Без начала и конца или Сказ о том, как просыпался варпдаст

— Что бы ты делал, если бы меня не стало? Кустодий, которого чаще всего называли Акиндином, озадачено взглянул на Императора. Вопрос застал его врасплох.  — Позвольте уточнить, господин. В каком смысле «не стало»?  — В каком тебе угодно. Меня не стало. Ты больше не видишь меня, не слышишь мой голос, — Император бросил крошки в озеро. Стайка рыб, поблескивая серебристой чешуей в лучах искусственного солнца, поднялась из темной глубины, спеша за угощением.  — Я бы продолжил исполнять твою волю, господин, — ответил Акиндин.  — А если бы я ее не оставил? — даже в простом хитоне и сандалиях Император оставался высшим существом, в чьем скромном облике по-прежнему чувствовались мощь и величие. Акиндин задумался. Он попытался представить себе, каково это — жить без Императора. Не быть подле него, не сражаться во имя его, не видеть, как он склоняется над работой или что-то пишет, легкими, отточенными движениями выводя буквы на бумаге. Не слышать его голос, эхом отражающийся в златостенных покоях Дворца, не замечать высокую фигуру, шагающую в полутьме галерей. Не стоять здесь, в саду, под сенью цветущих деревьев, и не вести неспешную беседу с повелителем… Но образы рассыпались в пыль, стоило лишь вычеркнуть из них образ Императора. Исчезал сад, таяли высокие стены Дворца и длинные галереи. Испарялись пыльные поля сражений и глубокие пещеры, вырубленные в склонах гор. Без Императора и остального мира не существовало — по крайней мере, для Акиндина. — Прости меня, господин, — наконец сказал Кустодий. — Но, боюсь, я вынужден признаться в собственном скудоумии. Подобное не представляется мне возможным; более того, мы, как телохранители, не допустим твоего… исчезновения. Наш долг — отражать нападения и предугадывать диверсии. И мы скорее умрем, чем позволим кому-то или чему-то навредить тебе.  — О, вот как. Мне нравится твоя честность, Акиндин, — самая крупная рыбина выпрыгнула из воды, ослепительно сверкнув на солнце, и с тяжелым шлепком ударилась о водную гладь. — Мало кто в достаточной мере сознателен, чтобы говорить о собственных недостатках перед лицом сильнейшего.  — Ты породил меня, господин, и я не вижу ничего постыдного в честности перед создателем, — кивнул кустодий. — Глупо было бы кичиться несуществующими достоинствами.  — Верно, — Император повернулся, задумчиво глядя на него и одновременно сквозь него, будто наперед зная все мысли и чувства кустодия. — Я понял тебя, Акиндин. Прости, если смутил твой разум. Кустодий поклонился в ответ. Через три года, одиннадцать месяцев и восемь дней, за секунду до смерти от психического шока в подземных лабораториях, Акиндин смотрел на своего господина. В его глазах было сожаление.