Давай поиграем

В череде действий, необходимых для исполнения всех безумных, суицидальных, но, тем не менее, претенциозно-невероятных затей самым сложным этапом была не подготовка, планирование, или даже непосредственно само исполнение. Самое сложное - это ожидание. Ждать, ничего не делая, потому что все уже готово, и ни единого штриха не добавить. Просто ждать, глядя на расстилающиеся горные хребты, похожие на искривлённый позвоночник небывалого чудовища, сгинувшего во мраке минувших времён. Жара облепляла со всех сторон, лезла под одежду и доспехи, калила воздух прямо в глотке. Зуко разрешил своим людям скинуть панцирь и повязать на голову смоченное водой тряпьё, чтобы уберечься от солнечного удара, но сам остался в полном обмундировании с непокрытой головой. В конце концов, принц неподвижно стоял над солдатами, усердно, в поте лица выполнявшими его приказы. Солнце стояло в зените, и давно должно было выесть ему глаза, сжечь их всех. В тот день оно не жалело своих детей, покорителей огня, получавших энергию из пронизывающих все сущее на земле лучей. Они были вынуждены стерпеть всю ярость, которую природа скопила за долгие шесть месяцев холода, а теперь с избытком выплёскивала с небес на землю. Зуко усмехнулся, когда подумал о том, что теперь-то его взвод не боится сгнить под толщей камней и земли в этом духами забытом месте, и молится не о спасении своих жизней, или сохранении души в потустороннем мире. Все они, каждый из двадцати парней, молятся о дожде. Они хотели, чтобы солнце погасло, а вместе с ним затих и огонь, пожирающий их внутренности. Командир взвода, коренастый молодец лет двадцати по имени Линг, подошёл к нему с коротким: "Все готово, сэр", когда тени уже удлинились. Люди устали, у них не было сил даже на разговоры. Зато работа выполнена так, как принц и задумывал. Он коротко кивнул Лингу и распорядился, чтобы солдаты поднялись к первоначальной позиции, где смогут отдохнуть. С того времени и тянулся самый трудный этап убийственных приключений. Зуко пытался растратить время на повторную прокрутку всех пунктов своего плана в воображении, но это быстро прискучило и опротивело - все его планы почти всегда строились на одном огромном "Если", за парочкой исключений. Данный случай как раз не входил в такие исключения, так что покоритель быстро отделался от назойливых внутренних подковырок вроде: "А представь, что будет, если одно из твоих "Если" не произойдёт, или произойдёт, но как-то не так...". Он проверил юнца, отвечающего за почтового орла, заставил того повторить выданные инструкции, вернулся на прежнее место и продолжил пялиться в пустоту. Его мысли крутились вокруг самых разнообразных тем, и все они были ни о чем. В какой-то момент он почувствовал себя странно - наполовину меланхоличный, наполовину растерянный. Меланхолию принесли с собой воспоминания о такой же нестерпимой жаре, в которую он трясся в карете с дядей, Лу Теном, отцом будущей невестки, тупой болью и пустым беззубым пространством в верхней челюсти. Ох, отвратительный был денёк. А по окончании его Зуко приобрёл ещё одного члена семьи, жизнь и существование которого его мало заботили. Джи прожила во дворце уже больше двух месяцев, и за это время он узнал о девушке лишь то, что она, к вящей радости дяди Айро, предпочитает жасминовый чай после обеда, хорошо играет на скрипке и полна благоговейного трепета перед всеми членами королевской семьи, в чьих жилах течет кровь Хозяев Огня. Кажется, ещё она неплохо ладит с его матерью, и каким-то образом умудрилась найти общий язык с Мэй. Это принц выяснил, застав всех троих за размеренным чаепитием в одной из садовых беседок. Три благородных леди сидели в плетёных креслах и вели такие же плетёные разговоры, чей смысл всегда терялся и повторить которые никогда не удастся даже самим участникам. Мать тогда заметила его и позвала присоединиться, добавив с улыбкой, что они как раз вспоминали о нем. Три благородных леди, о чьих жизнях он мало что знал и, если быть честным, не стремился узнать больше. Урса с её непонятными, лишенными логических обоснований интригами и тайной любовью юности, утратившая его сыновнюю привязанность и интерес годы назад; Мэй, идеальная и красивая, словно фарфоровая куколка, с которой он развязался и с лёгким сердцем отодвинул на задворки внимания, предоставив ей жить как самой вздумается; Джи, супруга Лу Тена, девушка, с которой его жизнь вообще не имела никаких связей, если отринуть условно-родственную. Он вспомнил, как давал кузену советы о супружеской жизни и рекомендации по достижению семейного счастья, но этот проблеск участия к чужой жизни был вызван минутным порывом, желанием увести разговор с неприятного русла, в которое его завёл проницательный и вдумчивый старший брат. Тот случай походил на разговор с Мэй - Зуко говорил искренне, в своей речи убедительно проявлял внимание и сочувствие к проблемам собеседника, но на самом деле с головой был погружён в избежание собственных. Он не хотел, чтобы Лу Тен и Мэй отвлекали его, находились достаточно близко для наблюдений и выстраиваний гипотез, более или менее приближенных к правде, создавали ему неприятности, раскрывая ложь и притворство, которыми он живёт. Принц улыбался им, смеялся, называл своими друзьями, и делал все, чтобы держать их на безопасном расстоянии. Это было по-своему иронично - так тщательно укрываться от всех окружающих, обрубать связи с двумя самыми надежными людьми, которых он когда-либо знал, и вместе с тем отчаянно стремиться сблизиться с самым опасным, хитрым и сильным человеком, коим была его сестра. Растерянность же ему навеяли мысли о смерти. На секунду принц задумался о том, что произойдёт, если все же его план провалится к черту и он весьма нелепо, позорно и преждевременно умрет из-за собственной глупой самонадеянности. О, это будет идиотизм в высшей степени! Но что куда интереснее, умрет ли он полностью? Окончательно замкнёт странную историю о самом себе, или произойдёт дубль три, начавший все с начала? Сколько пройдёт таких попыток? Может быть, в следующий раз кто-нибудь ещё сохранит с собой комплект полезных воспоминаний? Что вообще творится с этим миром, раз он до сих пор здесь? Он никогда не развивал эти вопросы, возможно потому, что просто боялся получить ответы. Ведь гораздо проще смириться с реальностью, воспринимать её как должное и не засорять голову лишним хламом, сосредоточившись на текущих планах, амбициях и желаниях. Обычно в минуты подобных рассуждений что-то непременно происходило и требовало немедленного внимания принца, тем самым спасая его от этих Вопросов, но только не сейчас. Зуко раздраженно выдохнул и в который раз окинул взглядом первозданную красоту вокруг него. До заката была ещё пара часов, но солнце уже затерялось среди вершин, оставив для света лишь побледневший небосклон. В такой вот бесцветной предсумрочной серости очертания гор приобретали особую контрастность: высокие, скребущие небо, острые как бритва; покатые, плавно перерастающие одна в другую, так что границ между ними не различить; обособленные, вздымающиеся ввысь в гордом одиночестве, искривлённые оползнями, придавшими вершинам странные и угловатые формы. Если видеть их лишь на горизонте, то они кажутся единой зубчатой стеной, практически одинаковой, но стоит пройти первый заслон и взглянуть вглубь, можно подивится разнообразию и природной фантазии, с которой выстроены эти каменные великаны. Зуко рассеянно глянул вниз, где извилистой нитью пролегал овраг, по которому люди из побережной рыбацкой деревеньки снабжали пищей своих земляков, трудящихся в шахтах. И эта узкая глубокая тропка под нависшей вулканической вершиной была истинным подарком судьбы, будто специально преподнесенным в угоду его состряпанному на коленке плану. Отряду из Царства Земли нужно было лишь найти южный конец ущелья, а уж от рудников шла налаженная связь с фабрикой и противоположным берегом. Таким образом можно было практически пройти остров насквозь, вместо того, чтобы проделывать окольный путь через крутые горные хребты с десятками тропок, петлявших кругами, либо ведущих в никуда. Они будут здесь. Совсем скоро. Нужно ещё немного подождать. Ждать... Линг в очередной раз безуспешно попытался проглотить ком в горле и хоть на минуту перестать думать о жаре и о том, что его глаза наверняка загноятся от такого обилия солнечного света, под которым пришлось горбатиться весь чертов день. Конечно, при условии, что он доживет до завтра. Это тоже была одна из тех мыслей, тщетно избегаемых молодям человеком. Он старался думать о чем-нибудь хорошем, отвлечься от страха и усталой бессильной злобы. Командир вспомнил о сестрёнке и о том, как она обняла его, провожая за порог родного дома. Он обещал, что все будет хорошо, Лея стиснула его так крепко, что в груди у молодого мужчины заныло. Или всему виной тяжёлая мысль, что это его последнее объятие в последний день на родине? Линг велел ей не реветь и девочка закивала головой, часто моргая и пытаясь выдавить улыбку. Она была замечательной, сильной, и перенесла известие о смерти отца куда лучше матери. Та стала совсем плоха, практически все домашние заботы легли на плечи тринадцатилетней девчонки, вдобавок к тяжкому, гниловатому духу отчаянной безразличности, исходившему от матери. Война идёт. Таков, оказывается, её запах и вкус. Этим же словом брат объяснил свой уход из дома. Он, видите ли, не может отсиживаться в стороне, когда его долг перед Родиной - крушить врагов государства. Долг перед Родиной. Когда-то эти же слова слетали и с его языка, подхваченные раньше из листовок и повсеместной пропаганды. Покоритель огня помнил, каким гордым, важным он чувствовал себя, одевая доспехи и заглядывая в глаза отцу в поисках одобрения. Только потом юноша узнал, как много животного страха, боли и жестокости, подчас абсолютно ненужной, скрывается в звучном и привлекательном для глупых молокососов слове "Война". А все, пути назад нет. Позади слова "солдат" идёт "дезертир", и Линг имел неудовольствие своими глазами наблюдать, каково оно на вид, и нос чуял его горелый прожаренный запах. Он был молод, всего каких-то двадцать два года, но уже чувствовал себя взрослым. Забота о семье свалилась на его плечи, и пусть они были широки, тяжело было одному. Мать закрылась в себе, думала, что имеет право позволить себе все радости вдовьей жизни, оплакивая мужа, сколько вздумается, забыв о существовании младших детей. Братец разглагольствовал о чести мужчины и долге жителя Страны Огня, тоже выкинув из головы долг перед семьёй. Болвану лишь пятнадцать, призывной получил бы только через два года, и видят духи, Лея нуждается в поддержке в эти два проклятых года. А он ушёл. Они оба ушли. Война. Линг снова утонул в обреченной злобе на весь мир. На безликих генералов, склонившихся над огромной пародией на мир, отдающих приказы о смертельных операциях десяткам и сотням солдат, ещё вчера бывших гражданскими; на своего младшего брата, упрямого осла, закатившего истерику и скандал, едва не переросший в драку, когда Линг велел ему остаться и присмотреть за семьёй; и на этого гребаного, самоуверенного мальчишку, ни разу не бывавшего в битвах, заставившего их рыть какой-то идиотский канал черт знает для чего. Они были обречены, это и так ясно. Что их отряд неудачников, что этот смазливый придурок, которого даже собственный отец в грош ни ставил. Он носил титул наследного принца, и видно, херовый из него принц и наследник трона, раз Хозяин Огня решил избавиться от старшего сына. Все они закончат здесь, так за чем же было дважды убивать их, сжигая ублюдочным солнцем целый день?! Но с принцем Зуко не поспоришь. Его назначили командиром взвода, значит, ему решать, как им всем умереть. Одно хоть радует - Его Высочество не стал впаривать им этот бред про славную смерть на благо страны и все прочее лживое дерьмо, придуманное генералами, игравшими в войнушку резными фигурками солдатиков на столе. Сколько человеческих жизней стоил один такой? Те, что побольше, лучше вытесаны, даже мелкие детальки вроде наплечников учтены кропотливым мастером, весят около трёх сотен. Которые поменьше - сколько, пятьдесят? Белые пальцы с вычищенными ногтями щелчками выбивают таких крох с поля. Одним больше, одним меньше. Проиграл сегодня, но ведь есть шанс завтра. Какая им разница. Для них, рождённых с благородной кровью, это просто игра. Почему бы и не поиграть? А для некоторых особо больных извращенцев война - не средство, но цель. Самая увлекательная, желанная в мире. Они хотят этого. Им всегда мало. И всегда - плевать. На все. Стемнело, а духота не спала. Всюду, куда ни глянь - горы, покрытые кустами диких трав, бесконечными и высоченными деревьями. За ними не видно моря, даже ветру не под силу пробиться сквозь их заслон, не донести свежей и влажной солености. Взамен должно бы пахнуть травами, и жаре полагалось уйти на другой край земли вместе с солнцем, но нет. Только удушающая тишина, рождённая утомительным бездействием, и она, казалось, поглотила даже воздух, сделала его неподвижным, сухим, ломающимся в горле, скрежещущим на зубах, как песок. Не смотря на то, что Линг еле стоял на ногах, плечи и спину ломило от напряжения, пот отвратительно холодными струйками тек между лопаток, и с каждым вдохом в его пересушенном горле вставал кисловатый душок собственного немытого тела, он все же наслаждался этими минутами. Он особенно чётко понял, как же это все-таки прекрасно - жить. Такое обильное разнообразие красок покрывает мир, и они готовы меняться каждое мгновение, лишь бы глаза успевали рассматривать. Как резко, оказывается, проступают очертания горных хребтов, стёсанных селями покатых склонов, крутых обрывов, и как же неуловима на самом деле граница между землёй и небом. И даже его руки, те самые, с которыми родился и прожил всю жизнь, сейчас предстали в новом свете. Вот белесый шрам в виде полумесяца на левой ладони, полученный в раннем детстве в результате неудачного падения. Тогда он здорово перепугался - столько крови текло, и что ещё страшнее было от того, что совсем не чувствовалось боли. Только кровь, и она шла, не останавливаясь. Кажется, он сунул руку в ручей, не зная, что вода отнюдь не способствует свертыванию. А вот на безымянном пальце только-только начал отрастать ноготь. Отвратительно было раз за разом натыкаться взглядом на оголенную плоть, и ещё хуже, когда парень забывал об этом, тут же раскаиваясь благодаря острым вспышкам боли. Все те же, а все-таки под пляшущими струйками огня их очертания неуловимо меняются, пальцы то удлиняются, то укорачиваются, и воздух вокруг плавится, стекает вниз, дрожит и колеблется, пытается обмануть глаза. Так много мыслей проносятся в голове. Торопятся, теснятся, им хочется успеть охватить все. Подстегнутая в предверии скорой смерти, фантазия набирает обороты, затрагивает все более отвлечённые и необычные темы, которые Линг не привык развивать. Странные слова отдаются в ушах, странные слова шепчут губы. Все кругом так странно. И все - хорошо. Как же не хочется умирать. Пусть бы эта дикая странность задержалась в его сознании подольше, пусть было бы жарко, пусть ноги гудели и чертов палец болел от каждого неосторожного движения, и они стояли здесь и ждали без конца того, что должно было произойти, но все медлило и медлило, мучая и одновременно даря горько-сладкие минуты жизни в ожидании боя, а за ним - смерти. Но это все же случилось. Линг ненавидел бежавшего изо всех сил часового, посланного принцем наблюдать и доложить о подходе врага. Лучше бы Кай, этот лопоухий и глазастый, попался и покорители земли пробили бы ему башку камнем -тогда в его распоряжении было бы ещё с десяток драгоценных и наполненных жизнью минут. Линг ненавидел их временного капитана, ухмыльнувшегося с предвкушением. "Занять позицию" - он не кричит, потому что не нуждается даже в таком малом способе снять довлеющее напряжение, и не говорит, потому что страх сдавил внутренности, лишив необходимой веры и силы. Он приказывает, его ровный голос пробивается сквозь мешанину в голове, два слова застревают внутри и крутятся, крутятся без конца. "Занять позицию" - он слышит эхо в своей голове, пока переставляет ноги вслед за другими, видит чью-то спину впереди, отмечает острые углы наплечников. "Занять позицию". Зуко не говорил, а приказывал, потому что он - принц. И Линг ненавидел его именно за это. Вот материальное доказательство того, что в войну играют генералы с белыми ручками и холёными ногтями, и для их игры стало неважно даже то, каких солдатиков придётся смахнуть с поля после очередного раунда. Что безродный крестьянин, что первенец и наследник Лорда - все равно. Кровь аристократа остается голубой лишь в жилах, а проливается красная, как у всех прочих людишек. Игрокам теперь все равно - они посылают принца умереть в толпе простолюдинов, где его труп затопчут солдаты Царства Земли, а потом - если только разыщут - закопают в эту самую землю, вместо того, чтобы сжечь тело и позволить духу присоединиться к предкам. Ненужный ни отцу, ни духам, ни прадедам принц, который не получит спокойного посмертия. А им, безликим и бесконечно далёким от страха, голода, ненавистной жары, им, безмозглым и бездушным выродкам - все равно. Линг хотел, чтобы и ему перепало немного этого вселенского равнодушия, и с его помощью он смог бы послать новоиспеченного капитана с его дебильными приказами куда подальше. "Приготовиться". Он хотел бы так же наплевать на все, или смеяться творящейся кругом нелепости, когда чувствовал на своих плечах руки Кая, стоявшего позади, а своей правой сжимал плечо красавчика Зуко, и видел, что в двух шагах справа Тао сделал тоже самое, и сзади него цепочка из семи человек, все держатся друг за друга. Четверым капитан приказал по сигналу столкнуть вниз каменную глыбу, торчащую прямо перед ними. Камешек был здоровый, конечно, но таким передавишь человека два-три, не больше. Да и то, укокошить покорителя земли камнем - что-то неслыханное. Разве что во сне. Но те, которые целенаправленно шагали по ущелью, явно не спали. Глупо, глупо, идиотство! Это лишь привлечёт ненужное внимание, их найдут и убьют быстрее. Пусть им придётся умереть этой ночью, но хотя бы не так... Легко и дебильно. Почему, ну почему он не может отдёрнуть свою руку и залепить безумному сопляку профилактической затрещины?! "Сейчас". Четверо парней стараются, тишина рушится грохотом падающего камня, пыль вздымается столбом вслед за одиноким нарушителем спокойствия. Земля дрожит под ногами, секунду командир взвода удивляется весу камня, способного породить такую вибрацию, громыхая уже где-то внизу. А потом у него не остаётся времени думать. Голос, отдающий приказы, заполняет его, и только коротко брошенные слова стучат в голове в такт шуму крови в ушах. "Огонь!". Его пальцы вмиг похолодели и утратили чувствительность, все тело онемело, застыло, холод забрался в каждую частичку, мешая дышать полной грудью. "Огонь!" - Зуко наконец закричал, и с этим криком Линг отчётливо, ясно как никогда прежде ощутил, где живёт его собственный огонь. Под рёбрами, где чувствовались объятия сестрёнки, в самой грудине, где заныло, когда он оглянулся на дом в последний раз. "Огонь!" - Зуко кричал, и в этом крике было требование. Он хотел огня, всего, сколько было, своего принцу мало. Инстинктивно, точно младенец, впервые сосущий молоко матери, Линг потянулся к другому источнику тепла, пытаясь оттянуть на себя и хоть немного ослабить терзающий холод. Теперь он был доволен ладоням Кая, опиравшимся на его плечи. "Огонь!" - на самом деле Зуко крикнул лишь раз, но в его ушах этот крик будет повторяться снова и снова. Земля заворчала, стала потряхивать их, словно старалась смахнуть надоедливых тараканов, впадина от глыбы перестала чернеть и вспыхнула, оттуда, как из пасти дракона, с грохотом вырвался огненный столб, а за ним хлынули кипящая вода и лава; потоки их устремились по глубокой колее, вырытой всего парой часов ранее, взяли ответвления от основного канала, многочисленными рукавами стекая вниз. Снова грохот и дрожь под ногами, и Лингу кажется, что сама траншея вздулась, как набухшая от крови вена, а потом взорвалась, и теперь стала ослепительной дорогой в небытие, трещиной, сквозь которую можно увидеть ад. Тишина издохла под рёв огня, принёсшего с собой ярость, стремительность и запах серы. Нет ни травы, ни моря - только ад. Они видят жидкий огонь, разливающийся на головы их врагов, которых теперь не спасёт ни камень, ни земля, и все, что может ощущать покоритель - холод. Принцу мало, он тянет и заставляет, приказывает ему тянуть пламя из Кая, а от него - из семерки своих людей. Вокруг них жидкий огонь, пожирающий тела их врагов, и дикая, опустошающая, отнимающая жизнь жара, а все, что он способен ощутить, единственное чувство, доступное сейчас - холод. И это - самый настоящий Ад. Он не слышит предсмертных воплей пятидесяти или ста мужчин внизу, потому что земля под ним вопит, в его голове принц и наследник трона требует огня, и он сам кричит... Или это Кай? Или все они? - Великий Агни! - это голос Кая, он орет прямо над ухом, и его голос смешивается с другим: "Великий Огонь!". - Хватит, - Зуко передернул плечами, сбрасывая его руку, и на мгновение ему стало легче. Только на мгновение, перед тем, как понять, что солнце все же слишком далеко, чтобы по-настоящему показать, что такое жар. И снег на самом деле не умеет жечь холодом. После этой ночи, проведённой под командованием принца Зуко, у Линга больше не возникнет проблем с адаптацией к погодным условиям. Зуко крепче перехватил рукоять меча, коленом уперся в грудь распластавшегося мужчины и потянул клинок. Медленно, неохотно и с противным чавкающим звуком сталь покинула облюбованную плоть, забрав на память тёмную, ещё горячую кровь. Да, крови этой ночью было порядочно. Каменная плитка покрыта красными разводами, кое-где натекли лужицы, бойницы одной из башен причудливо разукрашены с внутренней стороны. Было бы даже красиво, в какой-то мере, если бы не все эти тела, давшие саму краску. Покоритель неторопливо вытер лезвие об чистый воротник своего недавнего противника, которому так приглянулся меч, что расстаться с ним было не так просто для воина из Южного Племени Воды. Почти как с собственной жизнью. Последнее, правда, случилось быстрее и неожиданней. Да и понятно, не каждый будет ожидать, что ему в грудь прилетит метательный нож столь примечательных размеров. Что ж, он был бы более подготовлен к подобному развитию событий, пообщайся он с Мэй так же долго. Уделив достаточно внимания оружию, принц приблизился ко внешней стене, оперся на неё локтями и решил понаблюдать восход солнца с этой замечательной и живописной позиции. Дюжины каверзных "если" оставили его, предпочтя избрать новую жертву, и уже её мучить и доставать сомнениями и нагоняющими трепет картинками провалов. У него же все получилось благодаря замечательной смеси везения и сноровки. Отличное сочетание, и блики, расползающиеся на гладкой водной поверхности, и то, как небо алеет на востоке - чудесно. Ох, что? Алый рассвет? Символично, ведь ночью и вправду пролилась кровь. Сзади раздулся посторонний шумок. Кто-то шёл к нему, хромая. - Ваше Высочество, - это Линг. Ему чуть было не оттяпал ногу тот двухметровый увалень, но парень извернулся с быстротой и ловкостью, доказывающей, насколько он дорожит своими конечностями. "Ваше Высочество"! Стоило всего лишь разжечь вулкан под носом у мальчишки, чтобы добиться уважения и произнесённого вслух титула вместо сухого и натянутого "Все готово, сэр". - Форт в наших руках. - Я тебе так и сказал. Мальчишка, - Зуко был в отличнейшем настроении, сам не зная, почему. Он чуть повернул голову и встретил вдумчивый изучающий взгляд командира взвода. - Не смей больше спорить со мной, или сомневаться в моих решениях, понятно? - Да, мой принц, - Линг поклонился ему, хоть и довольно неловко из-за раненой ноги. - Потери? - Семеро ранены, трое убиты, ещё двое - на грани, срочно нужна помощь. - Десять человек вполне могут справиться с парусником. Обогнём остров, доберёмся до фабрики, там должен быть врач. Может, духи сжалятся и нашим бедолагам повезёт, - в тоне принца было больше формальности, чем искренней надежды. Линг не позволил своему лицу измениться, заметив равнодушное и лёгкое пожатие плеч. Могло быть и хуже. Гораздо хуже, если бы не безумный принц со своими планами, один невероятней другого. Ведомый лишь одному ему понятными знаками, он объявил солдатам, что теперь пора выдвигаться к южному берегу. Они были не против - всегда приятно избежать такого неординарного соседства, как извергающийся вулкан. Пусть это был лишь спровоцированный и составляющий малую долю от возможных тотальных разрушений - но все же вулкан. Они обогнули взрывоопасную, клокочущую вершину и спустились к подножию горы довольно быстро, словно у всех двадцати мужчин выросли крылья за спиной и на лодыжках. Потом Зуко повертелся, выискивая направление, и вот они чуть не с боем прокладывали путь сквозь густые заросли к тому месту, где оставили ездовых Комодо-носорогов. О, эти великолепные и мощные животные были просто незаменимы, когда потребовалось продираться сквозь густые заросли и чащу. На них путь от северного побережья до нужной принцу горы, оказавшейся вулканом, составил несколько часов, благо им сразу указали правильную дорогу и объяснили, где найти спасительную-губительную тропинку. Для того, чтобы достичь новой цели сына Хозяина Огня, потребовалось столько же времени. Когда впереди замаячила башня форта, Линг, как старший среди солдат, взял на себя ответственность уточнить у капитана, что они собираются делать. "Отбить захваченный неприятелем форт, конечно же" - пояснил принц. "Отец велел мне не возвращаться в столицу, пока я не верну побережью наш флаг. А я очень хочу домой". Командир предпринял ещё одну попытку, явно чувствуя себя способным перенести все, что угодно. Память услужливо кидала ему изображения пылающего разлома в земле, и это придавало смелости. "Они сами нас впустят," - просто ответил покоритель огня на его вопрос о том, каков же план проникновения в защищённый бастион. "Нет, они ведь наши враги!" - запротестовал Линг, отчаянно пытаясь понять, издеваются ли над ним, или же Высочество повредился головой, взрывая закрома подземные. Это, без сомнения, было самым невероятным и опасным зрелищем, которое довелось видеть человеку на его веку, но Линг снова стал на проверенную дорожку раздражения вместо непроторенной тропы почтительного и благоговейного уважения к монаршей особе, так как отчаянней прежнего захотел остаться в живых, хотя бы для того, чтобы рассказывать потом всем и каждому о перенесённых впечатлениях. Лишенные логического обоснования реплики принца лишали его радужных надежд на выживание. "Я знаю, спасибо" - в его тоне больше весёлости, но и недовольство тоже мелькнуло. Ему не нравилось, что подчиненный лезет разъяснять прописные истины. А как быть, если твой начальник, похоже, забывает о них?! "Они впустят нас. Они видели взрыв, и могли решить, что это их ударный отряд разделался с шахтами, или даже с фабрикой. Они ждут их, и мы можем этим воспользоваться. Либо мы сами войдём. В любом случае ты должен заткнуться и идти за мной. И помни - мы попадём туда любой ценой, и ещё до рассвета наш флаг будет развиваться на башне". Так и вышло. Принц Зуко явно знал, как добиваться намеченных целей. - Что делать с трупами, Ваше Высочество? - Наших заберём с собой. Чужих выбросим в море. Дети воды, думаю, будут не против такого пристанища. Это все, - Зуко подождал, пока подчиненный уковыляет выдавать распоряжения, а потом пробормотал себе под нос: - Пока что все. На этот раз можно вернуться домой. Он довольно ухмыльнулся, прикидывая, сколько времени заняло его первое-второе изгнание. И кое-что другое заставило его улыбаться куда шире, но об этом он не сказал вслух. Окно оказалось чуть приоткрытым - видимо, Азула оставила его так в надежде хоть немного облегчить давящую жару, мучившую жителей Страны Огня так долго и так упорно. Или она знала. С ней возможно было решительно все. Зуко пробрался в комнату под раскатистый громовой грохот, и это показалось ему забавным - как будто кто-то сверху очень не одобрял его поступка и намерений в целом. Он сидел на подоконнике, его кошачьи глаза разглядывали силуэт спящей девушки. Сестра повернулась на бок, лицом к нему, ее вытянутая рука почти касалась пола и она, возможно, лишь претворялась спящей. Там, вдали, зарождалась гроза. Безжалостная, мощная, копившая ярость и силу очень долго и упорно. Скоро небо утонет в ветвистых росчерках молнии, они превратят ночь в день своим белесым и неестественным светом, воздух потяжелеет еще больше, напитавшись дождливой влажностью, а шум, с которым тугие, острые и холодные капли будут ударятся о землю, сможет оглушить. Но здесь, в просторных покоях принцессы царят тишина и темнота. Точно отдельный мирок, в котором своя атмосфера. Покоритель совсем не следил за временем, не удивился и не произнес ни слова, когда мерцающие золотистые глаза перехватили его взгляд. Ему не хотелось говорить, он знал, что любое слово способно все испортить, потому что их отношения находились в таком пугающе-хрупком и ненадежном, даже неясном состоянии, что хватит малейшего неосторожного движения, чтобы все окончательно рухнуло. Это напоминало танец или игру, в которой партнеры по очереди делали свои ходы. Принц свой сделал, и теперь ждал ее ответа, испытывая какую-то нездоровую и безразличную легкость в груди. Если бы она спросила его, что ему тут понадобилось, это означало бы, что она спасовала. Им обоим ясно, что ему нужно. Но Азула никогда не пасовала. Зуко прикрыл глаза, вслушиваясь в яростные завывания ветра, в бесконечный, единый шум, с которым тысячи крохотных и холодных частичек дождя проливались из свинцовых туч. Он не слышал шагов, но знал, что Азула рядом еще до того, как ее ладони легли ему на плечи, длинные ловкие пальцы прошлись по груди и животу, очерчивая каждый мускул сквозь мокрую ткань рубашки, облепившей его тело вторым, отвратительно влажным слоем кожи. - Я была уверена, что больше тебя не увижу, - шепчет сестра в его ухо, но Зуко понимает не смысл сказанных слов, а то, что она ухмыляется, когда прикусывает мочку, проходится языком по изгибам хряща и оставляет влажный поцелуй на шее, кончиками пальцев вырисовывает хаотичные узоры на спине, легко царапая выпирающие позвонки. - Кажется, я тебя недооценила. Снова. Или ты пришел попрощаться, пока отец не вышвырнул тебя вон? - говорила она в обветренные потрескавшиеся губы, запустив пальцы в его волосы и резко потянув назад, заставляя запрокинуть голову. Брат хотел велеть ей замолчать, но слова застряли в горле. Вместо этого он быстрым движением поменял их местами, вдавив ее в холодную гладь стекла. Смяв ее губы, ловил прерывистое дыхание и сам приглушённо хрипел, жадно и нетерпеливо лаская податливое тело, стараясь запомнить каждый изгиб под пальцами. Азула обвила ногами его бедра и притянула еще ближе, чувствуя, как напряжённая плоть упирается в бедро сквозь ткань штанов, как она горит и плавится под его прикосновениями. Возбуждение свилось в тугой узел внизу живота, разгоняло кровь по жилам, обостряло все чувства. Казалось, что его руки были везде, то с силой сжимая ее бедра, так что на бледной коже наверняка оставались следы от его пальцев, сходящие через несколько секунд, то едва ощутимыми касаниями оглаживал спину и живот, а его губы на шее сменялись острыми зубами и обжигающе горячим языком, зализывающим саднящие места укусов, и от этого смешанного ощущения боли и наслаждения разум девушки мутился, не позволяя ей беспокоиться об отметинах, которые наверняка проявятся завтрашним утром. Но все это будет потом, за пределами этого момента, когда даже его хриплое дыхание и короткие глухие стоны заводили, подхлестывали ее, заставляя отвечать на каждую ласку, подаваться навстречу и гореть, гореть в лихорадочном безумии. Зуко снова возвращается к ее губам, вовлекая в глубокий страстный поцелуй, пока пальцы исследуют тело в поисках особо чувствительных участков, но специально избегают средоточия напряжения. Теперь уже Азула в его власти, и он может дразнить ее, мучая тянущей незавершенностью, заставляя ее балансировать на грани между наслаждением и жгучей неудовлетворенностью. Азула цепляется за его плечи, чертит царапины на спине, чувствуя как под кожей перекатываются плотные мускулы, ощущает, как вибрирует под пальцами его грудь, где зарождаются низкие рокочущие звуки. Она захлебывается потяжелевшим накалившимся воздухом, невольно прогибаясь в спине, когда Зуко медленно вводит в нее палец, одновременно с увлечением ставя засос на ключице. Он добавляет второй палец, и сам жмурится от удовольствия, слушая протяжный стон, сорвавшийся с губ сестры, и представляя, как тугие стенки ее лона сожмутся вокруг его члена. Свободной рукой юноша сжимает полушарие небольшой упругой груди, большим пальцем массируя затвердевший сосок, тут же приникнув к нему губами и перекатывая на языке, и судя по новому переливчатому стону и тому, как она выгнулась ему навстречу, сжимая его пальцы внутренними мускулами, ей определенно нравились эти манипуляции. Зуко проложил дорожку из поцелуев к низу живота, встал на колени между ее разведенных ног, продолжая невыносимо медленные движения рукой, посмотрел на сестру, желая поймать ее взгляд, но Азула откинула голову, тяжело дыша приоткрытым ртом, поминутно облизывая пересохшие губы. Он оставил затяжной поцелуй на внутренней стороне бедра и тут же чувствительно прикусил его, заставив ее коротко вскрикнуть и распахнуть глаза - как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как его горячий проворный язык погружается во влажную глубину, и ее просто ведет, взрывает от возбуждающей развратности, разлитой в золотистой радужке брата. Ее пальцы зарываются в густые волосы, притягивая его голову еще ближе, каждое его движение отдается чередой ярких вспышек в теле, в затуманенном сознании, всплывает разноцветными бурлящими точками на сетчатке. Она была уже не в силах сдерживать рвущиеся наружу стоны, подаваясь навстречу его ласкам, дрожащие пальцы дергали, тянули угольно-черные пряди, отчего Зуко издал что-то среднее между урчанием и смешком, и эта вибрация от его голоса прошила ее насквозь, заставив снова запрокинуть голову, упереться лопатками в холодную поверхность окна. Ее тело уже сотрясалось в сладких конвульсиях, когда юноша отстранился, и покорительнице хотелось проклинать его, но горло будто залило раскаленным свинцом, не пропускающим наружу ни единого слова. В следующую секунду что-то твердое и куда большее по размерам, чем его пальцы, упирается в ее промежность, Азула успевает заметить в очередной вспышке молнии, как исказились черты брата, когда он вошёл в нее единым резким движением, заставляя ее шипеть и выгибаться уже от острой боли. Он замирает, вздрагивает, приоткрыв рот в немом стоне блаженства, эта дрожь передается и ей, разделяя чувства надвое между болью и удовольствием, которое явно испытывал брат и будто делился им, как мог поделиться энергией покорения огня. Зуко заставлял ее теряться в контрастных ощущениях, перемешивая неторопливые чувственные поцелуи с яростными и жадными, словно обжигал ее, слишком горячий даже для покорителя огня, и Азуле казалось, что холод разразившейся бури клубится позади, пытается просочиться в комнату через хрупкую стеклянную преграду, к которой ее прижимает брат своим неимоверно жарким телом. Начав медленно и осторожно двигаться и этим смешивая тянущую боль с чем-то еще, пока неясным, не поддающимся описанию, но необходимым ей, Зуко удерживает ее взгляд, и то, что она может разглядеть в его глазах, врезается в хаотичный красочный сумбур, царящий в сознании. В золотистых глазах покорителя плескалось что-то дикое, будоражащее кровь, некая смесь азарта, наслаждения не только физического, потому что наконец он мог получить то единение между ними, которого давно желал, и напряженной сосредоточенности, не позволяющей ему сорваться и грубо, быстро удовлетворить свое желание. Но Азуле всегда было плевать на боль, она знала, что ее глаза блестят так же ярко и безумно. Она двигает бедрами навстречу, помогая наращивать темп, прижимается губами к яростно бьющейся на шее жилке, и этого достаточно, чтобы заставить его рычать, входить резкими размашистыми толчками, потеряться в пламенном хаосе ощущений. Зуко теряет контроль, он больше не в состоянии поддерживать убивающую, мучительную неспешность в своих движениях, единственным его стремлением становится желание слиться с девушкой воедино. Он теряет остатки рассудка в ослепительной вспышке, делая последние отрывистые мощные движения, и все остальные чувства уже погребены под сокрушительной оргазменной волной. Обжигающая волна поднялась внизу живота и разлилась по всему телу покорительницы, опаляя каждое нервное окончание, взрывая все чувства и ощущения разом. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы вновь осознавать себя, нормально вдохнуть воздух. Невесомая легкость и жуткая тяжесть соперничали между собой, но и то и другое мешало ей управлять собственным телом, и видно, то же самое происходило с ним, потому что Зуко все еще нависал над ней, загнанно дыша в плечо. Азула кожей чувствовала, как он улыбался, и догадывалась, что это безумная, дико довольная и неимоверно наглая улыбка. - Я остаюсь, - в затянувшейся тишине его хриплый голос казался громким и уверенным. Азула секунду размышляла над тем, имел ли он в виду то, что разгромил захватчиков и теперь может вернуться во дворец в прежних правах, или то, что намеревался остаться в ее покоях, вместо того чтобы торопиться назад, к своим людям. Но ответ не столь уж важен - ее полностью устраивали оба варианта.