Давай поиграем

Лу Тен молчал, пока они не добрались до пруда с уткочерепахами, почерневшего в вечерних сумерках. Он сел на бортик, опустив одну руку в прохладную воду, другой попытался расстегнуть ворот своей мантии. Это лето едва началось, но уже иссушило все кругом, забивалось духотой в складки одежды и углы домов. И Лу Тен наверняка жарился под своим бордовым, плечистым одеянием. Зуко спрятал неприятную, даже злорадную ухмылку в уголках губ, вспомнив Азулона, которого заставил страдать целых два месяца и варится в собственной коже, перед тем как отравить его. В королевской семье не бывает обычных, нормальных людей. Тут выживают лишь одержимые, жестокие психи, каждый из которых имеет свою собственную, индивидуальную форму безумия. - Так что у вас случилось, а? Этот вопрос был совсем не тем, который покоритель ожидал, и уж точно не тем, на который он ответил бы. - Не делай такой вид, будто не понимаешь, о чем я. Вы раньше все время были вместе, а теперь и слова лишнего не говорите. Все смотрите и смотрите так, как будто через секунду готовы наброситься друг на друга и растерзать в клочья. Зуко поперхнулся патетикой и речевыми оборотами кузена, не зная, то ли смеяться, то ли опасаться, что его поведение настолько выходит за рамки обыденного. "Готовы наброситься друг на друга". Лу Тен всегда был чутким, и облек их текущие отношения в правильные слова, к счастью, придав им неправильный смысл. Их отношения... Не его. Они оба в этой игре. - Ты позвал меня за тем, чтобы поговорить обо мне и моей сестре? Он скрестил руки за спиной, выпрямившись и слегка подавшись вперед, и теперь старший брат казался нашкодившим юнцом, исподлобья заглядывающим в глаза нависшему над ним родичу. Зуко ощущал себя злым и растревоженным, ему хотелось выплеснуть отвратительное настроение на ком-то еще. - Нет, то есть да... - сбивчиво начал юноша, сжав переносицу в той же манере, в какой это частенько делал сам Зуко. Он отвернулся, с минуту глядя на трепещущие в легком ветерке листки. - Понимаешь, я никогда не задумывался о том, что со мной будет дальше. Когда я стану взрослым. Не потому ли, что генеральский сын подозревал о ранней смерти, не считая нужным строить планы на будущее. - Я почему-то считал, что все останется неизменным. Таким, как сейчас. Но всё так резко переменилось. В один день я ощутил, что мы повзрослели. Знаешь, вечером я ложусь спать, думая о том, как проведу следующий день, развлекаясь с друзьями, занимаясь покорением огня. А утром встаю перед зеркалом и начинаю бриться, и тут выясняется, что я настолько взрослый, что должен заботиться о бороде, и о своем положении, и о женитьбе. Лу Тен засмеялся, осознавая, насколько нелепы его слова. Но в этой бессмыслице слышался явный голос тревоги и неуверенности. Даже это сравнение с зеркалом. Неужели все братья используют одинаковые жесты и метафоры для выражения обуревающих эмоций? Зуко взглянул на него так, будто только что увидел после долгой разлуки. Он настолько был поглощен Азулой, что все остальные люди выцвели для него. Они стали просто размытой картинкой на переферии его зрения, нужные лишь для того, чтобы он мог временами обращаться к ним со своими коротенькими аналитическими выкладками, фиксируя отдельно взятые поступки, а потом снова благополучно отодвинуть их в сторону. Он вспомнил о существовании Лу Тена лишь в ту минуту, когда отец объявил о его женитьбе. И тут же забыл, как и о многих других вещах, о которых привык помнить. До того, как обнаружил жгучую, физическую необходимость в сестре. До того, как она заполонила все его мысли, избавив его от большей части здравого смысла, накопленного благодаря годам тренировок и жестоких ошибок. Как ни крути, а всё же Зуко так и не удалось повзрослеть. Все его заключения и внутренняя гордость собой снова рухнули перед ней, как это бывало раньше, в далеком детстве. Снова, снова, снова! Ему не выбраться из замкнутого круга никогда. И даже если он убьет ее - это не поможет. Лихорадка. Люди так себя ведут в лихорадке. Перескакивают с одного предмета на другой, не в силах задержать сознание на чем-то одном. Он ведь размышлял о кузене с его проблемами формирования личности, но в итоге вновь вернулся к сестренке. Нет, не о формировании личности. Скорее о том, что он совершенно перестал осознавать своих друзей в качестве живых людей, у которых есть свои собственные проблемы и каждодневные события. - Даже война не изменила ничего в моей жизни так сильно, - от звука его голоса покоритель чуть не вздрогнул. - За исключением того, что ты перестал быть наследным принцем. - Да мне всё равно. - Неужели? - Я даже рад этому. Не удивляйся, мне никогда не хотелось быть Хозяином Огня. Хватило той ответственности за чужие жизни, которую я нес на себе восемь месяцев под Ба Синг Се. Но ты, я уверен, справишься с этим куда лучше меня. Ты не боишься власти. Временами мне кажется, что ты вообще ничего не боишься. - Это не так, Лу Тен. Все чего-то боятся, мы ведь все люди. Просто я не показываю страха. - У меня так не получается, - усмехнулся юноша. - И ты ведь знаешь, мне страшно сейчас. Вся эта резкость совсем не нравится, от нее веет чем-то судорожным. Даже вы изменились. Уж в чем я не сомневался, так в том, что вы с Азулой всегда будете вместе. Два ершистых ворчуна, которые больше никого не подпускают к себе слишком близко. Я наблюдал за вами, и понял, что если вы не сумеете удержать то доверие, что накопилось между вами с детства, то на всю жизнь останетесь одинокими. Или хуже того. Мне представить страшно, что будет, если вы решите враждовать. Принцу потребовалось несколько секунд, чтобы овладеть собой. То, насколько глубоко смотрел Лу Тен, было слишком, слишком опасно. Он был частью королевской семьи, а значит обладал теми же талантами, просто в более смягченной форме из-за его миролюбивой сущности. Но глупее он от этого не стал. Это Зуко поглупел, если решил, что может с такой легкостью водить окружающих за нос. Ему необходимо увести разговор с кривой дорожки, и сделать это так, чтобы не возбудить подозрений. - Ты решил, что все покатилось к черту, да? Неприятно видеть, как привычное и знакомое начинает меняться. Но это не так уж страшно, как ты вообразил. Давай взглянем на это с другой стороны. Ведь твои родители поженились при точно таких же обстоятельствах, и разве у кого-нибудь повернется язык сказать, что у дяди плохая семья, или он несчастлив от того, что Азулон принял столь важное решение без его участия? Отнюдь. - Но твои отец и мать не выглядят эталоном супружеского счастья, - колко возразил юноша. - А знаешь, почему? Они оба слишком недовольны тем, что их лишили права выбора. И считают, что лучшим решением послужит то, что из года в год они будут выплескивать друг на друга скопившуюся горечь разочарования и обиды, при этом являясь создателями как первого, так и второго. Наверняка мой отец с таким же кислым выражением лица и пессимистическими мыслями шел под венец, нарочно сжав материнские пальцы по-сильнее. Да, в нем больше агрессии, чем ты можешь наскрести. А какая там брачная ночь была... Ууу, лучше даже не думать об этом, - тут принц сделал маленькую паузу, давая брату время на подавление смеха. - К чему я веду. Ты сам создаешь атмосферу своей семейной жизни. Если с самого начала ты будешь настроен ненавидеть, не удивляйся, что получишь неприязнь в ответ. Ты добрый, славный человек, очень порядочный. Уверен, ты станешь хорошим мужем для любой девушки, если она окажется достаточно умна, чтобы оценить это. А уж на этот счёт можешь не переживать - в королевской семье не бывает глупых членов. Это я тебе говорю, главный "дурачок" нашего семейства. Тут Лу Тен захохотал в голос, откинувшись назад и едва не свалившись в воду. - Да уж, ты такой дурачок, что и... - он красноречиво поиграл бровями. - А потом есть еще дети, о них тоже стоит вспомнить. И нечего фыркать, слушай. Для технических моментов существуют слуги и няньки, если боишься ночами не спать, или с ума от криков сойти, то расслабься. Тут нам повезло, мы живем в роскоши и удобстве. Даже если с женой ничего не заладится, то ваши дети станут отдушиной. Как чистый лист, и что ты в него заложишь, с тем и будешь жить. Ни предрассудков, ни сомнений. Вот кто будет любить тебя просто за то, что ты дышишь и существуешь. Ты поймешь, что все не так ужасно, как представляется в воображении. - Слушаю тебя и понимаю, что это тебя следует женить, и тебе следует стать отцом - ты во всем разбираешься куда лучше. - Можно понимать и разбираться сколько угодно. Но любить так, как ты, я никогда не смогу. Есть некоторые вещи, для которых я слишком слаб. - Это странно звучит в устах пятнадцатилетнего сопляка, - поддел Лу Тен, чувствуя, что обязан разрядить тяжесть сказанных братом слов. Но следующие слова он произнес тише и мягче: - Спасибо, что выслушал меня и поддержал. Он улыбнулся той самой улыбкой, которая лилась из медовых глаз, из самого сердца. Такой, которую Зуко никогда не удастся сымитировать, потому что подделать это нельзя. Можно лишь испытать по-настоящему, без притворства. Лу Тен и вправду любил его, если так улыбался ему. Зуко был отвратительным человеком, потому что он улыбнулся в ответ и потрепал братское плечо, думая о том, что за его кровь купил себе трон Хозяина Огня восемь лет назад. И что будет способен сделать это снова, если иного выхода не окажется. Он слишком слаб, чтобы отказаться от некоторых вещей. - На самом деле я хотел поговорить с тобой о другом, братишка, - голос юноши сменил тональность в который раз за эти короткие минуты, приобретя хитрые нотки, даже его поза изменилась, как и настроение в целом. - Да неужели. Ты просто полон сюрпризов сегодня. - Дорога до семьи лорда Ван займет два дня и одну ночь, которую мы проведем в замечательном городе под названием... А, черт, забыл название, - он отмахнулся от иронического взгляда Зуко. - Ты хоть помнишь, как зовут твою невесту? - Джи. Ее зовут Джи. - Неплохо. - Это ты о ее имени или о том, что я сподобился запомнить? - Обо всем. Так в чем дело, говори уже, интриган. - Так вот, мне полагается захватить с собой сватов. Ну, папа - дело понятное, и я хочу, чтобы вторым человеком стал ты. - Я польщен. Хотя стой, я ведь твой единственный кровный родственник, кроме Азулы, которая ни за что на свете не согласилась бы тащиться к чёрту на рога, дабы женить тебя. - Ну, тут ты прав. Но ты кое о чем забыл, Зуко. Я как-то обещал дать тебе парочку советов относительно девчонок, когда ты вырастешь для того, чтобы применять их. Думаю, время как раз подходящее. Тряхну стариной, так сказать, напоследок, и тебя поднатаскаю. - О, Агни, я надеюсь, ты не собираешься вести со мной просветительские разговоры о сексе? Или лучше того, на практике показывать мне механику. Зрелище того, как ты трахаешься - это последняя вещь, в которой я нуждаюсь, братишка. - Какие мы слова знаем, - засмеялся кузен, наигранно хлопнув в ладоши пару раз. - Я не предлагаю тебе смотреть. Лучше всего учавствовать. У тебя же еще ни разу не было, так? "Ну как тебе сказать...". - Я знаю, что не было. А там есть одно замечательное местечко, - тут он картинно закатил глаза. - Мы с парнями отлично проведем время. - С кем? Решил устроить полноценный мальчишник? - Точно. В последний раз перед примерной семейной жизнью. Их немного будет, только мои самые лучшие друзья. Ты их не знаешь, я вас на месте познакомлю. Выезжаем завтра на рассвете, не опаздывай. - Обижаешь. Я сама пунктуальность. Знакомая обстановка - дальняя дорога, проседающая на ухабах карета, важная встреча в конце пути. Только декорации поменялись. Вместо сырой дождливости солнце воспламеняло землю отвесными, почти осязаемыми лучами. Они раскалили воздух, застревающий в горле, отражались сотней бликов от любых мало-мальски блестящих поверхностей, резали глаза острыми вспышками. В их компании не было ни одной девушки - сугубо мужская поездка. Но треп стоял такой, словно поблизости обосновалась артель прачек, полоскающих чужое грязное белье в прямом и переносном смысле. Лу Тен взял с собой троих приятелей, и перезнакомил Зуко со всеми, но принц забыл их имена спустя десять минут, а может, и раньше. Он свято надеялся, что ему больше никогда не придется иметь с ними дело. По крайней мере, в неформальной обстановке - они были детьми военных офицеров, следовательно, собирались пойти по стопам родителей, а в Стране Огня не было закона, запрещающего служить в армии тем, чей язык длиннее, чем ручка швабры. Пока не было. Но стоило отдать им должное - фантазией ребята обладали изрядной. Когда Зуко увидел, какое количество фляжек и маленьких бутылочек с водкой навесили на себя изобретатели, он подивился тому, как им удалось не булькать и не шелестеть на каждом шагу. Видно, кузен поставил перед своей командой установку - нажраться в сопли еще до захода солнца, и его верные собратья по духу с завидным рвением приступили к исполнению. Делая пятый обжигающий нутро глоток, принц уже не был столь уверен в том, что покинуть дворец с этой развеселой компанией было хорошей идеей. После седьмого он не был уверен в том, что его глотка и язык существуют - верно, они сгорели в алкогольном пламени. Он перестал ощущать отдельные части тела, в царящем вокруг несмолкаемом гомоне его организм стал сгустком горячего огня. Разве что чувствовались спина и грудь, потому что по ним градом стекали ручейки холодного пота. Покорителю казалось, что Азулон мстит ему с того света, поджаривая его беспощадным солнцем, опаивая руками оголтелых мажоров. Воспоминание о деде всколыхнуло приступ беспокойства, Зуко решительно отпихнул тощего долговязого парня, обнявшего его за плечи и пытавшегося влить в него водку. Напиток выплеснулся из горлышка красивым веером, на секунду задержавшемся в зените своего полета, а потом вымочил штаны соседа напротив. Покоритель рассмеялся, намекающие подняв указательный палец, на кончике которого затрепыхался красный огонек. Лу Тен вовремя заметил нездоровую веселость брата и поспешил перетащить его поближе к себе. Он явно считал поджог проспиртованного друга плохой шуткой. В ту минуту Зуко заскучал по сестренке - Азула оценила бы его намерение, и они славно повеселились бы, наблюдая за вопящим пьяницей, нарезающем круги с горящей задницей. Бесчувствие накатывало волнами, подбрасывало на вершину невесомого беспамятства, а потом резко выбрасывало на берег частичного восприятия. В один из таких отливов в уши принца хлынули потоки бесстыдной в своей неправдоподобности похвальбы, льющейся из четверых завоевателей девичьих сердец, покорителей девственных вершин и угроз для благочестия замужних дам. Зуко прикрыл глаза ладонью, чтобы избавить себя от зрелища их надутых и раскрасневшихся физиономий, однако это не спасло его слух. Какой-то умник принял его страдания за смущение и с воодушевлением стал задираться, нелогично перемешивая насмешки с благодушными обещаниями исправить ситуацию сегодня же ночью. Зуко немедленно объявил ему, что предпочитает женщин в постели и абсолютно не нуждается в его содействии. Стены кареты содрогнулись от взрыва громоподобного хохота, а обвиненный в гомосексуализме побагровел еще сильнее, приобретя такой цвет лица, который явно не предусматривала природа, создавая человека. Его сознание снова прояснилось, когда пространство заполнила густая серо-синяя дымка, размывающая очертания собутыльников, забивающаяся в ноздри и горло без всяких усилий. Чем можно было надымить все это, Зуко не подозревал, но ему казалось, что тот самый долговязый парень, так рьяно старавшийся накачать его до состояния трупа, выжидательно смотрел на него, не в силах избавиться от хитрого выражения на лице. Это разозлило и насторожило покорителя огня, ему захотелось смачно выругаться, использовав в словесных оборотах все выражения, подцепленные им в доках, трактирах и бедных кварталах за три года скитаний по миру. А еще очень хотелось глотнуть хоть немного свежего воздуха, лишенного примесей алкоголя и смога неизвестного происхождения. - Нам еще долго ехать? - он повторил вопрос два раза, прежде чем ухватить кузена за шиворот и подтащить к своему лицу, встряхнув для пущей доходчивости. - О, уже не терпится, да? Оно и ясно - там таакие девчонки - закачаешься, братик! - Я уже, мать твою, качаюсь! И рук своих не чувствую, нахер мне твои девицы?! - А тебе и не надо рук чувствовать, они не с руками твоими будут... Зуко откинул его обратно на сиденье, хохочущего, пьяного и довольного собой. Голова приятно опустела, тело ощущалось легким и полным сил, только зрение подводило, размазывая все очертания, удаленные больше, чем на три метра. Шатаясь от тряски, сопутствовавшей неровностям дороги, он добрался до двери, приоткрыл ее и влез на крышу - как раз вовремя, чтобы успеть понаблюдать за тонувшем в вершинах гор солнцем. Горизонт окрасился в желтые и оранжевые тона, мазки ярких красок перемешивались в его глазах. Все внимание сосредоточилось на одном из стыков цветовой палитры, и ускользавшим в небытие крупицам разума было необходимо различить грань, отделяющую красное от желтого. И чем больше он смотрел, тем сильнее его затягивало в двухцветную спираль. Первобытный страх, продиктованный инстинктами, заполнил его до краев мощным и внезапным порывом когда его тело перестало подчиняться законам гравитации и потянулось, полетело, рухнуло наверх, в закатное небо. *** Он снова оказался ТАМ, где время застывает на губах, в месте, заполненном звездной пылью. Его руки протянуты сквозь ослепительно-белые канаты, осторожно но быстро перебирают тоненькие, похожие на кровеносные сосуды, пульсирующие светом нити, и пока он чувствует себя отдельно от всего остального, пока помнит собственное имя, он должен торопиться. Скорее, скорее! Его имя, имя... Как его зовут?! Пальцы работают столь же лихорадочно, как и мысли, бьющиеся о воображаемые стены в сознании, становящиеся гулкими от этих ударов. Нитей слишком много, они такие одинаковые, нужно успеть найти именно ту самую, которая... Неужели он забыл? В его движениях больше бессмысленного отчаяния, и когда он дергает очередной световой проводник слишком резко, то замирает на середине вдоха, ненужного здесь, в этом пространстве с вязкими секундами... *** Зуко смотрит вперед, сосредоточив внимание на девушке в красной мантии, с длинными каштановыми волосами, сидящей в беседке спиной к нему. Свежевыкрашенное дерево, поблескивавшее на солнце лакированной поверхностью, золотые вышивки на воротнике и плечах ее одежды, запутавшийся в волнистых прядях лучик солнца - все это четко выступало перед глазами, фонтанируя разнообразными оттенками красок. Боковое зрение утратило былую способность различать цвета, превратив все в размытое темно-серое пятно. Ему хочется перевести взгляд на черные ветви склонившегося над крышей беседки дерева, корни которого усыпаны пожухлыми красными листьями, но он отчего-то знает - если сделать это, все будет разрушено, потеряно. И Зуко наблюдает за девушкой, вскинувшей руку в приветственном жесте. Из темной обезличенной массы появляется девочка, она наверняка смеется, но ему не слышно, он может лишь догадываться, уловив мимолетную улыбку на кукольном личике до того, как она бросается в объятия молодой женщины. Кажется, что она похожа на Азулу, но разве сестренка когда-нибудь вела себя так? Он подходит ближе к центру жизни, серость движется вслед за ним, отодвигаясь дальше с каждым шагом. Теперь видно чуть лучше, Зуко понимает - это не она. Те же прямые черные волосы, белая кожа, но цвет радужки светло-карий, совсем непохожий на расплавленное золото в глазах покорительницы огня. И ей не хватало резкости, той врожденной уверенности в каждом движении, каждом слове. Зато женщину невозможно было не узнать. Катара улыбалась той запоминающейся мягкой и нежной улыбкой, внимательно слушая то, что говорила ей дочь. Зуко придирчиво осматривает ее профиль, заключая, что ей не идет тяжелый, глубокий бордовый цвет. А может, все дело в том, что ему не хочется видеть ее в мантии Хозяйки Огня, не хочется догадаться, чьей женой она стала. Его "иллюминатор в жизнь" перемещается, заставляя следовать за собой. Зуко послушен, у него нет причин сопротивляться. Наверное, впервые в жизни он чувствует себя таким покорным. И напуганным, сбитым с толку, беспомощно бестелесным, потому что в следующую секунду он смотрит на высокого мужчину с обожженным лицом, стоящим прямо перед ним, скрестившим руки на груди и явно не подозревающем о его, Зуко, существовании. Как будто перед ним выросло зеркало, которое отказывалось правильно передать его отражение. Он отбрасывает неприятие в сторону, жадно вглядываясь в свое альтер-эго. От безграничной любви и участливой заботы, сквозившей в каждой черточке шрамированного лица, покорителю огня хочется кривить губы, но он сомневается, существует ли в достаточно материальной степени для подобного выражения презрения. Зуко циничен, нетерпим, поэтому ему так претит представшая картина семейной идиллии. Все это чересчур хорошо, слишком нормально для него. А значит - слишком скучно. Что-то подсказало ему - можно выбирать. И он отчаянно, болезненно запротестовал, рванулся в сторону от безмятежности, добропорядочности. Ему не нравится. Зуко больше не хочет идеальной семейной жизни. *** Скорее, скорее, пожалуйста! Он должен вернуться... На этот раз повезло, надо продолжить искать. Среди сотен витков судеб и жизней ему нужно отыскать собственную, в которой он оставил след из усилий, планов и желаний. Ему не нужны объедки чужих решений, пустые лица знакомых людей, от настоящих душ которых мало что осталось. Он должен вернуться... *** Зуко стоит в своей комнате. Вокруг темно, потому что на улице бушует гроза, яростно барабаня холодными капельками дождя в стекло за его спиной. Ему зябко, рубашка отсырела и противно липла к коже, волосы ерошил пронизывающий, запускающий неприятную дрожь, оголодавший ветер. Мальчик, закутавшийся в одеяло и съежившийся на постели, был маленьким принцем Страны Огня, который еще видел кошмары, дрог на сквозняке и не мог скрыть своих эмоций от окружающих. Зуко хочет шагнуть вперед, чтобы разобрать в движении его губ заученную мантру: "Азула всегда врет". Этого не происходит - мальчик крепко стиснул зубы, а мужчина не смог сдвинуться с места, оставаясь в сырой тени. Сестра не приходила на этот раз. Может, она не дослушала тот разговор. А может, она на самом деле хотела, чтобы отец исполнил обещание, данное Хозяину Огня Азулону, а потому не стала предупреждать брата. Время мучает их, одному принося тягостность неизвестного ожидания, другому лихорадку бездействия. Наконец в монотонность звуков врезается скрип двери и на пороге возникает мощная фигура, тень которой накрывает ребенка с головой. "Встань" - велит принц Озай, делая два шага по направлению к сыну. Маленький Зуко судорожным движением откидывает одеяло, спеша исполнить приказ. "Выпей это" - отец достает продолговатый стеклянный флакончик. Сын извлекает пробку с забавным чпокающим звуком, его руки сделались непослушными, а глаза испуганно метались из стороны в сторону, не решаясь взглянуть в каменное лицо Озая. "Ну же!" - торопит мальчишку отец, а Зуко хочется смеяться больным, лающим смехом, потому что этот способ вынужденного убийства - очередное доказательство безусловного родства между ним и пока еще принцем Озаем. Покоритель огня наблюдает за мужчиной, гадая, как тот будет вести себя. Тот не моргает, холодно и безучастно глядя на глотающего отраву семилетнего сына, стоит неподвижной мраморной статуей, в его голове звучат голоса. Они шепчут, тянут, говорят, поют, обещают ему воплощение всех амбиций в реальность. А когда они кричат ему "СЕЙЧАС!!!" под хрипы задыхающегося мальчика у его ног, он не выдерживает и смотрит в окно, туда, где ветвь молнии расчертила небосклон надвое, где два горящих золотым пламенем глаза пожирали его, высокого и решительного, избавленного от сомнений и привязанностей. Ему кажется, что он снова запутался в переплетении световых струн, но пальцы ощущали холодную гладкость, а в колени впивалось что-то острое. Сколько бы Зуко не моргал, вернуть зрение не получалось. На глаза давила чернота, и слух остался единственным чувством, помогающим определить окружающую обстановку. В нескольких шагах бурная река катила свои воды, разбивая волны о прибрежные камни с громким, бесконечным шумом. Что на этот раз? Надо смотреть, как принц-изгнанник топит свеженайденного Аватара в речке? Или его самого будет топить толпа пиратов, перекупленных адмиралом Джао, и успевших уже изнасиловать попавшуюся на другом берегу глупую и весьма самонадеянную девицу из Южного Племени Воды? Каждый последующий вариант развития событий его жизни становится хуже предыдущего, и покоритель огня не удивится, если что-нибудь из вышеперечисленного случится на его глазах. Может, и хорошо, что он ничего не видит. Что-то резко меняется. То ли ветер сменил направление, сдув со лба прилипшую прядь, то ли просто дежурный приступ паранойи, но Зуко вскидывается, словно волк, почуявший запах крови. Он трет глаза, но безрезультатно. Мотая головой из стороны в сторону, старается добраться до воды, но может лишь ползти, медленно и жалко, будто сверху на него давят несколько тонн. Вода холодная, очень холодная. От нее ломит зубы, и нет ничего отвратнее того ощущения, когда горло судорожно сжимается, если глотать сразу слишком много. Посторонний гул все громче, нарастает с каждой секундой, и принц понимает - это шумит кровь у него в ушах. Теперь он еще и глохнет. Зуко создает огонь, подносит его ближе к лицу, и облегчение разливается в груди - он видит красные язычки, и постепенно кругозор расширяется. Проходит минута. Ровно шестьдесят секунд, прежде чем он решает обернуться, подхлестываемый необъяснимым беспокойством. Как раз вовремя, чтобы заметить широкоплечую фигуру, занесшую руку для удара. Звуки, складывающиеся в слова: "В этом не будет необходимости - на твоей потренируюсь". Создаваемое ими эхо - тоже слова: "И рук своих не чувствую, нахер мне твои девицы?!". Клубящиеся дымки воспоминаний встают перед глазами, вытесняя желто-красные пятна, пляшущие под веками: "Я тебя совсем-совсем не люблю, понял?". Взрывающиеся тысячей разноцветных брызг потоки света - все это вертелось в раздробленном сознании. Слишком много всего вдобавок к тупой, пульсирующей головной боли, средоточие которой - верхний резец. А если судить по фонтану крови, заполняющей рот, и дыре, которая явно ощущалась языком, то место, где раньше был злосчастный зуб. Реальность всегда беспощадна к Зуко, болезненна и очень кровава. Все три пункта соблюдены, а значит его незапланированная экскурсия по неудавшимся фрагментам жизни окончена. Дело за малым - выяснить, что произошло после того, как здоровенный мужик подкрался к нему и огрел по голове. Он лежал на земле, конечности ощущались затекшими и холодными, зато свободными от веревок. Видно, нападавший счел его недостойным подобной суеты. Ну и зря. А может, не зря - давненько принц не чувствовал себя таким отвратительно беспомощным и обессиленным. Легче было перечислить те части тела, которые ощущались относительно здоровыми. Зуко осторожно приподнялся на локтях, сплюнул багровые сгустки и крепко стиснул челюсти, воспрепятствовав болезненному стону нарушить тишину. Слава духам, он вернулся в ряды зрячих, хоть глаза и не успели приспособиться к скудному ночному освещению. Нужно было подняться, определить текущее местоположение и попытаться изменить его в кратчайшие сроки, пользуясь временным одиночеством, но организм объявил бойкот хозяину, который так скверно обращался с ним последние пару часов. Юноша вернулся в исходную позицию, слепо таращась на застилающие небесный купол кроны деревьев, пытаясь восстановить дыхание, согреться и привести мысли в порядок. Напавший на него человек должен быть поблизости - никто не оставляет предполагаемый труп или пленника без должного "ухода". Тот увалень скоро вернется. И скорее всего не один. Зуко не в том состоянии, чтобы рыскать по лесу, спасаясь от травли, не зная даже толком, где находится. Кстати об этом. Те видения, в которых он попеременно был взрослым и женатым, потом маленьким и убитым. Они были реальны или являлись плодом галлюцинаций? Скорее первое. Все это реально и вполне могло бы произойти, если бы неизвестные и непонятные ему обстоятельства не повлияли на ход событий, итогом чего стал он. Человек, сохранивший память об одном из многочисленных вариантов вселенной. Зуко наверняка получил сотрясение мозга из-за того удара, вот почему его мысли такие... Странные. Подготовившись к жуткому разочарованию, юноша медленно и неохотно ощупал левую сторону лица и облегченно выдохнул, ощутив гладкость здоровой кожи под пальцами. Он вернулся домой. Возможно, что и не покидал его. Со спокойной душой можно вернуться к решению проблем о погоне, нескончаемом кровотечении во рту, жуткой боли в деснах и голове в целом, а так же возвращению к свадебному эскорту и карательным мерам, применимым к этому долбаному эскорту. Зуко впал в поверхностную дрему, вздрагивая время от времени, если поблизости раздавался посторонний шум. От такого полу-сна сделалось только хуже, ко всему прибавилась разбитость и слабость, приходящая каждый раз в качестве отката за вспышки адреналина. От запаха и вкуса крови уже тошнило, губы покрылись заскорузлой корочкой, боль не желала прекратиться и чертовски мешала думать о чем-нибудь другом. В таком состоянии его и застигли приближающиеся шаги и голоса, пока невнятные, но нарастающие с каждой секундой. Давно пора бы. Зуко сосредоточился, обратив все дарованные чувства в слух, и вскоре его усилия были вознаграждены парочкой отрывистых фраз: - ...шатался там и орал как псих! Он больной, ненормальный! Как только притих, я подкрался и вырубил его. Сидел спиной ко мне и обернулся, уставился своими волчьими глазищами! - Убил его? - Не знаю. Нет, наверное. - Зачем ты притащил его сюда? - А что мне было делать?! Оставить на берегу, или еще лучше - выбросить в реку, чтобы тело дошло вниз по течению и... - Ну все, заткнись, я понял! Что, закопать хочешь? - Да. Мужчины подошли совсем близко, остановившись в двух шагах перед ним. - А он точно сдох? - Сейчас проверю, - говоривший обошел покорителя и от души пнул его в живот, надеясь добиться ответной реакции. Зуко не оправдал его надежд и это наверняка обошлось ему трещиной как минимум в одном ребре. Ему казалось, что если он сожмет челюсти хоть немного сильнее, то раскрошит все оставшиеся зубы. - Видишь - волчонок труп. Хорош отлынивать, копай давай! За этим последовало недолгое перетаптывание с места на место, потом оба принялись за свою "похоронную" работенку. - Надо поторопиться, а то Хан будет недоволен, - обладатель надтреснутого голоса не мог долго хранить молчание в столь неуютной обстановке. - Хан вечно всем недоволен, - пробасил верзила. - Из-за него мы и прячемся теперь по норам, как дикое зверье. - А ты бы хотел пойти в армию, да? - И хотел бы! - Чтобы тебя пустили в расход, так же, как моего отца и брата. Хан спас нас от этого. - Ты придурок. Твой ненаглядный Хан просто убил офицеришку с толпой своих дружков, а когда другой отряд пришел в нашу деревню выяснять обстоятельства, собрал свои манатки и дернул в лес. И всем оставшимся парням пришлось сделать то же. - Ты злишься потому, что твоя девушка ушла от тебя к нему, - издевательски возразил первый. - Да пошел ты! Ты, и твой урод Хан, и эта гребаная шлюха! Широкоплечий не на шутку разозлился, заведясь с пол-оборота, и толкнул товарища в грудь, отчего тот попятился назад и упал, запнувшись о булыжник. - Хочешь еще что-то сказать?! - Хочу! Парень вскочил, кинулся на обидчика, но тут же отлетел обратно, схлопотав красивейший хук справа. Покоритель огня избрал именно этот момент, чтобы вонзить кинжал под колено здоровяку, быстро подобравшись к нему сзади. Слава духам, Зуко был параноиком и почти всегда носил подарок дяди Айро в голенище сапога. Мужчина заорал, пораженный не столько болью, сколько страхом и неожиданностью. Зуко пнул его по другой ноге, заставив упасть на колени, ухватил за высокий конский хвост и отточенным движением перерезал горло. Это заняло у него не больше десяти секунд, и вот уже противник скрючился на земле, хрипя и булькая в тщетной попытке глотнуть воздуха. - Ты! Ты же... - сухопарый и тонкий, как ветка, не старше семнадцати лет, совсем еще мальчишка - вот каким оказался задиристый почитатель Хана. Он успел подобрать лопату за те мгновения, в которые был убит его приятель, и теперь вцепился в нее мертвой хваткой, слишком ошеломленный, чтобы драться или бежать. Ни то ни другое не спасло бы ему жизнь, но он всё равно замахнулся на мелькнувшую в воздухе тень, неуклюже заваливались вперед и тем самым проталкивая холодное острие глубже в тщедушную грудь, в яростно бьющееся сердце. Зуко удерживал его, пока предсмертные судороги не перестали бить тело, а потом скинул в свежую яму, так кстати отрытую ими же минут пять назад. Другой участник "приключения" подвергся беглому осмотру на предмет полезности, в результате которого был избавлен от фляги с вином, и только потом занял свое место рядом с тощим пареньком. Принц с минуту стоял над импровизированной братской могилой, восстанавливая сбившееся сердцебиение, ожидая приступа вины за убийство двоих человек. Параллельно размышлял и о том, в какую сторону пойти после того, как он засыпет тела землей. Монотонно работая лопатой, покоритель пришел к выводу, что следует вернуться к реке и смыть с себя кровь, свою и чужую, а уж там он сможет собраться с мыслями и найти дорогу в город. Главное не попасться на глаза этому Хану и его развеселой компании лесных жителей. Следующие три дня превратились для Зуко в ад. Пестрый, шумный, отвратительно радостный, беспокойный и душный ад. Кое-как отыскав деревню, о которой говорили двое знакомых незнакомца, принц выяснил, в какую сторону ему идти, чтобы воссоединиться, наконец, со своими дражайшими родственниками. Та женщина, встреченная в поселке и объяснившая ему направление, смотрела на него встревоженным и подозрительным взглядом, но Зуко проигнорировал это. И напрасно он счел свой вид более-менее удовлетворительным, у его дяди на сей счет имелись собственные соображения. Хотя чему тут было удивляться, если принц пропал на закате в самом нетрезвом состоянии, до какого был способен дойти, не без помощи старшего брата и его друзей. Хорошо, что он додумался умыться и сжечь запачканную чужой кровью рубашку. Разбитые губы и наливающийся кровоподтек на лице он объяснил неудачным падением, но едва ли в эти бредни кто-нибудь когда-нибудь верил. Айро сокрушенно покачал головой и чуть не силой затащил племянника в свою карету, велел ему полоскать рот отваром из целебных трав, приготовленным генералом собственноручно, а к щеке приложить ледовый компресс, чтобы иметь хоть немного более подобающий предстоящим делам вид. Остальные выглядели немногим лучше, терзаемые похмельем и наверняка получившие нехилый втык от Айро за потерю младшего брата и явные следы употребления наркотических курительных смесей. Дядя провел воспитательную беседу и с виновником переполоха, назидательно и строго объявив в конце своей тирады о том, что теперь Зуко наверняка поостережется в обращении с алкоголем и с-тем-что-там-у-вас-еще-было. Зуко очень хотелось рассмеяться. Он дико напился; его обдолбали какой-то неизвестной галюцинагенной гадостью; ему привиделся жуткий и ужасно правдоподобный бред, который вполне мог быть вовсе не бредом; своими криками и в высшей степени неадекватным поведением он привлек агрессивное внимание вынужденного дезертира, в результате чего ему пришлось убить и похоронить двух человек. И за все это он получил лишь выговор, вернувшись под утро как ни в чем не бывало. Вот она, оборотная сторона жизни - аристократы пьют, простолюдины мрут. Покоритель смеялся бы долго и со вкусом, если только мог бы пошевелиться без того, чтобы тысячи мелких иголок не впивались в голову. Поездка в карете и набирающая новую силу духота служили достаточным наказанием и стимулом к бездействию. Принц наивно полагал, что хуже этой десятичасовой пытки ничего не могло быть. Он осознал, что стал слишком наивным в последнее время, когда они наконец достигли имения лорда Ван. Расшаркивания, предписанные этикетом, выражения радости и надежд на счастливую жизнь будущих супругов, поочередное знакомство со всеми членами семьи, кроме невесты, по традиции занимавшей комнату под самой крышей дома в окружении ближайших подруг, дабы раньше времени не встретиться с женихом - все это свалилось на Зуко, обещая еще больше "веселья" в дальнейшем. Праздничный ужин, на котором собралось непривычно большое количество людей, стал очередной пыточной ступенью. Стол ломился от еды, но принцу оставалось лишь смотреть, злиться на себя и кретина, выбившего ему зуб, из-за потери которого есть теперь стало весьма и весьма болезненно и проблематично, плавиться в неспадавшей даже к вечеру жаре и слушать бесконечные, приторные разговоры, временами односложно отвечая на обращенные к нему вопросы. А вопросов этих было отвратительно много, так как все по какой-то причине решили, что им просто необходимо сказать ему очередную глупую банальность и ждать такого же учтиво-бессмысленного замечания в ответ. Рядом с ним сидел кузен, к которому и должны были усиленно приставать окружающие, однако ему повезло есть в молчании. Он вообще притих с тех пор, как минул вчерашний день - последний день, в котором суждено было жить прежнему, счастливо неженатому Лу Тену. Зуко проклял тот день и тот час, когда согласился сопровождать брата в этой поездке. А в особенности ту минуту, в которую ему приспичило врываться в комнату Азулы и мешать их бредовым рассуждениям о женитьбе, и репетиции вальса, совсем не похожего на вальс, и чему-то еще, что чуть было не произошло... Ночь принесла долгожданное облегчение, позволив ему проспать блаженные восемь часов в чистой постели, а день вновь беспощадно и жестоко хлестнул его зажегшимися солнечными лучами, велев подниматься и отправляться в объятия новым испытаниям. Обратно принц ехал в компании вернувшего былое благодушие дядюшки, расточавшего улыбки и комплименты с прежней непринужденностью; непривычно молчаливого Лу Тена, по всей видимости, нервничающего из-за грандиозной перемены, последние отсрочки которой истекли на рассвете; гостеприимного отца невесты, помимо прочего обладавшего представительной внешностью и роскошными усами, подмеченными Зуко только теперь; и ее бойкой младшей сестры, усиленно стреляющей глазками в оставшегося холостым принца и питавшей явные надежды в исправлении положения. Едва ли сама Азула, пожелай она устроить брату изощреннейшую пытку, была бы столь жестока и изобретательна в выборе инструментов. Дядя Айро явно решил поиздеваться над заставившим его серьезно нервничать племянником, потому что иначе нельзя было объяснить его внезапный приступ восхваления талантов последнего. Откуда дядя мог узнать о его способностях к рисованию, развитых благодаря язвительным, но действенным методикам сестры? И какого черта вообще сказал об этом? Он вправду полагает, что Зуко согласится рисовать портрет этой невыносимо-несносной и приставучей девицы?! Да ни за что в жизни, дядя! О духи великие, как ему удается вновь заставлять его чувствовать себя раздражительным тринадцатилетним невротиком, брызжущим слюной чуть не на каждое замечание? Это не поддается пониманию покорителя. Что самое отвратительное, Зуко никак не мог сослаться на болезнь или занять место в другой карете, где ехали вновь повеселевшие парни. Теперь он был согласен, да что там согласен, рад провести два дня в их шумном обществе, но, увы и ах. Как там говориться? Что имеем - не храним... Долгожданный многими вечер столицы встретил их яркими брызгами света, присущим любому праздничному событию оживленным гомоном, готовой восторгаться толпой, озорно подмигивающими бенгальскими огоньками, разбрасывавшими золотистые искорки. Все спешили посмотреть на королевскую семью, на будущую невесту принца, спешили разжечь свой веселый огонек, урвать частицу этой душной, но приятно запоминающейся атмосферы предстоящих радостей и торжеств. Зуко слегка приободрился, знакомые улицы будто подарили ему глоток свежего воздуха, или сказалось отсутствие раздражающих факторов, что тоже немаловажно. Не успел он моргнуть, как вдали уже выросли очертания главной площади, на которой и должна была произойти торжественная часть бракосочетания. С каждым шагом фигуры ожидающих проявлялись все четче, и теперь можно было различить отца в роскошной мантии Хозяина Огня, слева от него стояла мать, чей наряд был более легким, но не менее внушительным, как и положено Хозяйке Огня. Трое Мудрецов Огня выстроились полукругом перед узким алтарем, на котором лежала толстая книга в кожаном переплете, предназначение которой ускользало от Зуко, но он помнил, что на его свадьбе было все тоже самое. Кроме, разумеется, родителей и сестры. Кстати о сестре. Ее волосы были собраны в замысловатую прическу, из-за которой ей наверняка пришлось просидеть часа два, пока служанки колдовали над ней, а еще она была в платье. Азула всегда умела оставаться красивой в любых ситуациях (за исключением тех моментов, когда сходила с ума, но это уже другой разговор), сейчас же алый шелк, струящийся по плечам, идеально очерчивающий ее фигуру, превратил дерзкую красоту принцессы в более женственную. Зуко не сводил с нее глаз, осознавая, что никогда в своей жизни не видел ее такой. Теряясь в разрозненных мыслях, покоритель понимал, что короткая передышка, в которую он был слишком занят текущими проблемами, заканчивается. Он возвращается к своей проблемной одержимости. Уже вернулся. Хватило всего пары секунд для этого. Сестра заметила его взгляд, ее бровь выразительно приподнялась, когда она рассмотрела внимательнее его лицо, еще не избавившееся от следов ночного приключения. Зуко напустил на себя непринуждённый вид, но сохранять присталую случаю хладнокровную торжественность было непросто, глядя, как пляшут искорки веселья в золотых глазах покорительницы, как она закусывает щеки с внутренней стороны, чтобы не улыбаться. Его тоже подмывало рассмеяться, потому что этого никак нельзя было делать и потому, что он знал, какие слова она хочет передать: "Я не сомневалась в тебе, ты ведь не мог съездить за невестой нашего братца без того, чтобы не вляпаться в очередную историю". Тем временем Лу Тен и Джи встали напротив друг друга, вслушиваясь в слова Мудрецов, связывающих их жизни на земле, а судьбы на небе. Их руки сплела красная лента, и тогда-то девушка подняла вуаль, открыв милое личико с большими карими глазами, в которых плескалось взволнованно-ожидающее выражение. Она была очень милой, и Зуко захотелось поверить в то, что брат сможет стать ей хорошим супругом, как и она для него. Все дальнейшие рассуждения потонули в оглушительных овациях толпы, во взрыве фейерверков, испещривших чернильный небосвод десятками новых, переливающихся звезд. - Если мы сейчас же не улизнем из этого дурдома, то свадьба плавно перетечет в чьи-то похороны, - прошептала Азула, умудряясь сохранить при этом вежливую улыбку. - Я даже знаю, чьи, - ответил Зуко, с обреченным раздражением глядя на приближающуюся сестрицу Джи. Это были первые слова, которыми им удалось обменяться в карнавальной, даже немного лихорадочной суете, где все гости спешили выпить дорогого вина, обсудить наряды присутствующих, посудачить о скандальных сплетнях, отведать понемногу всех блюд и увенчать этот хоровод танцами. Рядом прошел слуга, разносящий прохладительные и горячительные напитки на большом подносе, чудом не падавшим с руки, согнутой в локте. Зуко без разбора взял два вытянутых запотевших бокала, надеясь, что там плещется что-нибудь безалкогольное - после грандиозной попойки он не мог смотреть на спиртное. Не успел он вручить один сестре, как бойкая девица, изводившая его всю обратную дорогу своими бесконечно-идиотскими вопросами, замечаниями и кокетливыми смешками, раздающимися чуть не на каждую ответную реплику, уже оказалась в двух шагах. - Здесь так жарко, не находите? - сказала она, томно вздохнув и откинув длинные распущенные волосы отточенным движением. Покорители огня коротко переглянулись, общее воспоминание отразилось на дне бесовских глаз. Зуко преувеличено медлительным движением предложил незваной собеседнице свой стакан, жалея, что не имел под рукой никакой интересной добавки. - Вы так любезны, принц Зуко. Его покоробил приторный флирт, разлитый чуть не в каждой букве ее слов. Но следующая фраза и вовсе заморозила: - Знаете, следующий танец - вальс. Кавалеры приглашают дам. Эта навязчивая упрямость не знала границ. По крайней мере, так казалось доведенному до белого каления юноше. Он уже вертел на языке колкие фразы, которыми собирался раз и навсегда отшить порядком доставшую его девчонку, когда на его предплечье опустилась ладонь Азулы, заговорившей своим лучшим надменным тоном, не лишенном, впрочем, иронического оттенка: - Очень жаль, но вы опоздали. Брат обещал этот танец мне. Быть может, вам улыбнется удача с кем-нибудь из других кавалеров. И как по заказу присутствующие любители танцев стали занимать места напротив друг друга, пока оркестр настраивался на очередной классический марафон. Азуле даже не требовалось тянуть его за руку, Зуко прекрасно знал, куда они идут. Вон из залитого желтым светом зала, из наполненных гостями коридоров, подальше от искусственно созданной духоты. Пусть в глубине сада жара была милосердней только на несколько градусов, зато она была осенена благословенной тишиной. - К пруду? - предложил Зуко, но сестра отмахнулись. - В этом чертовом платье не повернёшься. Давай скамью найдем. Так они и сделали, пройдя еще дальше, пока не достигли намеченной цели. - Теперь рассказывай, что там опять случилось. Убил кого-нибудь без меня? - Ты так хорошо меня знаешь. Как тебе удается все и всегда обо мне знать? - серьезно спросил покоритель. - Вообще-то это был сарказм, но... - она коротко рассмеялась и брат не смог сдержать улыбки, оказавшийся рядом с человеком, чей смех и слова не раздражали его. Странно, но сестра успокаивала его натянутые в струну нервы, хотя в последнее время с удовольствием занималась обратным. Видно, она считала, что единолично владеет правом доводить его. Зуко считал так же. - А это что? - покорительница прервала веселье, внимательно вглядевшись в его лицо. - Это повод, из-за которого мне пришлось убить, - удивленно ответил Зуко. Азула провела пальцами по его щеке, чуть надавив на едва заметную впадинку, привлекшую ее внимание. Утихнувшая боль вспыхнула с новой силой, заставив принца зашипеть. - Тебе что, зуб выбили? - это открытие развеселило сестренку пуще прежнего. - Только подумай - ты ехал в качестве сопровождающего Лу Тена, и единственной твоей задачей было хорошо выглядеть и мило трепаться с родственниками невесты. Как итог - разукрашенная физиономия и парочка трупов. Что будет, когда сам соберешься жениться, м? - Затрудняюсь представить, потому и не женюсь. Стой, стой! Ты что, пьяна? - Зуко почуял алкоголь в ее дыхании только сейчас. - Нееет, - протянула она, состроив оскорбленную мину. Потом глаза озорно блеснули: - Возможно. Ох, разумеется! Или ты думаешь, что я смогла бы пережить это на трезвую голову без нежелательных последствий? - Ты только не увлекайся, я таким красивым стал потому что перебухал. - Прямо стихи. Несколько минут прошли в уютной тишине. - Болит еще? - Нет. - Врешь. А раньше ты делал это куда лучше. - О чем ты? - Мне нравилось наблюдать, как ложь формируется в твоих глазах, таких честных, и в голосе, в лице. Временами мне кажется, что ты и сам веришь в свое вранье, чтобы сделать его как можно более правдоподобным для остальных. Мне это очень нравится. - Я не всегда обманываю. Кое-что для меня реально. - Да, именно так это делается. Сейчас уже лучше, братец. - Тебе я не вру. Это бесполезно, ты ведь все и всегда про меня знаешь. Да мне и не хочется. - Красиво говоришь, - Азула скептически хмыкнула. - Ты ведь любишь делать невозможные для остальных вещи. Как насчет чего-то невозможного для тебя? Начни с доверия. Потому что однажды тебе придется довериться мне. - Пусть это будет не сегодня. Эти слова она прошептала возле его уха, легко касаясь щеки. Потом цепочка поцелуев спустилась к челюсти, подбородку, вернулась к скуле. - Ты слишком много куришь, братец, - замечает Азула, прижавшись к его губам в коротком и почти невинном поцелуе. Но Зуко знает - в этом давно нет ничего невинного. Ни в этом пестром и пафосном вечере, ни в разговорах, действиях, увеселениях и прикосновениях, которыми они обменивались друг с другом, и в быстрой, едва уловимой секунде, в которую кончик ее языка слизнул сигаретный вкус с его нижней губы. Азула - это мираж. Азула - ветер, который утекает сквозь пальцы, который не задержать никаким способом, если ему вздумается ускользнуть. Азула - это ложь, идеальная, легкая, так похожая на правду. Она - безумие, лишающее воли, подавляющее, болезненно желанное. Игра, правила которой созданы ею с тем, чтобы всегда нарушать их, всегда побеждать, заставлять его играть, с каждым разом повышая ставки, изредка получая победу лишь за тем, чтобы продолжать. Снова и снова. Так всегда было. Почему тогда он не бунтует? Она пыталась вести себя так, будто ничто не изменилось между ними. Но это не игнорирование, потому что ее взгляд временами бывал насмешлив и красноречив, а быстрые, случайные прикосновения имели совсем не безобидный контекст. Она снова говорила ему: "смотри, но не трогай", а сама делала и то и другое, потому что Зуко подчинялся. Он чувствовал, что специально позволял ей делать это, и в том, с какой стремительностью былое напряжение росло в нем, он ощущал ту же невесомую эйфорию, которая пугала и одновременно завораживала его во время скитаний по лабиринтам реальности. Он закрывал глаза и позволял вести себя, дразнить, но стоило этой хрупкой видимости спокойствия дать трещину, начать разгораться в злобе или зарождающемся желании, как Азула ловко и быстро исчезала из поля зрения, возвращалась к "нормальности", скрывая улыбку в уголках губ. А Зуко оставался наедине со своими растревоженными мыслями, гоняя их по кругу бесконечное количество раз, пока они не начинали вязнуть на зубах, теряя всякий смысл и значение. Временами ему хотелось избавиться от этого, вытравить из своей жизни, вернуть себе прежнее отстраненное состояние, очистив разум и обретя прежний контроль над собой и своим окружением. Он знал, каким способом можно исполнить это стремление - достаточно устроить скандал с тем, чтобы его сослали в изгнание, а там уж вступит в силу его план. Но отец как назло занял лояльно-нейтральную позицию, изредка задерживая на нем изучающий взгляд. Были десятки способов обратить его видимую благожелательность в открытую агрессию, вынудив Озая к действию, и тем самым избавиться от растущей с каждым днем зависимости, жгучей необходимости в сестре, но Зуко не применил ни один. С мазохистским наслаждением он вдыхал отравленный воздух, сдерживал коктейль взрывоопасных эмоций под маской абсолютного равнодушия, иногда играя настолько реалистично, что и вправду впадал в холодную отрешенность на некоторое время. В этом не было ничего приятного. Почему тогда ему нравилось? Зуко ждал того момента, когда его терпение взорвется, накрыв их обоих волной концентрированного безумия. И этот момент наконец настал. В то время, как она думала, что просто играет с ним. Что может держать все под контролем, покорять его, как огонь, то разжигая, то заставляя утихнуть. Но Азула слишком неосторожна, потому что однажды позволяет огню обжечь свои пальцы, запылавшие под прикосновением других, знакомых, так часто переплетавшихся с ее. Горячее дыхание опаляет ее шею, когда Зуко прижимается к ней сухими губами, прихватывает кожу зубами, а потом зализывает легкий укус горячим и влажным языком, породив тысячи мурашек контрастностью этого поцелуя. Он толкает ее к стене, прижимая своим телом, не позволяя больше выскользнуть, и она уже сама тянется к нему, зарываясь свободной рукой в черные вихры, чувствуя, как терпкий вкус и запах сигаретного дыма попадает на ее губы с его. Сестра гладит его щеку и ей хочется узнать, какова на ощупь впадина между его зубов изнутри, из-за которой на щеке теперь появляется ямочка, когда брат улыбается. Зуко опережает ее, раздвигая губы кончиком языка, сдавленно стонет, когда она случайно проходится коленом по паху. Азула впитывает его стон, едва переведя сбившееся дыхание, возвращает поцелуй, снова проведя коленом по напряженной плоти и ощущает, как тягучий, низкий, будоражащий полу-рык рождается в груди покорителя и поднимается к горлу. Принцесса задирает вверх полы его рубашки, пробегая длинными и холодными пальцами по разгоряченной коже живота, поднимаясь выше, специально давит на не сошедший еще синяк, который сама оставила ему на последней тренировке, и ухмыляется сквозь поцелуй, когда Зуко шипит, точно рассерженный кот, не пытаясь, впрочем, помешать ей или оттолкнуть. Она слышит приближающиеся шаги по коридору, но тянет и тянет ускользающие мгновения. Это больше не походит на игру. По крайней мере, ни на одну из тех, которыми брат и сестра развлекались раньше. Азула судорожным движением вырывается из крепкой хватки, отпрыгнув в сторону за секунду до того, как дверь открывается, набросив тень на исказившееся лицо покорителя огня.