***
Когда Михаил Юрьевич Иванов, глава одного очень секретного Отдела, взял в этот Отдел парнишку, которого представил Пашей Рудным, всем было, по большому счёту, наплевать. Очередной стажёр пришёл разбирать бумажки и бегать на подхвате. Не проявит себя, как и все остальные - останется мальчиком на побегушках, кто-то же должен разбирать бумажки и помнить то, на что крутым парням вечно не хватает времени за всякими погонями и прочими реальными вещами. К счастью или к сожалению, парнишка себя проявил. Сначала он как-то лихо взялся за документы, создав, наконец, систему, потом выяснилось, что он отлично помнит содержание этих документов и всё время норовит кого-то поправить или уточнить, а потом его начали брать на задания и Рудный исхитрился выделиться и там. В общем, Отделу пришлось искать нового стажёра, а Рудный уехал за границу - учиться и отлавливать беглых комбинаторов в Англии, Германии и Польше. А когда вернулся, был принят с почётом и приставлен к награде. Рудный был местной знаменитостью хотя бы уже потому, что был выкормышем Иванова. Так что, когда он с начальником появился в Отделе и потребовал “кофе, компьютер и тех придурков, кто вчера со мной были”, его желания были исполнены со скоростью звука. Кофе принесли даже три кружки и к ним печенье. Иванову без требования была тут же доставлена большая чашка чая. Кофе, чай, Иванов и Рудный засели в отдельном кабинете, куда позже ввели и тех, кто следил за Омаром. Уже через две минуты работа буквально закипела - Отделу удалось доказать важность дела вышестоящим органам, так что в распоряжении агентов было всё, что только можно: уличные камеры, камеры всех общественных помещений и большинства отелей и ресторанов, а патрульные полицейские получили точные указания. Иванов искал совпадения с фото Омара в списке разыскиваемых преступников. Рудный же зарылся в стопы заметок и отчётов, пытаясь построить мысленно максимально точный образ Омара, чтобы понять и предугадать его действия. Голова у Рудного была холодная, личный интерес работать не мешал, зато подстёгивал. Ещё до вечера Рудный добавил с десяток зацепок аналитикам, так что работа заметно продвинулась к тому моменту, когда настало время поговорить ещё кое о чём важном. Иванов, то и дело заходивший и выходивший и постоянно кому-то звонивший, положил руку на плечо Рудного и мужчины молча вышли. Миновав коридор, они оказались в рабочем кабинете Михаила Юрьевича. — Я всё ждал, когда ты заговоришь о ней, — устало произнёс Иванов, опускаясь за стол. — Катерина была ключом к Омару, но теперь у нас этого ключа не будет. — Она больше к нему не пойдёт, — Павел сказал это резче, чем намеревался, но оборотов не сбавил. — Её чуть не убили после встречи с этим ловеласом недоделанным, больше мы ей рисковать не будем. — Не будем, — покладисто подтвердил Иванов, — она сделала всё, что смогла и немало нам помогла, но теперь она в опасности - Омар ей больше не поверит. — Значит, пускай сидит дома, — Павел вдруг понял, что весь день у него в груди сидела туго свёрнутая пружина, которая теперь несколько ослабла, как только он убедился, что Катерина в безопасности. — Для неё всё кончено. Иванов вскинул брови. — Не уверен, что мы думаем об одном и том же. К Омару она больше не пойдёт, это верно, но вполне может нам ещё помочь в этом деле, да и в других, — прежде, чем Павел подскочил, Иванов громко ударил ладонью по столу, чтобы его не перебивали. — И не спорь со мной, Павел. Лучше слушай, что я говорю. Я не нанимаю Катерину, только хочу предложить ей работу. Она много выстрадала, я понимаю, но она умная девушка и может быть полезной. — Господи, — Павел опустил голову на руки, — да ты просто издеваешься. Она потеряла родных из-за Отдела и сама чуть не погибла. Она не согласится. Я ей не позволю. — Она не твоя собственность, — почти мягко заметил Иванов. — Я вижу, что Катя стала тебе дорога, но она и мне дорога, я не хочу ей навредить, только дать выбор. — Она не согласится, — глухо сказал Павел. Он не даст ей согласиться. Не даст. — И всё же я её, кажется, лучше знаю, — ответил начальник, — здесь ты не прав. Павел резко выпрямился, глядя на Михаила Юрьевича со злостью. Иванов не может не понимать, что Отдел не место для такой девушки. Не место для Катерины. Но Иванов твёрдо верит в то, что Катерина нужна Отделу и на всё пойдёт, чтобы её сюда заманить. Отлично. Тогда Павел на всё пойдёт, чтобы Катерина не купилась на слова Михаила Юрьевича и оставалась в безопасности. Если выбор оставляют за девушкой, Рудный позаботится о том, чтобы выбор был правильным. — Иди домой, Паш, — Иванов кивнул сам себе, придя к какому-то выводу, — тебе нужно отдохнуть. Катерина пока с Костиком, но скоро её отвезут домой. Квартиру проверили, там безопасно. Рудному не нужен был отдых, ему нужна была уверенность в том, что Омара схватят, четвертуют, а презренный прах его развеют по ветру. И в том, что Омар - последняя проблема в жизни Катерины. — Что он там с ней делал? — спросил Павел, поднимаясь. — Чаем поил с ромашкой? — Ей нужна была помощь друга. Рудный пожал плечами, выражая мнение о помощи Костика. По скромному мнению Павла, он, может, и был неплохим специалистом в теоретических аспектах, но в остальном толку от его психологии было, как от козла молока. — Надеюсь, он не сделал хуже. Иванов нахмурился и указал на дверь.***
По дороге домой Павел заехал в магазин, купить продукты и печенье, которое покупала Катерина - оно ей, вероятно, нравилось. И всё равно домой он добрался раньше Катерины. Что же, значит, у него есть время подумать хорошенько обо всём. Павел сел на диване, откинув голову на спинку и глядя в одну точку на потолке. Итак, начать бы следовало с самого простого. Работать в Отделе Катерина не будет. Не должна. Но она вполне может решить, что у неё к этому призвание, и согласиться на предложение Михаила Юрьевича. Если её упрямство возьмёт верх, Павлу придётся уступить и смириться, хотя бы временно. В Отделе Катерине определённо не понравится - ничего общего со шпионскими фильмами: там бумаги, бумаги, бумаги, звонки и бумаги. Никаких погонь и перестрелок, никаких хитроумных планов и никаких даже обезвреживаний бомб. То, во что она оказалась вовлечена теперь - чистая случайность, и у Павла были все основания полагать, что Катерине всё это дело не понравилось. Так что, если случится странное и Катерина согласится работать в Отделе, она всё равно скоро оттуда сбежит. Это, впрочем, не значило, что Павел не собирался её отговаривать уже теперь. Другим вопросом на повестке дня были изменившиеся отношения Павла и Катерины. То есть, вопроса там вроде бы не было - у обоих были вполне внятные намерения вчера, но, прокручивая в голове сегодняшнее утро, Павел приходил к выводу, что Катерина что-то держит у себя в уме. Что это было, Павел не имел ни малейшего понятия. Девушка могла посчитать произошедшее ночью незначащим событием, могла решить, что Павел не герой её романа. Могла даже вообразить, будто это ничего не значит для Павла. По своему опыту мужчина знал, что лучше всего стараться не думать о причинах, которые могут быть у Катерины - всё равно никакой надежды угадать. Гораздо важнее и разумнее было решить, что думает сам Павел. Думал он ровно то же, что и ночью - Катерина нужна ему, важна ему и вообще нечего тут решать, Катерина просто… Его женщина. Безо всяких отговорок или неточностей, просто он нашёл девушку, о которой хочет заботиться, которую хотел видеть рядом с собой. Осталось донести это до Катерины.***
Когда Павел проснулся, дневной свет за окном окончательно пропал и ему на смену пришёл занудный свет жёлтого уличного фонаря. Он маячил ровно между окнами гостиной и спальни, поэтому половина света рвалась к дивану Рудного, попутно задевая старую советскую стенку с торжественным сервантом в ней. Павел потянулся и рассеяно потрогал плед, которым был укрыт. Он точно помнил, что плед не доставал, потому что не собирался засыпать, у него было важное дело. Оглянувшись и обнаружив закрытую дверь спальни Катерины, он вспомнил, какое у него было дело. Рудный поднялся и, недолго подумав, решил сперва зарулить в ванную, чтобы умыться. К его удивлению, там шумела вода, а значит Катерина была там, а не в комнате, как он думал. Если только в квартиру не прорвался Костик. Павел скривился и постучал. Вода продолжала литься ещё несколько секунд, а затем резко замолкла. Ещё через мгновение послышались медленные лёгкие шаги. Не Костик. — Привет, — поздоровался Павел с дверью. — Ты как? — Нормально, — после долгого вздоха услышал Рудный. — Дверь не откроешь? — Мне и так хорошо. Рудный удивлённо фыркнул. Катерина была раздражена, почему? Костик достал? Или ещё не отошла от приключений? — Мне надо с тобой поговорить. — И что, если тебе что-то нужно, я должна всё бросить и бежать? Опа. Павел отступил от двери. Понял он только то, что его сейчас скорее сожрут с потрохами, чем выслушают. Что тому виной, Павел не знал, зато знал, что прямо сейчас лучше не спрашивать. — Я буду на кухне, — Павел решил предпринять тактическое отступление. Потом добавил. — Не торопись, я подожду. В ответ послышались удаляющиеся шаги, и тут же зашумела вода. Чудесато. Павел действительно отправился на кухню и поставил чайник. Достал из пачки печенье. Бросил в заварочный чайник заварку и опустился на стул. Голова была ватная после дневного сна и всех недавних перипетий. Думать не хотелось. Гадать - тем более. Выйдет Катерина из ванной и сама расскажет, что у неё не так. Ждать пришлось долго. Наконец, Катерина медленно вышла из ванной, замотанная в полотенце и халат. Она взяла свою чашку и не стала садиться, прислонилась бедром к столешнице. Павел откинулся на спинку стула. Молчание затянулось. — Ты хотел поговорить, — сказала, наконец, Катерина. — Почему мне кажется, что тебе этого не хочется? Катерина промолчала. Чай она не пила, только крепко сжимала кружку двумя ладонями. Её хорошо было видно в плывущем оконном отражении. Напряжённая спина под складками большеватого халата была абсолютно прямой. — Как ты себя чувствуешь? Катерина повела плечами. — Могло быть и получше. Содержательно, ничего не скажешь. — Чего хотел Костик? Вопрос повис в воздухе, удивив самого Рудного. Не с того нужно было начинать, не с того, но нервы начали сдавать. Павла раздражало то, чего он не понимал, а сейчас он ничего не понимал в Катерине. — Напоил чаем и сказал не волноваться, — ответ прозвучал резко. — Что сказал Михаил Юрьевич? За всё время Катерина не изменила позы, не подняла глаз, не сделала ни глотка чая. И как он должен был это понимать? Деликатничать расхотелось, теперь хотелось грозно рыкнуть и припугнуть девчонку, хорошенько встряхнуть, чтобы прочистить мозги. Хотелось увидеть осмысленный взгляд и обнять. — Омара ищут, — Рудный поднялся и, подойдя к девушке, развернул к себе и забрал у неё из рук чашку, отставляя в сторону, кладя обе ладони ей на плечи. Глаз та не подняла. — Его найдут и примерно накажут, тебе нечего бояться. — Я и не боюсь, — упрямо заявила Лирова. — Замечательно, — спорить на эту тему не хотелось. — К другому вопросу, Иванов хочет предложить тебе работу. Тебе не понравится. И я против. Лирова вскинула голову. — А вот это уже мне решать! Может, я хочу... — Чёрта с два, ничего ты не хочешь. Перебирать бумажки и готовить кофе - это явно не вершина твоих амбиций. — Не твоё дело, с каких пор ты за меня решаешь?! — взвилась девушка. Она попыталась вырваться, но Павел сжал руки на её плечах. Знакомое чувство собственности мешалось с раздражением. — Со вчерашнего вечера. Слушай, я не понимаю, что у тебя с настроением? Весь день играешь в Снежную Королеву, молчишь, взглядом убить пытаешься! Давай ты не будешь упрямиться ради упрямства и спокойно послушаешь меня. Работа в Отделе, это не так интересно, как тебе кажется. Ты будешь перебирать бумажки, слушать сплетни и бегать по поручениям. Оно тебе не надо, правда. Катерина глубоко вздохнула и отвела глаза, глядя в какую-то точку над его плечом. Вид у неё был ни разу не убеждённый, как раз наоборот - она была воплощением несломленного духа, борьбы и вот этого всего. Какого хрена? Что-то всё пошло совсем куда-то не туда. — Отпусти меня, — тихо и спокойно сказала она. — Мне нужно подумать. Павел разжал руки и даже отступил на шаг. В голове перекатывались недоумение и раздражение. Ничего не понятно. Катерина кивнула каким-то своим мыслям и, протиснувшись мимо него, ушла из кухни. Он обернулся. На столе стояли кружки с безнадёжно остывшим чаем. Печенье так и лежало в открытой пачке. Или она мегера, или это он ничего не понимает в жизни. Несколько часов назад он точно знал, что второе утверждение в корне неверно, но теперь начинал сомневаться во всём. Ей надо подумать. Разумно, наверное. Но до чего она додумается? В последний раз, когда она думала, раскопала информацию и ввязалась в самоубийственную миссию. Да ещё рогом упёрлась, типа право имеет и знает, что делает. Подумать ей надо. Думать желательно постоянно, а не только по случаю. Ей надо подумать. А ему надо с ней поговорить и выяснить, что и о чём вообще она там думать собралась. Если бы Павел не был Павлом и следовал своим первым порывам, он уже давно расколотил бы обе кружки с остывшим чаем или устроил бы что-то подобное, потому что нервы сдавали. Сегодняшний день его попросту доконал. Вместо истерики Павел сжал голову руками и несколько раз с силой провёл руками по лицу. Как будто и не спал только что. Павел рывком поднялся и вышел из кухни, хлопком ладони выключая свет. Хрен с ней с посудой и с остальным, сейчас были вещи поважнее. Правда, не понятно было, что важнее - выяснить всё сейчас или плюнуть, пойти спать, и пускай себе думает? В комнате по-прежнему было темно, только фонарь светил прямо в окно, вырисовывая две закрытые двери - правую и левую, его и её. Павел медлил всего несколько секунд, прежде чем понял, он зол. По-настоящему. На Иванова, на Лирову, на Омара. На себя. Он раздражён и он устал. Он не заснёт, пока не разберётся хоть с чем-то одним. Он толкнул левую дверь - не заперто. Здесь были занавески, но пробивающегося света уличного фонаря хватило, чтобы увидеть вскинувшуюся на постели Катерину и её злобный прищур. — Как ты меня бесишь, — с чувством выдал Павел. — Очень сильно. — Совсем ополоумел? Ух ты, голос прямо ледяной, подбородок вверх, а сама наверняка трясётся и не знает, чего от него ждать. Правильно, он тоже не знал. — Наверное, — вздохнул Павел, закрывая дверь и проходя к кровати. — У меня были для этого все основания. Он опустился на кровать, а Лирова сжалась, словно бы незаметно отползая подальше. Не поможет. — Я просила меня оставить. А он просил поговорить с ним. Будем считать, что сегодня день игнорирования просьб. — Я пришёл мириться. И даже готов извиниться, особенно если ты скажешь, наконец, что я тебе сделал, — повисла тишина. — Пожалуйста. Ему показалось, что он слышал усталый прерывистый вздох. Или это было что-то за окном. Неважно, потому что он ждал не вздохов, не взглядов, не демонстративных разворотов и уходов, а простых человеческих слов. Лучше русских, потому что с иностранными языками у Катерины швах. — Так себе ты извиняешься, — сказала она, наконец, очень тихо, как будто за тишиной пыталась что-то скрыть. — Зато не выливаю на тебя кипяток. Павел протянул обе руки, подхватывая её лицо и разворачивая к свету, не обращая внимания на сопротивление и бурное барахтанье. Пару секунд он высматривал в её лице ответы, потом сдался и просто поцеловал несносную девчонку. Это было не по плану, это не снимало вопросов и не решало проблем, но это было единственным понятным, единственным нужным. Ему этого хотелось. Лирова сначала опешила, потом попыталась выдраться, но он уже перехватил её запястья одной рукой, вторую запуская в волосы, придерживая за затылок. Да, он ополоумел. И она тоже была в этом виновата. Павел отодвинулся, заглядывая Катерине в лицо: глаза блестят, взгляд бегает, дыхание сбилось - то ли закричит, то ли заплачет. — Хватит меня отталкивать, — Павел хотел сказать это твёрдо и убедительно, но вышло устало. — Не после вчерашнего. Не смей мне говорить, что это ничего не значило, что это было твоей ошибкой, и ты не хотела, потому что мы оба знаем, что это не правда. Он ослабил хватку на её руках, и Лирова тут же отпрянула, мгновение сверлила его взглядом, а потом отвернулась. Ну, хоть не убежала. Павел с шумом выдохнул и на пару секунд прикрыл глаза, успокаиваясь. Молодец, мастер переговоров. Но уйти просто так, не дождавшись и слова, он не мог. — Я думала, это твоя ошибка, — выдохнула Катерина на грани слышимости. — Что ты думала? — переспросил Рудный. — Ты бредишь? — Чего ты хочешь? — зачем-то спросила Катерина. Рука, которой она пригладила волосы на макушке, отчётливо дрожала. Прямо сейчас Павлу хотелось хорошенько её встряхнуть. Или залезть ей в голову и выяснить, наконец, что за идеи генерирует её мозг. Или обнять и не выпускать. Или… — Хочу правды. Что не так, Катерина? Почему я отчётливо чувствую, что причина твоего настроения я, а не вчерашние приключения с Омаром? Почему ты говоришь о том, что это моя ошибка? — Ты решил, что если будешь меня пытать, то получишь ответы? — фыркнула Катерина. — Отличный план! Наверное, надо было вылить на неё кипяток. По крайней мере, это помогало бы бороться с желанием её убить. Ну и с оглушительным осознанием смысла её слов. Сейчас же чувство было такое, как будто он с размаху врезался в стену, и удар выбил весь воздух из лёгких. Чёрт. — Пытать? — рыкнул он, оставляя попытки успокоиться. — Лирова, ты… Всё-таки дурочка. И бесишь меня. И всё равно я попёрся что-то у тебя выяснять, потому что беспокоюсь о тебе. А это, оказывается, разновидность пыток такая! Надо было встать и уйти. Или придушить эту дурочку. Или приняться её в чём-то убеждать. Или ещё что-то такое. Но в голове было пусто, только в груди тяжестью наливался гнев, и набухало чувство собственности, требуя скрутить девицу и жать, пока она не смирится со своей участью. — Мог бы и не беспокоиться, никакой ответственности ты за меня не несёшь, — взорвалась Лирова, поворачиваясь. — Тоже мне, рыцарь в сверкающих доспехах! Ещё решать что-то за меня вздумал! Если ты со мной переспал, это не даёт тебе никаких прав, сбросил напряжение и всё, и отстань от меня! Повисла такая тяжёлая вязкая тишина, что Павел почувствовал, как она холодным потом оседала на пояснице. Дура. Если бы на её месте была любая другая, не стал бы слушать. Впрочем, он к любой другой и не пошёл бы с разговорами. Хотелось наорать или молча уйти, но вместо этого мозг, наконец, заработал, связывая обрывки бессмысленных высказываний в единое целое и достраивая необходимую информацию. Картина выходила откровенно непривлекательная. — Ты думаешь, — начал он медленно, с трудом подбирая цензурные слова, — что я с тобой переспал для развлечения? — судя по поджатым губам, именно так она и думала. Лучше бы не думала, право слово. — То есть, вместо того, чтобы со мной поговорить, ты что-то себе придумала и на меня за это обиделась? Мне казалось, ты могла бы меня узнать достаточно, чтобы понять, что я не делаю того, в чём не уверен. Взгляд Катерины изменился, стал растерянным, мелькнули паника и неуверенность. Губы расслабились и приоткрылись, чтобы что-то сказать, но Катерина так ничего и не произнесла - очевидно, не знала, наконец-то, что сказать. И слава Богу. Павел готов был орать, потому что так гадко он себя не чувствовал уже очень и очень давно. И он не знал, почему до сих пор не ушёл, хлопнув дверью, и не продемонстрировал наглядно, что было бы, если бы он правда был таким, как она себе нафантазировала. Вместо этого он протянул руку к её лицу, убирая в сторону прядь волос и очерчивая овал лица. Лирова теперь не сопротивлялась, явно что-то опять продумывая. К чёрту. Павел убрал руку, пальцы соскользнули с круглого подбородка. Он скажет всё максимально понятно, а потом уйдёт. И пускай Катерина делает, что хочет, раз такая самостоятельная, потому что она его уже достала. — Рассказываю, — собственный голос показался треском ломающегося льда, — я уложил тебя в постель потому, что хотел, потому, что ты мне нравишься. Я тебя целовал потому, что ты мне нужна. Я на тебя очень хочу наорать, потому что ты думаешь обо мне хрен пойми что, а я ещё и оправдываюсь. Я не хочу, чтобы ты работала в Отделе, потому, что тебе там не понравится, потому, что я хочу, чтобы ты могла делать то, что тебе нравится. Я пришёл к тебе, вместо того чтобы пойти спокойно спать, потому, что чувствовал себя виноватым из-за того, что расстроил тебя, сам не зная чем. Теперь ты мне скажи, Катерина, какого хрена? Легче не стало. Злость сдулась, зато гадкий горький привкус во рту усилился. Вот и поговорили. Павел помедлил, хотя сам не знал, чего ждёт. Точно не фонтана слёз и извинений - от Катерины он этого не увидит. Он приподнялся и коротко коснулся губами её лба, тут же отодвигаясь и поднимаясь. Накатила усталость, смешанная с каким-то разочарованием. Вот и решил загадку. — Теперь я тебя оставляю, можешь думать.