PUSH
Квон невероятно сильно влюблен в голос Сын Ри. Он слушает отрывки снова и снова, осторожно соединяя их с собственными частями, и может только поражаться его сладостью. Голос макне так чист. У него есть свой способ охотиться на мысли Джи Ёна, когда тот один; когда он думает о словах песни, когда создает мелодию. В итоге, звук его голоса проникает внутрь, до самих костей и остаётся там, успокаивая его настолько, что он пишет вокруг него. Люди думают, что ему не нравится голос Сын Ри. Правда в том, что он нравится ему настолько сильно, что это почти невыносимо, и он не хочет слушать его снова и снова, и снова; слушать, пока он не сможет даже закрыть глаза в страхе, что услышит этот звук снова. Голос макне – идеален в своем роде, сладкий, будто замороженный фруктовый лед ранним летом, освежающий и восхитительный во всех местах, где голос его самого кажется слишком грубым. В голосе Джи Ёна когда-то была мягкость, совсем немного, тоже, но он, в итоге, избавился от неё с помощью алкоголя и сигарет. Он заставил Сын Ри записывать припев семнадцать раз, и каждый раз это было по-разному замечательно. Он проигрывает его, добавляя свой собственный голос, и почти забывает то, как младший ушёл из студии, не прощаясь. — Я знала, что он – лучший выбор, чем я, — говорит Черин, опускаясь рядом, и Джи хмурится на «Я же тебе говорила» в её тоне. — Это то, что ты представлял, оппа? — её глаза выглядят немного глянцево. — Это действительно трогательная песня. — Больше, чем я представлял, — неохотно отвечает Джи Ён и проводит языком по зубам. — Больше, чем представлял.PULL
— Так о чём она, кстати? — подаёт голос Сын Ри, и лидер накручивает локон на палец. — Ты когда-то был влюблён, макне? — спрашивает Джи Ён, и младший мотает головой в знак протеста, глаза выглядят озадаченными, когда он кладёт голову на плечо хёна. Старший напевает мелодию про себя, а Сын Ри играет аккорды на Джи Ёновом бедре, будто то было пианино. — Никогда, — повторяет макне, и Джи рад этому ответу чуть больше, чем должен. Его футболка слишком велика, и глаза Джи задерживаются на открытом плече, выглядящее провоцирующе, пока Ри выдыхает ему в шею. Это даже хуже чем, если бы на младшем не было одежды вовсе, потому что это заставляет Джи Ёна хотеть медленно стащить её с него. — Однажды я обязательно влюблюсь. Его голос звучит тоскливо. — Порой, — начинает лидер, усилием заставляя глаза вернуться к записной книжке. — Любовь заставляет тебя делать ужасные вещи. Превращает в ужасного человека. — Я думал, что любовь делает тебя лучше, — непонимающе отвечает макне. — Делает жизнь намного ярче или что-то вроде того. — Любовь заставляет тебя заглядывать в самые страшные части себя, — предостерегает Джи Ён. — Любовь к кому-то заставляет тебя причинять им больше боли, чем ты мог когда-либо представить. Больше, чем ты мог когда-либо поверить. Ты не можешь предотвратить это. — Это звучит пугающе, когда ты говоришь об этом в таком контексте. — Это и есть пугающе. И изнуряюще. — старший вздыхает и кладёт голову на голову Сын Ри. Его волосы щекочут щёку и губы. — Для меня человек, которого я люблю, становится как воздух. И когда его нет рядом, я не могу дышать. Так что я цепляюсь за него, пытаюсь держать как можно ближе, потому что без него я просто задохнусь. — И это то, о чём поётся в песне? — Ты можешь попытаться забыть, попытаться вырвать из сердца, но это никуда не исчезает, — продолжает он. Пальцы Сын Ри замирают, и он прижимается носом к его шее. — I’m so sorry, but I love you*, — говорит он на английском. Сын Ри вздыхает, и лидер хочет продолжить, но не может. da geojitmal**PUSH
Джи Ён и Тедди отправили Ян Хён Соку законченный альбом четвёртого августа, в шесть утра, и парень заставил себя вытерпеть ещё три часа финальной проверки дизайна, два прогона хореографии и примерку костюма перед тем, как вернуться в свой пустой дом и упасть лицом вниз на кровать, даже не переодевшись. Он думал, что уснёт сразу же, но этого не происходит. Гахо, которого он забрал из дома Да Ми по пути домой, пробрался в его комнату и залез на кровать рядом, вылизывая лицо хозяина, и Джи Ён позволяет стрессу прошедшей недели покинуть тело. Сейчас, когда работа закончена, у него нет никакого спасения от бесконечных мыслей. Сын Ри с чудовищной скоростью выходит на первый план в голове, и парень пытается спрятать подальше каждую деталь, от квадратной формы его ногтей до неравномерно подросших волос на затылке. Джи Ён пытается остановить себя от одержимости, но всё это продолжается и затягивается, и макне – единственное в его голове, и он не в силах с этим бороться. Он хочет контролировать это, потому что ему больше всего нравится контроль, но он не может. Джи Ён зажмуривается. Гахо скулит в попытке привлечь внимание, и он рассеяно гладит его, морщинистая кожа животного отвлекает его достаточно, чтобы задремать. Ему снится Сын Ри, наверное, потому, что тот всегда был кем-то, кого он никогда не мог прогнать.PUSH
Джи Ён пытался не думать о макне, о тех временах, когда они всё ещё были вместе каждую секунду, и о том, как бы ему понравилось рвать Сын Ри на части своими руками и губами, смотря, как тот стонет под ним, позволяя брать и брать, так же, как и всегда. Он пытался не думать об этом, потому что единственная вещь сильнее его эгоизма – его музыка, и Сын Ри был частью этой самой музыки, на которую Джи так полагался. Мягкий, ангельский тембр, который он всё ещё пытается побороть, всё ещё звучал у него в голове. Всё ещё пытаясь понять его. Точно так же, как он пытался понять, как сосуществовать с Сын Ри без желания разорвать его на части и смотреть на реки его крови, потому что макне был тогда бы так красив. Джи Ён сочинил песню об этом, и позволил младшему сидеть на его коленях и рассказывать истории, со снисходительной улыбкой на лице, делая вид, что не думает о том, чтобы связать его руки вместе и… У Джи Ёна были свои методы выживания, и они прекрасно работали ровно до тех пор, пока никто о них не знал. Ему нравилась своя репутация плейбоя, потому что она была намного лучше других, которые он мог бы заработать тогда. Но он был опрометчив. Однажды, он был слишком опрометчив. Парень был высоким, с мягкими чертами лица и ещё более мягкими губами, и Джи Ёну нравилось то, как ему приходилось приподниматься для поцелуя, и то, как руки незнакомца проскользнули в задние карманы его джинс. Он встретил этого парня в клубе, и Джи Ён знал, по некоторым признакам, что хотел забрать его домой или в мотель, на самом деле, никакой разницы не было, потому что у него, можно сказать, не было дома, со всеми беспрерывными путешествиями и долгими ночами в студии. Он хотел забрать этого высокого, великолепного незнакомца домой и трахнуть его, и забыть, хоть на мгновение, о том, чего не может иметь. Джи Ён чувствовал, что в безопасности, и, возможно, это был лишь затуманивший голову алкоголь, потому что клуб кишел людьми из «YG Family» и людьми, которых он уважал. И всё же, он чувствовал себя относительно невидимым, с языком незнакомца, скользящим по кромке зубов. Это была даже не главная уборная - это была другая, более близкая к месту всеобщего веселья, и парень, черт возьми, если бы он только мог вспомнить его имя, был одним из друзей Севена, или, может, даже Джеджуна, или обоих. Может, Джи Ён был немного пьян, немного слишком уверен; никого из группы не было на вечеринке, а у других, старшего поколения «YG», было слишком много собственных секретов, которые следовало оберегать. И он действительно не думал, что кому-то пришло бы в голову - зайти сюда. Комната была менее удобна и, скорее всего, использовалась только для того, для чего парень собирался использовать её сейчас. Джи Ён услышал звук открывающейся двери как раз тогда, когда, наконец, смог расстегнуть чужие штаны. Мужчина двинулся, чтобы прикрыть его собой, пряча его лицо от глаз вошедшего, кем бы тот ни был. — Ох, простите, — зазвучал знакомый голос, и сердце Джи перевернулось в груди. — Я не думал, что кто-то будет использовать эту убор… Фраза оборвалась, и Джи Ён закрыл глаза. С кем-то другим это бы сработало, парня перед ним было бы достаточно, чтобы его не было видно. Но не в случае с Сын Ри, потому что он знает гардероб хёна так же, как собственный. — Хён? — спросил Сын Ри, срывающимся голосом, звуча сухо и неверяще. — Хён, что…? Джи Ён вздохнул, удары сердца, будто молотка, поднялись к горлу, сдавливая, и он вышел из тени мужчины, представая перед макне в тусклом свете уборной. — Сынни, — сказал он, и младший тряхнул головой, с глазами больше, чем Джи Ён когда-либо видел. Его лицо было бледным, а нижняя губа закушена. — Наружу, макне. Он бросил извиняющийся взгляд в сторону незнакомца, который кивнул сочувствующе, когда Джи Ён выскользнул из комнаты. Джи Ён шёл рядом с Сын Ри, через продолжавшуюся вечеринку. Музыка здесь была громкой, но Джи помнит, что едва ли мог услышать её сквозь оглушающий звук крови, приливающей к ушам. Он чувствовал себя больным, его будто тошнило, потому что это было тем, чего он никогда не хотел раскрывать группе. Особенно макне. Он пробирался через танцующую толпу и инстинктивно знал, что Сын Ри следует за ним. Миновав танцпол, он добрался до балкона на третьем этаже. Свежий воздух ударил по лёгким и немного успокоил его, но, когда младший подошёл ближе к нему, становясь рядом с перилами за три или четыре шага, сердце Джи Ёна сдавило, потому что, раньше, он подходил так близко, что старший способен был толкнуть его собственным локтем. Он чувствовал океан между ними. — Твоя помада стёрлась, — сказал макне, и его голос звучал задушено и странно, когда рука Джи поднялась к лицу, чтобы проверить. — Ты, правда, целовал его, — продолжил Сын Ри, обняв себя руками. Джи Ён так хотел обнять его, но знал, что это не… Что это ничего не уладит. — Да, — ответил он вместо этого. — Целовал. — Тебе нравятся парни? — спросил Сын Ри, изучая глазами пол. — Остальные… Знают ли остальные? Ты врал только мне? Он выплюнул последние слова, немного дрожа, и Джи Ён тяжело сглотнул. — Да, — ответил он. — Мне нравятся парни. И нет, остальные ничего не знают. — он запустил руку в начинающие отрастать волосы. Чёлка была достаточно отросшей, чтобы щекотать брови и кожу между ними. Достаточно отросшей, чтобы раздражать. Джи снова вздохнул. Воздух ранней весны был холодным. — Я не врал тебе… — Я был на другой вечеринке, — прерывает его Сын Ри. — Я слышал, что ты можешь быть здесь. Думал удивить тебя. Не знал, что ты будешь занят, — говорит он и немного посмеивается, но это звучит странно, так странно. Всё очень странно, проскакивает мысль в голове лидера. — Макне, я… — Джи Ён замолкает, изучая лицо младшего в свете клубных огней. Его рот превратился в линию, а глаза казались опустевшими. — Это не что-то, во что нужно посвящать группу. Мне нравятся и девушки, просто иногда… — Я не понимаю, почему ты не сказал нам, — перебивает макне. — Почему ты не сказал мне. Мы живем в одной комнате! Джи Ён ощетинился. — Какое к этому имеет отношение то, что мне нравятся парни? — сказал он. — Не то, чтобы я собирался приставать к тебе, пока ты спишь. Это не имеет никакого значения для нас! Ложь застыла на языке. Джи Ён помнит, какой уверенностью он пытался прописать каждое слово. Как сильно хотел, чтобы Сын Ри поверил ему. Он всегда был превосходным лжецом. — Ты не понял, — сказал младший, внезапно выглядя… злым, или, может, напуганным. Было слишком темно для Джи Ёна, чтобы увидеть, с одним только мягким голубым светом стробоскопов, что просачивались на балкон. Света было достаточно лишь для того, чтобы увидеть сгорбленный силуэт Сын Ри и то, как он подрагивал от холода. Старший протянул руку, чтобы дотянуться до его руки, как всегда, или дёрнуть за жакет, сделать что-то, чтобы удержать парня от ухода, но тот отшатнулся. — Конечно же, это имеет значение, — ощетинился Сын Ри, и Джи услышал надорванность во всегда честном голосе. — Я никогда не думал, что ты можешь… — Не могу, — ответил Джи Ён горячо, и ресницы макне затрепетали, когда он моргнул. — Группа - это музыка. Музыка важнее всего. — Всего? — спросил Сын Ри. Ладони Джи Ёна запотели, и он вспоминает то, какими были губы макне в темноте, спелые, будто летний фрукт. Он так сильно хотел прикоснуться к ним, но он знал, что младший ему этого не простит. — Да, — ответил, наконец, старший и запустил руки в карманы в поисках сигареты. Сын Ри остался, протягивая зажигалку, что всегда носил с собой, пусть и не курил и ненавидел запах сигарет, и помог ему прикурить. Макне выглядел так невинно за сигаретным дымом, бледный и задумчивый, и все, чего хотел Джи – подойти как можно ближе и подчинить его. Они никогда не говорили об этом больше, но он помнит, с кристальной четкостью, как Сын Ри залился краской поутру, когда они проснулись в их гостиной на одном диване, заснув там прошлой ночью, когда напивались и слишком сильно концентрировались на том, чтобы не проронить ни слова друг перед другом. Макне отвел глаза, опуская голову вниз, когда Джи Ён попытался поймать его взгляд и доказать им обоим, что ничего не изменилось. — Что? — спросил он, и его голос был грубым ото сна, но не отодвинулся. Ри, чья голова до сих пор лежала на его животе, выдохнул, и парень мог почувствовать жар его дыхания через тонкую ткань рубашки. — Я хочу быть самым важным для тебя, — сказал Сын Ри, и его голос так тих, что Джи Ён напрягается, чтобы услышать. Слова ударили его, будто оглушающая волна холодного океана, оставляя полностью проснувшимся. Он позволил руке потянуться вниз и найти волосы макне, привычно почёсывая её, пока мысли описывали круги в голове. Кот, гонящийся за собственным хвостом. — Музыка - самое важное для меня, — повторил Джи Ён, и Сын Ри зарылся носом в его живот. Было щекотно. Позже, его рубашка пахла шампунем младшего. — Я всегда знал это, — ответил макне. — Но иногда я хочу этого. Джи Ён закусил нижнюю губу до крови, и та оставляла металический вкус на языке. Он всегда был превосходным лжецом.PUSH
Пока макне был в армии, Джи Ён написал ему письмо на семнадцать страниц. Это больше похоже на поэму, нежели письмо, и это просто полёт его мыслей, когда он вспоминал, кристально чётко, приоткрытые губы Сын Ри и вкус его кожи. Эти семнадцать страниц каждой мысли, желания, эгоистичной жажды, что подступала к горлу и сглатывалась обратно, потому что он должен был, и семнадцать страниц вещей, которые он не мог удержать внутри, вещей, что пролились сквозь пальцы на всё, к чему он прикасался, но больше всего – на Сын Ри, которого Джи Ён никогда не мог отпустить. Это семнадцать страниц почти лирики, самых важных слов и вещей, которые он никогда не будет в силах произнести вслух, потому что он может петь о своей измученной пытками душе, пока не пересохнет в горле, но он никогда не говорил своей матери в лицо, что любит. Это семнадцать страниц, которые Джи Ён складывает, запихивает в конверт и никогда не посылает, пряча глубоко в ящик стола, туда, где его жена никогда не увидит, и притворяется, что просто написать всё это было достаточно.PUSH
— Джи Ён, — говорит Ён Бэ, и лидер сонно открывает глаза, понимая, что держит телефон напротив уха. Ответственный даже во сне. — Открой дверь, я снаружи. — Иду, — бубнит он в телефон. Чувство, будто тело весит тысячу тонн, и он так погряз в постели, что уверен, никогда не будет в силах встать. — Сегодня, Джи Ён. Я не отключаюсь, потому что знаю, что если сделаю это, то ты снова уснёшь, а я итак жду уже минут десять. — Большинство людей звонят до того, как приходят, — отвечает он хмуро. — Я заслужил право поспать сном мертвеца. — Если бы я позвонил до того, как прийти, ты бы никогда не выкатился из постели. — Пошёл ты, — проворчал Джи Ён и, наконец, скатился с кровати. Он упал на пол с громким стуком и понадеялся, что ничего не сломано. Он снова открывает глаза и получает в лицо от Гахо, который выглядит, будто ему очень-очень нужно выйти на улицу. — Хорошо, понял. Встаю, встаю. Парень уверен, что пахнет ужасно, и он до сих пор одет в ту же одежду, в которой уснул, но до главной двери он добирается быстро. Он открывает её и видит Ён Бэ сидящим на крыльце и печатающим что-то с одним вставленным наушником. Гахо пробегает между ног хозяина и бежит во двор, чтобы пописать, а друг смеётся почти пораженно. — Смотри, я даже спас тебя от уборки. — Я устал, — скулит он, и Ён Бэ смеётся чуть громче. — Пошли внутрь. — парень поднимает пакет с едой на вынос. — Я принёс нам ужин новичков. Ён Бэ проходит через него в дом, и Гахо следует за ним. Джи Ён запирает дверь. — Сначала я посчитал таким странным то, что ты купил этот дом, — говорит друг. — И это почти час езды вне Сеула. — Здесь так тихо, — в сотый раз повторяет Джи. — Единственная тишина в моей жизни. — Я сказал «сначала», — отвечает Ён Бэ и ставит еду на пустой пол гостиной, и смотрит по сторонам в поиске подушек. Квон наблюдает за ним, всё ещё пытаясь избавиться от сонного ступора. — Где дама этого дома? — Япония, — отвечает Джи Ён — Она… Ён Бэ оглядывается, когда Джи Ён замолкает, и стаскивает солнцезащитные очки вниз, чтобы поймать его взгляд: — Что? — Она, скорее всего, не вернётся. Ён Бэ опускается на диван. — Что за чёрт, Джи Ён? — Ну, я имею в виду, я уверен, что она вернётся забрать свои вещи и попричитать насчёт не выброшенной еды месячной давности в холодильнике, и чтобы разобраться с разводом, но в том самом метафорическом смысле, она не вернётся. — Ох, — сожалеюще выдыхает друг. — Я… не знаю, что сказать. — он сглатывает и снимает жакет. — Ты и не должен ничего говорить, — предупреждает Джи Ён, и проходит мимо дивана, туда, где у него расположен тренажёр, чтобы он мог заниматься спортом и, одновременно, смотреть телевизор, и достает диванные подушки. — Я перетащил подушки. — Не поэтому ли у тебя в альбоме одни песни о расставании? — Ён Бэ встаёт и передвигается к центру пола, открывая пакет с едой. Там оказалась куча еды, но, самое главное, там оказался джаджанмён, лапша с соусом из чёрных бобов, которую лидер так обожал. Как иронично, подумал он, что Ён Бэ принёс ему лапшу «расставания» на ужин. — Нет, — отвечает лидер, бросая две подушки на пол и садясь на красную, потому что та ближе. — Хорошо, — говорит Ён Бэ и вручает ему пару деревянных палочек. — Тебе нужно поговорить об этом? — Не особо, — отвечает Джи Ён. — Не то чтобы моё сердце было разбито или что-то вроде того. — Разве нет? Обычно, когда ты обрываешь контакты с теми, кого любишь, это больно. — Бэ моргает. — По крайней мере, мне было бы больно, расстанься я со своей девушкой. — Мы не были влюблены. — Джи Ён откусывает огромный кусок лапшы в черном соусе, и ему плевать, не попадёт ли что-то на футболку. Здесь некого стыдиться, один друг, которого он знаёт добрую часть своей жизни и который видел его в состояниях намного хуже, чем это. — Это, может, глупый вопрос, — начинает тот, почёсывая шею. Он до сих пор даже не разъединил свои палочки, и пялиться на Джи Ёна так, будто у того вдруг выросла вторая голова. — Но зачем вы поженились, если не были влюблены? — У нас обоих были свои демоны, которых мы надеялись прогнать с помощью друг друга. — Джи Ён сказал это с набитым ртом, и Ён Бэ выглядел так, будто разрывается между тем, отчитать ли его за плохие манеры или задать больше вопросов. — Её демоны, думаю, в итоге обратились во что-то другое, что ей захотелось сохранить. Они ели в тишине. Ён Бэ начинал говорить несколько раз, но выглядел почти сбитым с толку спокойствием друга. Наконец, когда тот отрывает рулон фольги с кимбапом внутри, он решается заговорить снова: — Как прошла запись? — О чём конкретно ты спрашиваешь? — Тедди сказал, что ты записывался с Сын Ри. — Ах, — вырывается у Джи, и теперь от его спокойствия не осталось и следа. Может, он наконец-то стал просыпаться и осознавать, насколько тяжелыми были темы их разговора; насколько тяжелыми они остаются. — Так приход сюда с едой был хитрым тактическим ходом, чтобы заставить меня вывалить на тебя все свои секреты? — Да, — говорит Ён Бэ. — Он сработал? Это был совет от Бом-нуны. PSY-хён сказал, что я должен напоить тебя, но ты же становишься только ещё более непробиваемым, когда пьян, да и я не лажу с выпивкой, так что ты бы сразу понял, в чём подвох. — Так, значит, ты планировал засаду. Ён Бэ хихикает, и Джи действительно никогда не может злиться на друга, когда он хихикает вот так. — В течении последних пятнадцати часов или где-то так. Ты спал довольно долго. — Сын Ри изменился. — парень облизывает губы и чувствует черный бобовый соус на них, сладкий и вкусный. — Изменился, — подтверждает Ён Бэ, и только потом колеблется. — Он изменился ещё до ухода в армию. Джи Ён смотрит вниз, на кимбап, потом берёт один и запихивает в рот. Он не смотрит на друга. Он жуёт и жуёт, и затем проглатывает, в попытке потянуть время. Теперь он поднимает взгляд на друга, и тот смотрит на него с готовностью. — В моём альбоме, — начинает Джи Ён осторожно, — много песен о расставании. Брови Ён Бэ взлетают медленно, и он наклоняет голову в сторону, чтобы изучить его лицо, и это напоминает Джи Ёну о Боссе. Он смотрит, как тот соединяет обрывки у себя в голове и как его глаза расширяются. — Джи Ён… — Я всегда был эгоистичным, — перебивает он, — и жадным. По истечению всех этих лет, единственное, что изменилось – количество сил, которое уходит на подавление всего этого. Ён Бэ открывает очередной ролл кимбапа. — Ешь, — говорит он хрипло. — Просто… ешь. — Когда я увидел его снова, — продолжает Джи Ён, потому что теперь, когда уже начал, он не в силах остановить себя, — всё, о чём я мог думать, это как сильно я хотел запереть его подальше, чтобы никто другой не мог смотреть на него больше. Разве это не сумасшествие? — Немного, — отвечает Ён Бэ. — Но ты всегда был сумасшедшим. Ён Бэ вздыхает. Джи Ён пытается дышать. — Сын Ри звучал отлично в песне. Черин звучала грубо. — Это красивая песня, — добавляет Ён Бэ, и лидер мрачно улыбается, когда тот двигает пальцами ног в носках. У Джи Ёна есть такая же пара — они от «BOY LONDON», и он с другом часто ссорились насчёт этого одно время, но он, на самом деле, мог бы обращать меньше внимания на них в эти дни. В его паре теперь могут даже оказаться дыры. — Это безнадёжная песня, — проговаривает Джи Ён, и Ён Бэ качает головой. — Я так не думаю, — заверяет Бэ, на что друг просто продолжает есть.Связать тебя
Они все купили себе похожие кольца, похожие ожерелья, похожую обувь. Это не значит ничего, кроме, разве что, того, что они двадцати-с-чем-то летние парни с кучей денег, которые можно прожечь. И им нравиться тратить их на покупку недешевых подарков друг другу просто, потому что могут и имеют достаточно похожие вкусы, чтобы приобретать одни и те же вещи. Джи Ён покупает своей матери дом, сестре – машину, и Ён Бэ – ожерелье, весящее больше, чем он сам, и именно так это и делается. Но, браслет, который он носит дольше всего, он купил отдельно для себя, Джи Ён знал, как только надел его, что браслет будет идеально смотреться на запястье Сын Ри, с его немного странной формой косточки, благодаря которой браслет идеально вписывается в круг из большого и указательного пальцев Джи Ёна. Ему нравилось выражение лица макне, когда тот увидел браслет; то, как его глаза заблестели от восторга до того, как он усилием вернул выражение лица к более умеренному энтузиазму. — Но ты ведь уже купил его для себя, — сказал Сын Ри и посмотрел неуверенно на дубликат, висящий на руке Джи Ёна. — Это, опять же, правила «BIGBANG». — Мы оба можем носить их, — ответил он так, будто сам не бросал гневные шипения насчет этого ежедневно, и, когда макне надевает свой браслет, Джи Ёнов начал чувствоваться всё тяжелее и тяжелее. — Как только увидел его, сразу понял, что тебе пойдёт. — Так почему тогда сам носил его? — спрашивает Сын Ри, улыбаясь, будто кот, теперь, когда почувствовал твёрдую землю под ногами. — Потому что он мой, — твёрдо говорит Джи. — Прямо как ты. — Это такой способ обозначить своё? — спрашивает младший, и Джи Ён улыбается,пытаясь не представлять макне голым на своей кровати, не одетым ни во что, кроме этого браслета, пока он пишет своё имя по его коже снова и снова до тех пор, пока Сын Ри не приобретает цвет чернил. Ему интересно, носит ли макне свой до сих пор, но подозревает, что нет.PUSH
Альбом выходит восемнадцатого августа в полночь, на его двадцать восьмой день рождения. Он не в состоянии взглянуть на чарты сразу после выхода, потому что находиться в танцевальной студии, репетируя хореографию для камбека на «Inkigayo» через два дня, но он получает семнадцать сообщений с поздравлениями с захватом топовой десятки с восьмью песнями, что, по мнению Джи Ёна, довольно впечатляюще, учитывая то, что он соревнуется со вторым соло-альбомом Джо Квона, который сумасшедше распродаётся. Он доволен, благодарен и спокоен. «Hungry« – хорошая песня. Джи Ён думает, что она отлично отражает концепцию всего альбома, и это тот самый тип, меланхоличный танцевальный трек, которым он всегда был известен. Это не песня о любви. Он, наконец, возвращается домой уже к утру, заглядывает в свой лэптоп, проверяя чарты, и его сердце останавливается в груди. «Shut the Door» оказывается на втором месте в чарте «Melon», сразу после идёт «Hungry», и это, почти наравне с его ведущим синглом. Джи смотрит на чарт и ловит себя на мысли, что не уверен, которая из них станет первой быстрее. Ян Хён Сок звонит ему утром. — Приходи, — говорит он. — Мы меняем план. Джи Ён едет на работу и слышит собственные песни по радио трижды. Как только он входит в агентство, то сразу же находит лифт и поднимается на самый верхний этаж, где его ждёт Президент Ян. — Мы будем вести промоушн «Hungry» и «Shut the Door» одновременно, — говорит он, и Джи Ён, пусть и ожидал это, чувствует себя странно удивлённым. — Они будут хороши в паре; песня о любви и танцевальный трек. Вы с Сын Ри снимите музыкальное видео для «Shut the Door» на следующей неделе, и исполните обе песни на «Inkigayo» в эти выходные. — Но… — Ты очень быстро учишь хореографию, — сказал Ян Хён Сок, и он знает, что может, и Сын Ри может, и это выглядит так, будто весь мир в заговоре против него. Что-то из его чувств, видимо, всё же проступило на лице, потому что президент смягчается, совсем немного. Не сильно, потому что он не из таких, но Джи Ён знает его уже очень долго. — Это очень хорошая песня, — говорит он, и его похвалы парню достаточно, чтобы пройти через следующие два дня живым. Сын Ри стоит в середине танцевальной студии, когда лидер добирается туда, говоря с Джэ Уком, который рассуждает насчёт хореографии с озабоченным выражением лица. — Ох, Джи Ён-а, ты здесь, отлично. — танцор выходит через дверь напротив. — Я сейчас вернусь. Джи Ён подходит, чтобы остановиться рядом с макне и не смотрит на него. Тот пахнет, будто открыл глаза и сразу пришёл сюда, с нотками природного мускуса и стирального порошка, что использует только на простынях, пропитавшего кожу и одежду. — Мне жаль, тебя вытащили из постели, — замечает Джи Ён хрипло, и младший смотрит на него с удивлением. — Как ты… — Я знаю, как ты выглядишь, когда только проснулся, — последовал ответ старшего, и из горла Сын Ри вырывается тихий звук. — Точно, — говорит он. — Полагаю, двух лет было недостаточно, чтобы забыть это, — понимает макне, и Джи Ён немного сутулиться, думая о сигаретах. — Я никогда не забывал ничего о тебе, — признаётся Джи Ён. — Даже если пытался. И, что бы Сын Ри не хотел сказать в ответ потерялось, это затерялось в возвращении Джэ Ука. Он привёл с собой двух танцовщиц, Гахи и ДжиХё, и они обе выглядели точно такими же уставшими, каким чувствовал себя Джи Ён. Он дарит им медленную улыбку, которую не чувствует, но выступление – его специальность. Это больше не душная студия звукозаписи. — Мы попробуем придумать что-то с двумя танцорами пока, но, думаю, нам понадобятся ещё четыре, — говорит Джэ Ук. — Но это медленная песня, так что мы, скорее всего, сделаем что-то похожее на хореографию «Love Song«. — Нет, — перебивает Джи Ён. — Нужно что-то… неожиданное. — Что насчёт зеркала? — голос макне звучит неожиданно, по некоторым причинами, и старший смотрит на него. Под его глазами кричащие мешки, а в уголке рта – прыщик. — Зеркала? — Джи Ён обдумывает идею. — Ты имеешь в виду, делать одно и то же? — Песня о том, как два человека отпускают друг друга, разве нет? О понимании того, что не подходишь человеку, но всё равно хочешь держать его рядом. О людях, которые разделены закрытой дверью. Так давай представим стекло между нами, нас обоих, тянущихся, но всё ещё не в силах преодолеть дистанцию? — Звучит эпично, — говорит Джэ Ук, и лидер скрещивает руки на груди. — Это разве не звучит немного, не знаю, по-гейски? — Джи смотрит в пол, пока говорит это, усиленно делая вид, что восхищается тем, как его новые кроссовки смотрятся на ногах. — Ох, какой я глупый, — ёрничает макне. — Давай накрасим губы, оденем колготки и золотые платья и будем целовать мальчиков. Джи Ён отшатывается. Он не хочет вспоминать то, как Сын Хён провёл своим языком по нижней губе макне. Он не хочет вспоминать то, что Ри не особо возражал. Младший не мог даже поцеловать его в щёку годом ранее, но позволил Таби лезть к нему со своим языком. Квон ходил пунцовым целых три дня, и хён постоянно злорадствовал, когда они оставались наедине, потому что знал, что это проникнет к нему под кожу, пусть и не до конца понимал, почему. — Ты слишком сильно защищаешь макне, — сказал тогда Сын Хён, и младший не хотел соглашаться с ним, потому что это бы значило, что он не в состоянии держать вещи в себе. Что Джи Ёну нужно прилагать больше усилий, чтобы держать всё внутри. Из воспоминаний его выдернул звук кашля Гахи. — Я думаю, это может быть очень красиво, — говорит она. — Когда я слушала песню этим утром, мне захотелось плакать. — Прости, — говорит Сын Ри, рефлекторно, и девушка мотает головой. — Нет, — говорит она. — В хорошем смысле плакать. Я хочу слушать её снова и снова. — Но почему? — спрашивает макне, и Джи Ён отворачивается, пропуская большие пальцы сквозь петли на ремне. — Потому что это что-то, что я могу прочувствовать и понять, — объясняет Гахи, и лидер улыбается, совсем немного. — Ненавижу то, что ты всегда прав, — говорит Сын Ри позже, когда они садятся на пол, вспотевшие. — Даже когда у меня идут годы, чтобы понять, что ты был прав. Он выглядит злым, или сбитым с толку, и Джи Ён не знает, что сказать. — Я прав не всегда, — говорит он в итоге, и думает о коридорах, и ключицах Сын Ри, и о том, как думал, что макне останется. — Совсем нет. — Насчёт музыки, я имею в виду, — разъясняет тот. — Всё, что ты говорил мне о музыке, оказывалось правдой. — Музыка важна, — подтверждает Джи Ён. — Музыка может изменить твою жизнь. — Я всегда думал, что ты постоянно всё преувеличиваешь, — признаётся младший. — Но, полагаю, нет. — Сын Ри встаёт и протягивает ему руку. Джи пялится на неё несколько секунд. На запястье макне маленькая полоса, не тронутая загаром. — Ну? Джи Ён принимает помощь, и, как только он встаёт, Сын Ри двигается назад так быстро, будто он соткан из яда. Он не далёк от истины, понимает Джи, и не держит обиды. — Давай разберёмся с этим, — пытается отвлечься лидер, и Сын Ри кивает. Они проходят всё сначала ещё семь раз, достаточно, чтобы оставить старшего с одышкой и недостатком энергии. Это хорошо, потому что теперь у него нет сил, чтобы пытаться понять, почему Сын Ри смотрит на него с другого конца комнаты так осторожно, подпевая песне, пока та звучит с колонок стереосистемы. Макне уходит сразу, как только они заканчивают, и Джи Ён чувствует себя потерянным, утопающим в чувствах, которые не может прогнать. — Отпусти меня, — поёт Сын Ри в припеве, и это невозможно сделать так же, как и выбросить его сладкий голос из головы, потому что макне всегда был тем, кто нравится ему больше всего на свете; тем, кого он хотел держать рядом, и два года вдали не смогли сделать эту тягу слабее. Песни Джи Ёна всегда отражали его жизнь, и в этот раз ничего не изменилось.PUSH
— Фанаты думают, что больше всего мне нравится Сын Ри, — говорит Джи Ён на камеру с лисьей улыбкой. Ему нравится, как это его выражение лица выглядит на телевидении. Ему нравится то, что он выглядит хитрым, а не просто уставшим. — Но на самом деле мне нравится Дэ Сон. Они все смеются, но позже, когда Джи Ён садится рядом с макне на диван, тот поднимается и уходит. Ловит его Джи только в конце ночи, садясь на колени младшего и сгребая его футболку в кулак, чтобы подтащить ближе. — Что, черт возьми, с тобой не так? — Я думал, что нравлюсь тебе больше всех, — шипит младший злобно, на что лидер фыркает. — Больше всех мне нравится Ён Бэ, — говорит он и зарывается пальцами в кудрявые волосы. — Он мой лучший друг. — Ох, — обижается макне, и старший сжимает пальцы, потянув его до боли за волосы и заставив поднять взгляд на него. — Всё это – игра, Ри. Отношения между людьми – игра, и если ты примешь их слишком близко к сердцу – обязательно проиграешь. — Проиграю? — Да, — отвечает Джи Ён. — И я ненавижу проигрывать. — У людей есть чувства. — Не у меня, — говорит он. — Я не могу позволить себе растрачивать чувства на людей. Они нужны для музыки. Джи Ён не уверен почему, но в глазах макне что-то меняется, будто жалюзи закрывают окно. Ему это не нравится. — Всё это игра, — повторяет Сын Ри медленно. — Хорошо, я понял. — Отлично, — неуверенно заключает лидер и наклоняется вперёд, касаясь лбом лба парня, и тот вздрагивает, когда дыхание Джи Ёна смешивается с его собственным. Руки Сын Ри, лежащие на коленях хёна, сжимаются в бесполезные кулаки. — Я понимаю, — повторяет он снова, и старшему становится интересно, правда ли это.PULL
Игры всегда были тем, во что Джи Ён играет с людьми, чтобы получить всё, что ему нужно. Ему нравятся игры, потому что это означает, что эти люди всегда возвращаются к нему за следующим ходом, и Джи может решить, будут ли они двигаться на два шага вперёд или возвращаться в начало. Игры не позволяют ему чувствовать грусть, когда люди, в конечном счёте, бросают его… В конце концов, всегда можно начать новый раунд. Может, ему так же нравится ощущение азарта от игры. От бросания костей и наблюдения за тем, как всё обернётся. Но Сын Ри – не игра. Когда камеры давно выключены, и Джи Ён пробирается в комнату макне, сидя на краю его кровати и разглядывая его трепещущие ресницы, он чувствует, будто это – всё или ничего, и мысль ужасает.