Дримлэнд

Мы снова прибились к большой группе, и я хорошо знала, что это значит. Это происходило на моих глазах уже не в первый раз. Скоро у лидера объявится конкурент, не разделяющий его мнение, или все испортит женщина, или у командира потечет крыша и он превратится в деспотичного диктатора, казнящего людей, ему неугодных, или случится еще какое-нибудь дерьмо. В общем, то, что мы теперь в группе означает, что живых надо бояться больше, чем мертвых. Зато Канзас может восстановиться и поспать спокойно, впервые за долгое время, зная, что кто-то потолковее меня стоит в карауле и охраняет его сон. Я подоткнула простыню под матрас на верхней койке, чтобы на меня не смотрели, пока я сплю, но щелка все равно осталась, и мне было видно, как мой друг безмятежно спит на соседней шконке в углу комнаты, сунув обе руки под подушку и подтянув колени к животу, как ребенок. Вдруг и без того слабый свет ночника угас и комнату окутал мрак. Кто-то легкой походкой прошествовал мимо моих занавесей и силуэт белой фигуры изгибаясь, приблизился к углу казармы. Это была Ребекка. Значит, она приняла наиболее очевидное для нее решение. Но самого Канзаса так и не спросила. Мне стало мерзко и интересно одновременно, я не могла ни отвернуться, ни, тем более вмешаться. В старые времена я всегда отворачивалась на постельных сценах, даже если смотрела фильмы одна в своей комнате, но сейчас я ничего не могла с собой сделать. Просто лежать и смотреть, что будет дальше. Ребекка, изогнувшись, как кошка, присела на край постели Канзаса и склонилась над ним. Кажется, она целовала его, был такой мрак, что ничего толком не удавалось разглядеть. Целовала, наклоняясь всем телом, двигаясь от виска к шее и плечу. Вздох. Он проснулся. Она вновь прильнула к его лицу, страстно поглаживая его руки и шею, окуная пальцы в его длинные волосы. Теперь оставалось ждать только его реакции. Что произойдет? Он оттолкнет ее? Просто уйдет? Или все же…Да, я не верила своим глазам. Он приподнялся от подушки, целуя ее в губы, нежно обхватил за талию. Что-то внутри меня оборвалось, и я оцепенела, глядя в темноту, окутывающую их, широко распахнутыми глазами. Я словно застыла, глядя на плавные движения их рук, скользящих друг по другу, слыша их сбивающееся дыхание, и ничего не чувствуя, кроме полной пустоты и все нарастающей ноющей боли в животе. Он решительно взял ее за плечи, не переставая целовать, перевернул, положил на подушки и оказался над ней. Я отчетливо видела, как темный сутулый силуэт поднялся над кроватью, наваливаясь на женщину. И в тот же миг я сорвалась с постели и выбежала из комнаты. На улице опять стоял холод. От него боли стали еще ужаснее, ноги опять начало сводить, и мне пришлось схватиться за перила ограждения. Нет, кажется, в этот раз меня не стошнит. Они стояли у меня перед глазами. Он переворачивал ее и поднимался над ней снова, и снова, и снова. Мой Канзас. С которым я прожила бок о бок шесть месяцев в кишащем мертвецами аду. С которым Ребекка познакомилась вчера. На деле он оказался не таким уж недоступным. Забавно, ведь я сама позволила этому случиться. Вокруг стояла кромешная ночь. Но в свежем ледяном воздухе, от которого меня уже колотила дрожь, перестала витать смерть. Смерть уже наступила, и мне было больше не страшно. А чего я хотела? Как всегда, я виновата во всем сама. Наивная дура. Хватит игр в невинность и веры в непорочность бытия. Я была глупой тенью, слепо идущей за проводником, уже слишком долго. Пора с этим завязывать. Без особого удивления я обнаружила у себя в руках рюкзак, с которым я часто спала в обнимку. Полностью собранный, как я и держала его всегда. И как я умудрилась схватить его? На ограждении висела кожанка, настолько знакомая, что я даже в темноте безошибочно могла определить, чья она. Ты больше не Канзас, мой спаситель и защитник. Ты просто грязная шалава. Я надела кожанку, закинула на спину рюкзак. Больше никаких порезов. Игры в суицид кончились. Подростковые годы давно прошли. Если хочешь сдохнуть, делай то, что поможет наверняка. Я достала из его кармана его сигареты и закурила. Подсвечивая тлеющим огоньком ночной мрак, я сошла с крыльца, пересекла двор, отомкнула и замкнула за собой все ворота. Громко завыла по-волчьи, чтобы разбудить дурня в карауле на крыше. Развернулась, и ушла. Удалось выкурить всего две сигареты подряд, прежде, чем из кустов раздался булькающий хрип, и на меня вылез мертвый урод. Даже сквозь дым я почувствовала вонь разложения, оскверняющую ночной воздух рощи. Не выпуская сигарету изо рта, я увернулась от вялой атаки, взмахнула топором и с хрустом вогнала его в гнилой затылок мертвеца. Второй появился более неожиданно, и для того, чтобы снести голову ему, мне пришлось поторопиться. Третий шел сразу следом, и удар вышел смазанным, пришлось опустить на кашу из его мозгов топор еще раз. И еще. И еще. Сдохни, тупая мразь, еще раз, и еще раз, столько раз, сколько два силуэта в темноте переворачиваются у меня перед глазами. Я откинула с лица выбившиеся кудри, затянулась, и пошла дальше. Я была права, куртка придавала крутизны. Но даже в ней я вряд ли доживу до утра. Кусты превратились в беспорядочное месиво из ветвей, мошкары, сигарет и живых мертвецов. У меня уже и правда болело плечо, древко топора пришлось несколько раз вытирать, чтобы оно не было скользким от тухлой крови. Еще один, заплывший и распухший, явно пролежал в воде не один день, прежде, чем попасть сюда. Справа. Слева. Без обеих рук он извивается омерзительным вертикальным слизнем, пытаясь достать до меня. Уклониться. Резкий поворот вокруг себя. Голова слетает с плеч, разбрызгивая ошметки шеи по касательной. Мешок, кишащий паразитами, который когда-то был телом, валится на мерзлую землю и из него во все стороны разбегается полчище жуков. Другой даже не похож на человека: ни глаз, ни носа, сквозь разорванные щеки видно шевелящийся синий язык. Топор вошел в эту дыру идеально. Кажется, заросли редеют. Сквозь тучи пытается пробиться первый намек на рассвет, но солнце по-настоящему встанет еще очень нескоро. Я нетвердым шагом вышла на опушку. М-м-м, да тут у них семейный пикник. Пока я замахиваюсь на первого, второй с клокочущим ревом набрасывается на меня сзади и валит на землю. Топор выпадает у меня из онемевших пальцев. Пульс, громом раздающийся в ушах, перекрывает тяжелой волной все остальные звуки. Я переворачиваюсь на спину, и мертвец наваливается на меня. Я чувствую смрад, исходящий из его ощеренной пасти. Изо всех сил отталкивая его от себя одной рукой, я нащупываю в кармане канцелярский нож, которым резала себя. Рука соскальзывает, его пасть падает на мое лицо и урод сам натыкается глазницей на тоненькое лезвие, покрытое моей засохшей кровью. Черная мертвецкая слизь льется мне на лицо. С отвращением, я сталкиваю его с себя, вытираю глаза, вставая, успеваю взмахнуть левой рукой и вспороть горло еще одному мертвяку. Пока он, булькая, отходит назад, я кидаюсь за топором. Один упал. Еще один. Мне не хватает дыхания, я начинаю рычать, как безумная кошка, размахиваю топором в воздухе так, как будто могу напугать этих тварей. Да у меня тут аншлаг, вокруг собралось разом не меньше пятерых. - Ну давайте, мрази! – родной язык звучит так странно, но вместе с тем естественно. Мои последние слова должны быть на русском. - Как же вы достали!!! С меня довольно!!! – и я с полоумной яростью набросилась на ближнего. Я потеряла контроль. Осознанное рациональное восприятие и логика полетели к чертям. Я танцую вальс с топором в вихре из гнилых кишок, обливаясь черной кровью. Я не боюсь смерти.