Альтерния времен Страдальца

Их нашел Асахи, взволнованный тем, что лекарь и учитель никак не возвращались, и отправившийся на их поиски. Он пришел в ужас от произошедшего и долго клял то Высшекровку и Дуалскара, то горевал о Саеко и Акитеру. Втроем они погрузили тела в повозку; Тадаши и Сугавара сели по обе стороны от Асахи. Всю дорогу они молчали, не слушая кузнеца, поглощённые своим горем и думавшие, что же теперь делать. Первым нашел в себе силы Коуши; когда Асахи уже был на центральной площади, Сугавара спрыгнул с повозки и отправил Азумане с учителем к гробовщику. Сам лекарь отправился в лавку, где его уже давно поджидал ужасно взволнованный Рюноске. Весь день он просидел в лавке, с каждым новым звоном дверного колокольчика ожидая Сугавару с новостями; и вот, когда его учитель приоткрыл дверь, он со всех ног из-за прилавка бросился к нему. - Учитель, наконец-то вы пришли! Что с моей сестрой? Что там было? Что вы видели? Что там произошло? Вы не ранены? - поток его вопросов оборвался, когда он увидел бледное лицо Коуши и его пустой взгляд. Он замер на месте, мгновенно поняв, что случилось что-то нехорошее. - Сугавара?... - тихо спросил он, взволнованно смотря на лекаря. Тот, прислонившись к стене, тяжело вздохнул и ничего не ответил, опустив голову и уставившись в пол. Как, как он мог сказать ему, что случилось всего около получаса назад там, на площади? Как он мог сказать ему о смерти самых близких ему людей? Сугавара резко вскинул голову. - Давай сначала проверим Мичимию, - глухо проговорил он, проходя мимо ученика в комнату. Новая перевязка потребовала сил и времени. Ранение было вновь промыто, продезинфицировано и затем в некоторых местах зашито. Да, останется шрам, на всю жизнь останется шрам в память об этом дне, все думалось Сугаваре. И если эта страшная рана и заживет, то само сердце ещё долго будет скорбеть по утрате друзей. Такие ранения мало что способно исцелить до конца. Наконец, рука и плечо были аккуратно перевязаны. Все это происходило в тишине; лекарь старался не смотреть в глаза ни раненой, ни бедному Рюноске, постоянно отводя взгляд. - Ну, на этом все, - почти прошептал Сугавара, - Ложись обратно, позже я еще раз... Осмотрю... Мертвенно бледная девушка кивнула и, не без помощи Танаки и самого лекаря, прошла в гостиную и легла обратно на диван; её накрыли пледом. Затем лекарь с учеником вышли в приемную. Они остались одни. - Учитель... - взволнованно подал голос Танака. - Так... Что же произошло? Сугавара тяжело опустился на кушетку. Так же тяжело посмотрел исподлобья на ученика. - Прости меня, - едва слышно прошептал он, - я не смог уберечь их. Надо было сказать по-другому. Надо было найти слова мягче, надо было подготовить Танаку к этой новости, но у Коуши не было на это сил. Казалось, Рюноске не понял слов учителя. Он неловко замер, не веря тому, что услышал, надеясь, что неправильно понял то, что услышал, или просто вдруг выдумал то, что услышал. - То есть... Не уберегли? - запинаясь, пробормотал он. - Что... Что это... Что с ними... Дыхание его участилось, глаза широко распахнулись и во взгляде осталась лишь одна паника. Сугавара мгновенно поднялся, усадил Танаку и опустился напротив него, сев на пол и взяв в миг ставшие ледяными руки ученика в свои, столь же холодные. - Что с ними произошло? - еле уняв себя, все так же тихо пробормотал Рюноске. Сугавара открыл было рот, но вдруг осознал, что не в силах был сказать ему правду. Он не мог сказать ему ничего; горло вдруг сдавило, так сильно, что воздуху нельзя было глотнуть. Он был не в силах был сказать ему, что они ушли. Танака все понял. В его глазах блеснули слезы. - Их... Убили? - прошептал он. Лекарь кивнул. - Как? - помолчав недолго, спросил Танака. Он смотрел куда-то поверх головы учителя, в сторону, едва сдерживая свои эмоции. - Их повесили, - выдавил Сугавара. Танака, кусая губу, начал качать головой, потом закрыл лицо руками и локтями уперся в колени. Повисла тишина. Танака задрожал; послышались всхлипы. Ничего не говоря, Сугавара присел рядом и обнял бедного парня, который заливался слезами. Он не успокаивал его и не уверял, что все будет хорошо, как сделал бы в другой ситуации. Он сам чувствовал эту боль и понимал, что теперь все изменилось навсегда. Так они просидели долго, в темноте и тишине, не обсуждая ничего более, не пытаясь успокоить друг-друга или боль внутри себя. Им казалось, что они были одни в целом свете со своей скорбью, которая не имела меры и грани, наполняла их до краев. - Мы забрали их тела, - эти слова, произнесенные едва ли не шепотом, прозвучали резко и слишком громко в повисших сумерках, - Асахи должен был доставить их гробовщику... - Похороны, - односложно ответил Танака, кивнув и отстраняясь от учителя, - да, надо устроить похороны, - он сел; голова его кружилась от слез, но он глубоко вздохнул и постарался взять себя в руки. Он встал и повернулся к Сугаваре, - мне пора домой, я... я обдумаю... - голос его сорвался, но Танака снова вздохнул и попытался сказать это уверенней и громче. - Я подумаю... - но голос вновь сорвался, и парень зажмурился, сдерживая новый поток слез. - Не ходи никуда, - мягко отрезал Сугавара, - останься сегодня здесь. - Нет, - стойко ответил Танака, - я пойду домой. Я хочу побыть там... - тихо попытался объяснить он, что таким образом попытается проститься с сестрой, но не смог подобрать нужных слов. - Тогда я пойду с тобой. Парень безвольно кивнул. На улице уже чернело небо и появлялись первые звезды; горели фонари, и жители города уже попрятались по своим домам, зажигая в домах свечи и камины, собираясь семьями за ужином или сидя в гостях друг у друга. Все вокруг казалось веселым и беззаботным, но это веселье было чужим для двоих горевавших людей. Они одиноко брели по пустой улице, которая была рада чужому веселью и холодна к их горю. Наконец, дошли до дома Танаки; там простились, и бледный паренек тихо скользнул за дверь пустого, теперь казавшегося таким негостеприимным дома. Немного постояв у порога, лекарь развернулся и побрел по улочкам обратно, не торопясь прийти домой, даже не имея это в своих планах. Он просто шел, не чувствуя своей усталости, забыв, что домой уже, должно быть, вернулся его жилец, что на улице заметно похолодало и постепенно все окна затворялись, а свечи гасли. Он брел, чувствуя свое бессилие, подавленность, потерянность. Очнулся он лишь тогда, когда понял, что ноги его сами донесли его до порога его лавки. Он устало открыл дверь и зашел внутрь. Внутри было теплее, чем на улице, и темнее. Чувствовалось, что он дома один, и чувство тоски едва не подкосило лекаря окончательно. Он решительно мотнул головой и прошел в приемную, где недавно сидел с бедным Танакой, в гостиную, где утром он оставил его за старшего, а сам отправился искать Саеко и Акитеру и где теперь тихо посапывала Мичимия. Не верилось, что все это произошло сегодня. Не верилось, что все так круто изменилось сегодня. Не верилось, сегодня вообще было, что это была реальность, а не дурной сон. Сугавара налил себе воды, но, уже поднеся чашку ко рту, передумал, и поставил ее на стол. Послонялся из одного конца комнаты в другой, снова вышел через комнаты к прилавку и вновь вернулся в гостиную. Никак не мог найти себе ни места, ни утешения. Погружённый в свои раздумья, он даже не заметил, как в гостиную зашел капитан Даичи. - Добрый вечер, - тихо раздалось в сумерках, и Сугавара вздрогнул. Он с непониманием обернулся и, не отвечая, посмотрел на Даичи, которого смутно видел в темноте, с таким видом словно едва ли припоминал, кто он и откуда взялся в его доме. - Вы не спите? Не думал вас застать, поздно ведь уже... - Да-да, добрый вечер, - невпопад тихо и неловко ответил лекарь, машинально ища спички и подсвечник со свечами и так же машинально зажигая их; вокруг свеч стало светлее, но углы комнаты мгновенно после зажжения огня погрузилась в непроницаемый мрак. При свете огня Даичи смог лучше рассмотреть лицо Коуши и сразу же заметил его пустой, стеклянный взгляд и осунувшееся лицо. Пропали обыденные оживление и веселость, ушла вся энергия; он был бледен и едва ли не походил на призрака. Все это можно было бы списать на усталость, но глаза, взгляд их выражал полное бессилие. Исчез веселый нефритовый огонек, уступивший место волнению и смертельной, болезненной тоске. Горю. - Моя подруга сегодня была ранена во время стычки у фабрики; она сейчас спит на диване у камина, прошу, будьте потише, если задержитесь здесь... - бормотал между тем лекарь, не заботясь о том слышат его или нет. - Было безрассудством там показываться, - тихо прервал его капитан, - что вам, что вашим друзьям. Сугавара быстро взглянул на него. Сейчас он видел не Даичи; он видел подчиненного Высшекровки, который лишь выполняет приказы, не задумываясь об их значении, безвольного и жестокого человека. Он видел не Даичи, а видел на его месте призрака того капитана, что сегодня озвучил приговор, который устроил бойню на фабрике, жестоко подавил мятеж и теперь наверняка заслужил милость Великого. В мгновение ока внутри вскипели злоба и ненависть, и Коуши быстро отвернулся, чтобы избавиться от наваждения. Чтобы сдержать эмоции, хлеставшие через край. - Вы видели, что там произошло? Капитан промолчал. Коуши обернулся. - Вы видели, что там произошло? - повторил свой вопрос лекарь. - Да, - глухо ответил Даичи, - и я соболезную вашей утрате, - неловко, но искренне добавил он. Лекарь отвернулся. - Этого... этого можно было избежать? - голос не слушался, но Коуши продолжал спрашивать. Повисло молчание. Сугавара опустил голову; ему хотелось уйти, но он терпеливо ждал ответа. Он хотел знать правду. Она могла стать необходимой соломинкой для тонувшего, а могла и камнем потянуть на дно. Но она была необходима. - А как вы считаете? - вопросом на вопрос ответил капитан. - Не будь посла рядом, они остались бы живы, - выпалил лекарь, развернувшись и с отчаянием смотря в глаза Даичи, - убивать их не было единственным выходом, их не надо было убивать, это была ошибка, - он закрыл лицо руками и сделал несколько судорожных вздохов, чтобы успокоиться. - Вы действительно верите, что их можно было спасти? - Савамура неотрывно смотрел на лекаря, который каким-то чудом держал себя в руках. В вопросе его звучало сочувствие, но капитан удивлялся почти детской наивности лекаря. - Думаете, Высшекровка оставил бы их вживых, не будь посла рядом? После того, что вы сегодня видели, вы верите, что он ещё может быть справедливым? - Савамура сделал несколько шагов к Коуши. Теперь слова его звучали чётко и отрывисто, а голосе слышалось раздражение. - Он не способен на милосердие. И даже будь ваши друзья в тысячу раз удачливее, их всё равно ждала бы гибель, - как финальный приговор прозвучали последние слова. Даичи говорил тихо, но его слова были чётко слышны в ночной тишине дома. Они, казалось, звучали бесцветно и спокойно, как если бы речь шла о чем-то обыденном и неважном, но Коуши стало не по себе от них. Отчего-то в словах его сквозили холод и злоба; отчего-то лекарю было страшно поднять взгляд на капитана, и он смотрел мимо него, в темноту дома, в мрак, который пугал не меньше слов мужчины. И он приближался вместе с капитаном, и вот-вот должен был накрыть с головой, и страх внутри, на мгновения заглушивший горе, встал поперёк горла. Мрак ночи был всё ближе и ближе, он был холодным и острым, как слова капитана, он был едким и злым, в нём не было и капли спокойствия, и внезапный прилив паники заставлял цепенеть на месте в непроизвольном ужасе. Сердце бешено стучало, капитан молчал и, кажется, ждал ответа, но Сугавара не мог пошевелиться, не смел открыть рта, потому что тогда холод проникнет внутрь, он заставит медленно и долго умирать, а темнота ослепит и оставит беспомощным ожидать последнего часа. - Простите, - смущённый резким тоном собственной речи и злобой, сквозившей в ней, капитан сделал шаг назад. Огонек огарка свечи колыхнулся, и навязчивый страх внезапно отступил, исчез, оставив вместо ужасающего мрака летнюю теплоту ночи, - не знаю, что на меня нашло... - Спасибо за честность, - прервал его лекарь, глубоко вздохнув. Да, возможно, замечания капитана и были совершенно не уместны в данный момент, но они были честными. А честность иногда приносит немало боли. Не сказав больше ни слова, лекарь направился к лестнице. - Сугавара, - позвал его Даичи, но лекарь не откликнулся и не остановился, - Коуши. Сугавара замер, а потом обернулся. - Вы не должны винить себя за то, что не в силах исправить. Вы сделали все, что могли. Внутри будто что-то сломалось, выплеснулось за края. - И все же этого было не достаточно, - голос окончательно пропал, и Сугавара, оставив капитана одного, быстро поднялся на второй этаж. Слёзы уже текли по щекам, но он все еще пытался себя сдержать. Коуши вбежал в свою комнату, захлопнул дверь и защелкнул замок. А потом в бессилии медленно опустился на пол, держась за ручку двери как утопающий за тонкую, но спасительную тростинку, и, наконец, дал волю скопившемся эмоциям. Боль вырывалась из него беззвучным криком, текла горячими слезами. Он сжался и закрыл голову руками, будто защищая себя от чего-то. Он трясся и вздрагивал, как больной в припадке; его терзало удушье - а беззвучный крик так и лился из него, иногда прерываемый короткими шумными вздохами. Глаза застилала пелена; соленая вода текла до подбородка и там обрывалась каплями. Сколько он так просидел, он не знал. Постепенно стало выравниваться дыхание - медленно, реже и реже прерываемое судорожными всхлипами. Слезы высохли, и казалось, что вместе с ними засохло что-то внутри. Боль никуда не ушла. Она притупилась, она отпустила его на короткое время, но нет, она не ушла. Ушли силы - моральные и физические. Ушла надежда на то, что будет лучше, оставив безразличие, которое теперь заполняло изнутри все, обдавая жгучим холодом. Лекарь поднялся. Голова была тяжелой, словно свинцовой, и её кружило. Опираясь о стену, Сугавара дошел до кровати. Он прилег, и все тело разом словно сковало; это дала знать о себе накопленная усталость. Ему всему - его телу, душе, разуму - нужен был покой. Глаза слипались, и постепенно взор заволокла абсолютная тьма. В доме воцарилась ночь. Даичи, оставшийся внизу, ещё некоторое время простоял на месте. Да, события прошедшего дня подкосили не только лекаря. Он всё знал и видел, ведь он вновь по пятам следовал сегодня за Коуши, надеялся на его благоразумие и на то, что он сбежит с площади при первой возможности. Чудо, что его не заметили другие охранники, иначе возникли бы большие проблемы. "Всё равно надо будет доложить Высшекровке. Но, быть может, он будет спокойнее после отъезда посла..." Ему действительно было искренне жаль Сугавару. Ведь если бы не приезд Дуалскара, если бы не надобность Высшекровки перед ним выслужиться, если бы побег Саеко и Акитеру из тюрьмы случился бы всего на день позже - ничего бы не было. Если бы не случайное совпадение всех этих событий, все могло бы быть иначе. Ему было жаль, потому что он знал, каково это - терять близких людей. Он вспомнил Куроо, которого видел пару часов назад - спокойного и довольного, словно ничего не произошло. Словно это не он зачитал на плахе смертный приговор. Он вспомнил Высшекровки и Дуалскара в первом ряду, которые смотрели на казнь как на занимательное представление. Он вспомнил толпу, которая в молчаливом бессилии наблюдала за происходившим. Даичи передернуло. Он взял подсвечник и направился к себе. Поднявшись и уже стоя у входа в комнату, он на минуту остановился, а потом подошел к двери Сугавары и прислушался. Сначала не было слышно ничего, но потом он различил тихие всхлипывания. Отчего-то кольнуло в сердце. Даичи немного постоял, будто намереваясь постучать, но потом развернулся и ушел к себе, тихо закрыв дверь.