Букет мимоз

      «In the white freeze, I never spoke of tears Or opened up to anyone including myself I would like to find a way to open to you Been awhile, donʼt know if I remember how to Iʼm here waiting on the edge Would I be alright showing myself to you? Itʼs always been so hard to do…» Steve Conte ― «Stray» OST «Wolfʼs Rain»       Иккинг с трудом открыл слипшиеся от гноя глаза и часто заморгал, стараясь разглядеть хоть что-нибудь в своей темнице. Ничего. Только кромешная темнота вокруг. Блеклый свет из решетчатого окна не позволял ничего толком рассмотреть. Шатен лежал на животе на холодном бетонном полу, зашнурованный в смирительную рубашку. Вначале это было всего на один час, а после того, как врачи поняли, что с постоянно вырывающимся парнем им в жизни не справиться, то они стали надевать на него рубашку почти на двенадцать часов в день. И не важно, что в это время тебе хочется есть или сходить по нужде. Пока не пройдет время и ты не утратишь силы на сопротивление, ты будешь лежать лицом вниз или на спине, глядя в потолок и отсчитывая медленно ползущие часы.       До приезда врача, который будет проводить лоботомию, нужно ждать несколько суток, поэтому Иккинга всё это время держали в обычной камере. Юноша совсем не чувствовал своего тела. Казалось, будто ему отрубили голову, а он все еще живой. Пару раз юноша пытался провести небольшой трюк с рубашкой: максимально напрягал мышцы, пока его зашнуровывали, чтобы отвоевать хоть пару сантиметров свободного пространства. Но вскоре понял, что против сильных медбратьев его мускулы ― жалкие ниточки. Особенно когда тебе ногой со всей силы упираются в позвоночник, чтобы как можно сильнее, до хруста костей, затянуть шнуры. Шатен старался в такое время занять себя чем-нибудь. Например, назвал как можно больше цифр из числа Пи. Больше десяти цифр после запятой ему еще не удавалось вспомнить. Сеансы самогипноза тоже не были удачными, Хэддок ни в какую не мог потерять сознание, так что приходилось с трудом терпеть медленно текущее время.       «Хорошо, что хоть с Астрид все в порядке. Жаль только я не смогу ее больше защищать, а может это и к лучшему. Меньше вреда ей принесу…», — эти мысли грели усталую душу Иккинга. Когда его разум покинет этот мир, а дрянная бесчувственная оболочка останется гнить здесь, человек, который ему не безразличен, будет в безопасности. И он это знал.       Дверной замок противно заскрежетал, и темнота камеры развеялась непривычно ярким ламповым светом. Из-за неудобной позы Хэддок даже не повернулся в сторону двери. Послышались приближающиеся шаги. Рубашка ослабила свою хватку, и Иккинг почувствовал болезненное покалывание во всем теле. Кровь снова стала приливать к занемевшим конечностям. Шатен облегченно выдохнул, блаженно прикрыв глаза. Однако отдохнуть ему не дали. Крепкие медбратья легко подхватили под руки Хэддока и поставили на ноги.       — На выход! Нечего тебе тут разлеживаться! Или, может, тебе тут понравилось?       Иккинг ничего не ответил на эту грубость, лишь медленно заковылял на еле гнущихся ногах.       «Неужели это конец? И моим последним воспоминанием станет больничный темный коридор? Хотя, разве мог я надеяться на иной исход?..».       Тело, проведённое в долгих часах без движения, не слушалось, а от света ярких ламп, ударившего по привыкшим к длительной темноте глазам, никак не получалось сфокусировать взгляд на окружающих предметах. Пару движений и сознание Иккинга станет таким же темным, как и его камера. Не будет больше ни ненависти, ни боли, ни горя, ни даже капли радости… Все станет серым и бессмысленным.       Шатена заводят в какой-то кабинет, где главный врач психиатрической больницы делает какие-то записи в анамнезе. Но что удивительно, парень не замечает в помещении ни одного незнакомого лица. Странно, а ведь они обещали, что приедет специалист по лоботомии. Здесь были только главврач и его сторожи медбратья.       «Даже немного обидно…», — юноша ехидно ухмыльнулся своим мыслям. Давненько он не насмехался над своими мучителями, будь то отец или тот детектив, что обвинил его в несовершенном насилии над девушкой. Доктор бросает мельком взгляд на пациента и достает из-под стола какой-то полотняный вещь-мешок.       — Вот ваши вещи, мистер Хэддок, — пояснил медик и продолжил что-то черкать в карточке. Иккинг удивленно вскинул брови.       — Разве после этой процедуры мне будут так важны мои личные вещи? — шатен раскрыл сумку и нашел в ней свои джинсы, черную майку и кожаную куртку. Так же в мешке лежал кошелек парня и его телефон.       — О чем вы, молодой человек? — врач нехотя оторвал взгляд от документации.       — Ну вы, грубо говоря, грозились раздолбать мой череп, чтобы я перестал быть буйным. Кажется, так звучал мой приговор в суде? Поскольку я психически нестабилен, я не могу быть осужден…       — Так как с вас сняты обвинения в попытке изнасилования, а избиение двух юношей списали на самооборону, то процедура лоботомии не будет вам проведена. Вы полностью оправданы и можете быть свободны.       Доктор снова, как ни в чем не бывало, стал заниматься своими делами, будто ничего не произошло. Иккинг провел три дня в камере в смирительной рубашке, думая, что он обречен. А теперь его так просто оправдали?! Что-то здесь не так.       — А кого же тогда взяли под стражу?       — Мы не владеем этой информацией. Поскольку те юноши не страдают психическими расстройствами, мы не выясняем их имен.       «Значит, Сморкала все же проговорился. Но с чего бы вдруг? Я никогда не поверю, что у этого борова проснулась совесть. Скорее его кто-то прижал. Но кто?.. Ладно, сейчас это не имеет значения. Главное побыстрее выйти из этого „гадюшника“».       — Впрочем, это не важно, — задумчиво протянул Хэддок. — Прощайте, надеюсь, мы больше никогда не встретимся.       — До свидания…       Ох уж это «до свидания».       Все эти дни Астрид не могла найти себе места. По ночам она металась в кровати, сбрасывая одеяло и подушки от одолевавших ее кошмаров. В каждом из них ей виделось, как истязают Иккинга. Как он из последних сил пытается вырваться из хватки кожаных ремней, прежде чем лейкотом вонзается в кость глазной впадины. Хофферсон безумно кричит, словно это в нее вонзился молоток. Мокрая от пота ночная рубашка облепила хрупкое тело девушки. Блондинка прижимает колени к подбородку, а Бель обеспокоенно поскуливает, крепче прижимаясь теплым боком к бедру хозяйки. Астрид запускает руки в жесткую шерсть керн-терьера, сжимает в ладонях кожные складки собаки. Сомалиец Рик лишь коротко щелкнул ухом, но не стал сильно нервничать. Как истинный представитель семейства кошачьих он пофигист. Он привык к таким ночам и не особо беспокоился по этому поводу. Главное, чтобы его любили, гладили и кормили. Остальное ― мелочи жизни.       На протяжении этих долгих трех дней, девушка пыталась выяснить хоть что-нибудь о своем закадычном друге. Быть может, благодаря какой-нибудь мельчайшей детали его оправдали? Но ничего такого не было и в помине. Полиция нашла своего «козла отпущения», а настоящий преступник им был не нужен. Астрид безуспешно пыталась позвонить на телефон Хэддоку, имея призрачную надежду на ответ. Но в трубке были слышны лишь короткие гудки…       Сегодня, кажется, именно тот день, когда душа Иккинга покинет этот мир. Не то, чтобы Хофферсон была ярой верующей, но в то, что с потерей сознания ее друг потеряет личность, она была уверена на сто процентов. Сейчас она не хочет сидеть дома, глядя на родителей, которые не верят своей дочери и которым в сущности плевать на судьбу паренька-плохиша. Конечно, главное, чтобы их дочь была жива-здорова и репутация отца бизнесмена не была запятнана. А вот что главное для самой Астрид, совершенно не важно. Холодный колючий ветер срывает шерстяной шарф с бледной шеи девушки, по-хозяйски оглаживая открывшуюся зону декольте. Блондинка зябко ежится и подбирает упавшее кашне, снова закутываясь в него. Сноп снежинок, словно насмехаясь над ней, летит прямо в лицо. Крошечные фракталы зависли на изящных длинных ресницах Астрид, оседая на них белым пушком.       Из-за застилающей глаза пелены, девушка ничего толком не видит. Ей даже мерещится, будто впереди нее виднеется силуэт Хэддока. Будто он стоит в отдалении от нее. Окоченевшей рукой Хофферсон стирает снежинки с лица и, часто поморгав, пытается различить человека впереди. Сердце девушки замерло, пропуская удар.       «Этого не может быть!»       — Иккинг?..— робко шепчет Астрид, но ее голос не долетает до юноши. Осунувшийся паренек, заметив девушку, еще больше сутулится и прячет свое лицо, словно не хочет, чтобы его узнали. Темно-русые локоны, торчащие во все стороны, холодный взгляд изумрудно-зеленых глаз… Блондинка уже однозначно уверена, что это ее одноклассник, ее защитник, ее друг…        — Иккинг!       Хофферсон срывается с места и бежит навстречу замершему юноше. Когда между ними осталось шагов пять, девушка остановилась и заглянула в глаза парню. За эти несколько дней он сильно изменился: грозное лицо осунулось, делая его еще более суровым, а на запястьях видны следы от наручников. Шатен едва держался на ногах и был еще больше чем прежде похож на дикого зверя, но он был жив. Он был собой и был рядом с ней. Разве нужно что-то большее?       Прошло еще несколько мгновений, прежде чем на лице Иккинга промелькнула улыбка, а в глазах снова затеплилась жизнь.       — Здравствуй, Ас…       Девушка всхлипывает, на глаза навернулись слезы радости. Повинуясь неизвестному порыву, Астрид подходит вплотную к юноше и…крепко обнимает его. Раньше Хофферсон никогда бы не осмелилась сделать такое: ей было противное подобное проявление чувств. Однако этот парень что-то пошатнул внутри неё. Сломал одну из оборонных башен. От неожиданности Хэддок затаил дыхание, боясь спугнуть подругу. Через некоторое время он все же осмелился приобнять ее за плечи. Блондинка ничего не ответила, лишь крепче прижалась к юноше, окропляя его куртку слезами. Они ничего не говорят друг другу, а просто молчат. Каждый в душе понимал, что мог утратить, потеряв другого. Они — вечные скитальцы, одинокие волки среди дрожащих овец...