидении.

***

Лэнс любил стихи. Грустные, дождливые стихи про осень, из тех, которые зачем-то записывают в строчку. От каждой из таких строк становилось прохладнее — словно капельки влаги оседали на лбу, пылающем в лихорадке. Ненавистная жара. На каменистой дороге джип качало, как лодку в беспокойном море, или это штормило Мэл, зажатую посередине сидения двумя здоровыми мужиками. Некоторое время она ещё пыталась как-то подмечать дорогу. Фиксировала детали, считала повороты, но вдруг обнаружила, что чётко помнит только самое начало. Маяк с разрушенной стеной. Тот самый, видный и с берега, только сейчас он вырос перед глазами будто в режиме многократного увеличения, и дыра в его боку походила на рваную рану, чуть не развалившую пополам белое тело. Но тело как-то ещё стояло, у подножия его блестело русло реки, точнее, самое устье, место слияния с морем. Ущербный маяк уплыл назад, когда джип перевалил через пригорок. Мимо желтоватыми молниями метнулась пара изящных, тонконогих животных — то ли олени, то ли косули. Сапфировая дымка моря исчезла за поросшими высокой травой обочинами, но смотреть приходилось прямо перед собой, и уверенности в том, что дорога отдалилась от берега, не было. Уверенность расплывалась в дыму, колыхалась на приборной панели вместе с нелепой фигуркой в юбке и кричаще-жёлтой рубахе, отрывисто квакала из динамика какую-то песенку с тошно-экзотическим мотивом… Лэнс любил стихи о дорогах. Не о космических — таких, по которым можно ходить ногами. О каменистых перевалах гор, кромках прибоя, но больше всего — про осенний лес в дымке тумана. Джип сильно тряхнуло, и Мэл обнаружила, что почти отключилась с открытыми глазами. Лоб прожигало солнце, перед лицом таял сладкий запах жжёной травы. Вокруг всё так же колыхалась зелень, в ней ярко вспыхивали жёлтым и красным какие-то цветы. Времени-то сколько прошло? Час, полчаса, — маловероятно, эта дыра в океане не так велика. Несколько минут? Пейзаж не давал никаких подсказок. Только главарь успел закурить свою дрянь, и отвернуться от него можно было только в рукав соглядатаю от мистера Хойта. Синтетические вставки в деталях формы и экипировки не вонючими делать ещё не научились — на солнцепёке то ещё дерьмо, ничем не лучше наркотического курева. Лэнс иногда читал стихи вслух, наизусть, особенно если погода в них походила на вид за окном. Мэл попыталась вызвать в памяти лицо брата и не сумела. Не получилось ни разу, с тех пор как она выбралась из огня. Голоса тоже было не вспомнить — в дурмане марихуаны дрожали какие-то полузнакомые звуки, но слова приходилось додумывать самой. Низко стелется дым из печного пенька, предвещая ненастье, свинцовое небо и грязь под ногами. Молчалив, нелюдим, притомился искать позабытое счастье, в котором ты не был, наверно, годами. С неба множество слёз льётся день или два, может, месяц уже, может, целую вечность космических далей. То ли дождь, то ли звёзд переменный поток остриями ножей расколол бесконечность, где нас и не ждали. Мы с тобой всё идём, пропадая в дыму, погружаясь в туманы, что ползут по земле и по огненным листьям. Первым утренним льдом трав гнилых бахрому распластает и стянет на раздольях полей. Ну, а мы всё не близко. Лэнс тоже её бросил, как и все остальные, которые давно должны выйти на связь или даже явиться. — Лэнс… — Мэл не поняла, что шепчет вслух, пока не услышала над ухом: — Лэнс — это твой братец, так? — Ваас щелчком отправил на дорогу окурок, напоследок дохнув дымом в глаза. Заблокированное восприятие кольнуло болью — наверно, главаря беспокоил перелом, — да плевать, что именно. Враг отобрал у неё даже кольцо с образом брата, и теперь показывал в ухмылке зубы — крепкие, без следа гнили, как будто вожаку полагалось именно такое отличие от остальной своры. — Может, мне с тобой ещё по душам поговорить? — осведомилась Мэл невыразительно. Только слегка губами шевельнула, хоть в животе огнём пекло. В ногу над коленом будто для полноты чувств упирался стволом АК главаря, а мушка вдавливалась в кожу даже сквозь грубые штаны. Мэл вдруг поняла, что её откровенно оценивают — просто по выражению карих с зеленью наглых глаз, без всякой телепатии. — У тебя есть душа? — наконец усмехнулся он презрительно, скользнув картинным взглядом по небу и всему что росло и умирало под солнцем, будто намереваясь позвать в свидетели: нет у ведьмы из будущего души и быть не может. Мэл безразлично отвернулась, хоть внутреннее пламя подступало уже к горлу. Взгляд уткнулся в дурацкую фигурку на приборной панели — человечек в травяной юбочке дёргался, как припадочный, уже под новый развесёлый мотивчик. — Видишь, Лэнс, на какие дороги меня занесло? — стараясь больше не двигать губами, бросила Мэл в пустоту. Оттуда не отозвались, как молчал уже который день чёртов наушник. Наверно, стоило принять тот факт, что помощи не будет. Придётся как-то самой, если уж и правда застряла.