Давай поиграем

Зуко никогда не придавал особенного значения времени. По крайней мере, после трех лет скитаний по морям в поисках Аватара, а так же четырех месяцев житья-бытья в Нижнем кольце Ба Синг Се, подрабатывая официантом в чайной. О, Агни, лучше не вспоминать об этом отвратительном участке своей биографии. Но в остальном он не замечал чередования дней, различал смену времен года только по самым радикальным признакам. Покоритель огня всегда был занят своими мыслями, ставшими для него едва ли не осязаемыми спутниками всей жизни. Азула точно подметила в тот раз, сказав, что он прогоняет их по кругу столько раз, что в итоге они теряют смысл. Зуко слишком привык оставлять свои размышления лишь в пределах своей головы, поэтому испытывал некоторые трудности, когда пытался облечь мешанину из переплетенных образов и ощущений в слова. Тот странный диалог в винном погребе прочно засел в его памяти, он проигрывал его раз за разом, пытаясь понять. Почему он так странно себя ведет, уделяя сестре столько времени и внимания. Неясно, когда и как, но осознание того, что Азула стала занимать большую часть его жизни, крепко поселись внутри. Зуко не знал, как к этому отнестись. Злиться, раздражаться, бояться? То были привычные чувства к принцессе, они хорошо знакомы ему с детства. Но не они волновали покорителя. Он все чаще ловил себя на мысли, что ему нравятся ощущения ее вечно холодных пальцев, остужающих его собственные, то, как она возится у него под боком, находя наиболее удобное для обоих положение в те редкие моменты, когда они разделяют объятия. Нравится следить за сменой эмоций на подвижном лице, различать малейшие оттенки настроения, скрытые в чуть искривленных губах, в крошечной морщинке на переносице, в тонких выразительных бровях. Теперь он замечал, что сестренка имеет обыкновение жевать щеки с внутренней стороны, когда злится или волнуется, а потом морщится, постоянно проводя языком по незаживающим ранкам. Или кусает нижнюю губу, отчего та приобретает ярко-вишневый цвет без всякой помады, которую сестрица будет использовать уже через пару лет. Зуко первое время удивлялся этим привычкам, показавшим ее такой... человечной и несовершенной. В его представлении Азула не подвергалась мелким повседневным переживаниям, заставившим бы ее кусать губы. Она была либо дьявольски хитра, изворотлива, идеальна и всегда готова ко всем случаям жизни, либо разбита вдребезги на мельчайшие осколки безумием, остановить которое невозможно. Зуко никогда не воспринимал ее просто человеком. Теперь он заново знакомился с ней. Азула была тем единственным не изученным явлением, преподносящим ему сюрпризы с завидной регулярностью. Хоть он и не мог похвастаться, что знал всех остальных окружающих его людей, как собственные пять пальцев, но сестренка оставалась "белым пятном", и раскрашивание ее образа цветной тушью служило Зуко настоящей отрадой и наслаждением. Они были неразлучны. Завтрак, занятия образовательными науками, покорением огня, свободные часы личного времени, ужин. Зуко не заметил, как в его буднях образовалось столько повседневных ритуалов, как не замечал, что зима сменяется дождливой весной, а та - жарким сухим летом. На "публичных мероприятиях" (как он называл про себя те моменты, когда оказывался под наблюдением взрослых) Зуко играл роль "хвостика", младшего братишки, заглядывающего в рот сестре и во всем берущего с нее пример. Он неизменно реагировал на презрительные полунамеки отца о своей несостоятельности с той правдоподобностью, которую точно отмерил про себя, никогда не переигрывая. Это было легко до неприличия, он ощущал себя так, словно надевает одну из масок, которая стягивает кожу его лица, придает нужное выражение глазам и голосу, когда находился в обществе отца или матери. Это происходило потому, что ему давно стали безразличны они оба. Зуко как-то подумал, что ни разу за всю свою жизнь он даже не видел сна, в котором Озай умирает, оставляя кровь на его руках как в фигуральном, так и буквальном смысле. Иногда он чувствовал снисходительную жалость к отцу, бывшему в полной уверенности относительно своей неоспоримой власти над членами семьи. Зуко ухмылялся, понимая, насколько схожи их мысли - оба знали, что могут оборвать жизнь другого одним коротким движением. Разве что сын обладал еще одним знанием - Озай не сможет убить его с той легкостью, на какую рассчитывает в то время как сам Зуко имеет в этом деле куда больше преимуществ. Зато во время их уединения покоритель мог не сдерживать себя. Понимая, что естественно превосходит сестренку по всем статьям, он не выставлял этого на показ. Ненависть между ними изрядно утомила и надоела принцу, он нуждался в смене обстановки. На проверках теоретических знаний брат и сестра менялись пергаментами, записывая ответы на известные вопросы абсолютно одинаковым почерком. В свободные часы они лазили по всем малообитаемым окрестным закуткам в поисках места для "подпольных" тренировок в покорении огня, фехтовании и особенной форме приемов по блокировке Ци - Тай Ли сдержала обещание. Мэй временами присоединилась к их тренировкам, но не слишком часто, так как у нее уходило изрядное количество усилий, чтобы уходить из-под материнской опеки. Зуко учил сестру основам правильного дыхания, являющимся залогом мастерства покорения, с жесткостью пресекая всякие возражения и обвинения в занудном тиранстве. Впервые в жизни юная принцесса столкнулась с непоколебимой твердостью, которую она не могла пошатнуть ничем. Зуко в такие часы становился скалой - суровый, острый, как выступ, с которого легко свалиться в открывавшуюся внизу пропасть, гладкий, как обтесанный камень, который нечувствителен к любым словам. Он видел, что Азула и злится на него, желая взять вожжи правления в свои руки, и в то же время чувствует необъяснимое удовлетворение от осознания его силы и непокорности. Она думала, что ей интереснее играть в игрушку, которая не ломается от ее прикосновений. Азула еще не понимала, что роли безвозвратно изменились. Теперь не она играла им. Они оба были в этой игре. Удивительно, но сестренка не стала докучать ему расспросами о его необычайно глубоких познаниях во многих отраслях военного искусства. Она впитывала те знания, которыми брат делился с ней, с безмолвной и жадной благодарностью. Зная от отца, что лучшая модель поведения с подчиненными - это устрашение и подавление их воли, Азула с удивлением взглянула на дело взаимоотношений с другой точки зрения, показанной братом. Зуко предложил ей оказывать своим подругам больше уважения к их талантам и сильным сторонам, теплоты в личных отношениях, показать им иллюзию доверия, если уж она не способна поставить свою мнительную паранойю в режим ожидания вместо боевой готовности. Он уверял ее в том, что результат подобных действий окажется более чем удовлетворительным. Азула не поверила ему. Азула оказалась обвинена в малодушном страхе к построению отношений с людьми. Азула была взята на "слабо". Она понимала, что брат манипулирует ей, надавив на слабую сторону ее обороны. Но Зуко сделал это с таким непринуждённым изяществом и легкостью, а главное, с удивительным для мальчишки его возраста тактом, что сестренка следовала его указаниям без особого раздражения. С удивлением принцесса обнаружила его правоту. Умея играть на чувствах людей, улавливая их изменения интуитивным чутьем, покорительница получала ту отдачу от своих ухищрений, которая полностью устраивала ее. Прислушиваясь к словам Зуко, Азула обнаруживала, что он оказывался прав неприлично часто. Это злило ее. Это радовало ее. Они открывались друг другу постепенно, переступая через фамильную мнительность и личные предрассудки, делая маленькие шаги навстречу взаимопониманию. Незначительные, казалось бы, вещи составляли это движение навстречу друг другу. Однажды вечером Зуко зашел в комнату сестры, чтобы поболтать и подурачиться немного перед сном. Подобные визиты стали обыденностью, они напоминали покорителю времена детства, когда он так же проводил время с мамой. Теперь он нуждался в "сказке на ночь" от сестренки. Он нашел ее облокотившейся на перила небольшого балкона, выходившего на западную сторону. В руках принцесса держала средних размеров блокнот из плотной белоснежной бумаги и карандаш, рядом стояли краски и разнокалиберные кисточки для рисования. Зуко встал слева от нее, опершись на невысокую колонну и скрестив руки на груди. Он молчал, наблюдая за тем, как она хмурится и закусывает губу, смотрит на простирающиеся в дали земли, позлащённые последними отблесками заходящего солнца. Карандаш порхал по бумаге, ведомый уверенной рукой. Когда небо потемнело, покинутое солнцем, не посещенное луной, Зуко зажег пламенный шарик света, заставив его зависнуть над ее рисунком, и дальше наблюдал за причудливой игрой теней на красивом, тонко очерченном профиле сестренки. Ее работа оказалась кончена, покорительница распрямила спину и плечи, жмурясь, как довольная кошка. - Покажешь мне? - нарушил тишину брат, так же оставив свою позицию. Она молча отдала ему блокнот. Зуко изумленно рассматривал рисунок. Он будто взглянул на них обоих со стороны, их грифельные фигуры занимали на белом фоне такое же положение, что секунду назад. Он, стоявший у колонны со скрещенными руками и согнутой в колене ногой, его левая часть лица особенно четко обрисована, до последней угольно-черной пряди, спадавшей на лоб, привычно изогнутой брови. Азула ни разу не посмотрела на него, и тем не менее он приподнял уголки губ в той же легкой улыбке на рисунке, с какой наблюдал за ней минуту назад. Она изобразила саму себя так, словно смотрела его глазами. Все тени, играющие на ее лице и привлекавшие внимание покорителя, ее поза, напряженная и непринужденная одновременно, то, как она хмурилась и прихватывала губу острыми белыми зубами. А впереди застыл в вечном грифельном образе неуловимый миг заката, конца, смерти очередного дня. - Оставь его для меня, - попросил Зуко, оторвав взгляд от ожившей частички этого вечера. - Если хочешь, - Азула безразлично пожала плечами, но он прочел: "для тебя и делала". Возможно, ему просто показалось. Но он не хотел этого знать. Сестренка согласилась учить его рисованию. Она смеялась, когда у него получались особенно гротескные наброски обыденных, казалось бы, вещей. Но ее подколки и издевки не могли задеть принца, он делал невозмутимое выражение лица, только глаза искрились лукавым весельем. У Азулы был истинный талант, она будто смотрела на все со стороны, передавая увиденные образы на бумагу. Взглянув на что-то, она могла додумать мельчайшие детали в своем воображении, и проявившаяся раз картина уже не смывалась водоворотом прочих мыслей. Раз сестренка согласилась обучить его своему искусству, то ей решать, в какой форме это делать. У Зуко не было таланта к совершению мгновенных успехов в чем бы то ни было, все, что он имел, покоритель получал тяжелым трудом и грубыми ошибками. Просто Азула этого еще не знала. Впрочем, она наверняка решила, что ее брат не может быть безупречно хорош во всем на свете. Ей было вполне достаточно осознавать Зуко гением в покорении огня, подмастерьем во владении мечом, пронырливым человеком, взять верх над которым не так-то легко, как могло бы показаться благодаря его актерским талантам, чтобы уважать брата. Пусть он неважно рисовал, зато мог подделать практически любой почерк и подпись, а так же уверенно играл на нескольких музыкальных инструментах. По ее мнению, братец обладал весьма и весьма приличным воспитанием и образованием. Кроме того, сознание, что она может превосходно сделать то, в чем Зуко не силен, наполняло ее гордым торжеством. Должна же Азула хоть в чем то безоговорочно превосходить его. Они читали разные книги из библиотеки. Забираясь на кровать в сапогах, выражая этим немой протест правилам этикета, да и вообще, всем правилам разом, брат и сестра склоняли головы над пожелтевшими шуршащими страницами, вчитываясь в мелкие строчки. Иногда Зуко читал один, пока сестренка не заснет рядом, удобно устроив голову на его животе, как на живой подушке с извечным подогревом. Но чаще они распределяли между собой роли, комично меняя голоса под характеры персонажей. Агни, вот была умора, когда Азуле вздумалось почитать так "Любовь среди драконов". Они бегали по комнате, молотя друг друга подушками и выкрикивая: "Ты невообразимая скотина!", "Ты дерзкая девка!". Вошедшая в покои Урса решила, что дети вернулись к старым добрым временам взаимной ненависти, утратив едва накопленный запас теплоты и взаимопонимания, но полуживой от хохота сын разъяснил ей, что они "репетировали" сцену из романа. Когда воздух наполнился жаркой духотой, солнце напекало и иссушало землю и люди сбросили лишние слои одежды, Зуко вспомнил, что прожил здесь уже год. На свой день рожденья, прошедший зимой, он усмехался, празднуя его вот уже пятидесятый раз, в то время как все остальные считали, что это было лишь в седьмой. Но принц не ощущал себя на пятьдесят. Он был слишком жив и эмоционален, горяч и импульсивен для столь солидного возраста. Как будто ему было только шестнадцать. Но так оказалось лучше. Иначе покоритель слишком скучал бы, обреченный "возиться в песочнице" до конца своих дней. Осада под стенами столицы длилась уже шестой месяц. Айро писал своим домашним отчеты с фронта военных действий, иногда кузен отправлял короткие послания, наполненные фальшивым легкомыслием. Лу Тен не понимал, что со временем владелец вырастает из определенной маски, а если он хотел продолжить играть прежнюю роль, то должен был так или иначе сменить подставное лицо. А может, он просто боялся, впервые в жизни и по-настоящему, и прятался от страха, въевшегося в каждую пору его кожи, в прежнем образе самого себя, давно оставшемся позади. Зуко ждал каждого письма, гадая по его конверту - не то ли самое, перевернувшее его жизнь в первый раз. Он часто обдумывал свои действия в случае прихода рокового вестника. То, что отец попросит Азулона назначить его наследником трона в обход осиротевшего Айро, не вызывало у принца сомнений. О предложении деда убить его, Зуко, дабы ощутить всю тяжесть потери сына на собственной шкуре, тоже имелись обоснованные соображения. Но в том, что мать согласится и сейчас выгораживать его из-под отцовской удавки, покоритель серьезно сомневался. Он больше не любил ее, даже не утруждал себя показным проявлением чувства, а потому не ждал самоотвержения в этот раз. У него было три варианта. Первый - убить своего отца еще разок, только теперь немного пораньше. В таком случае постоянная угроза смерти отдалится с горизонта, на какое-то время, с его-то везением. Айро станет Хозяином Огня после смерти Азулона. А уж после дяди Лордом станет и он сам. Но это будет так нескоро. Он успеет дожить до телесных пятидесяти, не говоря уж о сознательных годах. Слишком долго. А ускорить процесс он не посмеет - дядя остался единственным любимым человеком в его жизни. Второй вариант был отчаянным, экстренным выходом, на случай, если его пятки совсем уж запылают. Его предложила Азула еще в тот первый раз, когда вопрос выживания встал совершенно неожиданным ребром - сбежать в Царство Земли. Для Хозяина Огня Зуко это была не жизнь, но и такое существование всё же было лучше, чем глупая смерть в пятьдесят/семь лет. Данный вариант был признан условно-возможным в теории, но абсолютно отвратительным на практике. Правда, тут был еще шанс присоединиться к кампашке Аватара в самом начале и отнять престол в процессе воинственного переворота, но и он не слишком нравился принцу. Проведя столько времени с разумной, дерзкой и понимающей его мысли и идеи с полуслова сестрой, Зуко особенно четко понял, насколько его раздражали наивная глупость Аанга и упрямая нетерпимость Катары в отношении к некоторым явлениям реальной жизни. Только Тоф, его самая любимая подруга, могла понять его. Она понимала, да, но не разделяла его поступков. Тоф, как и Айро, ссылалась на свою слепоту, когда дело доходило до того, что Зуко приходилось "запачкать руки". И третий вариант, признанный фаворитом, был как раз такого, "грязного" характера. Заключить с отцом то самое соглашение, но с поправкой о дальнейшем проживании во дворце на правах наследного принца. Тут имелись свои подводные камни - обернуть условия следовало так, чтобы убедить Озая не убивать его самого после того, как Зуко с успехом избавится от деда. Угрожать отцу смертью было бы неверным аргументом - для фаталистически подозрительного Озая данное заявление послужило бы эквивалентом красной тряпки для разъяренного быка. Как бы искусен и опытен ни был Зуко, физическая подготовка все еще действовала против него. Если бы он был хоть шестнадцатилетним юношей, он уже не сомневался в своей победе над отцом - он всегда отличался развитым телом и большой силой. Но - увы и ах, он все еще оставался семилетним сопляком, которому доступны только слова и мелкие предательские удары из-за спины. Литература, прочитанная зимой в медицинских целях, сейчас послужила в противоположном направлении. Симптомы остановки сердца от удара были отложены в памяти, а вещества, вызывающие своим соединением эти самые признаки, давно подготовлены и доведены до нужного состояния. Несколько флаконов спрятаны в услужливо обнаруженный тайник под половицей, открывающей небольшое пространство под левой стороной кровати. Зуко был готов. Оставалось только подождать. Помимо политических интриг у принца имелось еще одно незавершенное семейное дело. С ним следовало разобраться прежде, чем события понесутся вперед с убийственной поспешностью. Мэй. Зуко не мог притвориться, что не замечает, как взгляд маленькой леди частенько и подолгу останавливается на нем, когда она думает, что никто не наблюдает за ней, как алеют ее щеки, стоит ей неожиданно услышать его голос или нечаянно коснуться его руки. Агни, они были женаты, прожили бок о бок тридцать один год, как он может притвориться, что не знает о любви Мэй?! Зуко еще не прогнил до такой степени бесчувственности. Он был обязан объясниться с девочкой сейчас, чтобы не столкнуться с ее разросшейся с годами страстью потом, и уже тогда сообщить ей, что ее искренняя привязанность и горячая нужда во взаимности, питаемые в девичьем сердце со всем рвением первой любви, обречены рухнуть прахом перед лицом его равнодушия. Он знал, где жила метательница ножей, и одним приятным изнеженным вечером отправился к особняку, выскользнув из дворца тем же путем, которым они воспользовались зимой. Перелезая через кованные ворота, ограждавшие поместье, принц заметил девочку на заднем дворе. Мэй оттачивала свое мастерство, терзая импровизированные манекены стальными лезвиями, и свистящий звук, с каким они рассекали воздух, заставил Зуко усмехнуться собственным малодушным мыслишкам отложить разговор на другой раз, когда она окажется менее растревожена. - Как успехи? - подал голос покоритель, выйдя вперед из-за кустов с живой изгородью, окружавших дворик. Мэй едва заметно вздрогнула, вскинув на него темные глаза и быстро улыбнувшись: - Зуко? Что ты тут делаешь? - Ты давно не навещала нас с Азулой, я хотел узнать, как ты поживаешь. Он врал. Он пришел с единственной целью - дать ей от ворот поворот, и прекрасно знал, что Мэй тут же поймет это, стоит ему лишь затронуть сию тему. Зато принц не знал, как ему вывернуть всё так, чтобы не слишком сурово пройтись по хрупкой душе аристократки. Он мог манипулировать и лгать людям, заставляя их делать то, что ему нужно, но это мало помогало в сложном искусстве выстраивания взаимоотношений. - Все в порядке, - ответила она, привычно прикрыв веки. В кажущейся неподвижности ее черт, в том, как затрепетали опущенные ресницы, Зуко прочитал выражение смущенного удовольствия. Он потратил много дней, пытаясь определить признаки, по которым жена безмолвно выражала оттенки своего настроения, но всё же не слишком хорошо разбирался в том, что творилось в душе дворянки. - Прости меня, - попросил покоритель. Его слова были тяжелыми, несли в себе столько невысказанных фраз, столько неразрешенных сцен, что он и сам терялся в разнообразных смыслах этого извинения. - Что? - Мэй изумленно посмотрела на него долгим, открытым взглядом. - Я соврал. Я знаю, ты поймешь сразу, что это была ложь, а я больше не хочу врать тебе. Хватит с тебя. С нас обоих. - Я не понимаю... - Если бы я мог, я постарался бы избавить тебя от этого. Но, видит Агни, я никогда не стремился подтолкнуть тебя. Я не стану делать вид, будто ничего не происходит между нами. Эта недосказанность - тоже ложь. Мэй поняла. Она догадалась по его тону, о чем он говорит. Шоколадные глаза в пол, ладони, сокрытые за широкими рукавами, сомкнулись на животе в подобии защитного жеста, ведь истинным леди нельзя скрестить руки на груди, или обнять себя за плечи, как всем остальным людям с живым сердцем. Зуко знал, что она поймет его сразу, знал и то, что она сделает. Пока он будет говорить, прибавляя очередным словом новую тяжесть к итак неподъемной для девочки ее лет ноше, маленькая леди будет молчать, ее спина и плечи окаменеют, она будет дышать так тихо, что признаки ее дыхания едва останутся на поверхности стекла, если бы кому вздумалось проверить, жива ли она. Едва ли можно было считать, что привязанность Мэй в силу ее раннего возраста окажется мимолетной и не столь сильной, чтобы причинить такую боль, но Зуко хорошо знал, что это не так. Любое чувство, проникнувшее в сердце дворянки сквозь бесчисленные слои одежды и повседневных ролей, было для нее основательным, тщательно лелеемым и весьма осмысленным. Другое дело, что она не умела прогнать его обратно во внешний мир, излив на объект свою привязанность в той мере, которая существовала в ее душе. У них было кое-что общее - эмоциональная неполноценность, они оба стали социальными калеками с раннего детства, так за всю жизнь и не избавившись от своего недуга. - Не надо, Мэй. Посмотри на меня. Ну же, взгляни. Ты знаешь, кто я? Я скажу - всего лишь человек. Обычный, из плоти и крови, такой же, как и все. Сейчас тебе больно, и я не знаю, как ты дышишь, но зато знаю кое-что другое - ты очень сильная. И смелая, ты умеешь дружить, любить, быть верной. Кто бы что ни говорил, но я-то знаю, что ты настоящая. Я знаю, ты думаешь, будто любишь меня. Может, это так и есть, всё же тебе виднее. Но я не хочу вводить тебя в заблуждение, позволяя мечтать и строить предположения, которые обречены на неудачу. Не вздумай решить, будто ты недостойна ответной любви! Мне так же известна твоя поразительная мнительность. Я люблю тебя, ты очень дорога мне и я уважаю тебя, но я всегда буду видеть в тебе только младшую сестру. Пусть я проявил полнейшую бестактность, излишне открыто пройдясь по всем твоим тайным, не успевшим толком сформироваться желаниям, но лучше уж сейчас, пока целая жизнь ждет нас впереди, чем тащить за собой несбыточные мечты из года в год. Пройдет время и ты поймешь, что я поступил правильно. И надеюсь, тогда ты простишь меня, разлюбишь, станешь свободной. Я очень хочу, чтобы ты была счастливой, Мэй. Она смотрела на него, почти не мигая, и под этим взглядом Зуко плавился, испытывая раскаяние за все тридцать лет напрасных мучений, что они принесли друг другу. Больше, конечно, он ей. Но он верил в свои слова - Мэй поймет, что он поступил правильно. Потому что так оно и есть. Зуко слишком долго врал ей, а теперь, вывалив на девочку давно сдерживаемую правду, снова изрядно потрепал ее. Но теперь уж в последний раз. Самый последний - и они оба станут свободны. - Хочешь, чтобы я сейчас ушел? Молчание, ни единая чёрточка аристократического лица не изменилась, лишь вдох получился чуть судорожным. - Разлюби меня, но не выбрасывай насовсем из своей жизни. Позволь мне быть твоим братом. Когда сможешь. Зуко быстро и бесшумно скрылся с ее глаз, исчез с территории поместья, растворился в столичных улицах. Хотел бы он с такой же легкостью раствориться безликой дымкой из отравленных мыслей метательницы ножей. Но всё равно, он был прав, и сейчас ей, девочке, будет не в пример легче. Пусть она этого пока не понимает, но спустя какое-то время - непременно поймет. Дядя Айро прислал письмо, в каком-то роде - то самое. "...приезжайте навестить этот невероятный город, пока я не сжег его...", а вместе с этой фразой, запавшей в память из-за того, что они с Азулой на удивление единодушно рассмеялись тогда, пришли и подарки. Кукла, одетая по последней моде, принятой среди дворянок Царства Земли, была признана Зуко чрезвычайно, подозрительно похожей на Тоф. Принцесса же, увидев свой подарок, сделала такое лицо, как будто ее заставили съесть целый лимон за один присест. Покоритель достал кинжал, долго держал его на ладони, припоминая, как часами глядел на пляшущие по лезвию тени от языков пламени, разгорающихся вокруг него во время медитаций. Как они с дядей обрезали им волосы, чтобы сойти за простолюдинов в Царстве Земли, спасаясь от преследования Азулы. И последнее, самое горькое, отравленное злобным разочарованием воспоминание - он подарил кинжал тому мальчишке, у семьи которого провел одну ночь, он спас того из лап их озверевших солдат, едва не оказавшись убитым одним из покорителей земли. А в ответ получил плевок под ноги, яростный, ломкий крик о ненависти и осознание полнейшего, удушающего одиночества. "Никогда не сдавайся без борьбы". Пожалуй, эта фраза - жизненное кредо Зуко. Как удачно, ведь многие живут и умирают, так и не имея пафосного и лаконичного определения собственному существованию. На этот раз он не поступит так по-идиотски. Он уже устал быть идиотом, вечно скитающимся в дебрях собственных терзаний и чужих хитросплетенных интриг. Хватит с него постоянно оказываться обведенным вокруг пальца тупицей, бросающимся от одной крайности фанатизма к другой. Отвлекшись от своих мыслей, Зуко услышал, как сестренка вслух выражает то, что он сам давным давно решил исполнить собственными руками: - ... И тогда отец станет наследником трона вместо дядюшки. Уверена, он станет лучшим правителем, чем наш любитель чая. Урса отдернула дочь, но безуспешно. Зуко не был столь уверен в последнем, он просто хотел стать Хозяином Огня не через труп Айро и Лу Тена. Впрочем, именно через труп последнего он и станет Лордом. Азула бросила на него быстрый взгляд из-под полуопущенных ресниц, и принцу показалось, что она прочитала его мысли и намерения. Но она отвернулась, вытянув вперед руку, сжимавшую несчастную куклу, а потом устроила ей "живую" кремацию своим колдовским синем пламенем, и ее черты в отблесках голубого огня заострились, приобрели жесткое и холодное выражение. Зуко смотрел пристально и долго, но не увидел в ней той Азулы, которая так напугала и вызвала в нем такую ненависть на площадке для Агни Кай. Вероятно, такое же выражение было и на его лице, когда он сидел на троне Хозяина Огня за стеной багрового пламени, смотря тяжелым испытующим взглядом на своих подданных. Зуко вошел в свою комнату, захлопнув двери и на секунду прижался к холодной полированной глади лбом. Свершилось. Игра на выживание началась. На этот раз письмо принесло весть не о наступившей смерти, но сильном, почти смертельном ранении кузена. Лу Тен был в бреду между жизнью и смертью, и от этой неопределенности Айро сходил с ума. В своем письме он патетично упрекал себя в том, что не внял увещеваниям племянника, натершего мозоль на языке, предупреждая его об опасности. Дядя выбросил из головы то обстоятельство, что война - не самое безопасное место для жизни, он был одержим идеей того, что Зуко тысячу раз давал ему шанс спасти сына, а он упустил этот шанс. Зуко почувствовал, как совесть кольнула его в самое сердце, вспомнив, с какой хладнокровной расчетливостью он поставил их жизни на чашу весов, поднявшуюся далеко вверх под тяжестью трона, стоявшего на другой стороне. Потом фарс Озая перед отцом, его бессовестная похвальба своими наследниками, бывшими здоровыми залогами процветания и продолжения династии Лордов, этот плевок в лицо старшему брату, чей сын умрет с минуты на минуту в далеких землях. Зуко видел, как гневно затрепетали ноздри Азулона, как желтое пламя с рассерженным треском взметнулось чуть выше. Его язычки, казалось, лизали тело деда, намекая, что скоро, совсем скоро они пожрут это охладевшее тело без остатка. Он не стал пытаться повторить успех Азулы, его охватило в тот момент ощущение брезгливого отвращения, какое возникает, когда счищаешь вязкую грязь с сапог. Давно, казалось бы, забытое чувство, оставленное в прошлом взрослым человеком, привыкшим принимать и отвечать за свои поступки. Во всяком случае, он не видел нужды производить впечатление на человека вечером, когда собирался убить его ночью. Азула хотела перехватить его, чтобы подслушать разговор отца и деда, но Зуко остановил ее, высвободил свою руку из ее цепкой хватки, сказав, что и так знает, что они скажут друг другу. И вот теперь он застыл на пороге, застыл в своих мыслях, в этом тягучем миге, не понимая, что же его держит. Он должен был начать действовать, бороться за свою жизнь, огрызаться и царапаться, как котенок, которого хотят утопить. Но покоритель стоял на месте. Едва дыша, прижавшись лбом и ладонями к перегородке, он словно ждал чего-то или кого-то. Он вздрогнул, когда ручка двери потянулась вниз, распахнув ее с протяжным скрипом. И вот напротив его глаз оказались такие же золотые, бесовские глаза. На лице сестры застыло выражение мучительной сосредоточенности, ее взгляд, казалось, разъедал плоть Зуко, вскрывая все потаенные замыслы. А он стоял, не двигаясь и не пытаясь укрыться от этого изучения. Это был один из редких моментов единения, хрупкий и неуловимый, несущий в себе столько интуитивного доверия, не осознанного ими обоими, но всё же связывающего их, помогающего проникнуть в отдаленные уголки разума друг друга. А потом лицо принцессы изменилось. Она решительно дернула подбородком, дерзко сверкнула глазами, как будто бросив вызов ему и всем своим сомнениям. Чуть толкнув брата в грудь, заставила его отступить и вошла в комнату, пересекла ее, опустилась перед левым краем постели, и вот уже она стоит, в руке у нее три стеклянных флакона. - Ты знаешь, что это, - Зуко задумывал эту фразу как вопрос, но получилось больше, как утверждение. - По-правде говоря, я поняла это минуту назад, - усмехнулась Азула. Она помолчала, как будто в последний раз взвешивая все "за" и "против", потом снова заговорила: - Я слышала, о чем они говорили. Но ты уже знал, да? Агни, ты так давно это знал. Похоже, ты догадался обо всем раньше, чем даже отец с дедом додумались до этого. Помнишь, я как-то пришла к тебе, а ты был в ванной? Тогда-то я и нашла их, - она сжала ладонь, и флаконы звякнули тихим стеклянным перезвоном. - Когда я шла сюда, я думала предложить тебе сбежать куда-нибудь. Но когда я увидела тебя... Нет, ты не уйдешь. Я поняла, зачем ты просиживал в библиотеке, к чему докучал маме, что это такое и зачем. - И что теперь? - Зуко и вправду хотелось знать, что она будет делать. Азула - это ложь, это мираж в пустыне, она неуловима и непредсказуема, как само пламя, за чьими переменчивыми узорами и изгибами не уследить глазу. - А ты не догадываешься? - поддразнила она, добавив в голос те самые вкрадчивые урчащие нотки, которыми пользовался и ее брат, желая обольстить или окрутить кого-нибудь. Он знал эту схему, а потому просто молчал, предоставив ей говорить самой. - Ладно, у нас не слишком много времени для этих игр. Я скажу, что дальше. Я выбрала тебя. Зуко прикусил язык до крови, не позволив глупым восклицаниям вырваться наружу. Он чувствовал себя так, словно пропустил удар ноги с разворота, пришедшийся прямо по виску. Принц догадывался, о чем она говорила, но отказывался полностью осознать. Азула жадно следила за ним, пытаясь отгадать реакцию брата, но его лицо было непроницаемой застывшей глыбой камня. Она поморщилась - истукан чертов, он просто ничего не понял. - Отец с такой легкостью согласился избавиться от тебя. Он просто не знает тебя, как я знаю. Пока я шла к тебе, была уверена - ты побежишь, спасая свою жизнь. Я не хочу твоей смерти, но если бы ты побежал, братец, я перестала бы уважать тебя. Я страшно разочаровалась бы, а потом и возненавидела тебя за это. За то, что позволила себе поверить, будто ты можешь быть сильным, достаточно крепким для того, чтобы мы могли бы... Я не знаю, как это выразить яснее. Но теперь я поняла - я ошиблась в тебе. Ты не побежишь, не заставишь меня ненавидеть. Мама рассердилась, когда я сказала, что отец станет лучшим правителем, чем дядя. А теперь я поняла и еще кое-что - ты станешь куда лучшим Хозяином Огня, чем наш папочка. - Правда? - Зуко недоверчиво хмыкнул, подняв одну бровь. - И ты не хочешь сама стать Хозяином Огня? - Если ты попробуешь запретить мне, то конечно захочу, - хихикнула принцесса. - Но если ты и дальше будешь таким, как сейчас, я думаю, мы найдем компромисс. Зуко почувствовал, что разрыв шаблона всей его жизни требует от него хоть какого-нибудь действия, иначе он просто умрет от передозировки потрясения. Он запустил пальцы в волосы, взлохматив их сильнее, чем они были до того, как будто таким образом пытался вновь запустить застывшие шестеренки в голове. - Итак, я правильно понял - ты собираешься помочь мне убить Азулона? - Азулона? Ты забыл, что нашего отца зовут Озай? - раздраженно фыркнула принцесса. - Нет. С чего ты взяла, что я хотел убить его? - удивился Зуко. Азула набрала в грудь побольше воздуха - наверняка для того, чтобы сказать что-нибудь язвительное, потом поперхнулась внезапно осенившей ее мыслью. - Как я могла забыть, что тогда Хозяином Огня станет Айро? А ты... - она покачала головой, пробормотав что-то неразборчивое под нос. Видимо, у нее тоже сейчас был разрыв шаблона. - Ты все просчитал. Полагаю, у тебя есть план. - Да. И в моем плане был один серьезный пробел - как договориться с отцом, мечтающим придушить меня. Но теперь, - он выразительно поиграл бровями. - Проблема снята, не так ли? В конце концов, не убьет же он нас обоих. Тебя он любит, милая сестрица. Вечерние сумерки сгущались, растворяя очертания лежащего внизу города, удлиняя отбрасываемые тени все сильнее затем, чтобы полностью поглотить их однородной чернотой, царившей за окном. Эта тьма пыталась просочиться сквозь стекло, забиться в каждую щелочку высоких стен, но свет факелов и свечей отгонял предвестницу ночи назад, в безлюдную пустоту. Небо заволокло тяжелыми густыми тучами, гроза надвигалась с удушающей медлительностью. Зуко бесшумно ступал по пустым коридорам, почти не слыша шагов сестренки за спиной, но зная, что она там. По его коже бегали крошечные электрические разряды, заставляющие волоски на руках вставать дыбом. Он был спокоен, нервозность или беспокойство ничуть не тревожили его. Что чувствовала Азула, тенью следовавшая за ним, принц не знал. В который раз он убедился, что на самом деле абсолютно не представляет, что она может выкинуть в следующий момент. Несмотря на серьезность и опасность готовящейся авантюры покоритель размышлял больше о том, что же побудило принцессу принять его сторону, чем о последствиях, ждущих их обоих в случае малейшей неудачи. Поэтому он даже не заметил, что путь окончен и они стоят у шикарных расписных дверей в кабинет Хозяина Огня. Зуко сделал пару глубоких вдохов, протяжно и шумно выдыхая обжигающе горячий воздух, нагретый громадной печкой внутри покорителя. Температура тела заметно возросла, он почувствовал в себе такую же легкость и невесомость, которую испытывал бы, находясь в горячечном бреду. - Зуко? - Азула тронула его за предплечье, ее брови удивленно приподнялись. - Ты горишь, братец. И это не фигура речи. Покоритель посмотрел вниз и увидел, что его пальцы объяты багровыми язычками пламени - признак сильного напряжения. Ему не хватало прежнего контроля над собственным телом и духом. С рассерженным шипением он потушил огонь. И снова - глубокие вдохи, тяжелые горячие выдохи. - Почему мы здесь встали? - прошептала она на ухо брату, снова поразившись тому, каким жаром от него веяло. - Мы делаем тут искусственный филиал преисподней. Кстати, мы, - он выразительно выделил последнее слово. - Поделись со мной энергией, вместе быстрее получится. - Ты меня этому так и не научил, - фыркнула девочка, слегка оцарапав его руку острыми коготками. - Даю слово, если мы переживем сегодняшнюю ночь, начнем завтра же, - заверил принц, оттягивая на себя живительный поток чужеродного тепла, контрастирующего с его собственным жаром. - Пора, - он обернулся, всмотрелся в лицо сестры. - Готова? - Да. Азулон разбирал какие-то бумаги за роскошным столом, его седые кустистые брови были сведены на переносице, в которую намертво врезалась вертикальная морщина, проявляющаяся и у его внуков в момент гнева или волнения. Зуко с мрачным удовлетворением отметил, что дышать в комнате так же тяжело, как в парилке с сухим раскаленным воздухом. Дед поднял на них усталый взгляд, на его лице промелькнули тени смешанных чувств, однако он быстро взял себя в руки. - Зуко, Азула. Что вам нужно? - Всего лишь наша жизнь, - ответил принц, поклонившись Хозяину Огня. Азулон понял. Он откинулся на спинку кресла, сверля внуков тяжелым взглядом. - Я... Я все знаю, - Зуко заговорил прерывистым голосом, изображая сильную нервозность, поминутно облизывая потрескавшиеся губы. - Мой отец поступил плохо. Он не должен был вызывать ваш гнев. - Не тебе решать, мальчик, что должен, а чего не должен делать твой отец, - оборвал его дед. Его злила эта удушливая жара, следующая за ним везде и всюду вот уже несколько недель; пытка неопределенности, гнетущая Айро, дерзкая выходка младшего сына, одержимого до такой степени, что тот оказался готов убить собственного ребенка. И его раздражали дети, явившееся к нему за тем, чтобы вновь напомнить о гнусном преступлении против крови, приказ о котором сорвался с его губ пару часов назад. - Простите, - пробормотал принц, шумно сглотнув. - Я не то хотел сказать... Здесь так жарко. - Жарко! - рыкнул Азулон. - Налей воды. Зуко торопливо пересек комнату и завозился с объемистым хрустальным графином, производя излишнее количество шума. Хозяин Огня фыркнул и потер висок, наблюдая за неуклюжими манипуляциями мальчика. - Как ты узнал? - Я рассказала, - подала голос Азула, стоявшая на прежнем месте так тихо, что дед вздрогнул, услышав ее слова. - Спряталась и подслушала ваш разговор. Внимание старого покорителя огня устремилось к ней, она усилием воли одернула себя, чтобы не посматривать в сторону Зуко, но всё равно ей казалось, что она видит каждое его движение. Вот он скользнул рукой в карман, проворно оттянул пробку из маленького горлышка, а правая рука всё так же суетится. Потом он делает быстрые мелкие глотки, кадык дергается вверх-вниз, как будто братец до смерти боится, а флакон с прозрачной жидкостью лишь секунду мелькает в зажатых пальцах. - Тебе известно, что подслушивать - нехорошо? - спрашивает Азулон, но этот вопрос настолько затаскан, неуместен здесь и сейчас, в атмосфере чудовищного нервного напряжения, циркулирующего между тремя покорителями. - Известно - отвечает принцесса, не посчитав нужным отвести взор. Глаза деда кажутся ей выцветшими и поблеклыми, такими же старыми, как он сам. Она не станет таиться перед таким взглядом. Он оттягивает слишком тесный ворот тяжелой мантии, под которой печется заживо, усыхает и съеживается от недостатка кислорода и жидкости. - Дай мне выпить! - хрипло требует старик. Он трет закрытые глаза, в которые набилась целая тонна песка, царапает лоб, и не видит, как его пожирают две пары блестящих глаз, цепко и настороженно наблюдающих за каждым движением. Беря стакан из рук внука, Азулон пьет с остервенелой жадностью, вода стекает по подбородку, закатывается вниз по шее, впитывается в беспощадно-плотную ткань. Ему кажется, что он напивается жизнью, в то время как каждый глоток приближает его смерть. Зуко хочет уйти. Он знает, что должно произойти, знает, что его сестре не нужно этого видеть, достаточно лишь догадываться и понимать, что она имеет к этому прямое отношение. Но Азула хочет остаться - так говорят ее напряженные плечи, в доску прямая спина, прищуренный взгляд охотника, отмечающего малейшие телодвижения загнанной в угол жертвы. Ему знаком такой взгляд, и он заставляет покорителя тревожится впервые за день. - Теперь говори, что ты имел ввиду. Зуко помолчал. Роль испуганного и оробевшего ребенка все еще была на готове, играть ее не составляло труда. Но надобность в ней отпала секунду назад, и теперь любое сказанное им слово будет дешевым фарсом из разряда низкопробных мелодрам. Он хотел молчать. - Говори! - велел правитель, стиснув ручки кресла узловатыми пальцами. Ну что ж, раз двое из присутствующих желают пафосной сцены, они ее получат. - Я хотел сказать, что считаю несправедливым, что отец получит трон из-за смерти Лу Тена. Несправедливо и то, что моя жизнь тоже стала разменной монетой, которой вы бездумно перебрасывались два часа назад, решив в итоге расплатиться ею за амбиции Озая. Но кое-что в сложившейся ситуации представляется мне терпимым обстоятельством - твоя смерть. Ты прожил долгую жизнь, достаточную для того, чтобы так поседеть и высохнуть. В отличие от меня. По-моему, вполне справедливо то, что мы смогли поменяться местами на жертвенном алтаре нового Хозяина Огня. Наиграно-ломкий вначале, голос принца крепчал, заполнил мутнеющее сознание Азулона, но смысл его слов усваивался мозгом с опозданием. Сердце поднялось к горлу и отстукивало рваный ритм с поспешностью приговоренного к смерти, пытающегося надышаться впрок. Он судорожно дергал воротник, но руки слабели, чувствительность оттекала прочь из конечностей. Внезапно осознание неотвратимого конца рассеяло мрак перед глазами, и мужчина взглянул на комнату будто впервые. Он увидел мерцание бликов в граненом хрустале стакана; хладнокровие, разлитое в чертах Зуко; напряженное ожидание в позе Азулы. Неверие, страх, ярость смешались в груди Хозяина Огня, придали ему сил. Он вскочил, опрокинув стул, пальцы на вскинутых руках скрючились, не успев сомкнуться на чужом горле. Один шаг, второй, он заметил быстрое движение внуков, пожелавших встретить его последнюю атаку плечом к плечу, потом онемевшие ноги подкосились и теперь перед ним потолок, чьи очертания расплывались в обступающей со всех сторон темноте. Зуко смотрел в окно, гадая, избавятся ли они от нестерпимой жары, если распахнуть его настежь, или ничего не изменится, только пройдет еще несколько лишних секунд. Он подошел к столу, взял кисточку для письма, расстелил чистый пергамент, но тот вновь свернулся с громким, противным в неестественной тишине шелестом. - Азула, - позвал принц, выведя ее из минутного оцепенения. - Подержи края. Она молча повиновалась, следя отсутствующим взглядом за рукой брата, выводившей твердые символы, складывающиеся в строчки. Принцесса отлично понимала, что он делает, и что произошло секунду назад, и что завтра наступит для них обоих, и даже знала, что оно принесет с собой. Неясным для нее оставалась одна вещь - странное безразличие. Ей были любопытны чувства, которые она испытает при виде умирающего деда, но покорительница никак не предполагала, что не ощутит ровным образом ничего. Она озадачилась подобным равнодушием, и думала об этом в то время, как брат писал завещание Азулона, безупречно копируя его почерк. Потом он достал печать из ящика стола и оттеснил ее в нижнем углу листа с таким видом, точно проделывал это десятки раз. - Все, - объявил Зуко, пряча свиток во внутреннем кармане жилета. - Идем отсюда. Они миновали распростертое тело уже бывшего Лорда, закрыли двери за тем, что случилось в этой комнате, остановились у порога, ожидая, когда воздух перестанет застревать в горле и свободно польется внутрь. Среди отстранённого безразличия, распространившегося в ее голове, Азула почувствовала желание взять брата за руку, убедиться, что он рядом, такой же сильный и решительный, каким она хочет его видеть. Не думать, зачем ей это понадобилось, не думать, что это в высшей степени странно, если не сказать больше. Ей просто хотелось поддаться внезапному и необъяснимому порыву, и она так и сделала. Этот жест стал походить на ритуал, неизменный знак того, что очередная рискованная передряга окончилась с успехом, или, по крайней мере, брат и сестра встретят грядущие последствия вместе, с той же готовностью, с какой затевали махинации. Завтра, она подумает обо всем завтра, ведь теперь оно точно наступит для них обоих. Но подходящее для размышлений время наступило только через неделю, в которую всеобщий ажиотаж достиг невиданного размаха. Лорд умер, да здравствует новый Лорд! Похороны, вселюдное оглашение последней воли усопшего, установление безусловной подлинности завещания, коронация Хозяина Огня Озая. За всеми этими громкими, в некоторой степени даже скандальными событиями, беспрестанной суетой, поселившейся чуть не в каждом углу, воспоминания о решающей ночи были вытеснены из мыслей принца и принцессы, чье внимание целиком сосредоточилось на текущих происшествиях. Поэтому новость о возвращении армии из-под стен столицы Царства Земли явилась немного неожиданной. Дядя не посылал больше никаких писем, узнать о состоянии кузена было неоткуда, кроме как из разнообразных сплетен. Одни говорили, что юноша давно мертв, другие утверждали, что тот уже пошел на поправку, третьи оспаривали первых, уверяя, что принц мечется в бреду, а генерал Айро утратил рассудок, проводя бессонные ночи у постели умирающего сына. Слушая эти россказни, Зуко вновь почувствовал желание рассыпать выговоры и злобные окрики на право и налево, как в старые времена изгнания, когда любое слово способно было разжечь тлеющую, яростную раздражительность. Он не представлял, как будет говорить с раздавленным Айро, к предательству которого он приложил обе руки. А посему принц решительно выбросил из головы все мысли подобного рода, воспользовавшись правилом об "излишних метаниях". Он сосредоточился на исполнении выданного сестре обещания, и хоть тренировки проходили не с тем прогрессом, на который явно рассчитывала покорительница, всё же они помогали отвлечься. Постепенно жизнь вернулась в прежнее русло, только места за обеденным столом поменялись. Зуко с некоторым весельем отметил, что Урса временами бросала подозрительные и настороженные взгляды то на него, то на Азулу, но не слишком придавал им значения. Она могла думать или подозревать что угодно. С гораздо большим вниманием нужно было относиться к отцу, перед которым покоритель обнаружил часть скрытых "талантов". Пока что тот не собирался предпринимать каких-нибудь действий, что давало принцу время для подготовки, чьи физические тренировки приобрели маниакальное упорство. Азула отмечала нездоровое рвение брата, фанатично доводившего себя до полного истощения каждый день с тем, чтобы продолжить и завтра, и послезавтра, невзирая на ломоту во всем теле. Она дразнила его, но понимала, чем обусловлен взрыв паранойи. И тоже втягивалась в эту безумную гонку за превосходство. Теперь два обессилевших полу-трупа тащились из тренировочного зала по своим комнатам, временами забывая разделяться и мгновенно засыпая в той же позе, в какой заваливались на кровать. Снова дни пролетали для покорителя расплывчатой чередой событий, памяти не за что было зацепиться, ведь не случалось почти ничего примечательного. Единственное, что он отметил, так это прекратившаяся ноющая боль во всех мышцах тела. Видно, прошло достаточно времени для того, чтобы его организм адаптировался к резко возросшей амплитуде нагрузок. Ну и то, что Азула была той ученицей, о которой мечтает любой мастер, при условии, что он имеет развитое чувство юмора и поддающийся временному отключению инстинкт самосохранения. Но для Зуко она была куда лучшим объектом для обучения, чем Аанг, норовящий отлынивать через каждые десять минут и постоянно отвлекаться, выводя из и так довольно хрупкого терпения своего сифу. Аватару требовалось постоянно напоминать о грозившей опасности, долге и обязанности. Для его сестренки стимулом служило уже то, что раз он может выполнить ту или иную форму покорения, то и принцессе непременно нужно овладеть ей. Приятная рутина безмятежности всколыхнулась возвращением дядюшки и кузена. Именно так, оба были живы и относительно здоровы. Зуко не знал, что и думать по этому поводу. Иррациональное чувство вины время от времени ворочалось внутри, разгоняя все прочие эмоции по углам. Покоритель ворчал, что ведет себя, словно нашкодивший ребенок, не знающий, как укрыть следы своего преступления от возвратившихся домой взрослых. Его не отпускала мысль, что Айро только взглянет на него и сразу поймет, кто проспекулировал на жизни и смерти его сына в корыстных и весьма неблаговидных целях. Зуко приходил в раздражение и злость, ловя подобные бредовые идеи за воображаемый хвост в своем сознании, и всё же не мог отделаться от них, сколько не напоминал себе, что довольно глупо человеку с его положением беспокоиться о морально-этической стороне дела, уже давно решенного. Очевидно, его совесть вместе с телом вернулась в детское состояние, чтобы устраивать ему давно забытые "веселые деньки молодости". Принц вел отчаянную борьбу с ними обоими, затыкая первую и издеваясь над последним, он хотел вернуть все к прежнему, приемлемому виду. Ему оставалось лишь молча завидовать Азуле, по-видимому, не имевшей ровно никаких проблем со своей персональной внутренней стервозной спиногрызкой. В конце концов покоритель решил действовать радикально. Одним не прекрасным вечером он отправился навестить родственников, чьи покои находились в южном крыле дворца, а следовательно, довольно далеко от его собственных. Дядя всегда жил именно там, но Лу Тен занимал раньше другую комнату, бывшую гораздо ближе к двоюродным родичам. Что бы означал сей переезд? Он развлекал себя обдумыванием вариантов ответа на этот вопрос, пока шел к цели. Отбросив малодушное желание потоптаться у порога, набираясь решительности, Зуко сразу вошел внутрь и его глазам предстала следущая картина: Азула сидела на краешке кровати Лу Тена, беспечно болтая ногами, тот полулежал, его грудь была обмотана бинтами, а дядя суетился неподалеку над столиком с чайными принадлежностями. - А, братец! - она заметила его первой, приветственно махнув рукой. - Как раз о тебе говорили. Зуко моргнул, испытывая сильное желание начать вести себя по-идиотски. Он не знал, что точно хотел вытворить, но догадывался, что это будут именно идиотские поступки. Почему-то открывшийся ему идиллический вид казался настолько нелепым, что требовал ответных жестов с его стороны. - Племянник! - Айро бросился обнимать его, и Зуко едва не отпрянул, уверенный, что генерал хочет его задушить. - Я бы тоже тебя обнял, детеныш, если бы мне было позволено шевелиться, - подал голос кузен со своего места. - А ты вырос, Зуко, - отметил дядя, усаживая его рядом с сестрой. - Неправда, Зу-Зу, дядя тебе льстит, - возразила Азула, показывая ему язык. Он вскинул брови в стиле "какого черта здесь происходит?", но сестра проигнорировала невербальный вопрос, занявшись своей порцией обжигающего чая. - Ну, как дела, Лу Тен? - покоритель решил оставить разъяснение поведения принцессы на потом, вернувшись к первоначальному плану. - Живой, как видишь, - улыбнулся кузен, и Зуко готов был поклясться, что услышал задушенный смешок сестры. - Рана не серьезная, просто ребро оказалось сломано и чуть не пробило легкое, тогда бы мне и конец пришел. - Этого бы не случилось, если бы ты был осторожнее, - механически заметил младший брат, чувствуя, что должен что-то сказать. - Ты просто накаркал мне, маленький зануда, - фыркнул юноша. - Видишь, Зуко, у тебя талант предвидения и подстановки событий, - Азула послала брату самый двусмысленный и понимающий взгляд, на который была способна. "Ну и наглость" - беззвучно прошептали его губы, и сестра снова вынуждена была прятать ухмылку за фарфоровой чашкой. В блеске ее глаз он уловил нездоровое возбуждение, натолкнувшее принца на мысль, что она явилась сюда с той же целью - успокоить разбушевавшиеся нервы. - Не говори так, Лу Тен, - одернул сына Айро. - В твоем ранении нет вины Зуко. - Я не это имел ввиду, - покраснел Лу Тен, улыбнувшись кузену. - Знаю, не бери в голову, - Зуко тепло улыбнулся в ответ, чувствуя, что внутри что-то сгорело с пронзительным предсмертным воплем. Да, получилось. Искренним тоном голоса и безмятежной улыбкой он убил свою совесть, не успевшую пустить крепкие ростки в сердце. Он убедился, что может абсолютно спокойно глядеть в лицо кузену и дяде, прекрасно сознавая, что отнял их прямое и законное право. Они оба не могли не знать о произошедшей смене власти, но ни тот, ни другой и не думал возмутиться или усомниться. Может, Айро и воспринял решение отца с некоторой горечью списанного со счетов за неисправностью, но ничто не могло по-настоящему опечалить его на фоне того счастливого обстоятельства, что его сын остался жив. Генерал даже считал, что в некотором роде обязан своей удаче племяннику, поселившему в нем недремлющую бдительность о здоровье Лу Тена, да и прибавившую последнему толику осмотрительности, несмотря на все показное ворчание юноши. Вопреки основательным предположениям принца, дядя полюбил его еще больше, вместо того, чтобы возненавидеть. А Зуко... Зуко был истинным сыном Озая. И он хотел трон Хозяина Огня.