Дримлэнд

После душа показалось, что я смыла с себя кожу – до того чувствительной она стала без трехмесячного слоя грязи. Странно было ощущать на голове свои старые-добрые кудряшки, а не извалянные в бензине дреды. Увидев меня, Канзас хмыкнул. - Что? - Ты выглядишь смешно. - Вали мойся, - обиделась я. Вообще-то по плану друг должен был восхититься неподдельной красотой натуральных пушистых кудрей и несовсем натуральным синим цветом моей чистой головы. - Надо снаружи глянуть, - поднялся Канзас. - Там есть ведро, я вылью его на тебя, когда будешь спать, - пригрозила я. - Да, и я сразу затолкаю его тебе в жопу, - огрызнулся он. Когда Канзас наконец вышел из душа, я тоже не сразу узнала его. Во-первых, я вообще никогда еще не видела его чистым, а во-вторых он побрился, и стал выглядеть лет на десять моложе. Оказалось, все это время под брутальной щетиной скрывалась родинка над губой с левой стороны, как у Мерлин Монро. Видимо, я забыла проконтролировать выражение на своем лице, потому что друг раздраженно закатил глаза. Едва только он повернулся ко мне спиной, я чуть не чуть не издала тот самый омерзительный девчачий полувсхлип-полувскрик при виде ран Канзаса. На белых лопатках чернели огромные синяки с кровоподтеками, на пол спины, позвоночник покрывали фиолетовые ссадины, локти сбиты в кровь. Скорее всего, у него еще и сломаны ребра. Стоило только ему случайно задеть спину полотенцем, как сквозь маску крутого крошителя живых мертвецов я увидела обиженного мальчика, который пытается изо всех сил не зареветь и не показать, как сильно ему больно. - Спину надо обработать, там перекись есть… - начала я. - Так сойдет, - отмахнулся Канзас. Он молча подошел к двухъярусной кровати и затолкал руку глубоко между прутьев спинки. - Не пойдет. Давай я… - Иди к черту! – зарычал на меня Канзас, стоило только протянуть к нему руки. Прежде чем до меня дошло, что он делает, Канзас уже с хрустом повернулся, присел и вправил себе вывихнутое плечо. Воспользовавшись тем, что он не сможет нагрубить мне, потому что отчаянно сдерживает крик боли, я решительно взяла стул и грохнула им об пол перед спутником. - Сядь! Не хочу жить в одной казарме с тифозным или чумным! Пока я ходила за перекисью, Канзас доковылял до стула и все-таки сел. - Как? – поинтересовался он, оборачиваясь ко мне. Усилием воли я сдержала «Боже мой, да у тебя пол спины нет!» и выдавила: - Херня проблема, чувак, через неделю будешь как новенький! А вот дракону досталось, - прибавила я, заметив татуировку на правой лопатке. Канзас попытался изогнуться так, чтобы увидеть его. - Мне от отца сильнее досталось, когда я его наколол. - Будешь крутиться – я тебе перекись в штаны налью! Хотя, думаю, там она тоже понадобится, но ты уж как-нибудь сам. Оценив угрозу, он подоткнул под пояс полотенце вокруг себя. - Тоже мне медсестра. - Куда уж мне, - согласилась я, - У этих мразей столько ненависти в крови, что любой зомби обзавидуется. Я просто архитектор. Кровь, смешиваясь с перекисью, пошла пениться по всей спине, пузырясь и источая омерзительнейший запах. Канзас замычал и вцепился в спинку стула, я стала поспешно дуть на его спину. Это его как-то удивило, может, в Америке так не делают? - Канзас? - М? - Сколько тебе лет? Больной замялся, полез в карман за сигаретами. - Сорок шесть, - ответил он, закуривая, - По документам сорок три, пришлось их менять, когда я грохнул пару человек за пачку героина. - Я думала, героин жидкий, а не в пачках, - поиронизировала я. Канзас умел шутить, вообще не улыбаясь. То есть, не искривляя губ, едва заметным выражением в лице, так что, если ты не знаешь, как выглядит его улыбка, то ты и не поймешь. - А я на сколько выгляжу? Он обернулся и смерил меня взглядом. - Как малолетка, - на этот раз он не притворялся, - А что? - Иногда мне кажется, что тебе больше сорока, а иногда, что девять. Я не могу навскидку сказать, сколько тебе, ты с разных боков по-разному смотришься. Он хмыкнул. - Потому, что у меня нет левого глаза, - как ни в чем не бывало сообщил он. - В смысле? – новость сбила меня с толку, - Как так, вот же он. - Попал в аварию несколько лет назад. Один мудак сбил меня. Просил не подавать в суд, потому что он весь при делах, а за рулем сидел обдолбанный. Самый красивый протез мне сделал за это, с болтами в башке, - и он постучал по левой скуле. Я обошла стул кругом, и присела перед Канзасом, заглядывая ему в глаза. Эти глаза цвета Байкала, всегда недоверчиво прищуренные. Как один из них мог быть протезом? Все это время Канзас стоял ночью в дозоре, стрелял, озирался по сторонам, спасая и защищая меня… и видел в два раза хуже? Я осторожно протянула руку и кончиками пальцев дотронулась до его скулы. Сцены страшной аварии вставали в моем воображении. - Болит? Он сразу смутился. - Перестань, - пробурчал Канзас, отворачивая лицо, чтобы не выдыхать на меня дым. - У тебя из-за протеза такие… - Фингалы, да. Я не наркоман. - Прости за это, я не хотела… - Ты пыталась меня спасти. – Канзас кивнул, он и без слов понял, зачем я оскорбляла его тогда в пустыне, и он не был в обиде, - Молодец. Этот неподражаемый тон. Никто в этом мире не способен забивать на все дерьмо настолько непринужденно. Мой проводник был нисколько не склонен к драмам, в отличии от меня. - Мне двадцать, - я улыбнулась. По крайней мере, в отцы он мне вроде не годится. После нескольких минут мучительной обработки спины он стал вырываться и уворачиваться от ватки. - Да блин, не дергайся! - Щекотно! - Ну, некрасиво же получится! - Чего?! Ты что вообще там делаешь? – и он попытался завернуться вокруг себя, чтобы разглядеть спину. На ней по свежей ссадине зеленкой был заново нарисован пострадавший дракон, а под ним красовалась надпись: «Неубиваемый зомборуб» Мы шарились по тумбочкам с личными вещами военных, которые тут жили до нас. Находились в целом довольно интересные и радующие ништяки: шерстяные носки, книги, ножи, фотографии, маленькие зеркальца, конфеты, сигареты, свечи, алкоголь, сало. Я постирала все наши тряпки, а Канзас нашел веревку, натянул ее поперек комнаты и теперь на ней сушилось белье. Из местной одежды нашелся только один комплект – верх и низ, пришлось щеголять в одной только чужой огромной рубашке, парень же ходил в военных штанах, с обнаженным торсом, кажется, сам себя стесняясь. У него красивое тело, мускулы словно высеченные из дерева, не огромные дутые шарики, как на качках, а настоящие, сухие, натянутые, словно канаты. Только Канзас был очень худ, как и все мы, и без содрогания я не могла смотреть на многочисленные темные шрамы, уродовавшие его со всех сторон. -Я пойду разведаю, что снаружи, - сообщил Канзас. - Тебе нельзя, ты едва ходишь! – остановила его я. - Ты что, мама моя? Не лезь не в свое дело, – угрожающе нахмурился он. - Как бы ни было тебе противно мое общество, снаружи для тебя сейчас однозначно хуже! – вспылила я, - Уж постарайся сделать над собой усилие и потерпеть. Пошел дождь. Мы ели горячий суп и сухари с конфетами, я рассматривала фотографии, пытаясь определить, кто на них. Он, оказавшись взаперти и почти без сил, бесцельно портил ножом матрасы и шконки. Решив экономить энергию, погасили свет и зажгли керосинки. Запустив руку в очередную тумбочку, я нащупала что-то тяжелое и гладкое. Ожидая найти оружие, я осторожно вытянула предмет на свет. И с замиранием сердца поняла, что нашла фотоаппарат-полароид. Я уже несколько месяцев хотела раздобыть такой, чтобы была хотя бы одна фотография с Канзасом. Чтобы можно было смотреть на нее, видеть его, знать, что он есть. А если вдруг что-то случится, чтобы вспоминать его, что он на самом деле был, со мной, вдвоем, не воображаемый спаситель, а настоящий друг. - Эй, замри! – я наставила на Канзаса объектив. Кажется, у него выработался рефлекс, потому что он поднял руки вверх так, будто я направила на него пистолет. - Три… два… Насчет три ничего не произошло. Конечно, стоило ли ожидать того, что фотоаппарат не был сломан? А Канзас только усмехнулся. Он сказал, что разучился спать на кровати, не падая с нее, стащил все подушки и одеяла в одну кучу, свернул из них берлогу и устроился так на полу. Тем временем я рисовала себе плакаты в углу мелом на стене. Вот три непонятных лохматый пятна - это будут Green Day, вот длинноволосый человек с гитарой для левши – это будет Nirvana. Затем я просто стала рисовать человечков и подписывать сверху над ними названия групп. - «Bring Me The Horizon» пишется без t, - поправлял Канзас сзади, - И у тебя лишний человек в Linkin Park. - Их же шесть! – возмутилась я. Мой друг помотал головой, занося руку, чтобы стереть крайнего. - Тогда это типа я сфоткалась с ними, - я защищала мелового человечка от ладони Канзаса, как могла, пришлось даже побороться за него. Затем он пододвинул мне одну шконку в самый угол комнаты, чтобы я могла опираться на стену, когда сижу на кровати. Когда кровать сдвинулась с места, под ней обнаружился клад. - Охренеть, не по уставу, наверное! Канзас хмыкнул, вытаскивая из-под кровати гитару. Старую, плоскую, советскую, глухую, скорее всего, до безобразия. Явно прикалываясь, парень присел на кровать и стал делать вид, что он играет тяжелый метал. - Грифом в другую сторону, - не сдержалась я, - Струны с обмоткой должны быть наверху. - Играешь? – он отвлекся и с интересом глянул на меня. - Нет! – я ответила слишком резко, чтобы получилось убедительно. - Давай, - нахально приказал мой компаньон, перебрасывая гитару мне в руки. - Да иди ты, я не умею, гитара говно и расстроена в пень… - Да не ломайся, - он улегся в своем гнезде, среди фантиков и одеял, подложив руки за голову, - Тут нет музыкального автомата. Сыграй мне. И спой. - Стриптиз не надо танцевать? – едко поинтересовалась я. - Мелочи нет. Мне захотелось чем-нибудь кинуть в эту наглую рожу. Гитара подошла бы хорошо. Но я просто ударила по струнам, чувствуя, как уже начинаю страшно волноваться. Звук был ужасный, четвертая струна просто квакала, вместо того, чтобы звенеть. Ну, может, тогда мой голос не покажется таким уж отвратительным с этим аккомпанементом. - Он э… кхм кхм… он э лонг энд… ну, всё, приехали…кхм…кхе кхе

On a long and lonesome highway East of Omaha You can listen to the engine Moanin' out his one note song You can think about the woman Or the girl you knew the night before

Краска залила меня настолько, что аж заболели щеки, и, должно быть, мои уши покраснели так сильно, что светились в полумраке. Я, наконец, осмелилась поднять глаза на Канзаса, и была поражена его реакцией: от нахальства не осталось и следа, он смотрел на меня с потрясением. Надо же, мне удалось его впечатлить! Но, правда, от этого я разволновалась настолько, что тут же сбилась. Тогда он стал подпевать:

But your thoughts will soon be wandering The way they always do When you're ridin' sixteen hours And there's nothin' much to do And you don't feel much like ridin', You just wish the trip was through.

И мы заорали припев вместе:

Here I am On the road again There I am Up on the stage Here I go Playin' star again There I go Turn the page.

И я сменила ритм, затянув:

I walk a lonely road, The only one that I have ever known. Don't know where it goes, But it's home to me and I walk alone.

- Я думал, это Green Day, - не понял Канзас. - Так и есть, - довольно кивнула я, - Они с Металликой давали благотворительный концерт однажды, и смешали эти две песни. Еще они работали с U2, делали кавер The Saints Are Coming… - и меня понесло, а мой спутник, кажется, вовсе меня не слушал. После того, как я еще раз обошла всю казарму перед сном и все проверила и собрала вещи в одно место на всякий случай, я услышала, как проводник хрипло подозвал меня. Я приблизилась, подумав, что ему нужна помощь - Там просто пленка сбилась. Иди сюда, - он потянул меня к себе и приобнял одной рукой, держа в другой полароид объективом на нас. - Сэлфи – зло, - пробурчала я, прижимаясь виском к острой скуле друга. - Пю, - издевательски хмыкнул он и нажал кнопку. Теперь у меня тоже есть фотография, которую я буду носить у сердца, как все остальные выжившие. В тот вечер я впервые увидела, как он улыбается. Не просто мимолетная ухмылка, а настоящая довольная улыбка, не по-американски скромная. Я сыграла еще 21 Guns. Странно, каждая строчка теперь имела огромный смысл, любимые песни, которые я знала наизусть и напевала раньше постоянно: на учебе, в автобусе, в магазине, эти песни изменились для меня. Как будто их писали о нас, для нас. Я начала играть Let It Be, но у меня получалось совсем плохо. - Ладно, давай что-то другое, - продолжал командовать Канзас. Тогда я посмотрела на него, лежащего в куче подушек совсем рядом со мной. В этой песне длинное вступление. Он спокойно слушал, видимо, думая о своем. Сегодня вечером у нас есть дом. И мы рядом, мы есть друг у друга, пусть наши отношения и не укладываются ни в какие стандарты. Как мы двое такие непохожие вообще умудрились встретиться? Неважно, каким будет завтра, у нас есть этот вечер. И я точно знаю, что, когда все снова будет плохо, я буду возвращаться в своих воспоминаниях именно сюда, чтобы почувствовать тепло и покой.

- I need you right here, by my side You're everything I'm not in my life. We're indestructable, we are untouchable Nothing can take us down tonight You are so beautiful, it should be criminal That you could be mine.

Канзас вдруг смутился, кинул на меня беглый взгляд, покусывая пальцы. Перевернулся на бок, и натянул на себя одеяло до самого подбородка. Я доиграла эту песню до конца, а за ней сразу начала Good Riddance. На середине припева я заметила, что он уже почти спит.

- It's something unpredictable, But in the end is right. I hope you had the time of your life…

Я сижу в бомбоубежище в Австралии, где на много миль вокруг все люди заражены некротическим вирусом, где нет правительства, людей, телевиденья, интернета, медпомощи, электричества, общества, где творится конец света. И я счастлива.

I know that it’s the time of my life…

Ночью мне снилась чудовищная автомобильная авария. Ее виной стала я, я была за рулем автомобиля, выехавшего на встречную полосу и смявшего мотоцикл. Битое стекло, искорёженный металл, асфальт, залитый кровью, и неподвижный человек на дороге, левая сторона лица которого превратилась в кровавое месиво. Но на мне ни царапины. Я бежала к нему что было сил, я так хотела его спасти. - Канзас! Канза-а-ас! С этим возгласом я и проснулась. На самом деле люди не вскакивают с постели после того, как им приснится кошмар. Я просто на трясущихся руках отползла подальше от подушки, и спихнула ее на пол, мне казалось, что она залита кровью. Снова все заныло внутри живота. В груде одеял на полу я отыскала глазами главного героя моего сна, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Канзас спокойно лежал с открытыми глазами, в нем не было ни капли сна. Он вопросительно мотнул головой, интересуясь, как я, и я покачала головой, ответив, что ничего страшного. Молча пододвинувшись, он махнул мне рукой, предлагая перелечь на пол. - Забавно, я даже к родителям не ходила никогда, если мне снились кошмары. Боялась вставать с постели, - бурчала я, укладываясь рядом с ним, придерживая живот рукой. - Да просто…- он замялся, не зная, как устроиться рядом со мной так, чтобы не лежать на больной спине и плече, - Заколебался уже тебя терять. Всегда спишь рядом, а тут… Я еще никогда не была ни с кем так близко. До конца света я редко выходила из комнаты, у меня были друзья только в интернете, а о парнях я даже думать не хотела. Пока для большинства моих сверстников было нормальным спать друг на друге на вечеринках и запросто раздевать друг друга и имитировать половые акты ради прикола в столовой университета, я чувствовала себя неловко, даже сидя рядом с незнакомцем в автобусе. Честно, прежняя я пришла бы в ужас, если бы увидела себя сейчас вот так, близко с мужчиной. Но я знаю, что ничего не произойдет, потому что это Канзас, а не кто-то другой. Непринужденный, надежный, грубоватый и скромный. С ним можно спать рядом без всяких опасений. Он боится меня еще больше, чем я его. Я засыпала, а боль внизу живота становилась все сильнее. К утру стало совсем не выносимо терпеть, я дремала и просыпалась урывками, тяжело дыша от боли. Окончательно меня разбудила грохнувшая железная дверь. - Ты куда?.. Тебе не надо выходить, ты еще не… Но Канзас не ушел, а уже вернулся, сильно хромая, помахивал черным пакетом. Кивнул, пожелав мне утра. - Убил какого-то несчастного зверя? – бросив все силы на то, чтобы не говорить голосом умирающего, поинтересовалась я. Друг вытряхнул из мешка веник трав и продемонстрировал мне. Затем ненадолго исчез на кухне и вернулся с кружкой пахучего травяного отвара, с трудом присел рядом. - Веришь в силу отваров? – я приподнялась, испытывая просто умопомрачительные ощущения, будто мои внутренности подлетают внутри меня и режутся на части, как в компьютерной игре. - Говорят, помогает, - ответил друг, - особенно, если запивать им вот это, - и он протянул мне полную пачку обезболивающего. Я так даже поступлению в вуз не радовалась. Но тут до меня дошла поздняя догадка. - А где ты взял таблетки? - В скорой, в крике. - Ты с ума сошел?! – у меня внутри все похолодело. Он опять туда спускался. Ради моих дебильных болей. - Ты еще не поправился, это же опасно! Ты там тогда чуть не… Он резко встал и направился прочь, хромая. Боже, я обидела его, сильно задела, ведь он же хотел помочь. Вот дура, дура, дура! В дверь постучали. Мы словно оцепенели от этих четырех роковых ударов. Затем стук повторился, стал настойчивее, кто-то уже колотил в дверь со всего духу. Канзас подхватил в углу топор и прильнул к косяку. Вопросительно глянул на меня. - Помогите, ради бога! – донесся женский крик с той стороны. Я неуверенно помотала головой, мой компаньон нахмурился, взвешивая все за и против, покачал головой, пожевал губы. И резко распахнул дверь. В наш мир снаружи вторглись пятеро незнакомцев.