Дримлэнд

Большие старые часы далеко в приемной на первом этаже, со скрипом отбили полночь. Я лежала, привязанная к постели, как меня положили санитары. Значит, Ванесса – мечтатель-беглец, она может менять чужую реальность вокруг себя, и ищет мечтателя-хозяина этого мира, чтобы устранить его. Совсем как мы с… Слезы намочили мои короткие волосы и закатились в уши. И она как-то почувствовала меня. Она поняла, кто я. Но только от меня нет никакого толка. Я не могу делать то, что она может. Я… Я не хочу. Все, что я делала, я делала ради Канзаса. Я уничтожила несколько миров и заставила мечтателей отречься от их собственных грез в надежде, что когда-нибудь наша битва закончится. Что когда-нибудь Канзас будет, наконец, в безопасности. А не в самом сердце бури, ежесекундно рискуя жизнью. Что когда-нибудь он будет счастлив. Но Канзас мертв. Он умер на моих руках там, в лесу. Потому что я не успела спасти его. Я виновата в его смерти. Я уже вскрывала себе вены вчера. И на этот раз у меня не вышло умереть. Руки зашили, кажется, я даже перерезала сухожилия, потому что я не могу пошевелить ни одним пальцем на левой руке. Но завтра я найду способ. И вдруг свет, льющийся в мою палату сквозь щель под дверью, замигал и исчез. Что-то черное поползло по стенам, расцветая в углах, словно плесень. Коридор наполнился криками и стенаниями, завыванием сонма голосов. Снаружи грянул гром, засверкали молнии. Внутренне усмехнувшись, я отметила для себя, что здешний мечтатель не в курсе того, насколько скорость света опережает скорость звука, и почему гром должен отставать от молнии. Дождь забарабанил в стекло, словно в эпилептическом припадке. Вспышка молнии осветила тонкий силуэт, сидящий на моей постели. От него шел дым. Девушка наклонилась ко мне, и тусклый ночной свет упал на ее лицо. - Здрасте, - мне хищно улыбнулась моя точная копия. - Кто ты? – прошептала я, рассматривая свою искаженную, демоническую черноглазую версию. - Будто ты не знаешь, - она устроилась поудобнее и закурила, не распространяя вокруг совершенно никаких запахов, - Ты ведь в психушке. Знаешь, что нормальные беглецы или созерцатели, да кто угодно, плевать, сюда не могут попасть. А значит, ты определенно сошла с ума. - Уходи, - я отвернулась от нее, продолжая отыскивать в темноте взглядом далекий потолок. - Я не могу уйти, - ее голос был вкрадчивым и рокочущим, не похожим на мой, - Я же внутри твоей головы. Я галлюцинация внутри галлюцинации. Ты передышала дэдьфиумом. - Ты чудовище. Оставь меня в покое, - прошептала я. - Я чудовище?! – силуэт резко сел, снова попав в луч света, и голос его изменился, заставив меня едва ли не задохнуться, - Да я еще даже не начинал тебя мучить, - закончил двойник Канзаса, - Что приковало тебя к этой кушетке, девочка без имени? Любовь? - Ты ни черта не понимаешь. Все, кто выжил в апокалипсисе, перерождаются. В больших группах люди становятся жестокими, а поодиночке сходят с ума. Те, кто держится вдвоем, имеют больше всех шансов. Но последствием будет адская привязанность друг к другу. Это вовсе не любовь. Это что-то, чего мне не объяснить, - без эмоций ответила я. - Тебя держат здесь два чувства. Первая половина - это надежда. Ты все еще думаешь, что он придет и спасет тебя. Поэтому ты лежишь, и ничего не делаешь, - размышляла она вслух, пуская все больше дыма. - Как только я начну что-то делать, продолжу свою жизнь хоть на день, это будет означать новый этап, это будет означать, что я все пережила, что началась новая эра. Эра после смерти Канзаса. Что я продолжаю. - А вот это уже вторая половинка – отчаяние. Когда хоть что-то из них хоть на чуточку, - она потрясла в воздухе перед моим лицом щепотью, - Перевесит… Ты встанешь и пойдешь. Отчаяние говорит смириться со смертью друга и идти дальше. Надежда тянет искать его живого. Выбирай. Ремни на моей постели расстегнулись сами собой. - В чем твоя выгода? – я посмотрела на нее пристально, а она не переставала злобно улыбаться. Вспышка молнии стерла видение из моей палаты. Черная плесень на стенах все разрасталась и разрасталась, покрывая всю мою каморку сплошным смрадным влажным ковром из черных волдырей. Мне наплевать. Я лежала неподвижно, пока эта дрянь окружала постель. По коридору издалека мимо моих дверей прокатили носилки на скрипучих колесиках. Из подвала раздался жуткий подвывающий хохот. Пациенты роптали, перепуганные до полусмерти ночными метаморфозами психиатрической лечебницы. Кто-то плакал, кто-то пел, голоса сливались в один безумный печальный хор. - И пастырями будем твоими… - Чарли… - Мамочка, он опять принес домой мертвую птицу, мамочка… - Двадцать баксов, и она твоя… - И мы увидим, в какую безбожную нацию мы обратились… - Чарли! Ча-а-арли! Меня словно ударило током, я подскочила с постели, вся обратившись в слух. Не может быть… - Чарли, где ты?! – снова запричитал знакомый пришибленный голос. - Чарли? – я забарабанила в стену напротив, - Черт, Чарли, неужели это ты?! Дверь открылась с щелчком, включающим аппарат шоковой терапии. Черное чрево коридора уставилось на меня из дверного проема. Это, несомненно, не предвещает ничего хорошего. Я впервые дожила в этой лечебнице до ночи, и весь ее ужасный образ наконец-то открылся мне. Я снова обернулась к стене, из-за которой услышала знакомый голос, как вдруг на мое плечо опустилась чья-то ледяная рука. Вздрогнув всем телом, я увидела рядом с собой маленькую девочку лет шести в потрепанных черных лохмотьях, грязную, худую. Глаза ее демоническим огнем сверкали из-под свалявшихся черных волос, тонкие белые губы кривила ухмылка. - Ты водишь, - завопила девочка, призрачно замигала и бесследно исчезла. Я кинулась в коридор на подкашивающихся ногах, даже не подумав о том, что там может твориться. Коридор сплошь был покрыт мерзкой темно-красной влажной сетью трубочек и канальцев, похожей на капилляры, словно бы я очутилась внутри какого-то органа, или части тела. Трубочки пульсировали, и качали кровь вдоль коридора. - Чарли! – снова позвали из соседней палаты. Открыть двери в другую палату оказалось сложнее, чем выбраться из своей. Плечом вынести ее, ясное дело, не вышло. Но шумом ударов я привлекла к себе слишком много внимания. Что-то заулюлюкало за поворотом коридора. - Чарли! – в маленьком зарешеченном окошке в двери показалась пациентка, и мое сердце замерло. Гогот приближался. Трубочки пульсировали все быстрее. Я прильнула к двери, не веря своим глазам. Те же спутанные рыжие волосы. Те же треснутые очки. Та же склоненная набок голова. - Чарли, где же Чарли… - она стала озираться по сторонам, ожидая найти его прямо в палате. - Откуда ты здесь?! Гогот в коридоре неумолимо приближался. Из темноты выкатилась инвалидная коляска с пациентом, завязанным в смирительную рубашку. Вместо ног из рубашки лезли руки, которыми он остервенело крутил колеса. Лицо было сшито посередине уродливым швом от уха до подбородка, сожравшим нос. Пациент остановился, взглядом вытаращенных белых глаз выхватывая предметы из темноты, и вдруг он распахнул неимоверно огромный рот в душераздирающем крике. Он увидел меня!