***
— Я уже сейчас говорю — добро пожаловать обратно в семью. Верю — ты решишь правильно… — Отец разводит руками, будто пытаясь обнять, но Мэл не помнит, когда он обнимал её в последний раз. Похоже, никогда, не в этой жизни. И почти никогда не хвалил — он поощрял, кажется, только тех, кто приносил пользу бизнесу, делу семьи. Такие работники удостаивались милостивой улыбки и пары радушных хлопков по плечу. Руку для пожатия Мейсон Харт протягивал в виде исключения, когда без человека было не обойтись. Правда, такое тоже случалось через раз, и Мэл знала — именно так отец напоминал подчинённым, чтобы знали своё место. Ещё Мейсон Харт любил давать людям выбор. «Верю, ты решишь правильно», — говорил он с улыбкой, которую сам считал очень мягкой. А вот Хойт Волкер прекрасно знал, что вежливость его пугает едва ли не так же, как манера устраивать врагам гриль в железном ящике. Но тоже позволял выбирать, особенно если выбора не было. Нечет — умирает один, обречённый в любом случае. Чёт — сдохнут двое, и смертник, и тот, кто проявил к нему ложную жалость. «Браво! Видно руку профессионала!» — Мэл уставилась на свои ладони, почему-то с трудом разжав кулаки. Кровь ещё с грота засохла, въелась в кожу, повторяя завитки узоров и, казалось, не отмоется никогда. Вдобавок снова явился отец, прямо так, наяву, говорил за себя и за Хойта, меняясь с ним местами. А сквозь рёв лодочного мотора и бурление воды пробивались разглагольствования Вааса. — Довольна, да? Довольна? Этого ты добивалась? Смотрите, блядь, миноискатель повысили, босс её отметил! Да, вы, белые, все хитрожопые, бабы тем более!.. Вот так всю дорогу. Он рычал, иногда склонялся к виску Мэл, царапая кожу жёсткими губами в ожогах от курева и трещинах. Делал паузу, будто нарочно распаляя себя так, что муть в глазах начинала мерцать, а в зрачках зажигалось по огоньку. Пару раз срывался на крик, дождавшись косого взгляда в ответ. Мэл тут же отворачивалась, пялилась в спину рулевому, будто в белых пятнах соли и пота у того на спине было что-то интересное. Прикрывала веки, чтобы снова увидеть отца. Или Хойта. «Добро пожаловать!» — А ты уже нос задрала? — вкрадчиво зашипели снова в самое ухо, так близко, будто Ваас хотел и мог рассмотреть крошечную горошинку гарнитуры под цвет кожи. Наушник… надо же, Мэл только сейчас о нём вспомнила. Тупая, бесполезная вещь. — …устройство принесло пользу, конечно, блядь, кто бы мог подумать?! Ещё и руками убивать умеет! Впрочем, неудивительно… что вы ещё умеете, ведьмы! Кажется, в этот момент он торжествовал — как же, он ведь всегда говорил: ведьмы только убивать и умеют. Тут же вскипал от ярости — Мэл путалась в причинах, они ускользали, но злость оказалась заразной, особенно когда главарь толкал в плечо, без конца тревожа ноющую спину. — Что, стерва, оглохла? Или онемела? — На этот раз притянул Мэл к себе, норовя схватить за подбородок и заглянуть в лицо. Лодка как раз закладывала вираж, приближалась к берегу, вроде бы уже знакомому. Ах да, ведь совсем недавно возвышался в зелени купол Храма, вид которого добавил жара в закипание Вааса. И вот сейчас пролив между северным и южным островами кажется совсем-совсем узким. И вот она, башня полуразрушенного маяка, как указующий перст вверх, но только зрение небу застилает столб чёрного дыма. А речное устье сковали камни и пересёк мост — будто кандалы на воду навесили, не давая сбежать с острова. «Куда мы врежемся, если сдохнет рулевой?» — так и вертелось на языке, только горло не пропускало ни звука, точно набитое песком. Но взгляд, видно, был тот ещё; Ваас выругался и оттолкнул Мэл на пирата, что подпирал с другой стороны. Она пошатнулась, пальцы скользнули по металлу. Сошки, ствольная коробка, затвор… винтовка Алвина? Снайпер равнодушно сощурился сверху вниз, Мэл отвернулась, выпрямилась, упрямо поджав губы. Надо же, она даже не почуяла его присутствия — ни мыслей, ни чувств, ни воспоминаний. Похоже, выдохлась, уже сейчас. Не рано ли? — Лодку перевернёшь, — миролюбиво ухмыляясь, бросил Алвин главарю. Транспорт и впрямь отчаянно качался на волнах прибоя, набегами лижущих песок, редкие груды камней, коряги, оставленные приливом. Лодка, эта ржавая каракатица, по инерции заскребла по дну, когда чихнул и замолк мотор. Ваас тоже как-то поутих, пренебрежительно сощурил на подчинённого наглые свои зенки. — Нихуя, я на этих лодках с рождения хожу. Как, блядь, предки твои белобрысые в своих фьордах. Тоже пиратствовали небось? — Тут же снова уставился на Мэл, заметно остыв, проворчал: — Твои тоже той еще бандой были — по повадкам видно. Все вы такие, прикидываетесь только… — Ваас! — заорали с берега, откуда-то от кромки зелёной травы и молодых пальм, что обрамляли щербатый забор аванпоста. Ветер отнёс голос в сторону вместе с тупым и настойчивым шелестом листьев, зато притащил чьё-то злорадство пополам с таким отчаянным ужасом, что скручивался в узел желудок. — Все мы немного пираты, — улыбнулся Алвин почти мягко. — Или много. Ваас что-то отвечал, потом переругивался со своими бандитами из встречающих. У лодки колыхалась вода, пена распадалась на клочки рваных кружев, а Мэл чувствовала себя придавленной к сидению. Навстречу прибою морскому с берега накатывали волны отчаянья. Кто-то совсем недавно плакал, размазывая по нездешне светлой коже грязь, пепел и кровь, свою и чужую. Кто-то глотал слёзы, захлёбывался страхом и сгибался от неожиданных спазмов в животе, принесённых ужасом. Мэл заставила себя подняться — в конце концов, «профессионалу» положено держаться на ногах, что бы ни случилось. Иначе сожрут, приравняют к жертве. Вон к той фигурке, брошенной на колени между двумя головорезами, от которых с нескольких метров разило гарью и свежей смертью — кажется, даже стволы автоматов ещё дымились. Поднимается дым от груды головешек, в которой угадываются остатки деревянных стен и кровли. Тронут огнём высохший на солнце камыш, тлеет чёрно-рыжими латками, но никто не идёт к блестящей реке за водой, чтобы погасить пожар. Пламя лижет разбитую, растоптанную сапогами утварь и два тела. Две безобидных тихих куклы, что застыли ничком, с круглыми прорехами на полотняных рубахах, обтянувших спины. Мертвецы присыпаны пеплом… Мэл моргнула и без понуканий полезла через шаткий борт лодки. Спрыгнула в воду — мелко, по щиколотку, но в «космических» ботинках мгновенно захлюпало. По бокам тут же возникло по соглядатаю — Алвин и кто-то ещё, но она смотрела прямо перед собой. На существо, что сгорбилось на песке — щуплый комок в перепачканных пеплом бесформенных штанах и рубашке. Лица не видно — скрыто длинными волосами, когда-то вьющимися, медного оттенка, а теперь просто рваными и грязными, в земле и саже. Черты всплыли в памяти сами, только сначала показалось — мозг совсем свихнулся. Принялся прокручивать то, что уже когда-то было, снова и снова. — Блядь, они там что, из ксерокса? — Ваас, легко, как котёнка, поднял существо за шиворот и вгляделся в блестящие сквозь спутанные пасма глаза. Девчонка почти не упиралась — застряла на гибели людей, что её приютили. Сухонькие азиаты, почти старики, мужчина и женщина, муж и жена. То ли тайцы, то ли вьетнамцы. — Это её сестра, — пробормотала зачем-то Мэл, останавливаясь рядом. Будто самой себе ответила, чувствуя как болят застывшие в гримасе мышцы лица, но главарь услышал, оскалился удовлетворённо. И вояки его, переглянувшись, как по команде заухмылялись тоже. — Ты ж сказала, эту шалаву акулы сожрали? — с удовольствием протянул Ваас, нос к носу приблизил к жертве своё блестящее от пота лицо, точно желая убедиться, что перед ним кто-то живой, а не акулий объедок. Девчонка вздрогнула и затряслась, но как-то вяло и запоздало. — Эх, жаль, за такой комплект какой-нибудь изврат отвалил бы вдвойне. А так с сестрицей продешевили… — Я не пророк. Видела то же, что и первая девушка. — Мэл сделала над собой усилие, чтобы подавить дрогнувшую в голосе ненависть. Или панику жертвы в себе, дикую, до сдавленных нервных всхлипов, когда лапы главаря зашарили по бледному лицу пленницы, убирая с него волосы. Собственную тошноту, когда заржали пираты, — муть в глазах, знакомый серый полумрак. — Заткнись, а. Не перечь ему, — возник прямо в голове голос Алвина, будто шелест накатившей волны. Будто холод отрезвляющий, и море без духоты, только йодом и солью напоённое. Мэл стиснула зубы, почему-то чувствуя себя полупьяной. От жары или злобы, мешанины чувств, когда главарь вдруг отшвырнул девчонку обратно на песок, разглядев у неё на щеке глубокую неровную борозду, которая в здешних условиях наверняка станет безобразным шрамом. Хохот одного из пиратов оборвался, жалобно звякнул, тяжело ударившись о песок, автомат. Хоть не выстрелил, с этих придурков станется не поставить на предохранитель, — а хозяин оружия уже согнулся в три погибели, выплёвывая кровь вместе с зубами. Следом досталось товарищу; Ваас даже не запыхался, умудряясь одновременно с расправой материть «рукожопов, что подпортили товар». Пленница только тихо скулила, неловко отползла в сторону, чтобы бушующий хаос не растоптал и её тоже. Мэл щурилась, с трудом дыша от чужой боли — волна за волной, сквозь блоки. У защиты, видно, тоже были пределы, которые истончались, если без конца биться в неё, снова и снова. И стволы, кругом стволы, за спиной и по обе стороны — не дёргайся, пристрелят. Наконец главарь выдохнул шумно и остановился. Повёл плечами, точно их тоже глодала боль, потянул носом воздух, пока виноватые рыли песок, поднимаясь. Как ни в чём не бывало, полез покрытыми свежей кровью пальцами в подсумок, заменявший ему кисет. Потом вдруг вспомнил о Мэл, скосил на неё мутно блестящий глаз в красных прожилках. — Эту заберите отсюда и глаз с неё не спускайте, — раздражённо бросил Алвину, явно как старшему, хоть рядом по-прежнему улавливалось ещё двое сопровождающих. Потом, набычившись, пробубнил совсем себе под нос: — Пока она моя добыча, не Хойта.***
Этот день наконец заканчивался. Солнце ещё выжигало проплешины на огромных валунах, что отгораживали один из спусков от аванпоста к морю, но лучи уже скользили по самым верхам заборов и нелепых пирамид из бочек. Слепящий свет заливал с западной стороны бараки и крышу-помост приземистого штаба, будто в желании высушить до трещин мёртвую древесину. Но тени деревьев живых уже ложились на почву тёмными отпечатками, длинными и жирными, как дым от горящей резины. Сам же свет всё больше краснел, теряя расплавленную белизну, будто там, на западе, кто-то бесконечно резал ножами небо. Впрочем, всё возможно, раз именно на западе острова располагался пиратский грот. Каждый вечер солнце ускользало в темноту, чтобы умереть там в крови, и каждое утро воскресало, чтобы на новом витке повторить всё снова. Мэл только усмехнулась криво, болезненно, поймав себя на том, что начинает мыслить какими-то странными категориями — почти как Бен с его суеверным ужасом перед Ваасом. Будто не было где-то там космоса и его законов, измеренных датчиками и сенсорами, проверенных загнанными в компьютер программами и алгоритмами. Зачем космос, зачем программы, если здесь и сейчас есть корявые от воды ботинки, выставленные на просушку, да тяжёлый комок кое-как проглоченной пищи в желудке. Кажется, сухой рыбины, соль от которой до сих пор вязла на зубах, чуть подпорченных фруктов и тепловатой воды. Ох, как сторонились «ведьмы» рядовые пираты, когда Мэл в компании Алвина явилась за «пайком» — это было почти смешно. Впрочем он, кажется, тоже её сторонился, как-то слишком явно. Недаром уже через пару шагов от места, где главарь продолжал последними словами крыть своих вояк за порчу «товара», снайпер чуть скользнул по лицу Мэл мёрзлым взглядом и произнёс чересчур уж громко, отрывисто: — Только ничего себе не думай. И не пытайся меня задобрить. Я здесь для того, чтобы убивать, остальные меня мало интересуют. Понятно? — Куда уж яснее. — Мэл тогда только зло потупилась в песок, меся его хлюпающими ботинками. Рядом, кроме Алвина, шагал меднокожий пират — надо же, и этого Мэл тоже не почуяла в лодке. В незнакомце явно, даже на глаз, улавливалась школа великана-шведа: в налёте выправки и дисциплины, аккуратности с оружием — ухоженной СВД. У папы в коллекции тоже была такая винтовка. Даже в мелочах мало что менялось. Злость обжигала внутренним огнём, даже когда Мэл, полуслепая от зноя и усталости, пристроилась на низком ящике у стены барака. Злость мешала дремать, отбирала возможность хоть как-то восстановить силы, после того как их тянули из тела настойчиво и жадно, требуя всё новых и новых ресурсов, словно они были бесконечны. Сквозь полуприкрытые ресницы Мэл безучастно наблюдала, как в звериную клетку, что снова как нарочно пустовала, затолкали девчонку. Пираты непрерывно матерились, утирали с разбитых рож кровавую юшку и пошатывались, оставляя на покорной пленнице лишние синяки. «Лучше бы её акулы сожрали. Ей же лучше…» — упрямо заладил кто-то в голове, не давая провалиться в сон. Потом ещё явился Ваас — от его злости, всё такой же непонятной, спутанной, сразу же запекло в глотке. Главарь хлопнул красной выщербленной дверью, скрываясь, как в логове, в штабе, откуда на все лады шипела рация. Потом вроде угомонился — Мэл разорвала вялую связь, когда уловила новое пламя, бегущее на этот раз прямо по чужим венам. «Обычного курева уже мало…» — Мэл облизнула губы, совсем сухие, словно их тоже опалило изнутри. Тело налилось тяжестью и подниматься, а тем более брести к бочке с водой просто отказывалось. Зато взгляд сам собой упал на Алвина, отыскав того в тени. Внутри постройки, на плоской крыше которой красовалась выцветшая вывеска. «Как он со всем этим справляется?» Швед был трезв, как стёклышко, и деловитыми движениями прилаживал на столе небольшое зеркало на подставке. Потом открыл ставни, обнажив зияющий без стекла проём, — пространство барака тут же расчертили солнечные лучи. Стянул бандану с причудливо выстриженной головы, положил рядом с блестящим на столешнице лезвием. «Причёской заняться решил, аккуратист», — злость больно кольнула Мэл прямо под сердцем, потом исчезла, оставив тоскливое нытьё. Тут все одинаковые, в одних и тех же условиях — или жертвы, или звери, или живое оружие. И пираты, и снайперы, и даже ненормальный гибрид ведьмы с артиллеристом. Считать иначе — обманывать себя. Искать опору, которой нет и не будет.