Дримлэнд

Шел второй месяц в лагере выживших. Мы жили где-то в глуши, среди леса, забаррикадировавшись самодельными заборами из кольев, остовов машин, металлолома. Лагерь рос, менялся, обновлялся с каждым новым спасшимся человеком, что прибывал в него. Жили в палатках, шалашах, помещения особой важности – столовая, администрация, госпиталь – размещались в бараках и тентах. Лето подходило к концу, становилось все холоднее по ночам. В лагере действовала странная смешанная система законов, сочетавшая в себе и демократию, и принцип шариата, и библейские нормы, и военный трибунал. Иначе говоря, тебя здесь решением большинства могли казнить за что угодно, и ты мог бы даже и не узнать, что именно ты сделал не так. Санкций было всего три: общественные работы, выселение и смерть. Особо поселенцев тут никто не контролировал, военные, что привезли нас сюда, уже почти вымерли. Воины и герои не живут долго в мире зомби апокалипсиса: благородные жертвуют собой, сильные погибают, спасая остальных, идейные и пылкие в один прекрасный день обнаруживают у себя между лопаток нож недоброжелателя. Остаются в живых тихие, не отъявленные подлецы, слабаки, или просто пустые места, ни на что не способные амебы. Такими и заселен наш лагерь. Но работать все равно приходилось всем, по мере сил и способностей. Женщины стирали, готовили, мыли, мужчины охотились, строили бараки, латали палатки, чинили укрепления, быстрые ходили на разведку, зоркие стояли в дозоре. Когда я только пришла в лагерь, меня спросили, что я умею делать, кем я была до того, как весь мир накрылся. Забавно, но даже если бы у меня не было амнезии, я точно могла бы сказать, что была никем. Пустым местом, без особых талантов, предрасположенностей и умений. Я жила так, словно сидела в очереди для того, чтобы умереть. Но мне все же нашли дело, когда увидели мою любовь к рукоделию, пока я обустраивала себе уголок в палатке. Я оформляю могилы. Копать ямы – работа штрафная, это наказание для нарушителей режима. Хоронят обычно в простых мешках, хотя наш плотник и сделал уже пару гробов, так что за телом не надо ухаживать. А вот устанавливать и делать памятники, кресты, часовенки, убирать и обустраивать могилку в соответствии с интересами, верой, личностью усопшего – моя задача. Люди тут умирают часто, даже несмотря на зомби апокалипсис, у нас большие потери. Никто ведь не отменял грипп, энцефалит, дизентерию, тиф, холеру, сифилис и прочие радости. К примеру, сейчас в лагере зверствовала кишечная инфекция, ломавшая в среднем по одному человеку в день. Хоть ставки делай, кто будет следующим. А честно говоря, мне нравится тут жить. Здешняя природа очень вдохновляет, небо такое чистое, кругом лес, и недалеко есть озеро, его видно с вышки. По утрам часто бывает туман, и воздух свежеет, исчезают эти проклятые мухи, теряется этот запах мяса, столбом давящий на лагерь днем. Мне не надо разговаривать и быть частью общества, но я всегда занята. После смерти Атрея я немного замкнулась в себе, так что это хорошо, что я общаюсь только с уже мертвыми людьми. Живые не любят меня. Видимо, они слишком боятся, что мне придется решать, как украсить их последнее пристанище. Может, некоторые из них думают, что я уже решаю, глядя на них, какое надгробье им подойдет лучше всего. Не могу их винить, эти подозрения отчасти небезосновательны. Утром, пока была на кладбище, в лагерь прибыла колонна изыскателей, людей, которые обычно отправляются на вылазку за продуктами, оружием, машинами, бензином, другими выжившими. Хотя, я больше чем уверена, берут они далеко не всех, старики, больные, инвалиды, раненные точно остаются там, снаружи. Отряд привез большой грузовик с маркой какого-то спиртного и несколько автомобилей, кажется, я даже слышала рев мотоцикла. Ни на вылазке, ни в лагере сегодня никто не умер, поэтому я мою посуду вместе с Чарли. Вообще-то эту косматую рыжую девушку в треснутых очках, скорее всего, зовут не так. Она просто слегка… не в себе, она всех, кто ей нравится называет «Чарли», и больше ничего не говорит. Постоянно вытягивает голову над толпой, словно ищет кого-то. Но посуду моет хорошо, тихая, пугливая. Она заботливо пытается заплетать мне косички, несмотря на то, что я вообще-то подстрижена почти под пацана. Нормальных людей, тех, кто не съехал с катушек, хоть раз видев зомби вблизи, в действии, осталось в нашем лагере… никого. Мы все тут сумасшедшие. И я со своей амнезией не чуть не лучше Чарли. Уже вечереет, а я в коротких штанах и босиком, чтобы не промочить обувь, и мне уже страшно холодно, острая галька стерла ступни. Толщина последнего кусочка хозяйственного мыла стремится к нулю, но осталось, благо, только помыть огромный чан из-под плова, главное – не запачкаться в саже, которая покрывает его снаружи. Плюс, надо будет отмыть от этой сажи Чарли. - Эй, Сибирь! А, это Нэтали. Толстая, боевого вида женщина с серьгой в носу. Ненавижу ее голос, почти ни слова не понимаю из того, что она говорит, такой страшный акцент. - Эстос птрарелки жирные! - Как ты, - пробурчала я на родном языке. - Говори так, чтобы я тебя компрендо, русская мэрэтрис! - У меня нет мыла их перемывать, надо лить меньше масла в еду! – огрызнулась я. Нэтали я не боюсь, мы цапаемся каждый раз, когда видимся. Думаю, для ее могилы подойдет тяжелый темный камень или пенек, покрытый геометрическим узором. - Перемывай, я сказала! – и она опустила всю стопку тарелок обратно в грязную воду. - Да какого хрена?! Мыть посуду – штрафная работа! – я встала, оказавшись на голову выше. - Чарли, не надо,- моя компаньонка осторожно придержала меня за руку, увидев, что я хочу кинуть грязной тряпкой Нэтали в рыло. - Не трогай меня, я не люблю, когда меня трогают, - снова перемкнуло что-то у меня в голове. - Девочки… - из-за тента со счастливым видом выплыл один из администраторов, просто огромных размеров человек, и, судя по акценту, немец, - Вы ведь не хотели тут ругаться, да? Или ты хочешь тоже работать на кладбище, Нэтали? – он мерзко осклабился, выставив напоказ свои омерзительные кривые длинные зубы, ломившиеся изо рта, налезая друг на друга, как пассажиры переполненного автобуса. Женщина всхрапнула, словно лошадь и ушла, гневно втыкая в почву свои короткие кривые ножки. - Сегодня воскресенье, праздник, Сибирь, - стараясь говорить громко и размеренно, как с умственно отсталой, обратился ко мне администратор, - Праздник, понимаешь? Люди будут танцевать, есть и пить. Пить, вот так, мы нашли грузовик со спиртным на дороге, вместе с еще несколькими выжившими. Так что ты сейчас можешь идти, оставь тут всё. Забери с собой эту… милую девушку. Идти? Он что, был на моей стороне? - А утром придешь сюда пораньше, и помоешь всю посуду после праздника, - и он одарил меня механической маркетинговой улыбкой, - Здорово, так ведь? - Выбить бы тебе зубы твои срамные, - с улыбкой кивнула я, пользуясь тем, что в лагере никто не знает русского, кроме меня, - Лопатой. Чарли радовалась и похлопывала в ладоши, бегая вокруг меня вприпрыжку, пока я, матерясь, зашнуровывала на онемевших ногах кеды. Значит, я успею выпилить из досок крылья для деревянного ангела над могилой маленькой девочки, которую закопали вчера. Можно будет еще сделать ему веночек из сухой травы, прижать гвоздиками с боков, чтобы не уносило ветром. Позже я смотрела на гулянку с задворок кладбища, со своим холодным слипшимся комом плова в руках, выбирая из него обрывки мяса. На праздник можно зажечь свет после наступления темноты, можно даже немного нарушить тихий режим песнями, многие люди танцуют, пьют спиртное, выдается второй ужин. Но мне веселее смотреть отсюда. Рядом со мной раздался хриплый боевой клич, напоминающий крик пикирующего птеродактиля. - А, вот ты где, - я тепло поприветствовала своего единственного друга во всем лагере. Ужасающего вида грязный одноглазый бесхвостый кот протиснулся под забором и подошел ко мне на максимально близкую для его степени доверия дистанцию. Я кинула ему отобранное из плова мясо, сама я мясо не ем. Собственно, поэтому мы и подружились. Кот увлеченно занялся ужином. - Классно, что ты меня понимаешь на любом языке, кот, - хмыкнула я, поедая плов, как попкорн, пялясь на людей вдалеке, - Жаль только, что гладиться не даешься. Но, опять же, у тебя полный боекомплект паразитов, стопудняк. Так что, ты же просто заботишься обо мне, да? Вот бы ты был человеком, кот… На празднике раздались крики. - Че там у них? Днюха у кого-то? А-а-а, чел, да там драка! Ахахаха, охренеть, драка! Я действительно увидела, как один человек со страшной агрессией бросился на другого, врезался ему в живот и сбил его с ног, опрокинув столик. Женщины верещали стройным хором. - Хм, а он хорош, - я положила щеки на ладони, наслаждаясь зрелищем. Они еще покатались по полу, их попытались разнять, с десяток человек растащили их в разные стороны, и веселью пришел бы конец, но тут второй опрометчиво что-то крикнул первому. Первый, тот, что атаковал в начале, снова резко метнулся, прижал к столу противника, но тут ему в лицо ткнули прикладом ружья. - Эх, что за вечер. Почти как дома. Кот? Но этот недожеванный ужас уже скрылся в ночных зарослях. Пожалуй, сегодня еще достаточно теплая ночь, чтобы провести ее на кладбище, рядом с пустой могилой Атрея.