Букет мимоз

      «Mais dʼoù vient L'émotion étrange, Qui me fascine Autant quʼelle me dérange. Je frissonne Poignardé par le beau. Cʼest comme Dans l'âme le couteau. La blessure traverse mon coeur, Et jʼai La joie dans la douleur. Je mʼenivre de ce poison A en perdre la raison…» Mozart, lʼopéra rock — «Le Bien Qui Fait Mal»       Осень все еще крепко держалась своими когтями за Нью-Йорк: одинокие желтые листья, что все еще цеплялись за свою жалкую жизнь, висели на тонких ветках деревьев, а холодные проливные дожди, что беспощадно смывали первый снежок, ещё поливали огромный город… Все это противоборство природных стихий порождало противоречивые чувства у всех жителей мегаполиса. С одной стороны, было хорошо, что на улице все еще держится относительно теплая погода, но с другой ― грязный растаявший под ногами снег мешал нормально передвигаться. Из-за этого горожане были угрюмыми и чем-то недовольными.       Иккинг Хэддок не был исключением. В этот день его и без того паршивое настроение было испорчено. Отец разбудил его ни свет ни заря, так как до новой школы дольше ехать, чем до старой, а традиционные утренние размолвки не предавали бодрости на грядущий день. Прежде чем завести машину, Стоик угрюмо-презрительно взглянул на сына.       — Если ты и в этой школе будешь продолжать выкидывать свои фортели, клянусь, будешь сидеть за решеткой вместе с отпетыми преступниками, которым ты уподобился!        ― Отлично, — шатен одарил отца хищной ухмылкой и откинулся на кожаное сиденье «BMW». — Хоть отдохну там от твоего пустого трепа и противной физиономии…       В тот день директор школы имени Арингтона не был удивлен, увидев перед собой «разукрашенного» побоями подростка со взглядом затравленного хищника. Мистер Хэндриксон только и слышал от него, как все его задолбали, что он хочет вернуться к своей прежней жизни, а еще лучше жить отдельно от отца-деспота.       — Типичный проблемный подросток, — кивал головой мужчина, соглашаясь с доводами Стоика Хэддока.       Иккинг же презрительно фыркал на реплики отца и плевал на сочувствие директора Хэддоку-старшему. Конечно же, никто не поверит в то, что за час до этой встречи «любимый» папочка его так избил, что сил на пререкания не хватало. Хэндриксон читал досье Иккинга, угрюмо насупив брови: такого «послужного списка» он не видел ни у одного из своих самых худших учеников. И ведь по отметкам в других учебных заведениях не скажешь, что он бунтарь, вот только его поступки говорили об обратном. Директор громко прокашлялся, прежде чем стал зачитывать провинности младшего Хэддока:       — Так, значит, вас, Иккинг, часто обвиняли в вандализме, насилии над своими одноклассниками, оскорблении учителей… ― мужчина вгляделся в мелкий шрифт личного дела юноши. Густые с проседью брови взметнулись вверх. ― Провели десять дней заключения в одиночной камере за сопротивление полиции…       — Папа постарался, на самом деле я ничего не делал, — Иккинг почувствовал, как могучая рука отца до искр в глазах сжимает его крохотное, по сравнению с его руками, плечо. К счастью Стоика, Хэндриксон ничего не заметил.       — С такими «подвигами» мы обычно не берем детей, для таких, как ты, есть специализированные учреждения. Но для Вас, уважаемый Стоик Хэддок, мы сделаем исключение.       — Больно это мне нужно… ― фыркнул шатен, закинув ногу на ногу, сидя на стуле перед директором. Отец одарил того сильным подзатыльником и широко улыбнулся мужчине.       ― Вы так добры, мистер Хэндрикс! Мы в неоплатном долгу перед вами!       — Позже будете благодарить, когда мы перевоспитаем вашего «дикаря», — директор вернулся к изучению своих документов и, прежде чем отпустить своих посетителей, бросил: — Кабинет триста тринадцать, одиннадцатый «B» класс. У них сейчас геометрия…       ― Спасибо!       Когда дверь кабинета закрылась за спиной Иккинга, Стоик схватил сына за воротник и прижал того к стене.       — Учти, сынок, — пренебрежительно-ласково произнес мужчина, держа паренька одной рукой в паре сантиметров над полом. ― Чудить вздумаешь, как в прошлый раз, следующая твоя остановка будет в психиатрической больнице! Будешь там среди таких же неуправляемых, как ты! Только там ты не сможешь долго выпендриваться ― пару сеансов электрошока и денек в смирительной рубашке выбьют из тебя всю дурь!       — Не все люди в психушке умалишенные… ― спокойно произнес Иккинг, бесстрастно глядя в глаза отца. — Я буду одним из таких. К тому же, моей силе воли позавидует любой из тех безвинных бедняг. Даже Даррел Стэндинг…       Стоик резко отпустил юношу, отчего тот упал на подкошенных ногах. Мужчина, совершенно не заботясь о содержимом сумки сына, метнул ее в шатена и быстрым шагом покинул здание школы. Младший Хэддок презрительно плюнул в сторону отца:       — Пошел ты…       Юноша медленно встал с холодного пола, поднял свой портфель и, отряхнув черные джинсы, поплелся к кабинету. Бледно-зеленые стены, белый кафельный пол ― все как и во всех школах. Интуиция подсказывала Иккингу, что он долго не продержится в этом заведении. Ни то чтобы юноша любил нарываться на драки, но неприятности чаще всего находили его сами: то какого-нибудь слабого ученика слишком сильно прессингуют, то любимчик учителя и сынок влиятельного магната переходит лимит выпендрежа, и тогда виновник получает кулаком в лицо от шатена. Естественно, в глазах учителя и раздосадованного отца ученика, Иккинг ― отпетый хулиган, бьющий без повода, а сынок богача ― сама невинность. Так в биографии Хэддока стали собираться несправедливые обвинения в насилии над одноклассниками. Конечно, у Стоика Хэддока было достаточно связей, чтобы этих записей не было в личном деле сына, но для этого Иккинг должен был изменить свои показания четырехлетней давности по делу «Ночных Фурий». Шатен наотрез отказывался это делать, поэтому отец перестал даже пытаться выгораживать своего единственного сына. Так младший Хэддок и погряз в обвинениях. Юноша никогда не раскаивался в содеянных поступках, а на вопросы друзей отца, почему он так «скатился», всегда отвечал:       — Я лишь веду себя так, как считает мой отец. Если он считает, что я поддался влиянию бандитов и стал таким же как они, пускай так оно и будет…       Шатен постучался в дверь кабинета математики и вошел. Голоса в классе резко оборвались, и скучавшие до этого ученики резко оторвали сонные взгляды от тетрадей. Учительница, высокая сорока лет блондинка в очках с квадратной оправой, отвернулась от доски и пристально взглянула на прибывшего.       — Молодой человек, что вам нужно? — в голосе математика послышались нотки презрения. Это можно было заметить не только по голосу, но и по брезгливому взгляду женщины. Иккинг машинально потер фингал под левым глазом ― так внимательно разглядывала его блондинка. Хэддок лишь ухмыльнулся своей фирменной хищной улыбкой, словно не заметил неприличного разглядывания преподавателя, и вежливо ответил:       — Я ― Иккинг Хэддок, меня перевели в этот класс.       В кабинете повисла тишина. Двадцать пар глаз уставились на шатена: кто-то смотрел с интересом, кто-то ― с презрением, а кто-то ― со страхом… Иккинг заметил, что как только он зашел в класс, девушка за последней партой среднего ряда как-то испуганно съежилась, опустив взгляд в учебник. Юноша не мог разглядеть ее лица из-за ниспадающих прядей пшеничных волос, но что-то ему подсказывало, что где-то он ее уже видел… Учительница громко прокашлялась и пальцем указала куда-то в конец класса.       — Садитесь, Хэддок, на последнюю парту. Рядом с Хофферсон. И постарайтесь не мешать учебному процессу!       «Пусть сидит подальше, чтобы я его не видела. Не хватало еще, чтобы всякие хулиганы срывали мне занятия и маячили все время у меня перед глазами», — про себя подметила женщина.       От Иккинга не скрылся общий удивленный вздох после того, как математик указала его место за партой. Хофферсон еще ниже склонила голову к книге, надеясь, что так ее не узнают. Пока шатен шел к своему месту, с разных концов кабинета доносились ехидные шепотки в адрес «новенького» и его соседки.       — Интересно, через сколько уроков она его уделает?       — Я думаю, что этот парень пообрывает все листочки с этой мимозы, она даже пикнуть не успеет!       — Хочешь сделать ставку?..       Иккинг мотнул головой, стараясь отгородиться от потока ненужной информации. Ему было невдомек, почему эта девушка должна была его избивать. Что они имели в виду, когда говорили: «пообрывает все листочки с этой мимозы»? Нет, конечно сама суть фразы была известна парню, но почему мимоза? Не означает ли это, что она такой же изгой, как и он сам? Хэддок надеялся это узнать. Шатен сел за парту и начал выкладывать из рюкзака свои принадлежности.       — Привет, — не глядя на свою соседку, бросил Иккинг, продолжая искать в недрах сумки пенал.       Со стороны девушки раздался приглушенный стон и хриплое:       ― П-прив-в-ет-т…       Юноша повернулся к однокласснице и тут же понял причину ее заминки. Хэддок ошарашено уставился на девушку, как до этого на него смотрела она. Это была та самая блондинка, которую он спас от разъяренной овчарки и которую чуть не изнасиловал. Воспоминания о той встрече и ночные фантазии заставили пробудиться животную жажду. Нараставшее в паху напряжение вынудило Иккинга начать ерзать на неудобном маленьком стуле. Юноша пытался не дойти до той стадии, когда ему придется бежать в мужскую комнату, прикрываясь рюкзаком. Шатен предпочел отвернуться от Хофферсон и забыть о ней на оставшиеся тридцать минут урока, чтобы потом разобраться с ней.       Как только прозвенел звонок, Астрид пулей сорвалась с места и побежала к своему шкафчику.       «Господи, такое могло случиться только со мной! Чтобы парень, с которым я чуть не потеряла девственность, оказался со мной в одной школе, в одном классе и сидел со мной?! Боже, надеюсь, он меня не узнал…»       С этой мыслью девушка чуть не врезалась в грудь Иккинга, который прикрыл собой ее шкафчик.       — Ну, здравствуй, таинственная незнакомка… ― губы шатена исказил волчий оскал, от чего Хофферсон мелко задрожала. Не дожидаясь реакции блондинки, юноша продолжал: ― Если ты считаешь, что я должен извиняться за тот маленький инцидент, то ты ошибаешься. Виноватым я себя не чувствую ― я жизнь тебе спас, а то, что было после, тебе и самой понравилось…       «Понравилось?! Да ничего подобного!» — Астрид с ужасом вспомнила жжение в тех местах, где ее касался Хэддок. Как она сдирала мочалкой и ногтями кожу, лишь бы это ужасное ощущение прошло. Но, если быть честной, то какое-то время ей казалось, что ей нравились все те действия, которые производил над ней парень. Блондинка качнула головой. Нет, то, что с ней произошло, нельзя назвать удовольствием! Ей чуждо это!       — Я совершенно не понимаю, о чем ты… ― Хофферсон попыталась обойти Иккинга, но он ловко схватил девушку за запястье и развернул ее к себе спиной, прижав к своему напряженному до предела телу. Блондинка нервно выдохнула, руку словно опоясал раскаленный провод, а по телу пробежалась волна паники вперемешку с огненными мурашками. Юноша сильнее прижал Астрид к себе, склонил набок её голову и прошёлся языком по бархатистой шее. Блондинка сильнее затряслась, ей казалось, что ее обвил кольцами питон. Закрывая глаза, девушка ясно видела перед собой змеиную морду и черный раздвоенный язык, ласкающий ее шею.       — О, ты прекрасно знаешь, о чем я. Более того, я знаю, что в глубине души ты хочешь это повторить…       Астрид отрицательно замотала головой не в силах произнести и слова. Ладонь юноши медленно поползла от груди девушки к животу. Даже ткань тонкого свитера из ангоры не могла спасти Хофферсон от прикосновений Иккинга. Блондинка жмурилась от страха: воображаемая огненная змея обвилась хвостом вокруг правого соска, а её «голова» продолжала ползти ниже… Астрид часто дышала и слегка дергалась в хватке парня. Почему никого нет в коридоре, кроме них?! Где все эти осточертевшие одноклассники, когда они так нужны?! Рука шатена задирает свитер до неприличия высоко, продолжая пальцами вырисовывать замысловатые вензеля на коже. Иккинг одним движением разворачивает опешившую блондинку лицом к себе, насильственно целуя ее в губы. Астрид пытается оттолкнуть шатена, но ее сил не хватает, чтобы хоть на миллиметр сдвинуть его. Язык парня нагло «заигрывал» с языком девушки. Хэддок крепче прижимает Хофферсон к себе, от чего сдерживать эрекцию стало невозможно. Неожиданное давление между бедер заставило блондинку сдавленно застонать.       «Нет-нет, Астрид! Тебе не может это нравиться!.. Или может?!»       Астрид терялась между болью и удовольствием. В какой-то момент, когда боль от прикосновений парня неожиданно исчезла, оставив место похоти, блондинка сама ответила на поцелуй шатена. Мысль о том, что происходящее может ей не нравиться, была отвергнута со следующим толчком его члена, трущимся об ее пах. Огонь страсти разгорелся в душе Хофферсон, вырывая крики из горла девушки, которые Хэддок тут же бросался подавлять поцелуями.       ― Хорошая девочка… ― в самое ухо прошептал шатен девушке, разжигая чувство разврата одним медленным, но распаляющим толчком, и на этот раз блондинка прикусила свою губу, чтобы избежать еще одного громкого стона. Сердце Астрид уже давно билось где-то в горле, в животе огромным узлом скрутился питон, то и дело затягивавший девушку в неизвестный ей омут пошлости. Рваный ритм трущихся друг о друга тел, сбитое дыхание и мысль о том, чтобы все это прекратилось, пульсирующая где-то далеко на окраинах сознания… Не понимая, что она делает, Хофферсон потянулась руками к кожаному ремню на джинсах парня. Намерения ее были ясны — ей хотелось большего, чем простая близость через ткань одежды. Иккинг перехватил руки блондинки, перенося их на свои плечи. Дрожащие от возбуждения пальцы Хэддока расстегивают ширинку джинсов…       Астрид не знала, что послужило ее «пробуждению». Будь то заминка шатена или собственный внутренний голос наконец-то достучался до нее. Блондинка, тяжело дыша, оттолкнула от себя Иккинга. Струйка пота скатывалась со лба на изрядно помятый свитер. Она снова это делала… Она снова была с ним… Две этих вещи никак не укладывалось в голове блондинки. Она боится прикосновений людей и, тем не менее, пару минут назад готова была отдаться этому странному шатену прямо здесь, прямо в пустом школьном коридоре, зажатая между шкафчиков… Это было вне понимания Хофферсон, ведь она — гаптофоб.       — Вот ты все время так будешь делать?! ― послышался недовольный голос Хэддока. Астрид отшатнулась от одноклассника, оправляя свитер и подбирая упавший рюкзак.       — Сделай вид, что ничего не было. И сделай милость, не садись больше со мной!       Юноша снова перехватил девушку за запястье и притянул ее вплотную к себе, так что блондинка могла видеть только взгляд его изумрудно-зеленых глаз.       — С чего ты решила, что я послушаюсь? Я не из тех, кто подчиняется приказам… Учти, детка, ты слишком сильно запала в мою душу, к тому же, ты мне должна по гроб жизни. Мимо меня не пройдет каждый твой взгляд… Каждый твой вдох… Рано или поздно, но ты сдашься мне…       Иккинг сам отпустил Астрид, и она не упустила шанса, чтобы сбежать. Шатен лишь ухмыльнулся ей вслед. Он поразился тому, как приятно было управлять людьми, пугать их своей мощью. Юноша не понимал, что с ним происходит, когда рядом с ним находится Хофферсон. Он слетал с катушек, становился тем, кем притворялся в жизни перед отцом. И, черт возьми, ему это нравилось! Хэддок сдавленно засмеялся и подумал, что девушка не станет кому-либо жаловаться на происшедшие, как и в прошлый раз. За время пребывания в классе, Иккинг понял, что ее здесь по какой-то причине недолюбливают.       «А все-таки мне здесь не придется скучать…» — подумал юноша, хлопая дверью мужского туалета.