Побочное действие

— Я… не… Человек говорил. Речь его прерывалась и дробилась, осколки звука отскакивали от стен, предметов и влажных, окровавленных людских тел. От человека несло скотобойней и чем-то загнано-звериным, мешаниной оттенков, из которой на физическом уровне можно было выхватить только продирающий запах мочи. Остальное сочилось сквозь поры, смешиваясь с бурыми потёками на коже, дрожало в каждой клетке тела: жить, жить… Никто не слышал. Слушали только слова, рваные, одышливые. — У Хойта… в отряде… охраны… — Человек брызгал слюной вперемешку с кровью. Чересчур много крови для прокушенных губ и разбитых дёсен, — до пузырей и пены, которой всё больше с каждой секундой. Некоторое время назад человек сильно дёрнулся. Напрягся в ремнях, что удерживали его на мокром столе, принялся извиваться, как обрубок змеи под лезвием лопаты. Ребро, которое под ударом приклада треснуло ещё раньше, сместилось и обломками воткнулось человеку в лёгкое. — …есть… белый… — человек поперхнулся на остатке фразы, задохнулся, затрепыхался, — достаточно крепкий, чтобы не лежать обмякшим куском мяса. В панике выпучил здоровый глаз, пытаясь огромным чёрным зрачком зацепиться хоть за кого-то. И дёргался, дёргался, дырявя себя изнутри своей же костью. Рвал сосуды и харкал шипящей смесью крови и воздуха. — Спокойно, — безжизненно произнёс кто-то голосом Мэл, воспользовавшись её горлом. Кто-то другой заставил поднять руку, положить невероятно тяжёлую ладонь человеку на лоб, придавить. Скользко, пот и кровь. Шпион напрягся, заелозил затылком по столешнице, размазывая волосами бурые разводы. Или они не бурые, а вполне красные — не понять, слишком ярко прямо на стол светит лампа. Прямо ядерная вспышка, сжигающая сетчатку. А в здоровом глазу шпиона на чёрной радужке отражён размытый белый круг, над ним дрожит воспалённое веко с редкими ресницами. — Слышишь меня? Будешь дёргаться — будет больнее. — Мэл нажала сильней. Свет ослеплял… странно, несколько минут назад он не был таким ярким. Надавила ещё, одновременно согнула пальцы в нелепом поглаживании, глядя в то, во что превратилось когда-то гладкое лицо азиата. Раскосый глаз переполнился слезами, они тут же смешалась с грязью и кровью. Под давлением напряглись мышцы шеи, потом расслабились. — Приглушите… свет, — произнесла Мэл холодно и скрипуче. — Мешает… сосредоточиться. Резкие тени заплясали за пределами поля зрения. В условной тишине, без ругани и кривляний кто-то зашаркал по каменному полу и хламу на нём. Лампа погасла с гулким щелчком, только белесые отпечатки всё прыгали перед глазами. Мэл стояла неподвижно, чуть поглаживая горячий лоб смертника. — Хорошо. Теперь медленно и по порядку. Он говорил, сбивался и терял обрывки слов. Мэл подхватывала их, складывала в цельную картину. Иногда касалась личного, испуганно отшатывалась, поднимая щиты блокировки, как дикобраз иглы. Нельзя подсматривать, что привело каждого из этих людей в пираты. Нельзя рыться в их памяти, натыкаться на взгляды родных и близких, отыскивать причины бегства. Впрочем этот, кажется, совсем без родины — даже не китаец, так, полукровка, приёмыш. Купленный за бумажки, хрустящие и зелёные, в бурых отпечатках. Презираемый там, за пределами острова. Силы всё равно на всех не набрать, только под сердцем точно калёное остриё засело — чёртовы эмоции. А осколок кости в груди шпиона снова сдвигался, заставляя того захлёбываться воздухом и словами. — Достаточно. — Мэл сдвинула ладонь со лба на скользкие горячие губы. Шпиона будто током продёрнули, но он послушно замер, мелко дрожа. — Вы перестарались, господа. У клиента сломано ребро и дыра в лёгком. Ещё пара минут, и он просто захлебнётся. Его мысли придётся озвучить мне. Вот так, ледяным голосом, с усмешечкой, скорее всего ядовитой и гадкой. Скривленные сухие губы потрескались, но привкус собственной крови потерялся в тяжёлом сыром духе изрезанной плоти. Рука противно влажная — шпион всё время глухо кашлял в ладонь, зажавшую ему рот. Конечно же, Мэл слукавила. У незадачливого азиата было больше, чем пара минут — крупных сосудов костное остриё всё же не задевало. Возможно, четверть или половина часа — целая куча времени для этих ребят, что полукругом застыли у пыточного стола. Просто хренова вечность. Ну что ж, по крайней мере, они молчали. Только Ваас щерился, мерцая зрачками, — пятнистый от бурых брызг, как леопард. Но и он готов слушать слова, такие нужные его всесильному боссу, следя за каждым движением ведьмы внимательно, с интересом. — Валяй, — бросил наконец «леопард» коротко и снисходительно, скаля ровные крепкие зубы. Мэл отвела глаза, глядя мимо всего и сквозь всех: Вааса, пиратских экзекуторов, клетки, полотнище, лианы. Тугие волны боли, исходящие от шпиона, раз за разом испытывали на прочность ментальную защиту, а в мышцах живота отзывались чем-то вроде судорог. Мэл тоже оскалилась, будто фильтруя воздух, в котором, кажется, невидимым маревом витала кровяная взвесь. Узкие полосы голого мяса на плечах азиата разъедало солевым концентратом, растворяло яркие потёки, оставляя только пузырьки сукровицы, похожие на свежую ржавчину. В шаге кто-то из пиратов боролся с пивной отрыжкой, мысленно поражаясь спокойствию «ведьмы». Вот это уже лишнее. Даже не смешно, только отвлекает, а в голове начинается предательская круговерть. — Есть второй. Собирает данные и ждёт сигнала. Начнёт действовать, как только… позволят, — заговорила Мэл сдавленно, изредка и рвано вдыхая через рот. — Когда хозяева назначат… «час Ц». Связь держали через него, — указала подбородком на замершего лазутчика и запнулась, уловив в ответ дикую смесь ненависти и благодарности. — Подключались к выделенным частотам. Так вы их и засекли, верно? Где-то за спиной сдержанно усмехнулся Алвин, и Мэл скорчила гримасу в ответ, хотя снайпер не мог видеть её лица. Чужие мысли теснились в мозгу, будто в череп плотно набили толчёного стекла. Кое-что можно было даже понять, например тот факт, что связь с внешним миром работала здесь только для хозяев архипелага. Слабые голоса остальных сжирались мощными искусственными помехами. Попытки пробиться карались очень быстро — вот он, пример, на столе. Живой… временно. А кое-кто, кажется, уже начинал проявлять нетерпение — вот-вот разразится очередной порцией грязной брани. — У этого радиостанция спрятана здесь рядом, на высоте, в древнем укреплении. Там ещё орудие торчит. — Мэл повела головой, стряхивая оцепенение, как липкую заразу. — Его напарник — белый американец. Тёмные глаза, тёмные волосы. Охраняет босса… в одной из смен. Ну вот и всё. Перед глазами стоп-кадром застыла внешность второго шпиона, а в ушах увязло тягучее молчание. Только проклятая капель всё звенела и звенела, вытачивая углубления в каменном полу, да жертва на столе с усилием поднимала и опускала избитую грудь. Мэл вспомнила, что всё ещё зажимает азиату рот, сильно, до нытья в плечах, и поджала пальцы, по которым размазалась чужая слюна в сгустках и прожилках крови. Тело выгнулось, насколько позволяли путы, с визгом засучило ногами, от чего задники ботинок визгливо заскребли по столу. Мэл почти с удовольствием, до хруста принялась выкручивать себе перепачканные ладони. Лазутчик дёрнулся, вцепился в неё чёрным взглядом и зашевелил губами, мучительно выталкивая звуки: — П-про… — Глядите-ка, крысе надоело! — Ваас немедля очутился у самого стола, склонился над бывшим подчинённым. Мэл смотрела прямо перед собой, куда-то в глубину пустой клетки, сквозь тронутые ржавчиной полосы железа, но была уверена: главарь ухмыляется в предвкушении. — Ему надоела боль, он хочет от неё избавиться. Сейчас, блядь, избавим… Давайте сюда лебёдку! Пираты зашевелились, выполняя команду. Кто-то шустро метнулся в угол за одной из клеток, завозился там и выбрался через несколько мгновений с ручной тележкой, колёса которой скрипели на все лады. Особенно сильно завизжало при остановке — едва ли не у самого лица жертвы, на уровне зрячего глаза. В кузове с низкими бортиками обретался вполне безобидный предмет, похожий на катушку с ручкой. «Ничего не закончилось…» — одиноко мелькнуло у Мэл в голове. Внутри, где-то у солнечного сплетения, оборвалось и ухнуло вниз что-то горячее, просто раскалённое. Рядом в ведре, заставив вздрогнуть, хлюпнула вода. Грязные руки безликого бандита швырнули на живот лазутчику плохо отжатую тряпку, завозили туда-сюда, смывая буро-чёрные разводы. В абсолютной темноте раскосого глаза жертвы застыло что-то вроде недоверия. — Но… я… — Скажешь, всё выложил, амиго? Да, блядь, ты точно так думал, — до крайности проникновенно протянул Ваас. Ещё проникновенней — чёрт, и придёт же такое в голову! — выглядел нож у него в руке. Уже другой, чуть изогнутый к острию, с блестящим, свободным от потёков лезвием. А на смуглой коже главаря полосы и пятна уже застыли, только ладонь наверняка прилипала к рукоятке, но это ему не мешало. Надрез вышел удивительно ровным, почти ненастоящим — тонкая линия сантиметров десять от пупка вниз. Только брызнуло из-под ножа по-настоящему, а потом разъехались кожа и мышцы, легко, как ветхая ткань, но совсем немного — в поджаром теле азиата тропическое солнце не оставило ничего лишнего, — ни жира, ни влаги. Странно. Мэл была уверена — кричать шпион уже неспособен, — но он завопил. Дико, по-звериному, до звенящего эха в голове. А может, просто дрогнула защита. Или причина в том, что осколок ребра в перемолотом теле на столе наконец сместился окончательно, пробивая сосуды. Впрочем, какая, к чёрту, разница, если скользкие пальцы копошатся вроде бы в тебе самой, нащупывая петлю тонкого кишечника. Потом аккуратно, со знанием дела, целой тянут её наружу. Туда, где уже заготовлен крюк на обрезке троса, прикреплённого к барабану. — Хочешь покрутить? — голос Вааса прорвался сквозь визг и скрежет. Главарь указывал на ручку лебёдки, на его роже темнела свежая дорожка из брызг, даже на зубах, которые он обнажил в оскале. Мэл ощерилась в ответ. У всего этого мог быть один финал, стоило только дёрнуть за чей-нибудь «проводок»… — Только не вздумай сейчас ничего выкинуть. Иначе… — Это снова был Алвин. Мэл заозиралась, пытаясь отыскать снайпера, его отрезвляющий взгляд. Нашла, наткнулась на холод и почему-то гнев. — Пшла отсюда! — скомандовал Ваас. Мэл дёрнула плечами, но подчинилась, чувствуя внутри жидкий лёд бессилия. За спиной щёлкнул выключатель, на этот раз как-то глухо, от света лампы во все стороны поползли густые тени. А может, это стремительно чернело в глазах, под шумные, почти собачьи выдохи на столе и спокойный голос Алвина: — Ваас, с этой съёмкой мы теряем время. Хойту нужны результаты. — Викинг, иди на хуй со своими правилами! Обойдусь без твоих советов. Лазутчик умирал. Да, именно теперь, наконец, у него были все шансы на завершение, но в руках его палачей любой шанс превращался в агонию. В невозможный жар внутри развороченного живота. В тяжкую пульсацию, что казалось, разрасталась до размеров грота, и сам каменный мешок тянулся и бился, как живая кишка, весь в прожилках то ли крови, то ли света с темнотой. В размеренное, настойчивое, деловитое попискивание механизма лебёдки. В бесконечное нытьё позвоночника — или тут виноват неудобный стул, до которого Мэл как-то умудрилась добраться? Больше того, явно сидела уже некоторое время, неестественно прямо, не касаясь спинки и разглядывая пляску темноты под плотно сомкнутыми веками. Только чтобы влага, склеившая ресницы, не стекала предательски по щекам. — Я могла это прекратить, — процедила сквозь зубы упрямо и зло, когда ощутила — Алвин снова устроился на том же стуле, рядом с которым оставил винтовку. Явился призраком, как возник бы и в полной тишине, не будь там, в круге света, резни под прицелом объективов. Это можно было прекратить. Гораздо раньше, развернув чужую память, как вереницу голографических картинок, совсем без боли. Если бы только кто-то потребовал. — Он того не стоит, — голос снайпера таял в духоте, такой же холодный, как отголоски его гнева. Слабые, чуть заметные. За Вааса. Или, скорее, за пару слов, оброненных главарём насчёт комплекса и Сектора В. Будто бы ей нравилось мучить людей не меньше, чем ему. Хуже того — нравилось обладать подобной властью и правами, даже превращаться ради этого в жалкий мелкий винтик огромной системы. Да ладно, Алвин, а тебе, значит, такое не по душе? Настолько, что даже садистку и ведьму, «тупую белую девочку» готов сдерживать от совершения глупостей, только бы её тоже не уложили на пыточный стол? Да брось, ты серьёзно? — Ты не похож на остальных, — пробормотала Мэл. Из-под ресниц всё-таки побежали солёные дорожки, защекотали кожу щёк, прижгли прокусы на губах. Хорошо, в тёмном углу, под низким сводом слёзы вряд ли заметны. Только жесты контролировать трудно. Она сама не поняла, как потянулась через стол, коснулась ладони снайпера, затянутой в беспалую перчатку, вслепую погладила. Пару мгновений Алвин не двигался. Потом поймал пальцы Мэл, чуть придавил. — Оставь при себе свою жалость и нежность. Они тут никому не помогут.

***

Над бухтой всё ещё царило солнце. Немного скатившись вниз, теперь оно почти касалось дальних гор, превращая их в огромные, но почти нереальные призраки. Склоны, что скрывали бухту от посторонних глаз, стены и опоры построек теперь отпечатывались на белом песке более густыми, длинными тенями. А на самом верху обрыва всё так же качались резкие, будто нарисованные чёрным грифелем, силуэты пальм и каких-то деревьев с густыми, как облака, кронами. «Два часа…» — покосившись на солнечный диск, Мэл попыталась на глаз вычислить время. Два часа или больше, под метрами скалы и почвы, сплетениями корней и лиан. В вонючем каменном мешке, будто в гнезде плотоядного червя. Там, где на столе осталось затихшее тело, а рядом обычная ручная лебёдка с внутренностями, намотанными вместо троса на барабан. «Оставь при себе свою жалость…» Два часа, пока не приоткрылась железная дверь, и в пыточную, точно гранату, бросили фразу: — Ваас, Хойт ждёт! Мэл слышала, как главарь, глухо поругиваясь, ополаскивал руки в ведре, от которого разило кровяными помоями. Молча подчинилась приказу шевелиться, а потом считала шаги, ведущие из пиратского бункера. Теперь вот автоматически подсчитала положение солнца. На кой чёрт — непонятно, ведь подозревала же, что к боссу при надобности её поволокли бы и посреди ночи. Под несколькими парами ног сначала скрипели доски, потом хрустел песок. Крупные песчинки набивались внутрь ботинок и кололись там сквозь тонкий полимерный носок, будто в насмешку над хвалёными «космическими» технологиями и материалами. Мэл нарочно смотрела под ноги, стараясь не соприкасаться с Ваасом или Алвином даже случайно. По разным причинам. Первый залапал кровавыми пальцами всю майку, на лице ещё болели отпечатки его кулаков, но даже это потускнело и расплавилось под белым светом софита там, в гроте. Второй просто приказал не сочувствовать, и теперь с каменным лицом на ходу почти ласково прижимал свою винтовку. «Оставь при себе свою жалость…» Приказ понят, как не понять, только злость на себя поднимается раз за разом, вместе с желчью из пустого, ворчащего желудка. Организму всё равно, что у него на глазах только что кого-то вывернули наизнанку. Организм потратил много сил, вылил их по капле на ненужную боль ненужных людей. Алвин. Шпион. Девчонка… «Ведьмы не только убивают…» — долетела откуда-то посторонняя мысль. Знакомое сознание, знакомая окраска эмоций. Бенджамин. Вон он, у того самого крошечного барака, куда они вдвоём перенесли пиратку. Ёжится при виде Вааса, робко втягивает голову в плечи, вертит в руках что-то почти белое. Похоже, только что снятые с пациентки старые бинты, на которых всего пара пятнышек. Ну спасибо, Бен. Доктор скрылся за стеной причальной постройки, шаги вразнобой загрохотали по доскам. Лодка на этот раз другая. Обшарпанная железная посудина, по бортам старые покрышки для амортизации, вместо кабины — мутное стекло с ветвистой паутиной трещин от пулевого отверстия. Детёныш каракатицы, зато с неизменным пулемётом и яркими бликами солнца на патронной ленте. Солнце резало глаза, и Мэл почти вслепую спрыгнула в качнувшуюся лодку. На удивление удачно, наверное, привыкла уже, человек ведь ко всему привыкает. Вот как к внезапной близости мужского тела, разогретого, потного, измазанного кровью. — Сядь уже, миноискатель. Или в воду свалишься, акул кормить. Мэл поморщилась в отвращении, но молча устроилась на этот раз между Ваасом и Алвином. К рёву лодочного мотора и резким рывкам с места она тоже, кажется, уже привыкла. Только когда сразу за левым мысом драной уродиной нарисовался уже знакомый катер Хойта, пустой желудок сжался в комок. Примерно двести метров. Как бишь это называли люди, которые когда-то не могли представить себе ничего огромнее Океана? Кабельтов*. Кажется, так. Мэл и тут прикинула расстояние, автоматически, будто сквозь электронный видоискатель, встроенный в очки артиллериста. Тоже привычка. Только для чего она теперь? Кому может пригодиться отработанный навык, если здесь хотят совсем другого? На этот раз босс ждал прямо на палубе. Мэл загодя почуяла взгляд — «его величество» пристально наблюдал, как набитая подчинёнными лодка режет сапфировую гладь. Мягкий тычок резины в металл. Полная остановка, качка и трение. Всё та же ржавчина, будто трупные пятна утопленника, даже на шатком подобии трапа, что вместо верёвочной лестницы на сей раз перекинули через борт. Ну надо же, какое гостеприимство. — Приветствую нашу даму. И очень рад, что она справилась с задачей. — Мистер Хойт даже не пытался придать улыбке радушия — примерно так могла бы показывать ядовитые зубы змея. Кожа его ладони казалась гладкой, почти идеальной, если бы не табачные пятна, а рукопожатие крепким и долгим. Так же долго смотрели на Мэл стволы пистолетов-пулемётов, касались спины, тыкались под рёбра и лопатки, — охрана его величества не оставляла места для двусмысленности. Сами наёмники в своих шлемах и тюрбанах, за крупными стёклами солнечных очков походили на хищных насекомых. — Мне нужны их лица. И головы, — проговорила Мэл сходу, тихо, но чётко, предваряя тем самым мысли босса. Потому что именно этого от неё ожидали. Потому что мистера Хойта удовлетворил даже случайно кровожадный каламбур насчёт голов, хоть реакция походила на тень усмешки. Неподвижные зрачки, неподвижное узкое лицо — только уголки тонких губ чуть приподнялись. Под подошвами загрохотали листы металла, прибитые к палубным доскам. Железный ящик с оплавленным решетчатым окошком, чёрными мазками сажи и застывшей внутри смертью недвижимо стоял на прежнем месте. Рядом, на свободном пространстве кормы, в чёткую шеренгу выстраивались вояки мистера Хойта. Все, что сейчас были при нём. — Снять очки, шлемы, маски. Быстрее, — он командовал без посредников, ничуть не повысив голос. Все тут же зашевелились, разматывая полоски ткани, шелестя липучками экипировки. Гадкий, между прочим, звук. Кажется, кожа сдиралась так же, если увеличить громкость в сотню раз. — Приступай. — Босс сделал милостивый жест, дымом зажатой в пальцах сигары нарисовав в воздухе полукольцо. Почти так же, как когда-то отец — жестикулировал, не выпуская из рук целое состояние из диковинного натурального табака, опоясанное золотистой наклейкой. Ну конечно, самое уместное воспоминание. Папочка в точности так же никогда не отвлекался на лирику, если ждали дела. И отдавал такие же безапелляционные приказы. Наёмников было десять. Всего-навсего десяток тренированных тел с черепными коробками на проверку. Вытянулись в струнку, будто на плацу. Вон у Алвина такая же узнаваемая осанка, он застыл у надстройки прямой чёрной глыбой с блестящими на неподвижном лице синими глазами. И так хочется обойти запрет, влезть в это сознание, чтобы понять, как его обладателя занесло к Ваасу в пиратскую шайку. Мэл прикусила губу: нечего соваться, куда не следует. На дремотной зыби катер слабо покачивало, но под урчание и спазмы в желудке казалось, что палуба даёт серьёзный крен. От формы наёмников тошно воняло местной синтетикой, а от них самих волнами накатывали мысли. Оценки внешности возможной «шлюхи». Скепсис по поводу «ведьмы». Флёр крепкого алкоголя под маскировкой застывшей в чьём-то рту ментоловой жевательной резинки — острой, до рези в глотке. И чей-то страх, хорошо и умело скрытый, но настоящий. Тоже острее некуда. — Дальний Восток России. Именно оттуда тебе пришлось бежать через Китай, правда, Грэг Солис?