Под несчастливой звездой

Нихасса Пруэтт стояла напротив родового гобелена и хмурилась. Сказать, что она видела на нем нечто странное, — ничего не сказать. Имена ее сыновей были обрамлены красными лентами, а внизу, под их именами появилась странная надпись: dy’la Vaisravana, которая, кто знает, что означала. Нихасса пробовала искать информацию, но все, что удалось узнать, запутывало еще больше. И тревожило — что уж там. Начала она с огромного справочника по родовым гобеленам, потом перешла на литературу более конкретную, но ничего не проливало свет на происходящее. Не было ни одного упоминания о чем-то даже отдаленно похожем. Тогда она решила взглянуть на проблему шире и отыскать значение надписи в других источниках. Что такое dy’la разузнать ей так и не удалось, зато Vaisravana невероятно озадачила. Чистокровные волшебники, такие как Нихасса, верили и поклонялись магии. Магии родовой, магии женской, магии мужской, магии светлой и магии темной. Им не нужны были боги. У них был Мерлин, он подходил, чтобы упоминать всуе, а вот верить… Верить в Мерлина — все равно, что верить в собственного отца. Магглы устроены по-другому, они нуждались в объяснениях происходящего вокруг и придумывали себе богов. Магглы создали себе несметное их количество — от множества мелких, вроде древнегреческих, до одного, большого и всемогущего. Вайшравана был одним из этих богов. Царь Севера, повелитель якши, защитник слабых и угнетенных. Существовал ли он на самом деле, Нихасса не знала. Единственное, что она знала точно, так это то, что ее муж и ее сыновья во что-то ввязались. Марс не говорил с ней. От всех вопросов отмахивался, сказываясь занятым, но в глубине его глаз с недавних пор появилось тревожное, совершенно необъяснимое, отчего сердце Нихассы болезненно сжималось, будто происходило что-то ужасное. Она чувствовала. Так же она интуитивно понимала, что происходящее как-то связано с изменившимся статусом ее сыновей, ее непутевых и упрямых магических близнецов. Она не видела их довольно давно. Они не появлялись дома больше недели, что намекало на то, что у них кто-то появился. Так было, когда у них случился роман с Роуз. Так было, когда они узнали, что ее дочь проклята. Так случилось теперь, когда их имена оплело именем буддистского божества со странной приставкой dy’la. Нихассе хотелось патронусом попросить сыновей прийти, а потом подвести к гобелену и выяснить происходящее. Она могла бы так сделать, но знала, что в таком случае мало чего сможет добиться. Нужно было выждать подходящий момент, чтобы справиться. Он появится. Обязательно. Нихасса чувствовала это. Интуиция не подвела, и однажды, когда она коротала вечер за вышивкой, сидя у уютно потрескивающего камина, в гостиную ввалились ее сыновья. Нихасса вначале их не узнала, они были грязными, растрепанными и пьяными настолько, что подпирали друг друга. Судя по раскрашенным лицам и сбитым костяшкам, они еще и подрались, да не как уважающие себя волшебники на дуэли, а совершенно по-плебейски — кулаками. Нихасса шагнула им навстречу и уперла руки в бока: — Гидеон Марс Пруэтт и Фабиан Марс Пруэтт, объяснитесь, почему вы в таком виде! — потребовала она. — Мама, — заплетающимся языком произнес Гидеон. — Нам плохо… — Еще бы вам было хорошо, так накачались! — воскликнула Нихасса. — Ну что молчите и смотрите, будто провинившиеся щенки? Вы дома не появлялись Мерлин знает сколько, а теперь вваливаетесь один краше другого. Отповедь на сыновей не подействовала. Что уж там, она на них никогда не действовала. Они всегда были теми еще пронырами и отлично знали, как разжалобить мать, что сделать и что сказать, чтобы она перестала сердиться. Вот и сейчас, пьяные, грязные, побитые, а навык свой не растеряли. Смотрели своим виноватым страдающим взглядом, от которого материнское сердце не выдерживало. А уж если еще и говорить начинали, так вовсе пиши пропало. — Не ругайся, мам, лучше пожалей нас, — сказал Фабиан несчастно. Нихасса знала, что если пошла пластинка о том, что их стоит пожалеть, значит, еще и натворили что-то. Сколько раз такое было. — Вы ее обидели? — спросила Нихасса напрямую. — Напортачили и теперь сюда приползли? — МАМА! — закричали оба. — Мы никого не обижали! Она сама такая… — Совсем непонятная, — признался Гидеон. — Нас в грош не ставит, будто нас не существует, — буркнул Фабиан. — А сама то с одним, то с другим… Нами только играет! — Последней каплей стало, когда она нас в лес позвала. Мы приходим, а она там с другим целуется! Нихасса нахмурилась. Она хорошо знала своих сыновей. Да, они у нее неидеальные и ревнивые. Ревнивые потому, что не могут встречаться с разными девушками, а встречаться с ними обоими или уж тем более выходить замуж желающих мало. И если вдруг они находят такого жаждущего, так вцепляются клещами, и ничем их не оттащишь. Все проблемы от неуверенности, и ведут они себя зачастую скверно по той же причине — боятся потерять, ревнуют к каждому столбу. Логика их проста: если девушка прельстилась сразу двумя, то на этой цифре может не остановиться. Решить, что где двое, там и трое, а где трое, там и четверо - был у них уже такой опыт. Пока Нихасса задумалась, ее сыновей покинула способность к подпиранию друг друга. Они сползли на пол, а Гидеон так вовсе схватился за подол ее мантии, точно дитя неразумное, которое ищет у матери защиты. Нихасса вздохнула, погладила их по дурным головам и сказала: — Сейчас я схожу за пансивом. Вы сбросите мне все воспоминания о ней. Я их посмотрю, и обдумаю. А вы пойдете спать. Утром мы поговорим. Понятно? — Да, мам, — просиял Гидеон. — Ты самая лучшая, — закивал Фабиан. Вид он имел такой, будто вот-вот расплачется от счастья. Конечно, плакать он не собирался, а знатно притворялся. Нихасса сокрушенно покачала головой. — Поднимайтесь, или я сделаю это сама, — сказала она твердо. — Давайте же! Не так я вас воспитывала, чтобы вы, растеряв всякое достоинство, спали на коврике в гостиной. — Она на полу спит все время… — с тоской в голосе произнес Гидеон. — Говорит, что матрасы слишком мягкие, — подхватил Фабиан и, кряхтя, принялся подниматься. Нихасса подала ему руку, но тот ее не принял. — Я слишком тяжелый, не хочу, чтобы ты упала, если меня вдруг ноги подведут, — объяснил свое поведение он. — Правильно мыслишь, — закивал Гидеон, вцепившись в кресло. Он подтянулся на руках и даже поднялся. — Ну мы и наклюкались! И не помогло. Все равно ее перед собой вижу. Брат, ты уверен, что она не подлила нам приворотного? — На кой ей это надо? Она мутная, конечно, как Амазонка в сезон дождей, но приворот ей уж точно на нас делать незачем. Сами за ней бегаем, ты ведь знаешь, какая она… — Знаю, — мечтательно вздохнул Гидеон. Нихасса слушала разговор и даже не удивлялась, что та женщина их так зацепила. Ее сыновья — натуры страстные, она это поняла еще, когда они были в утробе. Слушая их, она радовалась. Радовалась, что они снова ожили, что перестали думать о Роуз и проблемах ее дочери. Осталось только выяснить, отчего близнецы так напились, и уже тогда действовать. Кем бы ни была их избранница, Нихасса Пруэтт сделает все, чтобы ее сыновья были с ней счастливы, ведь во второй раз у нее может не получиться их вытащить. Взмахом руки вызвав домовушку, Нихасса приказала принести пансив в кабинет и доставить несколько флаконов под воспоминания в комнату сыновей. Сама же она занялась тем, что проследила, чтобы ее мальчики не заблудились, не уснули по дороге или снова не рухнули на пол. Она уложила их в огромную кровать, которая вот уже много лет стояла в комнате, и аккуратно собрала воспоминания. Нихасса пробыла с Гидеоном и Фабианом до тех пор, пока оба не уснули, и только потом бесшумно выскользнула в коридор, сжимая в руке два теплых флакона с серебристой дымкой воспоминаний. Нихасса специально настояла на воспоминаниях обоих, ведь не была уверена, что в таком состоянии сыновья сумели дать полные воспоминания. Часто бывало, что они искажались под воздействием алкоголя или большого стресса, и Нихасса знала об этой особенности. Когда она зашла в кабинет, на огромном столе из красного дерева, который подарил мужу камбоджийский аврорат много лет назад, уже стояла чаша пансива. Нихасса снова вызвала домовушку и приказала ее не беспокоить, а если вернется Марс, так не пускать в кабинет, пока она здесь. Еще, зная свою натуру, Нихасса попросила незаметно подать чай примерно через час. Закончив с этими приготовлениями, она решительно шагнула к пансиву, откупоривая крышку флакона воспоминаний Фабиана. Такой выбор она сделала не случайно, ведь знала, что Фабиан более холодный и рассудительный, тогда как Гидеон более эмоциональный. Сейчас Нихассе нужны были сухие факты, чтобы быть объективной. И вот она вылила воспоминания в чашу и нырнула за ними следом, чтобы перенестись на несколько часов назад, на необычного вида кухню и увидеть девушку черноволосую и черноглазую, с хищным профилем и тонкими бескровными губами, худую, точно она провела в Азкабане несколько лет, но очень царственную. Невозможно было не засмотреться на нее. На ее текучие движения, на ее прямую горделивую осанку истинной аристократки. Она походила на меч, смертельно-опасный, острый и полностью осознающий это. Нихасса усмехнулась: понятно, отчего ее сыновья сходят по ней с ума. Ей не нужна красота или приворотные зелья, чтобы привлечь, ведь она сама была чумой, от которой нет лекарства. И эта чума поразила ее сыновей.

***

Камин догорел почти полностью. Марс, который вернулся заполночь, давно спал. Сопели и близнецы Пруэтты. Молли видела десятый сон. А Нихасса сидела в кресле мужа и маленькими глотками пила обжигающий чай, словно он мог ее успокоить. Наконец, часы в гостиной пробили пять раз, и за окном начало светлеть. Нихасса поднялась, расправила складки на безупречно сидящей мантии, проверила прическу, и вышла из кабинета. Она беззвучно поднялась по лестнице, проведала мужа, проведала дочь и направилась к близнецам. Она не любила к ним заходить, когда они спали, ведь знала, что порой случается между магическими близнецами, но сегодня был особый случай. Пусть они там хоть чем занимаются, она с ними поговорит. Гидеон и Фабиан спали, раскатившись по краям кровати, будто оставив для кого-то место посередине. Впрочем, ясно для кого. Для своей жены. Более того — для своей жены-богини. Или Генерала Северных Легионов Вайшраваны. Совершенно точно женщины, а не мужчины, о котором говорили религиозные трактаты. Нихасса вошла и решительным взмахом палочки зажгла все светильники. — Поднимайтесь! Есть разговор! — сказала она строго. Нихасса боялась. Боялась за своих сыновей, которые умудрились жениться на мифическом существе. Она боялась их брака и того, что он мог принести. Ее глупые непутевые сыновья крепко вляпались, и единственный выход, который из всей этой ситуации был — наладить отношения. Братья заворчали, зашевелись, помянули Эйлин и ее тиранию и решили доспать. Нихасса потакать им не стала, а одарила обоих заклинанием щекотки и смотрела, как ее дети извиваются на кровати, пытаясь хоть как-то поумерить ощущения от заклинания. — Мама, ну… прекрати! — взмолился Гидеон. Нихасса прошептала финиту. Заклинание отступило, а близнецы, обессиленно растянувшись на кровати, смотрели на нее обиженными глазами. Нихасса знала их приемы наизусть. — У вас десять минут, чтобы привести себя в порядок. Жду в зале с гобеленом. И не дай Мерлин вы опоздаете!.. — Поняли-поняли! — тут же пошли на попятный братья. Они всегда ее хорошо чувствовали и знали, когда лучше не спорить. Мама всегда права. Мама знает лучше. Даже ранним утром, когда как ты не так давно пришел на рогах и не успел нормально проспаться. Выйдя за дверь, Нихасса подняла палочку вверх и прошептала: «Люмос», и когда кончик засветился, отправилась темными коридорами в зал с гобеленом. Он находился в нежилом крыле Пруэтт-мэнора, рядом с алтарным залом, поэтому лампы там на ночь не зажигались, а рассвет еще не разгорелся, как следует, чтобы осветить дорогу. Какая-то часть сознания Нихассы сомневалась, настаивала, будто ее выводы поспешны, но стоило увидеть гобелен, ленты и надпись под именами своих сыновей, она окончательно осознала и приняла реальность. У нее очень непростая невестка. Настолько, что лучше бы маггла Роуз ею стала, чем эта. Сама же Нихасса испытывала к Вайшраване смесь страха и жалости. Ей хватило ума понять, что та явно не первый век живет, и кто знает, что это означает для ее мужей. Станут ли они тоже почти бессмертными, как и она, или же, век их будет короток, а невестка тут же забудет о них, как о страшном сне. Одно Нихасса знала точно: она бы не хотела себе такой жизни, какая досталась Вайшраване. Из задумчивости ее вывел топот ног и голоса сыновей. Фабиан что-то ворчал, Гидеон мечтал о кофе, но оба они, как послушные мальчики шли туда, куда сказала мама. Нихасса сделала два шага от гобелена, и оказалась почти на середине зала. Здесь стоял малый алтарь, на котором обычно крестили младенцев. Малый алтарь Пруэттов состоял из обсидиана и походил на глыбу с выемкой посередине. В свете люмоса он хищно блестел. — Мам? — позвал Фабиан. — Ты здесь? — тут же присоединился к нему Гидеон. — Да, проходите. Они вошли с опущенными головами и сутулившимися спинами, точно чувствовали близость нагоняя. Они снова напоминали провинившихся щенков, но теперь не притворялись. Все было по-настоящему. Ведь мама вызвала в зал с гобеленом. Сыновья прошли и встали рядом с Нихассой. Посмотрели на нее сверху вниз, такую маленькую и такую решительную и кивнули, мол: готовы мы к твоей выволочке, давай. Они-то готовы, а Нихасса нет. Она сделала глубокий вдох и медленный выдох и сказала: — Вы должны были сказать раньше. — Что? Об Эйлин? — нахмурился Гидеон. — Она не Эйлин. Она — Генерал Вайшравана, Первая Якшини и ваша жена, — возразила Нихасса. Сейчас, в этом зале, они будут называть вещи своими именами. Здесь они будут честны друг с другом, и ни один из них не покинет это место до тех пор, пока непутевые отпрыски не осознают, что натворили. Нихасса была полна решимости донести до них всю суть их положения. — Наша… кто? — спросили братья одновременно. — Что за бред? Нихасса хмыкнула и обернулась. Все, что она сделала — поднесла кончик палочки, на котором горел люмос, к гобелену. Туда, где их имена переплетались с красной лентой духовного брака, крепчайшей связи dy’la. Гидеон выругался, а Фабиан зашипел не хуже любого змееуста. — Я ее убью! — он уже направился к выходу, словно помчался сию минуту выполнять свою угрозу, но Нихасса крикнула: — Стоять! Отсюда никто не выйдет, пока вы не поймете, что натворили! Я так сказала! И двери, которые были нараспашку, громко захлопнулись, отрезая мать и ее детей от остального мира. Зал с гобеленом подчинился воле своей хозяйки. — Мама, это уже слишком! — возмутился Гидеон. — Вы правы. Я тоже думаю, что слишком. Вы наломали дров. Судя по вашей реакции, вы даже не подозревали, что женаты, так? Близнецы молчали, лишь гневно сопели, но Нихасса была неумолима. Их можно было только переупрямить, по-другому, к сожалению, это не работало. Прошла минута, другая, эмоции начали потихоньку спадать. Дети поняли, что говорить придется. Сейчас. Или застрять тут надолго. — Нет… — сказал Гидеон. — Мы понятия не имели. — Я ее спрашивал, на что мы согласились? Чувствовал, что что-то не так. И что же мне было отвечено? Вот, змея! — тут же завелся Фабиан. — То есть, она вам не ответила? — удовлетворенно уточнила Нихасса. Все ее догадки подтверждались. — Нет, она умеет увиливать от ответов. Мастерски, я бы сказал! — Она вам не ответила, но потом рассказала историю своего предыдущего брака. Причем, она подчеркнула, что брак у нее был dy’la, как и у вас сейчас? — снова уточнила Нихасса. — Мама, мы не понимаем, к чему эти вопросы? — недоумевал Гидеон. — Поймете. Просто отвечайте «да» или «нет». — Да, все так было, — со вздохом признался Фабиан. Его злость вдруг спала, отчего Нихасса сделала вывод, что он начал что-то понимать. Хорошо бы. — Ты хочешь сказать, что то была не обычная манипуляция с ее стороны, чтобы мы отвязались? — Вряд ли ты будешь рассказывать о самом важном и самом ужасном дне в своей жизни только для того, чтобы от тебя отвязались, — сказала Нихасса. — К тому же, вам не кажется, что она не стала бы так откровенно и подробно описывать обряд бракосочетания, если бы не хотела, чтобы вы догадались. — То есть, она хотела нам сказать? — спросил Гидеон. — Но не решалась?.. — Похоже на то, — довольно кивнула Нихасса. Разговор шел в нужном русле. Еще чуть-чуть и догадаются. Но Фабиан вдруг скривился: — Пф, — фыркнул он. — Уж сами-то верите, во что говорите? Она и не решалась? Да когда такое было? К тому же ничего она нам не рассказывала. Нас просто взяло и нахлобучило в один миг. Разве так рассказывают? — Рассказывают. Она общалась с вами на своем языке, если вы еще не поняли. Попробуйте подумать и проанализировать ситуацию, как следует. На миг установилась гробовая тишина, только люмос на кончике слегка потрескивал, и все. Лица братьев недоуменно застыли, они крепко задумались над вопросом, но судя по пустым глазам, ничего путного им в голову не приходило. Нихасса подавила желание вздохнуть и закатить глаза. — Я точно знаю, что у вас в Академии Авроров был курс психологии, где вам рассказывали, по каким признакам определить, когда в семье что-то не в порядке, — сказала она своим непонятливым детям. — Мне сказать отцу, что вы его успешно провалили, и заставить заново сдавать? После ее слов лицо Гидеона вдруг просветлело, будто он догадался, и тут же, когда он осознал, о чем, исказилось мукой. — Ублюдок! — выплюнул он. Услышав это, Фабиан повернулся к нему, вопросительно приподнимая брови. — Кубера. Ублюдок! Он ее бил. Или мучил, или делал с ней что-то такое, отчего она боится! И нас она боится. Бро, вспомни, какой решимостью ее глаза горели. Она не нас там видела, а его, и там было: «Ты больше меня не тронешь! Никогда! Даже если умру без тебя». А мы надвигались на нее, думая, что под давлением она сломается! Какие же мы идиоты. Фабиан резко побледнел, потом позеленел так, что Нихасса приготовила палочку — готова была спасать алтарь от осквернения, если ее сын вздумает выгулять вчерашнее пойло, которым накачался. — Она думает, что мы тоже способны причинить ей вред… — непослушным голосом добавил Фабиан, справившись с дурнотой. — Отсюда все эти игры в горячо-холодно… И сказать не могла потому, что жертвы насилия не говорят об этом… — А мы ее продавить пытались!.. Сыновья Нихассы обернулись к ней одновременно. Выражение их глаз было такое, будто они или заплачут или сойдут с ума от того чувства вины, которое на них навалилось. — Мама, мы так виноваты! — произнесли они одновременно.