Личный Ад Данте

Предупреждения: кровяка. Спецдобавка – собственничество адское. С.ка-блеа я съездил на дачу и привез вам детишки проду! ОЛОЛОЛО правда я еще 2 недели ее приводил в порядок но чо делать то епта Саунд: Shinedown - Her name is Alice; Kesha - Disgusting Часть 02\ Неверие Данте сонно сощурился, просыпаясь от легкого, но уверенного касания чужой сильной руки, которая, судя по широкой ладони и стертым пальцам, принадлежала мужчине. Чужая рука тыльной стороной ладони провела вдоль скулы вниз; крепкие, жилистые пальцы нежно коснулись щеки и, легко соскользнув с лица Данте, аккуратно очертили линию подбородка, словно на прощание. Прикосновение было ласковое и, несмотря ни на что, оставило скорее приятное ощущение. Данте довольно усмехнулся и лениво открыл глаза. Он был дома, в агентстве, точнее лежал на своей кровати, раскинувшись на сбитых простынях в одних только кожаных штанах – как и завалился сюда вчера, не раздеваясь. Судя по всему, вчера он отрубился сразу же, как только голова коснулась подушки, как не раз уже случалось после долгих дней охоты, когда убивать демонов приходилось без передышки, часами, одного за другим. Это изматывало, но теперь Данте выспался и чувствовал себя превосходно. Рядом, на краю кровати, сидел Вергилий со слегка ядовитой, средне нагруженной чувством собственной важности и до невозможности озорной улыбкой на тонких губах. На Вергилии были только штаны и синяя жилетка, так что Данте решил, что его старший брат вернулся поздно ночью или вообще только под утро – хотя Данте было глубоко плевать, когда именно – так что, наверное, Вергилий оставил сапоги в лобби и скинул плащ на одно из кожаных кресел у стены – хотя Данте было глубоко плевать, куда именно – и теперь у Вергилия наверняка был какой-нибудь, мать его, идиотский – и, безусловно, хитрозадый до невозможности - план, как испортить Данте утро, ну, или какое время суток там было за окном. -Эй, - сказал Вергилий вместо приветствия и положил ладонь брату на грудь. Тут Данте обнаружил, не без некоторой тревоги, что его руки были прикованы к спинке кровати какими-то нереально злоебучими металлическими кандалами, до задницы тяжелыми и довольно-таки узкими. «Может, мне лучше спать на диване в следующий раз?» - подумал он грустно, но рыпаться было уже поздно. Ситуация вызывала средней паршивости такое, здравое беспокойство. -Эй, какого хера? – поприветствовал Данте брата в ответ. - Что за тусовка со связыванием? – для пущей наглядности он подергал руками, громко звеня металлическими кандалами. -Ты попросил, помнишь? – Вергилий нахмурился. «Я что, блядь, в кои-то веки вижу заботу на лице моего гребаного брата?» - даже успел подумать Данте с неподдельным удивлением. Старший Спарда осторожно убрал прядь белых волос со лба брата и зачесал ее назад. Холодные пальцы на пару мгновений замерли, запутавшись в белых волосах, а потом соскользнули вниз. -Если ты передумаешь, мы все еще можем поехать в больницу. Данте почувствовал, как по телу пробежала волна дрожи, а в животе поднялось гадкое ощущение подставы. «Ну да, конечно», - из его живота торчало пять черных, толщиной в палец, металлических штырей. – «Крюки. Я же сунулся в долбанный Ад. Крюки, да…» -Ты больше не хочешь, чтобы я это сделал? – спросил Вергилий. Вопрос прозвучал очень вкрадчиво, до невозможности лично и немного разочарованно. -Нет. Нет, лучше ты, чем кто-то еще. Просто… просто сделай это, - Данте колебался, но он действительно хотел, чтобы эти треклятые штуки торчали где-нибудь, где угодно, только не у него из живота. И Вергилий мог это сделать. Причинять боль было его чертовым призванием. Было больно, когда Вергилия не было рядом. А когда он был тут, все было еще хуже, чем больно. Так что да, его гребаный старший братец был просто гением по части сделать больно, с большущим таким неебическим врожденным талантом. Вергилий кивнул, его изящные пальцы цепко обхватили первый крюк – и черный металл тут же вспороло красное марево, заалело ярко, как кипящая кровь, разгораясь словно жидкий огонь, пока почти весь крюк не раскалился добела. -А-а-а-а-кгх-!… - Данте закричал, с каждой секундой все больше срываясь на вопль, потому что от раскаленного крюка, вбитого в его живот, тут же разрослась по всему телу сеть огненных игл боли, которая, казалось, вновь и вновь, с каждым ударом сердца, пронзала Данте насквозь, перемалывая внутренности. Как разноцветные осколки стекла в детском калейдоскопе, с каждым вздохом осколки боли по-новому складывались и новым плетеным узором сети вспыхивали в теле Данте, сменяясь все быстрее и быстрее, отпечатываясь все глубже, прогорая насквозь, прожигая вены, как будто стремясь быстрее достичь сердца, расползтись до самых кончиков пальцев. Рана шипела, пенилась большими черными и красными пузырями, которые сразу лопались, и должно было пахнуть сгоревшей плотью, но пахло воскресным зимним утром. Свежестью, зимней прохладой и… соснами в инее. -Убери от меня руки, козел! – Тут же взревел Данте, дергая что есть силы за чертовы кандалы, отползая как можно дальше от брата, сбивая простыни и чуть ли не скидывая Вергилия с кровати ногами. Едва бледные пальцы старшего Спарды отпустили крюк, как адский металл остыл, а боль ушла – так быстро и незаметно, что Данте на миг даже засомневался, а была ли она вообще, может, ему просто все это только показалось. Стоя рядом с кроватью, Вергилий невозмутимо отряхнул брюки, расправил жилетку, закрыл глаза на секунду, собираясь с мыслями, и, наконец, отстраненно заключил: -Так как я ничем не могу помочь в данной ситуации и делать мне здесь нечего, я вызову врача. Я дам тебе знать, когда он прибудет, а до этого времени отдыхай здесь, - старший Спарда грациозно развернулся и зашагал к двери, умело пряча за привычно четкими и легкими движениями свои настоящие чувства. -Ве-акх-… - голос не слушался, - Кгх… Вергилий, кх, блядь… - Данте пытался отдышаться, без сил лежа на подушке. Через упавшие на лицо спутанные белые волосы было видно, как босые ноги брата переступили через порог. –Верг! Не над мне врача, лады? Вернись, засранец! – почти срывая связки, прокричал Данте во всю глотку, заставив себя через силу приподняться на локте. По секрету Данте надеялся, что Вергилий хоть ненадолго оглохнет от его вопля и, может быть, до него дойдет смысл сказанных слов. Но раны тут же дали о себе знать, и с тихим стоном Данте рухнул обратно на кровать, недовольно бормоча: - Н-нгх, я тебя точно укокошу потом за то, что к словам придираешься, злобная ты скотина… -Существует предел, - послышался от двери спокойный голос, тот самый голос, который Данте хорошо знал как Вергилиевский классический «я-что-то-чувствую-но-не-должен-этого-показывать». – Предел, я повторяю, для всего в этом мире, и не важно, насколько пафосно, глупо или голословно это звучит. И мое собственное терпение, моя собственная сила воли – не исключение. В некоторых случаях и я могу легко дойти до этой самой черты. Ну так вот, я дошел, - голос Вергилия изменился, и теперь Данте почти всем телом ощущал бессильную злобу брата. - Я, мать его, достиг своего гребаного предела, я уже здесь, и дальше уже некуда. И я не чувствую себя способным калечить тебя, моего собственного брата-идиота, в жалкой попытке тебя излечить, я не чувствую себя способным разломать все твое тело до конца, вместо того, чтобы просто отдать тебя гребаным докторам. -Верг, - умоляюще простонал Данте. Он уцепился неслушающимися руками за цепь от кандалов и подтянул себя повыше на подушках, чтобы брат мог видеть его лицо. Неуклюже сдув с лица растрепавшиеся волосы, Данте признался: – Мне страшно, - сказал он, и это была правда, которая тут же смела любые тени сомнений, обиды и злости, которые могли закрасться в душу Вергилия. – Если это будешь не ты, то мне будет страшно до усрачки, так что, пожалуйста… не уходи. Вергилий украдкой улыбнулся, одним уголком рта, сдержанно, но понимающе и по-доброму. Он вернулся, сел рядом с братом и не стал говорить ничего: слова были бесполезны – он молча взял ближайший крюк и, крепко сжимая раскаленный металл, выдернул его из живота Данте, вырывая клочья мышц и обрывки кожи. Данте захлебнулся. Его затопило мелкими раскаленными иглами боли, пересыпающимися из одного уголка тела в другой. Он метался по кровати, выгибая спину, запрокидывая голову назад, широко раскрыв глаза, переполненные слезами. Лилии на стенах, старый выцветший узор на шелке, как будто заново загорелись ярким цветом, подожженные калейдоскопом стонов, крика и сдавленной бессознательной ругани. Упругие темно-синие стебли, изгибаясь, прорезались сквозь ткань, проросли сквозь стены, раскрыв широкие темные листья, расползлись по всей комнате. Огромные налитые бутоны, закрученные в тугую спираль, медленно распустились один за другим, и каждый, раскрывая наконец с тихим хлопком свои пять ярко-лазоревых лепестков, усыпанных блестящей пыльцой, взрывался, как маленький фейерверк. Запах лилий заполнил комнату, но был еще один тонкий аромат, чей-то родной, знакомый, почти незаметный, неуловимой нитью витающий вокруг, такой желанный и притягательный - и ради того, чтобы хоть на миг снова почувствовать его, Данте глотал воздух, надеясь снова поймать хоть отголосок, хоть обрывок этого ускользающего, пьянящего запаха, но ему все никак не удавалось. Лилии, словно дикий плющ, прорастали все выше и выше по стенам, пока не обвили собой всю комнату. Среди широких, темных листьев просовывались все новые тугие бутоны, десятки бутонов вокруг лопались, озаряя комнату брызгами, распускаясь сияющими цветами – глубокими темно-синими, напряженно голубыми, раскаленно-лазурными и, наконец, дрожащими, звенящими, переполненными силой и болью, ослепляющими белыми лилиями, готовыми разорваться от переизбытка чувств. Кто-то кричал, заметил Данте. Знакомый голос. Это мог бы быть Вергилий, но старший Спарда сидел рядом – бледное лицо, белые волосы, все руки залиты бордо. Он снова пролил вино, неудачно открыв бутылку? Данте проглотил еще воздуха. Он почему-то устал, как будто говорил о чем-то несколько часов подряд, даже шея болела, так что он закрыл рот. Крики оборвались. -Верг, - хрипло прошептал Данте, постепенно вспоминая, где он. -Я закончил, - голос старшего Спарды прорвался сквозь глухую тишину как будто очень издалека. Пятый крюк, шипя и постепенно остывая, упал на старый паркетный пол, оставляя за собой тонкую струйку пара. – Тогда я пойду. Дела не ждут. -Верг, останься, пожалуйста, - сквозь беззвучный кашель выдавил из себя Данте почти севшим голосом. Он попытался поймать руку брата, пока Вергилий вставал. Оковы оказались порваны, и Данте неуклюже схватил неслушающимися пальцами чужую мокрую, скользкую ладонь. – Не уходи, - он сжал руку брата. Почему-то Данте точно знал, что если сейчас позволит Вергилию выйти из комнаты, то больше никогда его не увидит, поэтому он был готов пойти на все что угодно, чтобы остановить брата. -Единственное, что я приношу тебе, - это… - смотря в окно, вздохнул Вергилий. -Я знаю, - кивнул Данте в ответ. Поганое чувство в животе поедало его заживо. Выжигало изнутри хуже боли. Медленно перекатывалось, бурлило черной вязкой жижей в желудке и неумолимо сжимало каменеющие внутренности. -Теперь моя работа здесь окончена, и я должен идти, - отстраненно сказал Вергилий, повторяя почти слово в слово то, что уже говорил раньше. -Верг, - черная гадкая слизь подступала к горлу и не давала нормально говорить. «Что-нибудь… ну хоть что-нибудь, нужно что-нибудь придумать…» -Проща-… -Стой! – Данте дернул брата за руку, и они неуклюже вместе рухнули обратно на кровать. Мягкие волосы Вергилия щекотнули щеку, его плечо оказалось так близко, что темно-синяя кожа жилетки почти касалась губ Данте. Данте вцепился в брата, крепко обнимая его за спину, притягивая ближе к себе, жадно вдыхая тот самый запах: пьянящий тонкий аромат, которого так не хватало, еле уловимый, изысканный и чистый, запах кожи Вергилия. Мягкой, почти не загоревшей, гладкой кожи без шрамов. «Настоящий воин не позволяет противнику ранить себя, он убивает быстро и элегантно», - сказал как-то Вергилий. Рука брата уверенно проскользнула под шею Данте, и знакомые пальцы зарылись в спутанных волосах. Стройное, тренированное тело в объятиях Данте расслабилось, расслабились натянутые, напряженные мышцы под его ладонями, Вергилий легко вздохнул, положил голову на подушку рядом и устроился поудобнее, накрыв брата собой. Глаза могли обмануть Данте, показывая ему видения и миражи, но сейчас он был уверен как никогда, что настал один из тех редких моментов, когда Вергилий действительно был рядом с ним. Данте так редко удавалось почувствовать это – когда Вергилий действительно принадлежал ему, по крайней мере настолько, насколько Данте мог его удержать. Мягкое, знакомое, теплое прикосновение его тела; свежий, почти хрустящий запах зимы с тонкой нотой хвои, запах выделанной кожи его одежды; знакомые линии мышц на спине Вергилия – все это опьяняло, сводило с ума и приносило адскую боль. Ужасно заводило. Данте тихо усмехнулся в шею брата: оговорочка вышла по Фрейду. Вообще, изначально мысль была о том, что ужасно заебало. Хотя, справедливо было и то и другое. Больно было нестерпимо, но и возбуждало, тоже, кстати говоря нестерпимо. И заводило, и заебало. И что-то последнее время когда Вергилий был рядом эта ситуация повторялась с подозрительной постоянностью. -Никуда ты не пойдешь, - хмыкнул Данте. – Кто, блядь, тебя пустит, упертый ты засранец. ... Было темно. Он, должно быть, вырубился из-за боли. Данте отстраненно подумал, что интересно было бы знать, сколько часов он смог продержаться в сознании. Будет ли Вергилий рядом, когда он проснется? Запястья болели – должно быть, злоебучие наручники от кандалов. Вергилий точно будет где-то поблизости. Сквозь тьму, едва заметной дрожью, к Данте потянулся тонкими струйками туман, неясной дымкой обернул все вокруг, обнимая приятной прохладой. Данте рад был успокаивающему, спокойному холоду, но все испортил запах – почти незаметный, но неоспоримый запах хлорки повсюду. Данте нахмурился. Его собственное тело сейчас казалось каким-то чужим, незнакомым и совсем не слушалось. Он едва чувствовал свои руки и ноги, а когда попробовал пошевелиться, ничего не получилось. Все его тело было обернуто темнотой, как свинцовым одеялом, прижимающим его к земле. Его руки оказались опущены, так что Данте подумал, что должно быть, это были не кандалы, а сам Вергилий держал его за запястья. Вот мудак. -Эй там, - рядом послышался усталый хриплый мужской голос. – Проснулся уже? «А это, блядь, кто еще такой?» - Данте хотел повернуться и посмотреть, но тело отказалось слушаться. - «Что он здесь делает? Это моя хренова комната!» -Давай, не зря же я здесь столько ждал. Просыпайся, - голос вдруг прервался, как будто мужчина затянулся, а потом продолжил разговор, и слева от Данте появился запах дешевых сигарет. – Они сказали, ты вообще не выживешь. Но вот ты здесь. Черт, думаю, никогда в жизни ничего страшнее не видел. Знаешь, до сих пор решить не могу, что было хуже, та резня, что ты устроил, или эта жуткая операция, - голос снова прервался, послышался глубокий вдох, и снова запахло никотином. – Мы привезли тебя в больницу. Как по мне, так это просто глупая, никому не нужная человечность. Я думаю, ты должен был сдохнуть еще там, на месте. Но кто же меня будет спрашивать? Так что тебя привезли в больницу и тут же начали обрабатывать раны. Я не очень-то разбираюсь - медицина, знаешь ли, далеко не самая сильная моя сторона, - но говорили что-то про позвоночник и нервы. В общем, ты им нужен был в сознании. А быть в сознании, пока тебя режут - это то еще адское дерьмо, я точно знаю. Мне однажды пришлось: пулевое навылет, на правом плече. Но они, блядь, на столе вручную твои внутренности зашивали!.. Тяжелое чувство неподвижности, сковавшее Данте, стало потихоньку отступать, как будто этот хриплый мужской голос срывал тяжесть слой за слоем, постепенно возвращая охотника к реальности. -Первую минуту ты орал как сумасшедший… - хриплый голос продолжил свой рассказ, - ты-то в любом случае давно с катушек съехал, так людей голыми руками кромсать, но ты понимаешь, о чем я. А потом – сука, я думаю, сегодня я спать спокойно точно не буду – ты просто открыл глаза, прошептал что-то о том, как не позволишь своему другу уйти, и, блядь, просто замер. В смысле, без анестезии, пять дырок у тебя в животе, иголки и скальпели внутри, они сшивали твои внутренности прямо по ходу дела, мыли их какой-то химической дрянью, а ты просто лежал на столе, молча, и смотрел в потолок. Даже не моргал, лежал почти расслабленно. И при этом ты точно был в сознании, потому что врачи следили за активностью твоего мозга по своим приборам, и они сказали, что ты все чувствовал. Вот скажи мне, насколько сумасшедшим нужно быть, чтобы просто проигнорировать все это? Теперь все встало на свои места. Конечно, после Ада крюки были у него в груди, не в животе. И их было вовсе не пять. Теперь он точно помнил. А Вергилий – это, наверняка, был просто призрак, которого создал его собственный разум, чтобы защититься от боли. Данте на миг задумался, удивленный самой мыслью о том, что он придумал себе Вергилия. «Вергилия? Чтобы защититься? Нет. Все, что Вергилий способен делать – это разрушать мою жизнь. А вовсе не спасать. Он же сам сказал мне во сне. Ладно, я, конечно, в самокопании – полный отстой, но с этим придется разобраться. Какого хрена Вергилий-то? Схренали он вообще мне?» -Ну же, я почти что слышу, как у тебя в голове копошатся твои извращенные мысли, - чужой голос устало вздохнул. «Точно. Вергилий ушел. И вообще, я всего-то хотел себе найти новую пушку, поубивать немножко демонов… Ну, строго говоря, обе миссии я выполнил, потому что пистолет я нашел, да и демонов поубивал, но теперь, похоже, я где-то застрял. А так я не смогу добраться до Врат. А я ведь пообещал себе, что меня ничто не остановит… точно! Вот почему этот засранец мне привиделся. Я ведь пообещал себе, что кроме Вергилия мне больше никто не сможет причинить боль. А было ж, сука, больно… но все ничто по сравнению с тем, когда этот козел ушел». -Никто не может причинить мне боль, - прохрипел Данте и засмеялся сквозь кашель. «Кроме брата». -Ох ты ж блядь, - тут же откликнулся голос, явно удивившись, и Данте собрал все остатки силы воли и с горем пополам заставил свои пересохшие губы неровно растянуться, поднимая уголки вверх в злобной ухмылке. –Хотя как по мне, неуязвимым ты не выглядишь, - скептически сказал мужской голос. -Хех, - усмехнулся Данте. – Я сказал, что я не чувствую боли. Конечно, мое физическое тело можно уничтожить, - очень хотелось потянуться. Нужно было, просто физически необходимо было хоть как-то двигаться, но тело не слушалось, так что для начала Данте заставил себя открыть один глаз. Он был в маленькой квадратной комнате. Простые серые бетонные стены и больше ничего, только привязанный на кривой провод золотой светлячок желтой лампочки под потолком – единственный тусклый источник света. Узкая койка, на которой лежал Данте, с тонким одеялом и набором крепких кожаных наручников, которые крепко привязывали его к металлическому каркасу кровати за запястья и лодыжки. И очень усталый мужчина рядом. Детектив – кем еще он мог быть с потертым серебряным жетоном на поясе – сидел верхом на развернутом обратной стороной металлическом больничном стуле, сложив локти на спинке, держа загорелыми крепкими пальцами полуистлевшую сигарету. «Совсем не как Вергилий», - подумалось Данте. – «У него тонкие пальцы. И кожа бледная». Золотистые короткие волосы детектива были взлохмачены. Одет он был в бледно-желтую рубашку без галстука и темно-коричневые штаны с подтяжками под цвет. Под цвет была и темная кожаная кобура поперек груди. Только пистолетов не было. «Вергилию не понравился бы желтый. Не-а. Но смеха ради я бы посмотрел на него в подтяжках». -Если ты не чувствуешь боли, - детектив снова затянулся и медленно выдохнул дым вверх, в потолок. – Почему тогда кричал первую минуту? -А, это, - Данте двинул плечами, удобнее устраиваясь на больничной подушке. – Я думал это он. -Он? – Детектив удивленно приподнял брови. – Кто твой Клайд, Бонни? И где он? – послышался тихий хриплый смешок. Данте только усмехнулся в ответ. Он не обиделся. Шутка была хорошая. –Не волнуйся, - заверил Данте. - Он больше не в этом мире. -Его ты тоже убил? – Детектив заинтересованно склонил голову на бок. Пристальные карие глаза подозрительно сощурились. -Нет, - Данте не удержался и демонстративно закатил глаза. Как будто кто-то мог действительно угробить Вергилия, ну, кроме самого Вергилия. – Я бы не убил собственного брата. В смысле, даже если б от этого зависело спасение всего гребаного мира. -Значит, у тебя есть брат. -А тебе-то что? Для вас, ребята, дело закрыто. Что ты вообще здесь делаешь? – Больница и полиция всегда означали проблемы. Надо было выбираться, так что Данте украдкой глянул на дверь – это была здоровая металлическая толстая дверь сверху с маленьким квадратным окошком. -Да я тут умирал от скуки в ожидании, когда ты, наконец, проснешься, чтобы задать тебе парочку вопросов, - детектив потушил окурок, стерев тлеющий пепел о бетонную стену. – Нет, не пойми превратно, у меня нет даже тени сомнения в том, что это ты убил тех двоих молодых людей в магазине. Медики все и так поняли по телам. И все же есть у меня одна вредная привычка – проверять все самому. А работая с маньяками и психопатами так давно, как я, понимаешь, что у каждого долбанного извращенца есть своя причина для каждой неведомой сумасшедшей хуйни, которую он совершил. Не все раскалываются и рассказывают, но причина есть всегда – старая обида, травма, причудливый поворот судьбы или что там еще. Так что я здесь, чтобы задать тебе тот самый единственный вопрос: почему? Зачем ты сделал это? -Давай посмотрим, - Данте уставился в потолок и скривил губы, изображая глубокие думы. – Я по рождению наполовину демон, - меланхолично заявил он и стал рассказывать все подряд: - Сейчас я занимаюсь тем, что охочусь на низших, которым хватает наглости пролезать в мир людей. А эти двое были одержимы. В обычных обстоятельствах они бы умерли во всплеске крови, не оставив и следа, но недавно меня лишили моего демонического наследия, так что силы, чтобы убивать демонов чисто, у меня больше нет. Поэтому те двое после смерти снова приняли человеческий облик. -Действительно, - детектив в упор смотрел на Данте пустым взглядом. Потом он медленно поднялся со стула и вышел из комнаты, не оглядываясь. Когда детектив закрыл за собой дверь и его силуэт исчез в желтом квадрате маленького окошка двери, Данте успел заметить, как мимо по коридору проходили две медсестры, ведя под руки пациента. Они шли рядом, как будто две давние подружки, гуляющие по галерее бутиков днем в выходные, почти не разговаривая, лишь изредка обмениваясь комментариями, высоко подняв головы, прижимая локтями сумочки, смотря как между ними бежит на коротеньких ножках глупая собачонка. Вот только на двух медсестрах была белая форма, а вместо собачонки у них был безразличный пациент, зажатый между двух худых палок их сухощавых тел. Пациент был лет тридцати или сорока - какой-то бедолага, небрежно завернутый, затянутый в смирительную рубашку, длинные рукава которой ему закинули вокруг шеи, чтобы они не болтались под ногами и не тащились по грязному полу. У него было очень бледное лицо, волосы сбриты полностью, а вокруг черепа несколько раз неровно перевязаны бинты, но все равно на висках было видно мелкие красные точки, оставшиеся там, где сверло проходило сквозь кость. Пациент не обращал никакого внимания на то, что происходило вокруг него. Он даже не заметил детектива – только моргнул несколько раз, продолжая смотреть вперед ничего не видящим взглядом, и приоткрыл сухие губы, не замечая, как на подбородок падает тонкая капля слюны. Дверь закрылась, и Данте в ужасе рванул кожаные наручники, но они не поддались и не порвались. Он тянул, дергал, как мог, стирая кожу на запястьях, рвал злосчастные ремни, но не только ремни остались целы – койка даже на миллиметр не сдвинулась с места. … «Верг…» - отчаянно и робко позвал еле слышный, знакомый голос в голове старшего Спарды, а потом Вергилий услышал ясно, как будто бы Данте сам шептал ему на ухо: «Верг… вернись… спаси меня, брат. Вытащи меня отсюда. Пожалуйста?» Сердце болезненно сжалось, и Вергилий нежно улыбнулся, ощущая всей грудью, как его тянет к брату. Это Данте звал его, и Вергилий не раздумывая последовал за его зовом. Каблуки с хрустом раскрошили какие-то стеклянные осколки по пути, в ворохе желтых рваных страниц Вергилий пронесся через разбитое лобби агентства «Дьявол никогда не плачет» и ушел. -Сука! – злобно выругалась ему вслед Неван, сидя посреди раскуроченного агентства, и крепко прижимая к груди две сломанные туфли. – Я не отдам тебе Данте, ублюдок, слышишь? ... Детектив Стив Ларсон прикончил десятую сигарету и уставился в окно. Конечно, на пятом этаже под землей не было окон, но в холле были установлены оконные рамы, за которыми был аквариум. Зачем, детектив понятия не имел, ведь у убийц, которым суждено было провести остатки своих дней на этом этаже, никогда не было посетителей. Даже студенты-медики никогда не приходили на этот уровень больницы, только ФБР и идиоты-детективы вроде него самого, у которых не было ни семьи, ни приличного хобби, ни какого-нибудь другого способа провести свободное время, кроме как разговаривая с психами. Демоны, значит? А сначала казалось, что в его словах была какая-то логика. Хотя, разве не все психи кажутся вполне здравомыслящими поначалу? Детектив бросил окурок к остальным его сородичам, покоящимся в стеклянной пепельнице, прошагал к лифту и нажал на кнопку со стрелкой вверх. Она загорелась невинным зеленым светом. Глухо звякнув, металлические двери открылись и впустили детектива Ларсона внутрь. Он облокотился спиной о стену лифта и задумчиво наблюдал, как медленно съезжались двери, как зазор между ними становился все тоньше, пока, наконец, двери не отсекли детектива от бесконечных белых стен, белой формы медсестер и белых смирительных рубашек. Вечерело, а день выдался долгий. Лифт отвез Стива Ларсона наверх, обратно в знакомый, привычный мир. Когда металлические двери снова открылись, детектив увидел лобби первого этажа со стойкой регистрации, цветы в горшках, зеленые диваны в углу для ожидающих, стеклянные двери главного входа. Все казалось таким обычным, что сложно было поверить, что под землей катакомбы для сумасшедших. Детектив дернул плечами, пытаясь избавиться от гадкого чувства отвращения, которое неизменно подступало к горлу от воспоминаний о подземных этажах, и направился вперед, навстречу нежному вечернему солнцу. Снаружи перед больницей была припаркована лазурная машина без верха. На водительском сиденье, одетая в фиолетовое вечернее платье, сидела очень соблазнительная рыжая красотка. Рядом с ней стоял высокий мужчина – пепельные, почти белые короткие волосы и длинный синий плащ. Он отдал рыжей женщине какой-то длинный, завернутый в темную ткань предмет, на что она раздраженно поджала ярко-красные губы. Потом, как раз тогда, когда детектив дошел до стеклянных автоматических дверей, мужчина развернулся, привычным жестом руки откинул свои слишком белые волосы назад и прошел мимо Стива Ларсона, направляясь внутрь здания. Все мельчайшие подробности этой мимолетной встречи впечатались в память детектива, словно их выжгли раскаленным железом. То, как высокий мужчина прикрыл глаза всего на миг, наслаждаясь теплыми лучами вечернего солнца. То, как он невозмутимо прошел в больницу, шагая легко и непринужденно. То, как края синего плаща хлопали на ветру у него за спиной, словно крылья. У него не было ничего, у этого мужчины – ни сумки, ни пистолета, ничего, только руки его были небрежно убраны в карманы, но вокруг него была та самая аура уверенности, контроля и самообладания, которую нельзя спутать ни с чем; как у профессионального убийцы или у тех, кто держит в своих руках судьбы мира, - и детектив невольно проводил мужчину взглядом, не в силах заставить себя отвернуться. Охранники больницы не посмели подойти и остановить его, и мужчина спокойно прошел в лобби и остановился у регистрации, грациозно сложив локти на стойке, чуть склонив свое подтянутое, гибкое тело и предоставив медсестрам на обозрение свои длинные, стройные ноги. Когда тонкая линия губ разомкнулась, и, чуть прикрыв свои яркие лазурные глаза, мужчина начал говорить слова, которые детектив не мог разобрать издалека, Стив Ларсон понял, что именно было не так. У этого мужчины было абсолютно то же лицо, что и сумасшедшего убийцы, с которым детектив только что разговаривал. Вот только у этого волосы были зачесаны назад. «Твою мать», - Стив Ларсон вбежал обратно в лобби больницы как раз вовремя, чтобы услышать, как мужчина говорил девушке за стойкой: -Я здесь, чтобы увидеть моего брата. Медсестра смущенно моргнула и посмотрела на детектива в немой просьбе о помощи. -Кого именно вам нужно видеть? – тяжело дыша после внезапной пробежки, спросил Стив Ларсон, облокачиваясь о стойку. Украдкой он бросил взгляд на двоих полицейских, дежуривших у лифта. Они были на месте и смотрели на посетителя с подозрением. -Моего брата. Я думал, вы все поняли, еще увидев меня в дверях, - ядовито усмехнулся мужчина и непринужденно провел рукой по черному шелковому платку, который был повязан вокруг его шеи и аккуратно заправлен в темно-синюю кожаную жилетку. -Ну, может быть. Но, видите ли, ваш брат психически нестабилен, - запинаясь, ответил детектив, смущенный тем, что его так легко заметили. -О, ясно. Он, должно быть, снова сделал что-нибудь безрассудное и глупое. Он всегда был немного сумасшедшим, - мужчина рассмеялся своим воспоминаниям, оттолкнулся рукой от стойки и направился к металлическим дверям лифта. – Вы идете, детектив? -Вы не можете сейчас с ним встретиться, он задержан по подозрению в двойном убийстве и, очевидно, он виновен, - Стив Ларсон очень старался хоть как-то вернуть себе остатки гордости и самомнения, но перед лицом этого светловолосого мужчины все вокруг казались глупыми детьми. Расследование, полиция – все это казалось нелепыми играми, не более, и только этот мужчина в своем длиннополом синем плаще знал правду, знал, какова реальность на самом деле. -Я здесь, чтобы увидеть брата. Насколько я помню, я ни разу не упоминал ни разговоры, ни что-либо подобное. Я пришел лишь чтобы увидеть его своими собственными глазами, ничего более. Разве от этого может быть какой-то вред? – Мужчина подошел к лифту и двум полицейским, которые при виде его хладнокровной решимости оба вытащили пистолеты и нацелились ему в грудь, но мужчина только снова рассмеялся, холодно и свободно, и нажал на кнопку «вниз». Она угрожающе загорелась красным. Детектива невольно передернуло, когда гадкое чувство беспокойства вернулось к нему при мысли о том, что нужно возвращаться на подземные этажи, и все же, когда он увидел, как двери лифта открывают свою холодную пасть, Стив Ларсон вошел внутрь, небрежно махнув полицейским. Два пистолета неохотно опустились, пропуская в лифт высокого светловолосого мужчину. -Кто вы? – спросил детектив, пока лифт тянул их вниз в чертову преисподнюю. -Зови меня Гилвер, - усмехнулся мужчина и довольно закрыл глаза, чуть улыбаясь, как будто слушал прекрасную мелодию. Но вокруг была зловещая тишина. На самом же деле Вергилий слушал лишь один голос, одиноко звучащий в его логове, и голос этот становился все громче с каждым сделанным Вергилием шагом. Знакомый голос повторял его имя снова и снова. Непрекращающийся шепот, почти как молитва. Вергилий давно привык слышать свое имя, когда Данте зовет его – зло, раздраженно, в ужасе или в бешенстве, но как же редко доводилось Вергилию слышать, как брат зовет его к себе, зовет, почти умоляя, просит вернуться домой. И Вергилий наслаждался, купаясь в тихом звуке нежного шепота, в знакомых звуках своего имени. Старший Спарда не обращал совершенно никакого внимания на усталого детектива, который шел за ним – Вергилий следовал за голосом брата. Лифт послушно привез его на пятый подземный этаж и Вергилий двинулся дальше – он просто шел к Данте через лабиринт длинных, узких коридоров, не замечая ни медсестер, ни стульев у стены; он шел вдоль рядов одинаковых дверей камер, мимо криков операционных, мимо красных клякс крови на белых стенах. Очередной коридор закончился тупиком, и лишь в самом конце, в углу, была небольшая металлическая дверь. Белая краска давно облупилась и облезла, а в маленьком квадратном окошке горел свет. Данте был там. Стив Ларсон, задыхаясь, наклонился, опершись руками в колени, и пытался отдышаться. Гилвер, этот белобрысый ублюдок ходил просто с бешеной скоростью – пронесся через полбольницы, ни на мгновение не задумавшись, куда свернуть дальше. Ужасно подозрительный тип, который явно был замешан в очень темных делах, иначе он не знал бы, куда идти. Или, может, он уже был здесь раньше? «Верг…» Удар сердца. «Верг…» Страший Спарда медленно подошел к двери. Он чувствовал всем своим существом, как рядом, за стеной, билось сердце Данте. Удар сердца. «Верг…» Удар. «Верг» Удар. Данте был там. Стоя перед тяжелой металлической дверью, Вергилий неторопливо поднял глаза и первый раз взглянул в маленькое окошко – мельком, из-под ресниц. Комната была пуста. Ее освещала одинокая, свисающая на шнуре с потолка лампочка. Койка стояла в правом углу. Одеяло почти полностью сползло на пол - Данте, наверное, не уследил, пока пытался вырваться. Теперь он лежал спокойно, только грудь быстро поднималась с каждым вдохом, видимо, после очередной попытки отодрать кожаные наручники на запястьях и лодыжках от металлического каркаса кровати. Белые джинсы, в которые был одет Данте, наполовину были испачканы красными кровавыми пятнами. Живот Данте был перетянут бинтами. «Доктора позаботились о нем…» - подумал старший Спрада с облегчением. По крайней мере, физически Данте был в порядке. «Верг…» - позвал голос Данте и дрожью отозвался во всем теле. Вергилий не сдержался и позволил губам изогнуться в самодовольной ухмылке. Он поднял руку и коснулся пальцами желтого неровного стекла. В груди билось какое-то извращенное чувство заботы. Сейчас ему вспомнилась, так четко и ясно, как никогда раньше, та темно-синяя ночь. Он всегда считал, что то было одно из самых темных мгновений его жизни. Это был один из тех случаев, о которых Данте не знал, о которых Вергилий боялся рассказывать брату, даже когда они были детьми и были вместе. Это была та ночь, когда его поймали сидящим верхом на спящем Данте с веревкой и ножом. Раньше он всегда боялся потерять то, что имел. То, что ему было дорого, то исчезало, то ломалось, то терялось. И где-то в глубине души Вергилий всегда боялся, что то же самое однажды произойдет с тем, что ему дороже всего в жизни, что оно тоже – исчезнет. И в тот вечер ему пришла в голову идея. Он нашел веревку в ящике поломанного комода в одной из кладовых комнат на первом этаже. Веревка старой не казалась, но на всякий случай он потратил целых полчаса, сидя на полу в пыльной кладовой, проверяя каждый ее сантиметр. Ужин прошел непримечательно. Настало время идти спать, и он ушел, когда мама сказала им идти по кроватям. Данте же упрямился как обычно и спорами выиграл целый час в гостиной. Вергилий ужасно разозлился, но все же пошел в свою комнату, разделся, надел шелковые пижамные штаны на завязках. Он лег в кровать и уставился в белый потолок. Это был самый долгий час в его жизни. Он лежал неподвижно в темной комнате, а мысли все возвращались к веревке, надежно спрятанной в нижнем ящике письменного стола. Что скажет Данте? Все должно было быть идеально. Он никогда раньше не мог набраться смелости и сказать брату о своих чувствах, так что теперь все должно было быть идеально. Наконец послышались тихие шаги родителей, мать и отец ушли в свою спальню, а Данте побежал в ванную умываться. Услышав шум воды, Вергилий поднялся с кровати, достал веревку и, не одеваясь, босиком пошел на кухню. Ему хотелось бы иметь по случаю что-нибудь вроде старого красивого кинжала, но украсть такой из кабинета отца было слишком сложно, поэтому пришлось обойтись кухонным ножом. Вергилий выбрал тот, что попроще, чтобы не напоминал о еде – простое длинное лезвие с ручкой слоновой кости. Крепко прижимая нож к груди, Вергилий пошел обратно к спальням. Неподвижно замерев на лестнице, Вергилий подождал, пока Данте выйдет из ванной, прошлепает к себе и ляжет в кровать, потом проскользнул к закрытой двери в комнату брата и прислонился к ней спиной. Нужно было подождать, пока младший заснет, и Вергилий терпеливо стоял в коридоре, не чувствуя холода, не замечая течения времени, пока в доме все не затихло, пока он не услышал тихое, мерное дыхание брата, пока не почувствовал ровный стук сердца Данте. Вергилий прошел в комнату, ступая легко и бесшумно. Он залез на кровать к брату, перекинул ногу через спящего Данте и уселся на нем верхом. Данте был таким, как всегда: белые волосы в беспорядке по подушке, руки и ноги запутались в одеяле и сбитой на сторону простыне. Вергилий положил нож рядом с подушкой, взял руки брата за запястья, сложил их вместе на груди Данте и осторожно перевязал, два раза вокруг и два раза поперек, между ладонями. Потом он завязал узел, тот, который становится только туже, если пытаться его растянуть. -Вот так, - сказал Вергилий и взял в руку нож. Его план заключался в том, чтобы разбудить Данте и все рассказать. Рассказать, как он боялся потерять все, что у него было, как ему нужно было быть уверенным, ему нужно было точно знать, что Данте всегда будет рядом с ним. Вергилий хотел, чтобы брат поклялся ему на крови, что они всегда будут вместе. -Данте, - позвал он, и из-за переполнявших его чувств голос предательски сорвался. Все это должно было стать их секретом, их общей тайной – только для них двоих. Но вместо этого дверь в комнату открылась, и, тихо ахнув в ужасе, их мать выронила из рук зажженную свечу. Остаток ночи смазался в памяти Вергилия в бледную смесь ужаса, сожаления и ненависти к себе самому. Теперь Данте лежал в больничной камере, за металлической дверью, за желтым стеклом, но чувства Вергилия были все те же. Крепкие кожаные ремни, державшие Данте за запястья и голени были той самой веревкой, как и хотел Вергилий. Кровь была уже пролита, и теперь Вергилий с той же отчаянной решимостью, что и в детстве, хотел, чтобы Данте проснулся и пообещал ему, что они всегда будут вместе. В какой-то момент Вергилию даже захотелось выломать чертову дверь, пройти в камеру, залезть верхом на брата, самому разбудить его, исправить то, что не удалось раньше, услышать наконец… Знакомый голос, эхом отдающийся в груди, снова позвал Вергилия, и старший Спарда почти почувствовал, как губы брата шепчут на ухо, просят: «Верг…» Вергилий вдруг понял, что всегда пытался связать Данте, удержать его. Но это всегда было бесполезно. Невозможно. Что бы ни чувствовал Вергилий тогда, когда Данте вернулся из Ада и ему пришлось примотать брата к кровати, как бы соблазнительно Данте не выглядел сейчас, как бы Веригилию ни нравилось видеть, что Данте крепко связан, что он здесь, что он никуда не уйдет, не сбежит, не исчезнет - всего этого было недостаточно. Вергилий хотел обладать братом, хотел привязать его к себе, но ни веревки, ни металлические оковы не могли заставить Данте быть рядом. Удержать Данте Вергилий мог лишь заставив его нуждаться в себе, опутав его теми самыми невидимыми цепями ненависти, дружбы, любви, в которых старший Спарда был так плох, заставив его неизменно возвращаться. Вергилий понял, что просто обещание больше не могло его удовлетворить. Все изменилось, и Вергилий теперь не просто хотел обладать братом, ему нужно было не просто физически ощущать Данте рядом, не просто знать, что Данте пообещал ему быть всегда вместе, Вергилию нужен был сам Данте. Вергилий хотел забрать себе все его мысли, его чувства, его душу. Вергилий хотел, чтобы Данте нуждался в нем, хотел его, жил им. «Верг…» Сейчас, запертый в бетонной коробке глубоко под землей, почти потеряв надежду выбраться, Данте лежал на больничной койке, и звал на помощь его – Вергилия. Ничто в мире не могло сравниться с этим чувством. Это окрыляло, опьяняло, сводило с ума, наполняло свободой, бесконечным теплом и гордостью, заставляло все тело дрожать от возбуждения. «Верг…» Вергилий жадно упивался каждым мигом, пока их связь с братом дрожала натянутой струной, он купался в мягких, низких отзвуках голоса Данте, он жаждал еще, он хотел чувствовать это всегда, он хотел чувствовать больше. Он мог бы пройти к брату и успокоить его, спасти его сейчас же, но. Слышать тихий голос Данте, так искренне и проникновенно зовущий его, чувствовать, как Данте тянется к нему всем своим существом… Старший Спарда сделал шаг назад и отвернулся от двери. Он увидел детектива, который почти кричал в голос, пытаясь хоть немного привлечь его внимание. Игнорируя все вопросы и обвинения Вергилий просто спросил: -Где здесь можно найти виски? Детектив был настолько поражен его наглостью, что сказал только: «Я отведу,» - и они молча пошли обратно по коридорам, оставив позади металлическую дверь с облупившейся белой краской и маленьким желтым квадратом окна. Вергилий пытался рассуждать здраво. Во всем здании сейчас он единственный представлял какую-либо опасность для Данте, так что, строго говоря, необходимости срочно вытаскивать брата из больницы не было. К тому же, Данте не повредило бы немного полежать в кровати и залечить раны. По крайней мере, Вергилий пытался себя в этом убедить. На самом же деле, он просто не мог себя заставить отказаться от этого голоса, зовущего его с каждым ударом сердца, от всепоглощающего чувства, что Данте нуждается в нем. Поэтому все еще пораженный тем, как вдруг изменились его собственные изощренные желания, и слишком поглощенный порочным удовольствием, которое приносил ему голос Данте, Вергилий шагал дальше, прочь от маленькой комнаты, в которой остался его брат. ... В какой-то момент голос Данте стал звать брата все тише и вскоре исчез, но связь осталась: Вергилий чувствовал в своей груди второе сердце – сердце брата, чувствовал, как оно билось, чувствовал пульсирующие мягкие толчки. Старший Спарда улыбнулся и решил, что Данте, скорее всего, наконец заснул. Данте действительно заснул: его тело, еще не восстановившееся после ранений и длительной, тяжелой операции, слишком вымоталось от постоянных безуспешных попыток освободиться. Время ускользало, сыпалось между пальцами черным песком. Данте нахмурился, не открывая глаз: его разбудила чья-то сильная рука, нежно проведя по его щеке. Только прикосновение было странное, как будто пальцы, коснувшиеся его, загрубели от того, что слишком долго держали меч. Кто-то снова провел по его лицу, вниз по щеке, кончиками пальцев по челюсти до подбородка. Данте довольно сощурился и улыбнулся, ему было приятно. «Вергилий, наверное, пришел. Сука озабоченная», - подумал он сквозь дымку полусна, и, как будто отвечая его мыслям, чужие ладони бережно взяли лицо Данте, обвели скулы, скользнули вниз по шее, по плечам, по его голой груди. Ладони были слишком широкие и большие, чтобы принадлежать женщине; руки двигались слишком быстро, чтобы принадлежать человеку. Данте улыбнулся, когда проворные пальцы расстегнули пуговицу на его испачканных кровью – это он помнил – джинсах и потянули молнию вниз. «Да ты походу охренел. У тебя что, привычка – на людей по утрам бросаться? А говорят, что у нас в семье это я без тормозов», - усмехнулся про себя Данте, вспоминая свое же недоумение, когда он в прошлый раз проснулся от того, что на нем были руки Вергилия. Данте, конечно, увяз и запутался по полной в своих отношениях с братом, но их последняя ссора лишила его последних сил и всякого желания спорить или ругаться, и теперь он готов был позволить Вергилию делать все что угодно лишь бы тот вернулся - отвесить пиздюлей брату можно было уже потом, пост фактум. И, в общем-то Данте уже позволял: чужие руки достали из джинсов его полувозбужденный член и неторопливо надрачивали его. Обветренные, истертые пальцы скользили по чувствительной коже, и резкие, слишком грубые прикосновения отзывались во всем теле вспышками острого удовольствия. «Мудак», - Данте почти рассмеялся. – «Эгоистичная скотина. Наверняка ведь не снял с меня чертовы ремни, чтобы безнаказанно раздражать меня своим самодовольством и, конечно, доебаться до моего члена прямо с утра. У тебя, конечно, всегда был пунктик по поводу контроля, я знаю, но походу надо что-то с этим делать…» Рука на его члене двигалась неторопливо, но Данте хватило просто знать, что Вергилий вернулся за ним – это вставляло почище любого наркотика, так что встал у Данте быстро и капитально. Он поерзал плечами – это было все, что он мог себе позволить в качестве утренней разминки с пристегнутыми руками и ногами – и лениво открыл глаза. Время замерло в тот же миг и так и осталось стоять, замороженное, прозрачное и ужасающе настоящее. На длинном, неестественно вытянутом бледном лице были как будто нарисованы тонкие фиолетовые губы. Слева и справа от этих губ торчали три тонких маслянистых уса, а вместо носа была небольшая черная точка с двумя маленькими дырочками для дыхания. Вокруг маленьких черных глаз лежали складки бледной кожи, а сами глаза смотрели на Данте не моргая. Жидкие сероватые волосы были затянуты на затылке в тугой узел, рядом с которым была маленькая белая шапочка с нашитым сверху крестом, который давно выцвел от отбеливателя и теперь был бледно-розовым вместо когда-то ярко красного. Оно сидело на койке слева от Данте, тощая, костлявая фигура с отвисшей женской грудью, в своей получеловеческой форме. Крыса. Из коротких рукавов белого платья – сестринской формы – тянулась тонкая рука, с внутренней стороны белая, почти как бумага, а снаружи покрытая короткой серой шерстью. Рука тянулась прямо к члену Данте, крепко держала его изогнутыми шершавыми пальцами с длинными черными ногтями. Волна тошноты подкатила к горлу. Данте нужно было немедленно бежать, оттолкнуть от себя эту мерзость, и вдруг справа с громким хлопком порвался кожаный наручник, а тело крысы дернулось и осело на пол, снесенное силой удара, который пришелся ей как раз в висок. Данте сначала даже не понял, что сам ударил ее – только увидел как на мгновение короткая вспышка черного и красного раскрылась расцветающей лилией в воздухе – и тут же безжизненно разбрызгалась по полу, по серым бетонным стенам, по сползшему больничному одеялу. Внезапно закостеневшие пальцы крысы все еще держали его член. Данте передернуло, и он тут же окровавленной правой рукой отодрал их от себя и отбросил в сторону. Худющая крысиная рука сползла с кровати на пол и исчезла из виду. Данте трясло от отвращения. Он быстро схватил край одеяла я вытер испачканную руку, стирая с замерзших пальцев маслянистую черную кровь, потом сразу же вытер член один, два, три раза, как будто белый хлопок больничного пододеяльника мог стереть с его кожи память о том, как его касались. Убрав обмякший член обратно в джинсы, Данте застегнул молнию. Его снова невольно передернуло. Неслушающимися руками Данте расстегнул ремень на левом запястье и вытащил вторую руку, откинул одеяло, освободил ноги, отодвинулся как можно дальше от темного тела на полу, сел прямо на подушку, подтянув ноги к себе, обхватил трясущиеся колени руками и сжал посильнее, пытаясь прийти в себя. Когда он случайно чуть не прикусил губу, до Данте дошло, что губы тоже дрожали. Его трясло всего, и, похоже, истерика была не за горами. Но волновало Данте вовсе не это. -Вергилий не придет, - хрипло прошептал Данте самому себе, и услышав произнесенные слова он, наконец, признал этот факт. Очень правильно в этот момент было бы разреветься как ребенку – из-за нервов, из-за гребаной крысы, из-за истерики, из-за предательства Вергилия. Но Данте было так погано, так противно-муторно внутри, что даже плакать казалось бесполезным. -Он не придет, - повторил Данте пересохшими потрескавшимися губами. «Я всегда хотел с ним нормально попрощаться и сидеть спокойно ждать, пока он вернется. Думал, как дурак, что если выставить его самому, это поможет. А сегодня… ну попрощался. Ну ушел он. Кого я, блядь, обманываю. Я все равно не был готов его отпустить. Да я никогда не буду готов отпустить этого мудака несчастного, я же думал, что убил его тогда, как Нело Анжело. Я, блядь, искренне верил, что убил его. Конечно, никуда нахуй я его одного не отпущу. Мне его все равно не хватает, это после сегодняшнего утра и ежу ясно. Только вот, кажись, я перестарался чутка. Сижу тут взаперти. Хорошо еще хоть выжил. Теперь я человек; тело, сука, хрупкое, страшно до жути от всей этой хрени, что вылезает из ниоткуда. Вообще, сука, страшно. Страшно, что случайно заденет пуля, что разобьется стекло, что откуда-нибудь вдруг вылезут гребаные демоны. Да вокруг полно вещей, которые могут меня угробить в мгновение ока, и тогда все, пиздец. И брата я даже не увижу. Блядь, что ж я дома-то не остался, просто не подождал, пока этот мудила заебется срач с демонами разводить и не пришлепает обратно? Теперь сижу взаперти. Сил нет. Жалкое зрелище. И еще думаю, что он придет меня спасти. Видимо, наркотой меня сильно унесло. Куда там – спасти. Вергилий ушел, ему до меня дела нет. Он не придет». И Данте перестал верить. ... В маленькой белой комнате они сидели в креслах – двух одинаковых кожаных креслах, между которыми стоял маленький белый стол. Беловолосый мужчина пил дерьмовый кофе из старой машины с таким лицом, как будто в его пластиковом стаканчике была вручную смолотая арабика первого сорта, а сидел он в кабинете своего особняка, скажем, где-нибудь во Франции, элегантно закинув ногу на ногу, расслабив плечи и рассматривая картину Монэ, а вовсе не шкаф со сверлами и иглами для лоботомии. -Ты меня пугаешь больше, чем вся эта гребаная больница, - детектив Стив Ларсон больше не мог терпеть тишину. -Я знаю, - мужчина сделал еще один глоток кофе, отставил стаканчик на стол и посмотрел на детектива так, как будто умирал со скуки.– Я часто влияю на людей подобным образом. А потом что-то случилось. Детектив Стив Ларсон понял это по тому, как вдруг вспыхнули синим глаза мужчины, как все его тело вдруг напряглось, превращаясь в идеальное оружие. Вергилий понял это по тому, как внутри него вдруг что-то оборвалось; тонкая нить, связывающая его с братом, лопнула, и стук второго сердца в его груди затих. Не чувствовать Данте было ужасно. Вергилий как будто оглох и ослеп – он не знал, где был теперь его брат, не знал, все ли с ним в порядке. Вергилий не думал, что вновь оказаться одному в тишине будет так страшно. Старший Спарда поднялся с кресла и большими, решительными шагами направился к двери. -Можешь следовать за мной, но если ты будешь мешаться под ногами, я убью тебя, - бросил Вергилий детективу. Хлопнули, распахнувшись, полы синего плаща, как расправленные крылья, и Вергилий кинулся вперед по коридорам. Связь оборвалась, и Вергилий будто проснулся от опьяняющего сна. Он снова начал трезво мыслить, и теперь с ужасом понимал, что наделал. Он так упивался этим наслаждением – знать, что он нужен Данте, - что все остальное поблекло и потеряло смысл. Он даже не думал, что связь оборвется так быстро. Он был уверен, что успеет еще вернуться к Данте, поговорит с ним, вытащит его отсюда. Какими нелепыми казались теперь Вергилию собственные мысли. Каким же дураком он был, что оставил брата ради минутного удовольствия. Конечно, ему нравилось чувствовать Данте у себя в груди, слышать его голос, но насколько нужно было быть ослепленным безудержными эмоциями, чтобы не зайти, не сказать ни слова, не успокоить… Что, если Данте больше никогда не обратится к нему? Что, если связь оборвалась навсегда? Вергилий бежал, и ему было страшно. Уже было ничего не исправить, но Вергилий бежал, чтобы, по крайней мере, увидится с братом. Сказать. Извиниться. Связь оборвалась, а это значило, что Данте или сдался – но это было так не похоже на него – или решил что-то сделать. Что бы он ни задумал, Данте всегда было непросто убить, и все же… Вергилий бежал со всех ног, забывая дышать. Ему просто нужно было увидеть Данте. ... Пальцы на ногах быстро замерзли без одеяла, замерзли голые плечи без рубашки, подзамерзло сердце без Вергилия. «Я депрессирую», - вздохнул Данте. Он глянул на торчащий из-под кровати край белого платья медсестры, и его снова прошибла дрожь. Данте зажмурился на секунду и изо всех сил постарался избавиться от воспоминаний и начать думать о чем-нибудь другом. «Я больше не демон. И Вергилий не придет меня спасать. Надо найти его и поговорить. Уебать ему для профилактики. В мир демонов он собрался. Без меня. Эх, черт, он ведь без меня уйдет, засранец. Нужно выбираться. Давай, шевелись, Данте. Нужно выживать». Он медленно заставил себя расправить вновь затекшие руки и ноги и встать с койки. «Нужно оружие против демонов. Хоть какое-нибудь». Данте огляделся, но в комнате не было абсолютно ничего, что можно было бы использовать, как, наверняка не было ничего и в коридоре. Данте раньше бывал в этих коридорах вместе со Шнайдером, но тогда доктор вел его, тогда Данте был демоном и мог не бояться того, что скрывалось за облупившимися закрытыми дверьми. Теперь же все было по-другому, и без оружия Данте не сунулся бы даже из комнаты. Он с отвращением посмотрел на тело, лежавшее на полу. Других вариантов не было. Нужно было выживать. И Данте, вздохнув, принялся за дело. Расковырять кожу и мышцы до кости пряжкой от ремня оказалось не так просто, но Данте очень старался, а подопытный субъект был уже мертв и не сопротивлялся, так что через пару минут на груди крысы красовалась приличная дыра, и Данте почти полностью соскоблил с двух ребер мясо. Теперь нужно было их как-то выдрать. Для этого Данте поставил одну ногу крысе на плечо, взялся руками за ребра и потянул что есть силы. Живот сводило от отвращения и от боли от полученных ран, пальцы соскальзывали с кости, но Данте упрямо тянул, пока, наконец, с противным треском рвущихся сухожилий ребра не оторвались из позвоночника. У Данте в руках оказалось две отличные крепкие кости, которые он обломал о толстые металлические прутья кровати, так, чтобы остались острые рваные концы – и его импровизированное оружие было готово. «Давай, Данте. Нужно двигаться дальше». И, крепко держа в каждой руке по кости, он пошел дальше. Дверь оказалась не заперта, и Данте пошел вперед по грязному пустому коридору с низким потолком, пока не наткнулся на пару медсестер. Их человеческие лица тут же сползли, вытянулись в крысиные морды, и обе сумасшедшие твари бросились на Данте со шприцами – видимо, там были успокоительные. Две огромных красных лилии раскрылись на белой штукатурке стенки, расправляя свои ростки брызгами на закрытые белые двери, но это всего лишь на миг. Потом яркий, богатый запах свежей смерти развернулся вокруг и обернулся вокруг Данте, и яркие цветы поблекли, потекли черными подтеками демонической крови на кафельный пол. Данте шел вперед, не останавливаясь, разрисовывая слепые и глухие белые стены красным. У Данте была цель, и он должен был успеть до того, как Вергилий уйдет в мир демонов. Данте шел не к выходу, а дальше в лабиринт тоннелей и переходов, туда, где были старые катакомбы, где штукатурка давно пожелтела и отваливалась, где стены были все в оранжевых подтеках, где крошился кирпич. Данте шел уверенно, не останавливаясь, несмотря на усталость, и каждых взмах его руки раскрывал новые кровавые цветы в широких бело-красных листьях рваных мышц. Данте помнил из разговора с детективом, что он был на пятом этаже под землей, и это сильно упрощало дело: он был на нужном этаже. Ему нужно было только выбраться в систему подземных залов, которая была под городом уже не первую сотню лет – их создал его отец. Нужно было дойти до залов, потому что там, в центре, были Врата. А у Врат – Вергилий. Нужно было поймать засранца до того, как он уйдет. И уебать хорошенько. За эти бесконечные уходы. За то, что делал все в одиночку. За то, что кретина кусок и эгоистичное дерьмо. «Хер тебе, скотина тупорылая, а не прощай. Как будто я тебя так отпущу. Ну да, не хочу я, чтобы ты уходил. Ты – все, что у меня есть, вся моя семья. И никуда ты, блядь, от меня не свалишь. Я тебе нахрен не позволю. Я успею вовремя, и ты у меня огребешь, гандон надутый». С каждым разом убивать становилось все легче, острые кости в руках Данте все легче вспарывали плоть, быстрее текла по локтям черная демоническая кровь, и вскоре Данте отбросил свои «ножи». Ему стало проще рвать тела демонов своими собственными руками. Он выдирал их теплые внутренности, находил в содрогающихся телах увитые черной отравой сердца и выжимал из них жизнь, пока они не разрывались черно-красными всплесками внутри тела или прямо перед лицом Данте, рисуя новые маленькие красно-черные цветы на стенах коридоров: на белой штукатурке, на старых драных обоях, на рыжем кирпиче, на древних серых камнях. В какой-то момент исчез свет: все свисающие с потолка лампочки были или оборваны, или разбиты, и Данте шел дальше в темноте, следуя звукам и запахам. Позади остались низшие демоны, прячущиеся за маской людей, а впереди слышался такой знакомый тихий гул адских приспешников. К этим демонам Данте давно привык. Черные и красные пятна балахонов, закрывающих костлявое тело, окровавленные лезвия кос. Данте был человеком, но он был готов. -Да я с Вергилием живу. Ебал я этих демонов, - сказал он, и вошел в подземный зал, посреди которого гордо высился огромный, мерцающий, прямоугольный красный камень Врат, опоясанный золотыми буквами рун, словно кружевом. Врата по древним традициям были сделаны из демонической крови и пульсировали в темноте. И, судя по тому, как шевелились вокруг стаи демонов, Врата были открыты. -Ну, это займет какое-то время, - весело сказал Данте. Его голос разнесся по залу эхом, отражаясь от высоких каменных колонн и сводов, и тут же сотни горящих глаз – желтых, зеленых, красных и синих – уставились на Данте, полыхая демонической энергией; колыхнулся пол, и скрежещущее зубами и когтями необъятное войско демонов двинулось на охотника единой волной, переполненной желанием убивать. Демонов было полным-полно. Вергилий еще не пришел сюда. Время было. -Это всего лишь трещина между мирами. Нужен Ямато, чтобы по-настоящему открыть Врата, - рассуждал Данте, - А это значит, что демонов много, но это всего лишь низкопробный мусор. Да не проблема, - он только пожал плечами и пошел навстречу. Под когтями крошились мелкие камни, лязгали зубы, звенел металл о каменные плиты. Несколько стай кровавых горгулий, раскрыв перепончатые крылья, взметнулись ввысь, под купол, осветив зал, стройные колонны, ветхие человеческие кости на полу и несущееся на Данте море демонов. - Зажигаем, сучки! Жалобные, пронзительные крики горгулий ознаменовали начало второй битвы Данте. ... Болели ноги. Данте вздохнул и поставил свои босые ступни в лужу крови. Ноги по щиколотку опустились в вязкую холодную жижу, и это было очень даже приятно после того, как он носился в темноте за демонами, спотыкаясь об острые камни и кости. Честно говоря, болели не только ноги. Болело гребаное все. Болели шея и спина от того, сколько раз он натыкался на долбанные колонны, от того, сколько раз пришлось подставить спину под удары. Болел живот, потому что раны точно открылись снова, а справа образовалась еще одна дырка, для полного комплекта. В теле Данте теперь точно было по крайней мере семь сломанных ребер. Но действительно адскую боль приносили поломанные ногти и тысячи мелких царапин на руках. Несмотря на темноту, глаза жгло так, как будто он несколько часов подряд смотрел на солнце, так что Данте зажмурился, пересел поближе к круглому каменному черт-его-знает-чему, куда предполагалось вставлять Ямато, чтобы открыть Врата, и прислонился к нему спиной. Данте сидел у самых врат, и ключ был прямо у него за спиной. Он опустил руки, но с закрытыми глазами не так то просто было обнаружить подходящую расщелину, так что у Данте ушло несколько минут, прежде чем он на ощупь нашел достаточно глубокую лужу медленно остывающей демонской крови посреди рваной плоти и каких-то торчащих костей. Данте раньше и не подозревал, насколько болезненные оставались царапины от острых костей. Он не знал, как приятно может быть положить руки в кровь, даже если это похожая на кислоту, ледяная кровь демонов с едким запахом серы. Теперь, когда в зале, наконец, все стихло, Данте отдыхал. «Главное не уснуть до его прихода…» - подумал Данте, но усталость и потеря крови сделали свое дело. ... Вергилий шагал с нечеловеческой скоростью и грацией по кровавому пути, устланному мертвыми телами демонов. Поломанными, разорванными, выпотрошенными, размазанными по стенкам телами. Он давно позабыл о человеке, пытающемся идти за ним следом. Вергилий бежал, кусая губы от злости на себя за то, что был эгоистичным идиотом и не поговорил с братом. «Нужно было остаться. Что же я наделал… Но теперь уже поздно, все, что я могу теперь сделать…» Данте спал посреди Зала Врат, среди обломков камней и рваных тел, прислонившись спиной к ключу. Вергилий кинулся к брату, поднимая по пути столпы черных брызг, наклонился к Данте и осторожно взял его за плечи. -Данте! – позвал старший Спарда шепотом. Данте распахнул глаза, быстро вцепился в воротник Вергилиевского плаща, уставился на брата и замер на пару секунд. Потом он наклонился к плечу Вергилия и глубоко вдохнул – пахло зимой. Данте был так близко, что даже навязчивый запах крови, тяжело накрывший весь зал, не мог перебить этот аромат сосен и свежего снега. Данте крепко держал воротник синего кожаного плаща и понимал, что вот он – настал момент, когда нужно обругать Вергилия, сказать ему, какой он мудак, врезать хорошенько по роже и уволочь домой. И он даже открыл рот, чтобы как полагается обматерить брата, но не смог. Данте теперь слишком хорошо знал, каково это – быть одному. Он помнил, как совсем недавно, думая, что Вергилий мертв, он не находил себе места, как искал спокойствия в выпивке, шлюхах и наркотиках – и не находил его. Помнил, как в груди лежал кусок льда, и ничто его не трогало. Данте представил на секунду, что случилось бы, если бы Вергилий не стал его слушать – а Вергилий никогда его не слушал – если бы Вергилий наплевал, все равно ушел в мир демонов, оставив его здесь одного, разбитого, неспособного даже стоять на ногах, если бы Вергилий ушел как всегда – не на день, не на два, а почти навсегда. И Данте испугался. Данте не стал ругаться, обвинять брата, не стал бить его. Ему было страшно. Страшно так, как никогда раньше не было – ведь теперь он был человеком. И если бы Вергилий оставил его, сколько бы он продержался сам? День? Неделю? -Верг, слушай… - сбивчиво пробормотал Данте, не смотря на брата, и сказал совершенно другое. – Если хочешь, я не буду тебя доставать. Могу вообще не разговаривать. Если хочешь, могу разобрать весь бардак в агентстве. Могу даже перестать за демонами охотиться. Если хочешь, можем, в принципе, даже трахнуться, но пообещай, что останешься… Вергилий замер, не в силах подобрать слова, а в голове только билась одна мысль. «Что же я наделал…» - ужас, отчаяние и стыд заполнили грудь. - «Как я мог сделать это с ним…» -Данте, я… - старший Спарда растерянно смотрел в темноту и не мог найти слов, чтобы сказать брату, как ему жаль, как ему стыдно, какой он гребаный мудак. Что бы Вергилий сейчас ни говорил, это никак не помогло бы Данте, поэтому он сказал то, что хотел сказать брату еще с утра, то, что должен был сказать вместо того глупого «прощай». – Пойдем со мной, Данте, - попросил Вергилий. Глаза Данте удивленно распахнулись: он не верил. Это не могло быть правдой. А значит... -Лжец, - зло прошептал Данте в ответ. В тот же миг Вергилий почувствовал, как острый кусок кости вошел в его грудь и пронзил сердце, вбитый умелой рукой брата. Боль, отвращение к самому себе, недоумение и страх. -Настоящий Вергилий никогда не попросил бы меня пойти с ним! – накричал на него Данте, оттолкнул от себя и отполз подальше. Данте был уверен, что он не настоящий. -Мне жаль, - прохрипел Вергилий, и рухнул на колени на камни. Он посмотрел вниз, все еще отказываясь верить, что у него в сердце торчал кусок кости, но безжалостная разрывающая грудь боль и теплые красные струи, толчками истекающие из раны были слишком явными доказательствами. – Наверное, это расплата за то, что я никогда не звал тебя с собой. Вергилий положил правую руку в кожаной перчатке на торчащий из груди кусок кости и протолкнул ее внутрь, пока она совсем не исчезла. Ладонь Вергилия легла ровно на его грудь и темные горячие струи крови теперь текли сквозь его пальцы вниз по запястью в рукав. Он никогда не думал, что все произойдет так просто и так глупо. Вергилий протянул руку к брату, открыв рану и позволив жизни вытекать из тела. -Просто пообещай, - сказал он, жадно глотая воздух, и все равно задыхаясь, - что выпьешь мою кровь. Ты же ранен. Времени не было, и нужно было сказать самое главное. "Я люблю тебя", - хотел сказать Вергилий, но последние крупицы жизни покинули его тело, и он упал, но почему-то не на камни и кости, а на руки брата. Последнее, что он почувствовал, было знакомое сердцебиение в груди – не свое, а чужое - и тонкую нить, сильнее чем любые цепи, связывающую его и брата. А потом голос Данте прокричал сквозь туман: -Вергилий! … Вот такая вот загогулина. я начал работать над продой. на отзывы отвечу как только будет время - пока что я тратил его на проду так что у меня официальная отмаза. но всем спасибо. мой респект уходит владу несмотря на мои с ним терки, юльке и бесконечно любимой нимлинвен. ольге привет. остальных ненавижу. пмс тайм. этан