Часть 7
1 июля 2016 г. в 23:26
Жизнь матросов «Призрака» превратилась в Ад. Ларсен не слушал оправданий и винил всех, находившихся в кубрике в тот момент. Не доставалось, пожалуй, только Луису и Лэтимеру (последнему лишь устроили взбучку за то, что он заснул в свою смену).
Не было ничего удивительного в том, что больше всех доставалось Личу и Джонсону. Капитан дёргал их за каждую оплошность, настоящую или выдуманную. Не проходило и часа без очередного инцидента.
Джордж всегда подливал масла в огонь: на брань он отвечал бранью, на удар — ударом. Но лишь со стороны юноша мог бы показаться полным сил и решительности. Он храбрился и перед Джонсоном, но мужчина видел, что после каждой попытки юноша всё больше падал духом.
Сам швед уже почти сдался. Он понимал, что борьбу вести бесполезно: ничего не изменится или станет ещё хуже. Мужчина не раз, когда они с Личем оставались наедине, чтобы залатать раны, просил юношу оставить попытки. Они не могли сбежать, пока велась охота, да и тогда, когда капитан отправлял их за водой, ружья охотников были нацелены в их сторону. Смок и Гендерсон не промахивались. В этом все убедились ещё раз, когда попытку уплыть к японским островам, находившимся, казалось бы, так близко, предприняли Келли и Гаррисон. Охотники, особо не целясь, с лёгкостью пробили пулями вёсла. Матросам пришлось возвращаться, гребя обломками и руками, потому что они понимали, что, посмей они продолжить путь, следующие выстрелы попали бы им в головы.
— Не надо впустую растрачивать свои силы, — Джонсон уже не помнил, сколько раз за последнее время он произнёс эти слова.
В этот раз мужчине досталось сильнее. Помогая друг другу, два матроса спустились в кубрик. Запасы аптечки здесь уже подошли к концу и им пришлось взять их из камбуза, несмотря на горячие протесты кока.
— Он просто играет с нами, — снова заговорил швед, не получив ответа.
Лич, сидевший рядом и обрабатывающий раны на своей руке, угрюмо посмотрел на него.
— Предлагаешь сидеть и ждать, когда он решит нас прикончить? — с усмешкой спросил юноша, хотя обоим было не до смеха.
Джонсон опустил взгляд. Джордж, поначалу списавший это на нерешительность, уже было открыл рот, чтобы продолжить, но вдруг заметил на что смотрит швед и с его губ сорвалось лишь тихое: «О, чёрт».
Мизинец на левой руке мужчины не разгибался и заметно опух. Сам палец побледнел и, когда матрос попытался выпрямить его, неестественно изогнулся.
Лич не умел вправлять суставы, а потому лишь бездумно бегал туда-обратно, выполняя распоряжения друга. Всё недовольство юноши как рукой сняло, стоило только ему взглянуть на лицо матроса: Джонсон сильно побледнел, но всё-таки заставил себя обхватить пострадавший палец и потянуть его вдоль безымянного. В какой-то момент боль стала настолько невыносимой, что мужчина закричал и сразу же с силой закусил губу, так, что из-под зубов засочилась кровь.
Сустав, встав на место, издал характерный щелчок. Лич невольно поморщился, но приблизился к Джонсону и, под его руководством, стал фиксировать мизинец, бинтом привязывая его к безымянному пальцу. Когда перевязка была окончена, юноша снова сел рядом, но не произнёс ни слова, за эти несколько минут растеряв большую часть своего пыла.
— Я… не знаю, — вдруг ответил швед на вопрос, о котором ирландец уже успел позабыть.
— Не знаешь что? — буркнул Джордж, не понимая о чём говорит Джонсон.
— Не знаю, что делать, — устало выдохнул мужчина, уткнувшись лбом в плечо Лича.
— Как видишь… — матрос не договорил, с удивлением посмотрев на товарища, но тот не выпрямился и никак не отреагировал на прерванную фразу.
Швед выглядел изнеможенным. Это была усталость не от боли, которую он испытал только что — на его лице оставили неизгладимый отпечаток недели страданий, пройденных им на этом корабле. Эта печаль осела и в виде седины, набившейся в тёмные кудри, словно снег.
Джордж медленно, будто в нерешительности, прислонился щекой к его жестким волосам, пропахнувшим морем, как и сам Джонсон. На губах юноши осталась соль, запекшаяся в виде кристалликов между кудрей моряка.
Они не считали прошедшего времени. Эта молчаливая солидарность двух людей смотрелась на этой шхуне почти что дико.
— Я устал, — вдруг нарушил тишину Джонсон, поднимая голову.
Лич, впервые за долгое время испытавший чувство умиротворения, недовольно заворчал себе под нос, не желая возвращаться в реальность, не сулившую ничего хорошего. Но во взгляде мужчины было что-то трудноуловимое, что юноша заметил, но не смог понять — он ещё никогда не видел такого выражения глаз. На заводе Джордж встречал усталые, сонные, озлобленные и забитые взгляды, но тот, что сейчас был направлен на него, был взглядом человека, уставшего от жизни, человека, близкого к полной апатии. В нём почти не осталось интереса к чему-либо и лишь при виде него, Лича, в нём не загоралась, нет, но теплилась искра жизни.
Ирландец почувствовал это лишь на подсознательном уровне, но этого оказалось мало, чтобы сделать правильные выводы. Позже он проклинал себя за это упущение.
Всего за пару дней кубрик матросов и вся палуба наполнились новыми запахами, перебивавшими старые: запахами крови и шкур с освежёванных туш морских котиков.
Несмотря на повреждённый палец и боль во всём теле, Джонсон умудрялся великолепно выполнять свою работу. Море было его вторым «я» и швед отлично ладил с ним как на шхуне, так и в шлюпке. Луис явно бы с большей охотой сел на его место, но Джек Хорнер, охотник, решил, что от толстого матроса будет больше пользы, если он станет доставать из воды и добивать подстреленных животных.
Такая же работа досталась и Личу — Смок сначала посадил ирландца за вёсла, но быстро понял свою ошибку и поменял его местами с Нилсоном.
Во время охоты матросы отдыхали. Здесь, в шлюпках, Ларсен не мог дотянуться до них.
Игра в прятки со Смертью Ларсеном так же помогла всем отвлечься. Тогда даже Волк как будто сам становился обычным матросом. Он тоже замолкал и старался быть незаметным, когда в ещё слабом тумане пароход его брата подходил слишком близко к шхуне. Казалось, капитан был не на шутку встревожен и разозлён, и это, пусть и ненадолго, ставило его на один уровень со всей командой. В эти моменты было видно, что, несмотря на всё, он такой же человек и ему не чужды все те чувства, что и остальным людям.
Дни шли, и с каждым днём ирландец терял силы и разум: он кидался на Ларсена всякий раз, стоило только ему появиться в поле зрения. Юноша не разбирал средств: он мог вцепиться зубами в шею, мог начать выцарапывать глаза, пинать, бить кулаками, головой и всем, что попадётся под руку.
Он не гнушался и ударов в спину: однажды, работая на бизань-салинге, Лич опустил взгляд на палубу, куда как раз вышел Волк. В руке у юноши была такелажная свайка. Раньше сама эта идея показалась бы ему безумной, но сейчас ему было уже безразлично. Прицелившись, ирландец метнул свайку вниз. С такой высоты и, вдобавок, при корабельной качке, у него было слишком мало шансов попасть именно в капитана. Лезвие просвистело в воздухе и Джордж издал стон разочарования: оно пролетело всего в нескольких сантиметрах от головы мужчины.
Ларсен, вытащив свайку из досок, поднял голову и усмехнулся.
— Уронил? Как неосторожно, — слова капитана могли бы быть расценены как добродушная насмешка, если бы не сталь в его взгляде, не предвещавшая ничего хорошего для Лича.
Матрос не уклонился от стычки. Быстро спустившись на палубу, он подошёл к Ларсену почти вплотную, сдерживая невольно срывавшееся с губ рычание.
— Да, уронил. А теперь верни обратно, — с вызовом бросил он, смотря прямо в глаза капитану.
— Сэр, — почти мягко напомнил мужчина.
Юноша сдвинул брови и повторил свои слова, снова не добавив в конце «сэр». Пару секунд матрос и капитан смотрели друг на друга, как вдруг Ларсен сделал резкий выпад. Лич, ожидавший нападения, отскочил назад, пригнувшись, но сразу же бросился на Волка, который без особого труда отшвырнул его от себя.
— Не люблю матросов с плохой памятью, — фыркнул мужчина, наблюдая за тем, как юноша поднимается на ноги.
Джордж украдкой завёл руку за спину и подцепил рукоять ножа, находившегося в сапоге. Оттолкнувшись от палубы, он прыгнул, в последнее мгновение выставив нож перед собой, но Ларсен, быстро сообразивший, что замыслил ирландец, успел перехватить его руку в каком-то сантиметре от своей шеи.
Несколько мгновений продолжалось их противостояние, после чего Лич вновь был отброшен на пол. Последнее, что он увидел, прежде чем на его голову обрушился тупой конец свайки, были доски, на которые быстро капала кровь из его разбитого носа.
— Не трогайте его, — скомандовал Волк, убедившись, что Джордж потерял сознание, — это пойдёт ему на пользу.
Но, едва капитан отошёл, на баке послышалась возня, Джонсон выругался на шведском, оттолкнув от себя Луиса, пытавшегося его остановить.
— Тебе же ясно сказали, — вновь попытался образумить его толстый матрос.
Джонсон лишь покачал головой и спустился к распростёртому на палубе Личу, перевернув его на спину. Юноша отделался лишь шишкой на затылке, но из носа у него продолжала течь кровь. Приподняв обмякшее, и оттого тяжелое, тело матроса, чтобы тот не захлебнулся в собственной крови, швед не придумал ничего лучше, чем снять с него и без того испачканную рубашку и приложить её к носу юноши. Ткань была мокрой и холодной из-за недавно прошедшего дождя и это, пожалуй, было лучшим выходом, потому что льда на шхуне не было.
К облегчению шведа, Джордж быстро пришёл в себя.
— Ты как? — спросил Джонсон, когда к ирландцу наконец вернулась способность нормально соображать.
— Голова болит, — удивлённо пробормотал юноша, садясь и неуклюже переставляя руки по палубе, стараясь найти надёжную опору.
Личу необходим был отдых, но вернувшийся Ларсен позволил ему только сменить рубашку и снова отправил на бизань-салинг. Весь оставшийся день ирландец боролся с головокружением и тошнотой, так что ему было не до покушений на капитана.
Но уже на следующий день, воспользовавшись утренним туманом, ирландец метнул нож в вышедшего на палубу Ларсена. Лезвие едва оцарапало кожу на шее капитана и вонзилось между досок. Мужчина с улыбкой вытащил оружие, лишив Лича его единственного преимущества.
И снова юноша оказался избитым. Джонсона Волк трогал гораздо реже, видимо, получая куда больше удовольствия от тщетных попыток Лича противостоять, чем от молча всё сносившего шведа.
Всякий раз, находясь в лодке, Джордж тоскливо смотрел в ту сторону, где должен был находиться берег, но видел только длинную линию горизонта, где море сливалось с небом.
— Хороший ты парень, — однажды сказал ему Смок, перезаряжая ружьё после очередного удачного выстрела, — жаль только, что не доживёшь до берега.
— Помолчал бы, — сердито буркнул Нилсон, на секунду перестав грести, — ему и без тебя тошно.
Лич как будто не слышал этого краткого препирания и продолжал с безучастным видом свою работу. На его переносице прорезалась глубокая морщина, свидетельствующая о постоянном напряжении. С каждым днём он всё больше походил на натянутую струну, которая вот-вот должна была лопнуть.
Нилсон вдруг поднял голову, словно почувствовав какую-то угрозу, исходящую от линии горизонта. Смок, заметив тревогу старого моряка, насторожился, видимо, ожидая худшего. Матрос, не произнеся ни слова, взялся за вёсла и, направив шлюпку к «Призраку» — мелкой точке вдалеке, не спеша стал грести в его сторону.
Охотник не стал возражать: остальные шлюпки, как он вскоре заметил, последовали их примеру. Но их лодка находилась на самом острие выставленного «клина» и они не успели проплыть и трети пути, когда налетел шторм. Сколько бы ни прилагал усилий Нилсон, как бы быстро Лич и Смок ни вычерпывали воду из днища, разбушевавшаяся стихия не подпускала их к спасительной шхуне. Вдобавок ко всем бедам начался дождь, принёсший с собой туман, застывший над поверхностью воды и скрывший из виду все остальные шлюпки. Нилсон выбивался из сил, но старался держать шлюпку на одном месте, чтобы хотя бы видеть проступавшие над туманом верхушки мачт «Призрака».
Некоторым повезло больше: ближайшие шлюпки достигли борта всего через час. Ещё несколько часов прошло, когда две других шлюпки вернулись на шхуну. Осталось ещё две, но собравшаяся часть команды нашла шлюпку Гендерсона, Холиока и Вильямса пустой. Несмотря на протесты команды, особенно Хэмфри — нового помощника капитана, Ларсен пожелал её забрать. В такую погоду сделать это было почти невозможно и лодка, как и предрекали матросы, разбилась в щепки.
— А где Келли? — спросил кто-то из команды, когда Волк признал своё поражение.
— Упал за борт, — ответил дрожащий кок, которого выволокли на палубу и заставили помогать, чему он явно не обрадовался.
— Ради шлюпки?! — накинулся на капитана Хэмфри, страх которого на несколько мгновений отступил перед негодованием.
Но Джонсон уже не слышал его. Швед, чьё оживление, вызванное возможностью испробовать все возможности столь прекрасной шхуны, быстро спало, перешёл на бак, вглядываясь в притихшее море. Туман почти развеялся, но солнце уже село, погрузив всё в непроглядную тьму. Где-то там, в темноте, плавала последняя шлюпка и судьба трёх находившихся в ней людей была неизвестна выжившим матросам.
Джонсон испытывал смешанные чувства: он хотел, чтобы Лич выжил, но знал, что, если юноша вернётся на шхуну, его смерть будет куда более страшной. Поймав себя на том, что какой-то частью себя желает Джорджу смерти - лёгкой смерти - Джонсон ничуть не испугался и не почувствовал стыда. Мужчина часто думал, что сам не против уже закончить всю эту нелепую комедию. В последние дни он находился на грани: выбитый из равновесия, швед уже не смог восстановить его и не был уверен, что когда-нибудь сможет.
Но лодка вернулась. На борту находились все трое, утомлённые (в особенности Нилсон), но целые. К этому времени шторм уже прекратился, а солнце лениво перекатывалось от горизонта к небу, окрашивая его в нежно-розовый цвет.
До вечера никто не отдыхал - выжившие приводили в порядок шхуну. Из-за шторма команда потеряла трёх матросов и охотника.
Во время ужина люди хранили молчание, отдавая дань уважения погибшим товарищам. Гаррисон тихо всхлипывал, но никто не смеялся над ним и не сердился. Он был ещё почти что подростком и, к тому же, весьма впечатлительным. Не было ничего зазорного в том, что он оплакивал смерть близкого друга.