A Year Every Minute

Теперь, когда подопытный мог ходить, его взаимодействие с Гастером возросло десятикратно. Если хороший доктор думал, что было сложно держать дистанцию раньше, то сейчас это было практически невозможно. Он старался изо всех сил сохранить ясную голову, когда работал со своим экспериментом, но иногда он давал промашки, замечая это только тогда, когда было слишком поздно. Закрывать дверь в комнату клона стало бессмысленным, так как теперь он мог открыть её с помощью своих сил всякий раз, когда захотел бы провести время с доктором Гастером. Лаборатория превратилась в детский сад, пол был усеян пледами и игрушками. Гастер даже поймал себя на том, что он поднимает подопытного на руки и носит его вокруг, когда тот хнычет достаточно сильно из-за того, что его маленькие ножки не поспевают за шагом Гастера, когда тот переходит от одного стола в комнате к другому. Бывали даже времена, когда он обнаруживал, что работает с ребёнком, сидящим на его коленях; ребёнок тихо наблюдал или, иногда, прислонялся к его груди и засыпал, пока учёный горбился над своими бумагами. Гастер не возражал, хотя если бы вокруг был кто-то, кто мог бы наблюдать, он бы, вероятно, сбросил ребёнка во мгновение ока. Тестирование значительно замедлилось после небольшого испуга за здоровье клона. Вместо того, чтобы постоянно заставлять его, тесты были растянуты на несколько дней с большими перерывами между ними. Последним, что доктор Гастер хотел бы сделать — это напрягать свой эксперимент до предела его возможностей, особенно, когда он был ещё молод и продолжал расти. Был типичный день, королевский учёный горбился над своей работой в то время, как ребёнок сидел позади него среди пола. Сейчас он умел читать более менее свободно, чему он научился как с помощью Гастера, так и используя собственный ум. Ребёнок держал книжку в костлявых пальцах, страницы были нечёткими, но их всё ещё можно было легко читать. Это была история про маленького мальчика, который проводил день вместе со своим отцом. Они запускали воздушного змея, строили гоночную машину для дерби и ходили на пляж. Ребёнок ничего не знал об этих вещах, но ему было всё равно приятно читать это. Огоньки его глаз изумлённо смотрели на картинку, где мальчика отправляли в постель; это было чем-то, что Гастер делал каждую ночь… даже если он делал это чуть менее торжественно, нежели это было изображено в книге. Он посмотрел несколько раз туда-сюда между отцом на картинке и затылком Гастера, прежде чем улыбка возникла на его лице. — П… п… — клон снова глянул в книгу, а потом на Гастера. — П… Паппи! Доктор замер, его глазницы расширились, а огоньки глаз исчезли. Он медленно повернул голову, пристально рассматривая маленького скелета, что сидел в нескольких футах позади него. Какого бы ужасного и зловещего вида не набрал Гастер, не казалось, что это хоть как повлияло на клона. — Паппи! Паппи! — он указал на учёного, ухмыляясь и гордясь своим новым словом. Не будучи уверенным, что это за чувство, Гастер повернулся к работе. Была ли это ярость? Гордость? Было ли это… что-то другое? Что бы это ни было, он не знал как справиться с этим. Глаза Гастера загорелись ярко-фиолетовым; карандаш, который учёный держал в руке переломался напополам. Он уронил его и потёр глазницы, прежде чем быстро встать и, надвинувшись на ребёнка, поднять его под руку и резко толкнуть его в его комнату и закрыть дверь. Растерянные звуки огорчения донеслись с другой стороны практически мгновенно, заставляя доктора чувствовать себя только хуже. Он быстро посмотрел вокруг и схватил редко используемые ключи от двери и закрыл её, желая убедиться, что ребёнок в этот раз не сможет выйти. Будто по сигналу дверная ручка засветилась и пошевелилась, но на этот раз дверь не открылась. Через несколько мгновений это прекратилось; более громкий плач донесся с другой стороны. Гастер прислонился к двери, взяв голову в руки. Всё пошло не так. Это ошибка. Учёный оттолкнулся от двери и поспешно покинул лабораторию. Если он будет думать о том, как подойти к ситуации спокойно, ему необходимо убраться прежде чем он сделает что-то, о чём потом будет сожалеть. Хорошая прогулка — это то, что обычно делал Гастер, когда вещи шли не согласно плану. В конце концов, наука не была совершенно точной, так что когда дела были плохи, было хорошо отойти от них и очистить голову, прежде чем решать проблему. Не смотря на то, что эта проблема была определённо новой. Он не мог наказать ребёнка за то, что он называет его «паппи», так как это могло вообще отбить у него желание разговаривать. Возможно, правильным было бы корректировать это, чтобы ребёнок называл его как-то по другому. Быть помеченным как его отец было вне вопросов, это был эксперимент, в конце концов. Дитя было его клоном, а не его сыном. Доктор Гастер обнаружил себя вне главного комплекса, гуляющим по Хотленду, когда он начал понимать, что, возможно, запирать ребёнка в комнате было… не самым лучшим поворотом событий. Плач вернулся к нему, звуки тоски громко звенели в его черепе. Дерьмо. Он повернулся и быстро побежал в лабораторию, надеясь, что время, проведённое в одиночестве не лишило подопытного желания говорить. Вернувшись в лабораторию, доктор открыл дверь и заглянул внутрь, белые огоньки его глаз заметались комнатой. Ему не пришлось долго вглядываться, маленький скелет захныкал и неуверенно поднялся на ноги, как только увидел его. Гастер наклонился и поднял ребёнка на руки. — Извини, парень. Я реально не был готов к этому. Я рад, что ты учишься говорить, — он похлопал по черепу ребёнка; прозвучал звон прикосновения кости к кости. В ответ дитя спрятало лицо в воротник свитера Гастера, тихо всхлипывая. — Это просто… не то слово, что мы используем, хорошо? Давай придумаем что-то другое. Гастер посадил подопытного на стол и схватил блок липкой бумаги. Он набросал на нём «Дингс» на своём ужасном языке, прежде чем неряшливо перевести это слово рядом на латинский алфавит. Гастер пододвинул стул ближе к ребёнку и начал указывать на слово, а потом на себя. — Дииингс, — сказал он громко. Это не было особо лестным именем, но его друзья называли так его когда-то много лет назад, и оно было достаточно лёгким, чтобы его мог выучить ребёнок. — Дингс, — сказал учёный снова, указывая на себя. Ребёнок смотрел на него, его глазницы всё ещё были мокрыми от слёз. Гастер нахмурился и посмотрел на записку, а потом на ребёнка, прежде чем оторвать бумажку и резким шлепком прилепить её себе на лоб. Он поморщился, ибо хлопнул с чуть большей силой, чем намеревался. Подопытный хихикнул и Гастер улыбнулся: — Молодца. Видишь? Дингс. Зови меня Дингс. — Д… Да… Данг… Да… — он пытался и пытался, Гастер поддерживал его на всём пути. Пока наконец… — Дингс! — заявил ребёнок с гордостью. Гастер только пожал плечами: — Достаточно хорошо для начала, — он улыбнулся, поднимая ребёнка и садя его на свои колени. Дитя подняло взгляд вверх, хихикая со стикера, всё ещё прилепленного ко лбу учёного. Гастер глянул на него и усмехнулся: — Мне идёт? Ребёнок хихикнул громче.