Дримлэнд

- Подъем! – меня разбудил звук хрустнувшего под ударом топора черепа зомби. Выскочив из автобуса, мы с Канзасом встали спина к спине, прикрывая друг друга. Мертвецов было четверо, патрон по-прежнему всего один, так же имелись заточка, ножи и топор. Он атаковал первым, бросившись вперед на пару шагов с топором, и молниеносно вернулся обратно. Мы кружились на месте. Я набросилась на мертвеца, что оказался напротив меня, то промахнулась, и, вместо того, чтобы попасть заточкой в глазницу, только отрезала гнилой нос. Под ударом топора свалился еще один. Я подскочила к следующему уроду, и на этот раз свалила его. За долю секунды успела сообразить, что Канзас не видел, как в первый раз я дала осечку. Когда я повернулась, черная пасть зомби была в нескольких сантиметрах от плеча друга, я оттащила уродца за волосы и лезвие топора едва не отхватило мне кисть. Трухлявое тело рухнуло в пыль, а голова, клацая зубами, осталась в моей руке. Канзас с ненавистью глянул на меня, взял сумку и побрел вперед, дальше через бесконечную пустошь. Пейзаж последние несколько недель был все безрадостнее – серые кочки кустарников среди серо-красной пустыни. На всем материке почти не было яркой зелени. Я так скучала по нашим местам дома, по хвое, по сырому запаху леса, туману. Но у нас никогда не было таких закатов и рассветов, какие бывали здесь. Целые миры складывались из неимоверно высоких башен облаков, озаряемых розовым, ярко-желтым, алым солнечным светом. И минуты не проходило города высоко в небе перестраивались заново, росли, растворялись, двигались жили. Я почти слышала детский смех и пение птиц в их садах. Только они и могли скрасить нашу уже давным-давно обреченную жизнь. Утро выдалось душным. Солнце не палило: оно едва пробивалось через тучи дыма и смога, поднимавшиеся из горящих лесов и городов. Пожарных больше не было, многие легковоспламеняющиеся материалы были брошены впопыхах, и теперь почти все, что могло гореть, горело. От запаха дыма и жары меня начало мутить. В воздухе высоко над нами витает пепел городов, сожжённых улиц, любимых игрушек, домов, людей, деревьев, жизней. Наши легкие полны останков бывшей цивилизации. Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, я попыталась заговорить с Канзасом: - Как думаешь, на каком языке лучше заговорить, если нам опять попадется группа выживших? Он молча пожал плечами. Национальная рознь между Россией и США, которую еще до апокалипсиса так активно и с азартом подогревали СМИ вспыхнула адским пламенем, стоило только всему пойти наперекосяк. Мировые лидеры тыкали пальцами друг в друга, пытаясь найти виновных в некротическом вирусе, который выкашивал подчистую целые континенты. Разумеется, наши страны выступили в роли мамы и папы в семейном скандале, двух баранов, столкнувшихся лбами на мостике над пропастью, как в детском стишке. Уже не таком веселом, впрочем. - Если на планете сейчас и остались какие-то страны, то это скорее всего США или Россия, - задыхаясь от пекла, предложила я. - Нет, - уверенно покачал головой мой проводник, - Они слишком отвлекались на то, чтобы членами меряться, когда мир полетел к чертям. Если бы они не зарубались, у кого пушки и санкции друг против друга круче, а спасали людей и истребляли этих уродов, апокалипсис бы не настал. - Даже лучше тогда, что конец света наступил…Нам только этого не хватало. Международной войны. Казалось бы, мы должны объединиться перед лицом смертельного врага, сплотить ряды во имя выживания нашего вида… Он презрительно фыркнул. - Мы с тобой могли бы оказаться в разных лагерях…- я запыхалась, уже начинало резать живот, - Враждовать… А мы тут, вместе. - Как в романе, блин, - хмыкнул друг. Двое из враждующих сторон, как к нам отнесутся, если найдут? Расстреляют только одного? Обоих? Почему качества человека определяются страной, в которой он родился? Мы верим телевизору, который день и ночь вещает: они – враги, они замышляют козни против нашего великого и могучего государства, но что там происходит на самом деле? Ведь все репортажи делаются на заказ и показывают только то, что выгодно показывать. Из-за ошибок руководителей страдают люди, который в общем-то могли бы найти друг в друге много общего, стать друзьями. Но все ненавидят друг друга только из-за того, что думают, будто вся страна и каждый ее гражданин поддерживают любое решение правительства, ведь именно это показывают в новостях. Нас всех, целые нации, делают соучастниками идиотизма политиков. Что хорошо в конце света, так это то, что больше нет телевизора. - Эй, Канзас? – почему-то вспомнила я. - М? - Твое имя случайно не Чарли? Парень фыркнул. Настала очередь моей догадки. - И не Уилл? - Сибирь! - Джеймс? - Заткнись. К полудню мы вышли к странной тропе. Она гладкой каменистой лентой вилась по пустыне, огибая сплетения сухих кустов и сглаженные камни. Канзас помрачнел. - Твою мать, блин. - «Где мы, мистер Фродо»? – я подошла к нему, прижимая обе руки к животу, который уже резало так, будто кто-то ковырялся там лезвием изнутри, - Куда ведет эта тропа? Мы сбились? - Это не тропа, - он прищурился и покачал головой, - Это река. Воздух стал еще суше. Канзас подобрал камень и с силой швырнул его в пересохшее русло. Камень глухо отскочил, подняв облако пыли, прокатился по склону. - Я потому и выбрал такой маршрут, что думал, нам удастся здесь передохнуть. До следующего водоема десять миль пути. От этой новости меня скрутило еще сильнее, так, что мне пришлось согнуться пополам и прикусить губу, чтобы не застонать от боли. «Таблетки?» – он окинул меня беспокойным взглядом. На секунду даже показалось, что он волнуется за меня. - Кончились. Он недовольно засопел. Я помнила, каких усилий стоило ему достать для меня эти обезболивающие. - Да я норм… лучше всех, - прохрипела я, показав спутнику большой палец. Мы перешли сухое русло и направились дальше с пол-литровой бутылкой воды на двоих. В воздухе вместе с полчищами мух сквозил металлический привкус безнадежности. Кажется, сегодня мы все-таки умрем. Но это ничего. Смерть стала рутиной. Путь стал жизнью. Иногда я всерьез задумывалась – а что, если мы с Канзасом уже давным-давно обратились в мертвецов, даже не заметив этого, и все продолжаем и продолжаем идти? Вскоре земля под ногами стала наклоняться в разные стороны, будто мы шли по гигантским качелям, в которых постоянно смещается центр тяжести. Я стала отставать от друга, сверлящая боль в животе сменилась резкими страшными приступами колик, от солнца все расплывалось перед глазами. Даже мой проводник, парень из стали, стал запинаться, кашлять все сильнее. Пульс звенит в ушах, жара выжигает последние проблески сознания. Только бы не потерять из виду этого волка на его спине. Следовать за ним, пусть я уже и не вижу ничего, кроме его злых диких глаз. Потому что измотанный Канзас не в силах будет даже повернуться, чтобы заметить, что меня уже нет рядом. Вдруг у меня перехватило дух, как бывает на американских горках, все заволокло кровавой дымкой, и я упала куда-то в бесконечную пустоту.