We are dead men

      Утром всем матросам предстала удивительная картина: Йогансен, с огромным синяком под глазом, вдруг несколько присмирел и даже стал называть Джонсона правильным именем.       Лич всё ещё был бледен, но выглядел лучше, даже несмотря на бессонную ночь. Утром Джонсон осмотрел его руку и снова промыл рану. По мнению моряка, её края должны были затянуться через несколько дней. Джордж вообще поразительно быстро оправлялся от повреждений. После обеда он сменил Джонсона у штурвала. Швед несколько минут оставался рядом, чтобы убедиться, что Джордж может справиться с задачей.       — Джонсон, — вдруг раздался окрик помощника капитана, — иди на бак!       Оба матроса переглянулись и швед, смущённо улыбнувшись, покинул корму. «Он запомнит», — невольно вспомнил Джордж свои же слова и тревожное чувство снова охватило его.       Через пару часов к бывшему юнге вдруг подошёл Хэмп. Мужчина выглядел испуганным и затравленным. Лицо его осунулось от постоянного напряжения и ожидания нападения со стороны кока.       Лич бросил на него быстрый взгляд, но не сказал ничего, делая вид, что в упор не замечает юнгу.       Хэмфри с минуту сверлил его взглядом, но, убедившись, что матрос не обращает на него ровно никакого внимания, заговорил:       — Помогите мне…       Джордж, подумавший, что мужчина пришёл плакаться ему, мысленно скривился, но внешне оставался невозмутимым.       — Дайте мне нож, — продолжил мужчина, не дождавшись хотя бы малейшей реакции на свои слова.       Ирландец не ответил, но стал внимательней прислушиваться к причитаниям матроса. «Нож? Неужели он… он? Смешно!».       Хэмп не сдавался.       — Почему вы не хотите помочь мне? — Лича раздражал этот умоляющий тон, но просьба заинтересовала его.       — Мне нужен всего только нож… — уже с неподдельным отчаянием взмолился юнга.       Джордж задумался. Он ещё несколько дней не сможет пользоваться ножом. Почему бы и не одолжить его, если его обратят против кока?       — Если он вам так нужен, — помедлив, произнёс Лич, — возьмите его.       С этими словами матрос нагнулся и вытащил из правого сапога нож, вложив его в руку юнге. Тот тихо поблагодарил его и ушёл, оставляя ирландца в лёгком недоумении.       «Он хочет убить кока? Пустить в ход нож?», — это никак не укладывалось в голове юноши, несмотря на увиденное и услышанное.       Ближе к ужину, когда у штурвала встал Нилсон, Лич поделился своими мыслями с Джонсоном, который, к удивлению юноши, имел противоположное мнение.       — Хэмп боится за свою жизнь, но он не трус, в отличие от Магриджа, — сказал швед, вытирая пот со лба и оглядываясь в поисках своей рубашки.       — Но это же смешно! — фыркнул Джордж в ответ, — ты видел их? Эти двое сидят друг напротив друга и точат ножи. Целый день!       — Потому что Хэмфри готов защищаться, а Томми трусит нападать, — неторопливо ответил Джонсон, набрасывая рубашку на плечи.       — Сколько они так будут сидеть?       — Ты бы, конечно, уже давно бы начал действовать, — насмешка в голосе шведа неприятно кольнула самолюбие юноши.       — Да, начал бы, — ирландец не понимал, почему он должен был трястись за свою жизнь, когда можно было просто избавиться от угрозы. Не убивать, но хотя бы запугать и отбить желание мешаться под ногами в дальнейшем.       — Посмотрим, чем всё закончится, — сказал матрос, показывая собеседнику, что не хочет продолжать разговор.       Спустя три дня матросы, которым наскучила эта молчаливая борьба юнги и кока, стали подзадоривать их. У камбуза собралась почти вся команда, включая и охотников. Со всех сторон раздавались подбадривающие выкрики, советы, поддержка. Всё это относилось только к Хэмпу. Именно ему, а не Томми, советовали сделать «испанский поворот», ему, а не Томми, эта толпа выражала благосклонность.       Лич протиснулся вперёд, опершись здоровой рукой о стену и тем самым выставив перевязанную напоказ.       — Оставь мне немного, Хэмп, — оскалился ирландец и кокни струсил окончательно.       — Не будем развлекать этих олухов, — заплетающийся язык едва слушался кока, который смотрел то на Хэмпа, то на Джорджа, не зная, с какой стороны ждать нападения.       Матросы презрительно рассмеялись, когда Томми, в знак примирения, протянул руку юнге. Хэмфри, под одобрительные возгласы, проигнорировал этот жест.       Ножи так и не были пущены в ход, но с задних рядов всё равно кто-то кричал, пытаясь убедить Хэмпа исправить это недоразумение. Началась возня, послышался звук удара и все замолчали. Оставшись без развлечения, люди всё же продолжали топтаться у камбуза, а Лич, посмотрев на Магриджа, вкрадчиво напомнил:       — Не думай, что я до тебя не доберусь.       И без того бледный, кокни на этот раз покрылся красными пятнами и, схватив кастрюлю с кипятком, выплеснул её содержимое наружу. Матросы, которые сразу поняли, к чему всё идёт, с хохотом отскочили. Остались только охотники, которых кок не решался трогать, но и они быстро разошлись.       Джонсон каждый день осматривал руку Лича, хотя вскоре понял, что в этом нет необходимости: рана Джорджа заживала быстро, и на её месте уже намечался будущий шрам.       Вечером, когда ужин уже был закончен, ирландец вышел на палубу. Трое матросов уже стояли на ночной вахте и юноша махнул рукой Холиоку, старшему вахтенному. Мужчина кивнул в ответ, давая понять, что заметил его.       Личу не спалось. Смутное ощущение нависшей над шхуной беды заставляло его ворочаться на кровати, раздражая остальную команду. Он помнил взгляды Йогансена, которые тот бросал на Джонсона, помнил, как улыбнулся Ларсен после того, как о чём-то переговорил с коком.       Магридж уже не в первый раз доносил на других матросов, но никому ещё особо не доставалось. Провинившихся легко можно было узнать по синяку под глазом или по усталому от сверхурочной смены виду. Команда начинала понемногу роптать и Лич старался подогреть их злость, несмотря на предостережения Луиса. Джордж за это время успел завоевать уважение почти всей команды и только Луис с Лэтимером придерживались нейтралитета.       Чья-то рука коснулась плеча юноши. Он моментально напрягся и быстро повернулся, но, увидев Холиока, заметно расслабился.       — На палубе холодно, — сказал мужчина, не заострив (или сделав вид) внимания на нервном поведении ирландца, — лучше иди обратно.       Помедлив, Лич кивнул. Холодный ночной ветер несколько развеял туман в его голове. Провожаемый задумчивым взглядом Холиока, юноша спустился обратно в кубрик.       То, с какой пугающей периодичностью сбывались его худшие опасения, злило и волновало Джорджа. Он только начинал спускаться по фок-вантам обратно на палубу, когда Джонсон и Йогансен скрылись в каюте капитана.       Прошло несколько минут. Лич, занятый на бушприте, долго не обращал внимания на четырёх отсутствующих людей. Некоторые матросы слышали удары чего-то тяжелого о дерево, но не решались зайти к Ларсену.       Внутри же, Джонсон, поднявшись, вытер кровь, текущую из носа. Он поднял руки, защищаясь от нового удара, но кулак Волка снова опрокинул его на пол. Несмотря на боль, швед упорно поднимался на ноги и встречал новые удары двух пар рук. Он не считал, сколько раз опускались на него кулаки, сколько раз он поднимался на ноги и с какого раза уже не смог встать самостоятельно и стал опираться о стену.       Рука Йогансена схватила его за ворот, швырнув на пол. Кровь из разбитого лба заливала глаза, но мужчина с немым упорством стал подниматься на колени и был опрокинут обратно ударом ноги. Ларсен, обутый в тяжёлые ботинки, бил расчётливо и сильно. Боль от этих ударов была невыносимой настолько, что с губ отупевшего от неё матроса уже не срывалось ни звука. Йогансен же бил беспорядочно, яростно, сполна возвращая шведу все унижения.       Матрос уже не чувствовал на себе живого места, уже почти не ощущал боли от ударов, все звуки доносились до него будто издалека. Он не сразу понял, что Ларсен отошёл в сторону. Но Йогансен продолжал избивать безжизненное тело, в котором сложно уже было узнать Джонсона.       — Хватит, Йогансен, — крик капитана для шведа сейчас был не громче шёпота.       Помощник не останавливался. Джонсон вдруг почувствовал невыносимую боль в грудине, когда удар Йогансена пришёлся по мечевидному отростку. Из горла матроса вырвался сдавленный хрип, от которого юнга, вынужденный наблюдать за этой сценой, ещё сильнее вжался в стену. Комната в глазах шведа рассыпалась на тысячи искр и он почти сразу провалился в беспамятство.       Дверь в каюту капитана открылась. Гаррисон, повернувшийся на звук, резко побледнел, увидев что, а точнее — кого тащат Ларсен и Йогансен. Когда тело шведа, словно мешок картофеля, швырнули на палубу, никто не решился к нему подойти. Кроме Лича, который, помня о том, что этот человек сделал для него, спустился с бака и, опустившись перед Джонсоном на колени, стал бегло осматривать его раны. Мужчина выглядел ужасно: на всех открытых частях его тела алели кровоподтёки, лицо было залито кровью, на кистях рук во многих местах содрана кожа.       — Джонсон, — позвал ирландец, распахнув потёртую куртку на теле матроса. Только положив ладонь на грудь мужчины, Лич смог убедиться, что он дышит, — боже… Джонсон!       Страх, жалость и гнев смешались в его душе. Злость всегда брала над ним верх и этот раз не был исключением. Джордж понимал, что Джонсону нужна помощь, но один вид стоящего у борта Волка привёл его в ярость.       — Ты… — проговорил он, медленно поднимаясь, — ты свинья! Трус! Убийца!       Юноша не мог прервать поток брани, срывающийся с его губ. Он придумывал всё новые и новые сравнения, но ни одно из них не отражало в полной мере то, что он чувствовал. В эти минуты мир для него если и не перестал существовать, то сузился до двух человек. Всё было не больше чем иллюзией, и только он сам и этот зверь были настоящими.       — Ты сгоришь в Аду, да только это слишком мягкое наказание для тебя! — глаза юноши застлала пелена, губы вспенились, но он не останавливался, переходя на почти истеричные ноты, — свинья! Свинья! Ненавижу! Жестокая тварь!       Лич не остановился даже тогда, когда его голос стал срываться от напряжения.       — Убей меня! — крик внезапно перешёл в нечленораздельное бульканье, но ирландец не замолкал. Матросы, стоявшие неподалёку, попятились. Лич трясся от бешенства, его глаза лихорадочно блестели, а из-под ногтей, вонзившихся в ладони, текли капли крови.       — Лучше уж умереть, чем жить в твоих лапах, ублюдок! — дыхание со свистом вырывалось из его груди, но Джордж смог остановиться лишь тогда, когда вдруг увидел улыбающегося Томми.       — Какие выражения, — опрометчиво заметил кок, полагая, что вся злость матроса направлена только на Ларсена, — возмутительно!       Лич среагировал мгновенно: с чистой, первобытной яростью он набросился на кока, сбив его с ног. Придавив мужчину своим телом, ирландец запустил пальцы в волосы кокни и несколько раз ударил его затылком о палубу. Будучи оглушённым, кок умудрился вывернуться как раз в тот момент, когда занесённый над его лицом кулак опустился вниз.       Оказавшись на свободе, мужчина побежал к камбузу, но Лич одним большим прыжком достиг его и снова сбил с ног.       — Он сошёл с ума, — завопил кок, получив удар между лопаток, от которого в глазах всё заискрилось, — уберите его!       Но его мольбы остались без ответа. Все как заворожённые смотрели на обезумевшего матроса.       Кокни снова удалось вырваться, но вновь он упал на пол, когда Лич извернулся и пнул его в подколенную ямку. Ноги мужчины подогнулись и он упал на четвереньки, но подняться уже не смог: почти в то же мгновение он получил удар ногой по спине, от которого растянулся на палубе.       — Он убьёт меня! — эти слова было трудно различить среди его криков.       Джордж не останавливался. Он не чувствовал жалости, когда под его ногами хрустнули рёбра, когда пинком в живот заставлял остановиться ползущего к спасительной двери кока. Его с головой захлестнули обида, желание отомстить кокни и жажда крови, пробудившаяся в нём при виде искалеченного Джонсона.       Сейчас Лич был не лучше Ларсена и Йогансена, но ему было всё равно. Тело Томми обмякло от его ударов и только тихое хныканье давало понять, что он ещё жив.       Всё закончилось так же внезапно как и началось. Джордж вдруг просто отвернулся и пошёл на бак, где всё ещё лежал Джонсон. Капитан вернулся в очищенную от крови каюту, справедливо полагая, что ничего интересного больше не увидит.       Ирландец подозвал Гаррисона и вдвоём они стали спускать шведа в кубрик. Лич выглядел опустошённым, но, всё-таки, полным какой-то мрачной решимости.       Уложив друга на кровать и приподняв ему голову, подложив под неё свою подушку, чтобы швед не задохнулся, юноша отпустил Гаррисона, сказав, что сам обо всём позаботится. К счастью, его уже не так мучили боли в руке и он мог вернуться с любезно предоставленной шведом кровати на свою, которая находилась на верхнем ярусе.       Первым делом он снял с изувеченного тела куртку, окровавленную рубашку и брюки. Грудь и живот Джонсона были сплошь покрыты синяками, в некоторых местах кожа была рассечена от ударов тяжёлых подошв. Ирландец сделал то же, что и швед ранее — осторожно стал ощупывать грудную клетку, проверяя целостность ребёр, но они показались ему неповреждёнными. Ключицы и верхние конечности тоже выглядели нормально, не считая, конечно, кровоподтёков.       В кубрик спустился Уфти-Уфти. Он держал в руках таз, заполненный подогретой водой. Поставив его на пол, канак улыбнулся в ответ на благодарный взгляд Лича. Лёгким движением взъерошив белокурые волосы юноши, он вышел так же, как и зашёл — молча.       Смочив в воде чистую ткань, лежавшую в аптечке, Джордж стал смывать кровь с опухшего лица шведа. В его кудрявых волосах запеклись алые кристаллы, которые растворялись в тёплой воде и тонкими струйками стекали по лбу мужчины. На теле и конечностях крови почти не было, и Лич не затратил много времени на их обработку.       Джонсон выглядел пугающе спокойным и умиротворённым, он сильно побледнел, на висках и носогубном треугольнике выступили мелкие капельки пота. Кожа мужчины, обычно сухая и горячая, сейчас на ощупь была подобна льду. Лич хорошо держался, но то и дело останавливался и поднимал голову, чтобы посмотреть на лицо шведа. Но, видя его бледную до посинения кожу, что особенно хорошо было видно на губах и под глазами, ирландец быстро отворачивался и старался вернуться к своей работе, чтобы не поддаваться панике.       На заводе несчастные случаи не были редкостью, но сам Джордж ни разу не оказывал помощь пострадавшим, только смотрел со стороны. Сейчас же ему приходилось прикладывать невероятные усилия, чтобы вспомнить технику накладывания «чепца». Чертыхаясь, ирландец снова и снова закручивал бинты, надеясь, что не причинит шведу дополнительные неудобства и боль своими неуклюжими движениями.       Промучившись не менее четверти часа, он наконец смог вздохнуть спокойно. Повязка не была идеальной, но хорошо держалась и не была слишком тугой — большего Личу и не надо было.       Джонсон не приходил в себя и это беспокоило Джорджа. Он не знал, что делать в такой ситуации. Оставить всё как есть? Попытаться привести его в чувство? Может быть, стоило сразу это сделать? Ощущение полной беспомощности раздражало ирландца. Перед ним лежал единственный на этом проклятом корабле человек, стоивший его усилий и заботы, но он подводит его. Лич впервые почувствовал страх за чужую жизнь.       От нашатырного спирта пахло ещё хуже чем от карболовой кислоты, но это было сущей мелочью, которая не стоила внимания. Только не сейчас.       Ирландец поднёс смоченный в пахучей жидкости кусок ваты к лицу шведа, но ничего не произошло. Дыхание Джонсона оставалось неглубоким, едва заметным, и Лич снова начал паниковать. «Почему он не приходит в себя? Почему он не открывает глаза? Ну же, хотя бы на секунду!».       Вдох. Выдох. Лёгкие приняли в себя чуть больше воздуха. Вдох. Выдох. Дыхание шведа стало глубже. Ноздри затрепетали, на переносице появились складки. Секунда — и мужчина с громким свистом вдыхает полной грудью, закашливается и открывает глаза.       — Убери!       Юноша облегчённо вздохнул.       — Ты в порядке? — не слишком уместный вопрос, но матрос чувствовал потребность чем-нибудь заполнить наступившую тишину.       — Не считая того, что я чувствую себя пропущенным через мясорубку? — в голосе шведа звучала ирония, но лицо его было искажено от боли.       Левая бровь мужчина была рассечена, кожа вокруг и веки распухли так, что глаз почти не открывался. Джонсон приподнял руку, будто пытаясь на что-то указать, но боль была настолько сильна, что он со стоном опустил её обратно. Не поворачивая головы, швед посмотрел на Лича здоровым глазом, во взгляде которого, несмотря на усталость, светилась сердечная благодарность.       — Что у меня на голове? — попытался улыбнуться мужчина.       — Мешает? — радость юноши быстро прошла, вновь уступая место угрюмой решимости и подавленности.       — Нет… нет, — слабым голосом ответил швед. Почувствовав руку юноши в своей, он слегка сжал её, — я просто немного устал.       — Я убью их, — Лич в спокойном состоянии обладал трезвым мышлением, но отец говорил, что горячность когда-нибудь погубит его. Это понимал и Джонсон.       — И без меня? — с притворным возмущением, на которое только был способен в таком состоянии, спросил мужчина.       Джордж молча посмотрел на матроса, будто сомневаясь в серьёзности его слов. Но в конце концов он сдался.       — Мы поговорим об этом, когда тебе станет лучше, хорошо? — ирландец снова слегка пожал огрубевшую ладонь, прежде чем выпустить её из своей.       — Конечно, — подтвердил швед, когда юноша накидывал на него тонкое, больше похожее на простыню, одеяло.       Произошедшее надломило его сильнее, чем он показал. Когда Лич вышел, мужчина закрыл глаза, забывшись в тягостном сне.       Джонсон проснулся от шума, поднятого остальной частью команды, собравшейся на ужин. Лич что-то пылко объяснял остальным, оживлённо жестикулируя. Швед пытался понять причину явно не радостного оживления матросов, но все голоса доносились до него так, будто он находился под водой. Он пошевелился, чтобы прогнать оцепенение, но это отдалось тупой болью во всём теле, заставившей его тихо застонать.       Джордж, услышавший мужчину, тут же прекратил говорить и кинулся к нему, стараясь устроить его поудобнее.       — У тебя заботливая сиделка, Джон, — мягко улыбнулся Уфти, и трудно было понять, насмехается он или говорит серьёзно.       Лич повернулся, но лишь затем, чтобы взять порцию Джонсона. Команда с удивлением наблюдала за ирландцем, помогающим шведу принять полусидячее положение, за тем, с какой заботой и терпением он помогает ему есть.       Было очевидно, что ни о ком другом Джордж бы так не заботился. Каким-то неясным образом они сблизились именно друг с другом, хотя сложно было бы найти столь же непохожих друг на друга людей.