Ворон. Один день

- Я буду с тобой, - в который раз повторил Мартин, и я в отчаянии стукнулся головой о его плечо. - Ну, что же мне еще сказать, а? - простонал я ему в ключицу и выдохнул, признавая поражение. Волчонок почувствовал перемену в моем настроении и радостно хихикнул. - Иди на кровать и сиди тихо как мышка, - скомандовал я, а сам взял в руки мел, расслабился и очертил вокруг себя круг, бормоча под нос защитное заклинание, которое пришлось написать самому, так как устоявшиеся варианты меня не устраивали. С того странного обморока прошла уже неделя. Мы тогда сильно напугали отца, который, выпытав у Мартина подробности происшедшего, запретил мне выходить из дома в одиночку. Я вкратце рассказал им о том, что видел, но они оба посмотрели на меня понимающими взглядами, в которых горела надежда, что я поделюсь с ними не только скупыми фактами, но и своими мыслями. Семь дней пролетели быстро. Для того чтобы выполнить задуманное требовалось несколько необычных предметов, поэтому мне пришлось таскать Мартина по специфическим местам и оккультным магазинам, которые пугали его до чертиков, но он стойко преодолевал свои страхи и всегда с твердой решимостью заходил внутрь. По вечерам он эмоционально рассказывал отцу о том, что видел и что его особенно впечатлило, а тот картинно вздыхал и подбадривал его, пару раз даже предложил свою помощь, которую я естественно отверг: мне вполне хватало одного любопытного носа. Для себя я решил принять все свои выводы за истину, чтобы легче было действовать, иначе я мог бы еще долго рефлексировать и перебирать варианты. Я считал, что Рейо и Канги показали мне путь к безопасному месту, где я мог бы прятать свою душу. А само безопасное место, после долгих раздумий, я принял за границу между мирами: с одной стороны был мой мир, а с другой нечто вроде портала, который теоретически мог бы перебросить меня куда угодно, но принципа его работы я не знал, а, возможно, просто не был способен им пользоваться. Депрессия отошла на второй план. Она никуда не делась - я просыпался от кошмаров, в которых видел Лийцлиэль, думал о Киане и постоянно ощущал холодную пустоту. Просто кроме всего прочего в моей голове теперь крутились и конструктивные мысли. Мартин изо всех сил старался мне помочь. Он как никто другой понимал мои чувства, ведь он тоже лишился любимого человека. Я не говорил ему, но мне по-настоящему помогало уже то, что он остался в моей жизни, рядом со мной и внутри меня, в моей душе и в моем сердце. Его теплые руки, обнимающие меня после тяжелых видений, его тихие слова, которыми он старался меня подбодрить, и его горящие преданностью глаза, - все это согревало мое сердце, не давая ему окончательно заледенеть. Мартин стал солнцем не только для меня, но и для папы, который после моих откровений и сам начал скатываться в меланхолию и терять надежду. Однако, сонный ворчащий Мартин, несмотря ни на что, спускающийся на пробежку, и восторженно щебечущий о чем-нибудь Мартин, возвращающийся с занятий или из магазина, не мог не поднимать настроения. Я и подумать не мог, что облезлый волк, угрожающий откусить мне ногу, станет одним из самых близких и дорогих мне людей. Мартина хотелось любить, радовать и оберегать. Я даже предложил ему поехать к Майки и попытаться поговорить с ним, познакомиться заново, начать все с чистого листа, но волчонок лишь грустно улыбнулся и покачал головой, сказав мне то, о чем я сам даже не задумывался. - Если бы он был моей судьбой, то он не забыл бы все так легко. Киан ведь помнил тебя, несмотря ни на что. Он был прав. Я долго думал о его словах и о своей судьбе и пришел к выводу, что он прав на все сто... Закончив читать заклинание и одновременно витать в своих собственных мыслях, я отложил мел и взял ритуальный нож, аккуратно очертил им еще один круг, проговаривая нужные слова более четко и уверенно, чем сначала, затем начертил им несколько символов в воздухе и отложил его в сторону. Защита была готова, оставалось самое сложное. Я и раньше баловался подобными обрядами, но ничего не ощущал, сейчас же все было по-другому. Мне казалось, что круг даже немного светился, воздух стал теплее, а по телу пробежали приятные мурашки. Я сел удобнее и медленно качнулся из стороны в сторону, прикрывая глаза и издавая тихий гудящий звук, который должен был помочь мне войти в транс. Не знаю, как долго я так сидел, прежде чем попасть на границу миров. В один миг тепло исчезло, по телу скользнуло что-то склизкое, и я почувствовал, как медленно уползаю вниз, теряя ориентацию, а в следующую секунду я уже стоял на твердой земле, впритык к полупрозрачному порталу. Резко обернувшись и наткнувшись на другую стену, я ахнул, так как ранее обычная стена превратилась в экран, в котором отражалась моя комната. В центре стояла двуспальная кровать, на которой, прижав к себе колени и уткнувшись в них подбородком, сидел сонный и взъерошенный Мартин. Его глаза внимательно вглядывались в фигуру полуголого парня, неподвижно сидящего на полу со скрещенными по-турецки ногами. Я посмотрел на идеально ровный меловой круг и ухмыльнулся. Все сработало как надо. Немного побродив по узкой тропинке, я глубоко вдохнул и заговорил. Я представил себе Рейо, стоящего у колодца в своей любимой шубе и внимательно наблюдающего за мной, и стал рассказывать ему обо всем, что со мной произошло. Я говорил о своих чувствах, высказывал множество догадок и предположений, надеясь, что делаю это не зря, и что хотя бы часть моих слов все-таки дойдет до него. Не знаю, почему я решил, что это возможно, но мне хотелось в это верить. Уйти оттуда я смог только после того, как наговорился вдоволь. Стоило лишь коснуться границы своего мира, как реальность изменилась. Слух уловил тяжелое дыхание волчонка, а глаза уперлись в окно, за стеклом которого виднелось небо с медленно всходящим солнцем. Аккуратно поднявшись на ноги, я сделал пару шагов и плюхнулся на кровать, а тонкие дрожащие руки так и не поправившегося ни на килограмм Мартина запутались в моих волосах. - Получилось? - почти неслышно прошептал он, и я кивнул, прикрывая глаза, уплывая в сонное царство, чувствуя, как его холодные шершавые губы легко скользят по виску, щеке, шее и губам. Он даже не знал, что я делаю и зачем, но ему важно было, чтобы у меня все получилось, а «что» - не так уж и интересовало. Еще через пару дней таких экспериментов я смог ускользать на границу даже без защитного круга и медитации. Достаточно было лишь сосредоточиться и представить себе тропинку, как я уже привычно падал вниз и оказывался там. Мои монологи становились длиннее, мысли запутаннее, а тишина холоднее. Едва появившаяся надежда начала постепенно угасать. Я часами вглядывался в звезды и думал о том, каким бы мне хотелось видеть идеальный для нас мир. Мир, в котором могли бы жить мы все, и даже Киан. Я плакал там, кричал, бился головой о прозрачную материю и сбивал костяшки в кровь, а когда возвращался в свое измерение, видел страх и непонимание в родных глазах отца и Мартина. Не знаю, почему я молчал, почему не рассказывал им обо всем. Наверное, потому что сам до конца не понимал, что происходит, и что я делаю.

***

- Пап, я не схожу с ума, поверь. И это вовсе не то, что случилось со мной тогда, - я виновато опустил глаза и закусил губу, пытаясь подобрать слова. - Просто я до конца не могу объяснить, что делаю. Чувствую, что все правильно, но объяснить пока не могу... - Эшли, - он измученно выдохнул и поцеловал меня в лоб. - Мне кажется, что тебе стало хуже, а ты убеждаешь меня в обратном... Тебя сложно понять. - Знаю. Мартин тихонько проскользнул в комнату и сел рядом со мной, сжимая мою руку и решительно глядя в глаза моего отца. - Рыжик, и ты туда же? - полушутливо. - Никто не верил Эшли, а он всегда оказывался прав, - с вызовом ответил ему волчонок и нахмурился. Вообще разговор шел о моем лечении. Папа уговаривал меня пойти на консультацию с врачом по поводу замены некоторых лекарств, которые я принимал. Он считал, что мне стало хуже, и пытался помочь единственным известным ему способом, а я, хоть и сам считал, что мне стало хуже, пытался всячески от этого отвертеться. В конце концов, слова Мартина перевесили чашу весов в мою сторону. - Ну, Вик, - умоляюще протянул волчонок, и я удивленно посмотрел сначала на него, а потом на засомневавшегося отца. Что я пропустил? - Ладно, вернемся к этому разговору позже, - быстро сказал он и, кинув на меня угрожающий взгляд, скрылся за дверью. - И что это было? Вик? - Ничего, - поспешно ответил мне волчонок и покраснел как свекла. - Так я и поверил! Мартин справился со смущением и залез мне на колени, отчего я напрягся еще больше. Он заправил несколько непослушных прядей за ухо и посмотрел на меня блестящими желтыми глазами, обрамленными темными пушистыми ресницами. Эти его глаза с каждым днем становились все меньше и меньше похожи на человеческие, но мы все делали вид, что ничего особенного не происходит. На людях Мартин носил линзы карего цвета, а дома с облегчением их снимал, но я так и не смог заговорить с ним об этой проблеме, так как не знал ее причины и ее решения. - Только не плачь! - прошипел я и стер одну маленькую слезинку, готовую сорваться вниз, с его глаза. - Если он тебе нравится, то так и скажи. Но это знаешь ли... - я запнулся, подбирая слова. - Хрень какая-то, - так ничего и не придумав, закончил я, глядя в невинное испуганное лицо. - Это не так... Скорее... Не знаю, - протянул Мартин и опустил голову, затем кивнул сам себе и снова посмотрел на меня, решительно добавив: - Не знаю и все! Я рассмеялся в голос и щелкнул его по носу. - Чтобы ни случилось, меня это не касается, - подытожил я наш разговор и завалился на кровать, собираясь снова погрузиться в сон наяву на границе миров. Мартин слезать не собирался. Он удобнее устроился на моих бедрах и, снова кивнув каким-то своим мыслям, опустил голову на мою грудь. Я повернулся и зачем-то посмотрел на часы: шесть тридцать вечера. - Слушай, а...? - Я буду с тобой, пока ты... Ну, пока тебя не будет, - пояснил мне волчонок и расслабился. - Мог бы пока с отцом пообщаться, пока меня не будет, - ехидно протянул я, на что получил тычок в ребра и возмущенное фырканье. - Я хочу с тобой быть, дурак!

***

Когда я вынырнул назад, часы показывали три утра. Мартин так и лежал на мне, согнувшись в три погибели. Улыбнувшись, я перехватил его за плечи и повернулся, оказываясь сверху и наблюдая за его подрагивающими ресницами, как почувствовал легкое дуновение ветра и застыл. Было что-то необычное в моих ощущениях, что-то, заставляющее кровь бежать медленнее. Волчонок зябко поежился, нахмурил нос и открыл глаза, упираясь сонным взглядом в меня и тут же растягивая губы в улыбке, а затем сжимая их, напряженно разглядывая выражение моего лица. - Чертенок, - послышался далекий, но такой знакомый голос, что я непроизвольно вздрогнул и резко повернул голову в сторону ветра, а там... Там был он! Точнее лишь его глаза - большие, теплые, печальные. - Ты все сделал правильно, - еще тише произнес голос и в воздухе на мгновение мелькнул высокий светлый силуэт, чтобы в следующий миг исчезнуть вместе с еще одним дуновением. Какое-то время я вглядывался в темноту, слушая, как бухает сердце в ушах, а затем обреченно рухнул на крякнувшего от неожиданности Мартина. Он глубоко вдохнул, шумно выдохнул и обхватил меня ногами и руками, крепко прижимаясь ко мне, без слов говоря, что он тоже видел его, что он тоже чувствовал, что он понимает мою боль и разделяет ее. - А что ты делал? - через несколько минут напряженного молчания, наконец, спросил волчонок. Я улыбнулся и поднял голову с его плеча, заглядывая в глаза, ловя его любопытный и полный сомнения взгляд. - Я говорил с ним, когда был, - я прикрыл глаза, изображая транс, - там. - То есть он там был? Вместе с тобой? - почти радостно и немного огорченно. - Нет. Там никого нет. Бесконечная пустота. Мартин вздрогнул и прикрыл глаза, а потом потянулся ко мне, целуя в губы, смело и отчаянно. - Помнишь, Рейо говорил о том, что оборотни преданные и что если они выбрали кого-нибудь, то это навсегда? - прерывая поцелуй, на который я благоразумно не отвечал, вдруг спросил он, пугающе серьезно. Дождавшись моего кивка, он продолжил: - Так вот я выбрал тебя. Я не знаю, кем точно: вожаком, другом, любимым... Может быть, всеми сразу... - он начинал уверенно, а затем скуксился и еле-еле договорил последние слова, а я ощутил прилив бешеной нежности к нему и еще боль. - Не падай духом, волчонок. Я не единственный чокнутый парень на земле, - прошептал ему я, пытаясь как-то успокоить, но он лишь рассердился. - Этот совсем не смешно, Эшли. Почему ты всегда надо мной потешаешься? Почему не воспринимаешь всерьез? - Неправда! Мартин приподнялся на локтях, оказываясь со мной нос к носу, и, все еще обиженно сопя, вцепился зубами в мою нижнюю губу, перед этим зло прошипев: - Докажи! Я тоже разозлился, толком даже не знаю почему. Вырваться из его захвата и обездвижить взбешенного волчонка оказалось не так уж и просто, но так как противник в кои-то веки был слабее, хоть и злее, то я все же смог прижать его к кровати, перехватить руки и ноги и навалиться всем телом. И только после этого я понял, в какой сложной ситуации оказался. Мартин протяжно застонал и сам прижался ко мне, упираясь твердым членом в мое бедро, а я, поняв все, неожиданно возбудился. - Нет, - тихо простонал я сам себе и увернулся от настырных губ. - Нет, - снова повторил я и, заглянув в медленно наполняющиеся слезами глаза, сам поцеловал раскрытые губы, ловя изумленный вздох. Сердце болезненно сжалось и пустилось вскачь. За закрытыми веками возникло грустное бледное лицо Рейо, он улыбнулся и снова исчез. Я сжал дрожащие руки Мартина сильнее и углубил поцелуй. Скользнул языком по его обветренным губам, задел зубы, чувствуя, как тону в странных ощущениях, как теряюсь в эмоциях. На секунду оторвавшись от него, я заглянул в его лицо: дрожащие ресницы на прикрытых веках, раскрасневшиеся щеки, блестящая в лунном свете светлая кожа и припухшие губы, влажные и манящие. - В тебя нельзя не влюбиться, волчонок, - тихонько прошептал я ему на ухо и укусил, отчего тот выгнулся дугой и задрожал. - Эшли, - прошептал он мне в ответ и всхлипнул. - Пожалуйста... Я снова поцеловал его, взасос: грубо, страстно, так, как хотелось мне, и, перехватив его запястья одной рукой, залез второй под футболку. Я пересчитал все ребра и стянул ненужную тряпку вверх, до локтей, фиксируя его руки над головой и разжимая свои. Мартин изгибался и громко стонал, когда я кусал его плоский живот, когда оставлял засосы у сосков, когда стягивал с него пижамные шорты и мокрые от смазки трусы. Казалось, что он кончит от одних только поцелуев, но он прикусил губу и сдержался, затуманенным, но решительным взглядом, умоляя меня зайти дальше, перейти черту. - Я хочу, чтобы ты... Чтобы это сделал ты... - пытаясь выбраться из футболки, шептал он мне, скользя взглядом от одной моей ключицы до другой и смущенно поглядывая на мои оттопыренные пижамные штаны, которые я тут же стянул и отбросил в сторону. - Уже поздно отступать, я знаю, но я хочу, чтобы ты знал это, - Мартин замер в ожидании моего вердикта. - Я уверен, что не я твой единственный и что ты обязательно встретишь по-настоящему замечательно человека, но сейчас, в этот самый миг, я люблю ТЕБЯ, Мартин. Он резко вскинул глаза, ловя мой взгляд, и улыбнулся, роняя сразу несколько слезинок. Я стер их его щек большими пальцами и повалил на кровать, обнимая и целуя.

***

Утро не было добрым. Мы не выспались и жутко устали. Перед глазами все еще стояли воспоминания о жарких постельных играх, а все тело болело так, будто по мне проехал каток, но лишь один взгляд на измученного Мартина, охающего и трущего запястья, отрезвлял. Отрезвил и удивленно-осуждающий взгляд отца, которым он одарил меня с утра. Я лишь отмахнулся, пояснив, что до самого главного мы не дошли, и, соорудив завтрак на двоих, вернулся в нашу с волчонком комнату. Мы не разговаривали и даже не смотрели друг на друга, а после того, как прикончили завтрак, молча оделись и разошлись. Я уселся на кровать, готовясь вернуться в междумирье, а Мартин отправился на подготовительные занятия. Правильно ли я поступил? Можно ли было все сделать иначе? Конечно, можно, черт меня дери, но я бы не стал что-либо менять. - Эш? - тихо пропели у двери, и я поднял голову, сталкиваясь с раскрасневшимися желтыми глазами. - Что, волчонок? Забыл что-то? - я огляделся в поисках каких-нибудь конспектов, но Мартин вдруг всхлипнул, хлопнул дверью, пересек комнату в несколько шагов и упал передо мной на колени, с отчаянием заглядывая мне в глаза. - Эш... Я... - Чего ты опять навыдумывал?! Он обиженно надулся и стал вытирать слезы рукавом. - Что? Мартин, ну, что за нахер? Сколько можно реветь? - я взял его лицо в руки, но он не смотрел на меня, а только отворачивался, все сильнее надувая губы и иногда поджимая их. Я какое-то время просто смотрел на эту пантомиму, а потом чмокнул его в нос, который он тут же сморщил. - Что не так? Скажи! Иначе, как я догадаюсь? - Все так, - резко выдохнул он и попытался вырваться. Я крепче сжал руками его щеки и поцеловал в губы, которые, несмотря на обиду, сразу же раскрылись навстречу, а юркий язычок встретил мой на полпути. Мартин задрожал и привстал на коленях, потянувшись ко мне всем телом, обхватывая руками мою шею. Толстовка задралась, открывая его голую поясницу, чем я тут же воспользовался, скользнув руками по его гладкой коже на копчик и ниже, поддевая ремень джинс, спускаясь пальцами чуть ниже и глотая громкий стон. Прервать такой сладкий поцелуй было неимоверно сложно. - Ты опоздаешь на занятия, а мне влетит от отца, - прошептал я ему на ухо и крепко обнял. - Не знаю, что тебе в голову взбрело, но ты эту чушь выкинь, ладно? Мартин кивнул, прижался ко мне сильнее и затем отстранился. - Прости, - смущенно сказал он мне и стер с лица слезы и слюни, затем поднялся с пола, чмокнул меня в щеку и выбежал за дверь. Я еще долго смотрел на нее и улыбался, пока незаметно для себя самого не провалился на границу миров.

***

В этот раз все было по-другому. Я чувствовал свое тело, мог даже шевелить руками и ногами, но на этом все. Мое же сознание было раздвоено: я был наполовину здесь, а наполовину там. Я стоял и смотрел на космос, но не мог произнести ни слова, как в том измерении, так и в этом. Я видел, как сменяется день и ночь, я что-то даже ел, ходил в душ и в туалет, но совершенно не ощущал реальности, не мог ни с кем говорить, не мог уловить суть происходящего вокруг. В мыслях я возвращался к разговору о моем состоянии и думал, что надо было соглашаться на поход к врачу, но уже было поздно что-либо менять. Отец был жутко обеспокоен, его озадаченное лицо периодически вплывало в мое поле зрения, он говорил со мной, что-то объяснял, приносил еду, но все это было словно через толстый слой ваты. В междумирье же было еще страннее. Я мог там ходить, прикасаться к границам. Я четко видел звезды и планеты, мог увидеть даже мельчайшие детали, все было идеально ясно. В мыслях я продолжал строить идеальный мир, продумывая даже мельчайшие детали, просто потому, что больше делать было нечего. Только когда Мартин появлялся передо мной в реальном мире, я выныривал на поверхность, брал его за руку и пытался ее сжать. Он старался не плакать, но я видел его опухшие глаза, посеревшую кожу и глубинный непрекращающийся страх. По ночам он ложился рядом со мной, напротив моего лица и смотрел мне в глаза, стараясь отыскать в них меня, а потом засыпал, а я так и оставался лежать с открытыми веками в странном пограничном состоянии. Приезжала мама. Плакала, ругала отца, жалела Мартина, целовала и обнимала меня, приводила врача. Но ничего не менялось. Я застрял и не мог выбраться. Вернулась депрессия и всепоглощающая боль, в которой я тонул. Это странное место затянуло меня в себя и не отпускало. Оно нуждалось во мне, и я ощущал его давление всем своим существом, но не мог ничего с этим сделать. Может я и сделал все правильно, как сказал мне Рейо, но что именно я сделал-то? Я ведь просто бродил здесь все это время.

***

Я лежал на кровати и смотрел в стену. Шторы снова были открыты. Наверное, папа заходил в комнату. Снизу доносились голоса и какой-то шорох, затем шаги: поднимались двое. - Он не разговаривает уже больше двух недель и практически ни на что не реагирует, - я услышал знакомые интонации в голосе и почувствовал, как боль, что стала податливой и почти незаметной, вдруг шевельнулась и попыталась снова разорвать меня в клочья. - А врачи? - Предлагают поместить его в клинику. Его мама уговаривала меня сделать это, и я уже почти сдался, но Мартин - его друг - уговорил меня дать ему еще один шанс, - отец тяжело вздохнул. - Он верит в то, что Эшли справится самостоятельно. - И вы решили еще подождать? - Да. Я решил, что ни за что не отпущу его никуда, - твердый уверенный ответ. - Я знаю, что он борется. Даже сейчас, я уверен, он не сдается. Я даже хмыкнул. Пусть хоть папа уверен во мне, потому что я, кажется, уже ни на что не способен. Я ощущаю лишь боль. Я живу болью: двигаюсь с болью, ем через боль, сплю и вижу боль, я - есть боль. Дверь в комнату распахнулась, чуть скрипнув, и я ощутил присутствие двух человек. Один из них подошел ко мне, поцеловал в лоб, отодвинул волосы с лица, и тихо прошептал: - Эшли к тебе пришел друг, - это мне, а потом: - Будь готов к тому, что он... - Я понимаю, - перебил отца голос, от звука которого я вздрогнул. И эта мимолетная слабость не укрылась от цепкого взгляда моего папы. Он наклонился ниже и внимательно вгляделся в мои глаза, потом удивленно посмотрел на гостя. Да, знаю, он понял, что заставило меня вздрогнуть, но не понял почему. - Он очень переживает за тебя, малыш, - ласково сказал отец, и мне захотелось подскочить и убежать. Оказаться как можно дальше от этой комнаты, как можно дальше от незваного гостя, от надежды в глазах отца. Если бы я только мог... - Привет, Эшли, - мягко, едва слышно, но я чувствовал, как холодное лезвие вошло в мое сердце и стало протискиваться внутрь миллиметр за миллиметром. - Даже не знаю, что сказать... Хотя это и не в моем стиле. Ты всегда называл меня липучкой и жаловался на мою болтовню. И вот сейчас я не знаю, что сказать тебе... Я чувствовал, что он медленно шагает к моей кровати, что еще пара мгновений, и он окажется в поле видимости. И внутри все просто кричало: «Нет! Нет! Нет!» Я уперся в стену и закрыл глаза, собирая последние силы. - Уходи, - вдруг сказал я. Сказал и только после понял, что этот пустой хриплый голос на самом деле принадлежит мне. - Эшли? - сорвавшийся вскрик моего отца и его лицо у моего лица, но я уже вернулся на тропинку. Меня уже не увидеть. - Иди сюда, - после секундной заминки попросил он, и я чуть не зашипел. «Нет! Нет! Нет! Я не хочу. Я не выдержу» Но отец не понял меня, не увидел. Конечно, он же не может читать мои мысли. Я сам загнал себя в угол и теперь наблюдаю, как человек, ввергший меня в безумие, медленно приближается ко мне, мягко ступает по ковру и садиться на пол. Его лицо всего в полуметре от меня, и я представляю, как мой кулак врезается в челюсть и ломает ее, а потом я снова бью, бью без остановки, пока не вижу кровавое месиво вместо лица. Отвратительные картинки отвлекают меня от боли, что вернулась с новой силой. Нож, что торчит в сердце с момента появления этого «друга», теперь проворачивается. Кости ломаются, рвут кожу и лезут наружу. Снова кровь застывает в венах, превращается в стекло и рассыпается, ранит, режет, разрывает все капилляры. - Эшли? - осторожный вопрос и его рука, что медленно тянется к моей руке. И снова я отреагировал, не думая, с силой протискиваясь к стене, вжимаясь в нее и делая шаг, инстинктивно защищаясь. Отец ошеломленно застыл и внимательно вгляделся в лицо Киана. В его взгляде скользит замешательство и непонимание, но в то же время он рад. И вот я сижу в своей комнате у самой обыкновенной стены и, вскинув голову, словно одержимый шиплю на Киана, пытаюсь отгородиться от реальности, пытаюсь убедить себя в том, что всего этого нет, что ничего не происходит, что я всего лишь вижу кошмарный сон, что скоро проснусь и перестану так страдать. Киан сидел на полу, боясь пошевелиться, и смотрел на меня. Он похудел, сильно похудел. Тонкая майка не скрывала его костлявых ключиц и заострившихся плеч, на запястьях свободно болтались широкие браслеты, которые некогда были в обтяжку. Я попытался сосредоточиться и мельком глянул на его лицо: острые скулы, впалые щеки, круги под глазами. Он теперь и сам похож на зомби. Отчего же ты так плохо выглядишь? Ты же избавился от груза, от меня, от моей боли. Ушел, чтобы не видеть и не знать, чтобы забыть. И что же это? Совесть? - Уйди, - прохрипел я, замечая, как вздрогнул отец и как побелел и без того бледный Киан. - Нет, Эшли. Я больше не уйду. Я не могу так больше. Без тебя не могу... - проскулил он, а я резко сжал зубы, громко клацнув ими, доставив себе еще больше боли. - Что же это? - недоумевал отец. Киан виновато глянул на него, в его взгляде скользил испуг и решимость, но отец лишь неоднозначно кивнул и прикрыл рот рукой. Мой бедный папа. - Уйди! - сорвавшись на крик, напугал себя самого. - Прошу выслушай меня. Пожалуйста, - Киан подполз на коленях к кровати и оперся о нее локтями, я лишь сильнее вжался в стену и подобрал под себя ноги, пытаясь отодвинуться от него. - Позволь мне просто приходить иногда. Просто видеть тебя хоть иногда. - Нет. Нет. Нет... - я мотал головой из стороны в сторону. В груди все просто разрывалось, невидимые ледяные руки выдирали из меня кусочки, а на их место заливали кислоту. - Я любил тебя. Я люблю тебя. Пожалуйста, прошу. Я не смог тогда... Не смог пережить наши муки. Мы стали чужими друг другу, нам было тяжело даже разговаривать... А твои глаза, они были такие... такие... - Киан сорвался, по его щеке скатилась слеза. Я обессилено глянул на отца, который замер у противоположной стены, вжимаясь в нее почти также, как и я. - Ты так страдал из-за него. Так хотел все запомнить, до каждой мельчайшей детали. И я злился. На тебя. На Рейо. На всех. Я старался поддерживать тебя, но не видел отдачи. Ты просто растворялся в моих руках. В те редкие минуты, когда мой разум очищался, было еще хуже. Ты так смотрел на меня... Столько боли и отчаяния... Я оказался загнанным в угол, задыхался. И я... Я просто сдался. Я устал... Я подумал, что будет лучше, если я уйду. Но когда ушел, стало только хуже. И вот, теперь я здесь... Я понимаю, что тебе сейчас никто не нужен, кроме него, но прошу тебя, Эшли, разреши мне быть рядом с тобой сейчас. - Не надо. Не смей говорить мне о том, что было. Ты бросил меня и ушел. Я просил не уходить, я умолял тебя... Киан всхлипнул, втянул в себя воздух, зажал рот рукой и выдохнул через нос, после чего заговорил: - Эшли, я такой дурак. Я не верил, что ты чувствуешь ко мне то же, что и к нему. Только потом, когда ушел, понял, как тяжело тебе было просить меня остаться, - запинаясь, проговорил он, а я чуть не взорвался от негодования, от злости на него и на себя. Прошло столько времени, а я все еще испытывал к нему целый спектр противоречивых чувств. Я всегда любил его, но теперь и ненавидел не меньше. Его предательство было контрольным выстрелом. От такого невозможно оправиться. - Здесь больше ничего нет, - я положил руку себе на грудь. - Ничего не осталось после того, как ты ушел. Ничего... Ты сказал, что я должен жить нормальной жизнью. Сказал, что любишь меня... И ушел. Ты бросил меня! Бросил! А я... Я так старался... цеплялся за все... за тебя... Я тонул в этой боли. И ты вдыхал в меня воздух... Только так я мог дышать. А потом... воздуха не стало... "Понимаешь?!" Что ты понимаешь? Я утонул, Киан... Умер. От твоего Эшли больше ничего не осталось, как и от моего Киана. Уходи! Исчезни! Киан снова прикрыл рукой рот и из его глаз потекли слезы. Одна за другой маленькие слезинки катились вниз, цеплялись за его ладонь и стекали уже по ней, а некоторые сразу падали вниз на кровать и разбивались. Я перестал дышать, не мог сделать вдох, не мог пошевелиться. Такие же непокорные слезинки падали и из моих глаз. Теперь я не тонул в боли, теперь боль тянула меня наверх, вырывая все внутренности из моей груди. Где-то на границе своего сознания я ощутил, как портал шевельнулся и потянул меня назад, но Киан снова удержал меня в этом мире. - Я не знаю, что делать, - проскулил он и полез на кровать, а я издал какой-то странный хрип, пытаясь вдохнуть, но не смог. - Прости меня, мой маленький, мой любимый. Я урод, я гнида, я эгоистичный, мерзкий тип... Я сам себя ненавижу. Я не знал... Не думал даже, что могу сделать тебе еще больнее, чем было... Казалось, что уже не может быть хуже... Но, ты прав, всегда может быть хуже... Ты прав, Эшли. Ты всегда был прав... Я люблю тебя... Люблю... Так люблю... Я хочу все исправить, хочу помочь. Пожалуйста, прошу, пожалуйста... Киан подполз ко мне вплотную, но не касался, просто заливал слезами мою руку. Я перехватил его взгляд и застрял в нем. Застрял, не дыша, не шевелясь. Просто смотрел туда, в его карие полные боли глаза, и пытался сделать вдох, но получались лишь хрипы. - Не...на...вижу, - едва слышно прошептал я, и Киан резко нырнул вниз, прямо на меня, хватая, прижимая к себе, выбивая остатки драгоценного кислорода из моих легких. И эти объятия принесли мне столько боли и счастья, что я закричал. В голос. Просто заорал, что есть сил и выгнулся на кровати. - Нет! Не надо! Не трогай меня! Ненавижу! Ненавижу, сука! Как же я тебя ненавижу!!! И с этим диким воплем наружу вырвалось все, что всколыхнулось с того момента, как он зашел в комнату. Я кричал о ненависти, а сам крепко сжимал его руки. Я просил его уйти, а сам боялся, что он действительно сделает это! Киан подтянул меня к себе и лег сверху, вжимаясь в меня, стискивая руки так сильно, что мои крики превратились в хрип. И я тоже обнял его, обвил ноги вокруг его поясницы, впился ослабшими руками в его острые лопатки, вжался лицом в его шею, вдыхая его запах, дурея от него, сходя с ума от его близости, от бешеного стука наших сердец. И крик сменился рыданием. Я все плакал и плакал, вдыхал воздух со свистом, скулил и рычал. Из меня выходили накопившиеся эмоции. Я чувствовал, что плачу не только я. По моей шее текли его слезы, щекотали и заползали под майку. В какой-то момент он отстранился ровно на столько, чтобы заглянуть в мои глаза, ни сантиметром больше. Его нос коснулся моего, пуская мурашки от лица по всему телу, а глаза стали рассказывать мне о его чувствах, о его сомнениях, о его сожалениях, и я смотрел в них, не боясь, что он тоже сможет заглянуть внутрь меня, увидеть там безумие и, возможно, увидеть еще и ту самую тропинку, на которой я простоял в одиночестве целую вечность, хотя на самом деле всего лишь пару недель. - Я люблю тебя, - тихо прошептал ему я, видя, как медленно просачивается в его душу облегчение и надежда, как они заполняют его теплые глаза, как его губ касается легкая улыбка. - А я тебя люблю, Эш. Безумно люблю. Он прерывисто вздохнул и коснулся рукой моей щеки, затем губ, опасливо заглянул в глаза и, наконец, поцеловал.