Давай поиграем

Сквозь толщу воды солнце казалось особенно притягательным. Его лучи пробивали крошечные световые тоннели и окрашивали сероватую воду в золото, играли с ней, перебирали своими тонкими быстрыми пальцами. Да и вообще, человеку, находящемуся под водой, мир на поверхности нравится все больше и больше с каждой секундой. Зуко потянулся вперёд, вслед за ускользающими лучами. На секунду ему удалось прикоснуться к золотой нити, но удержать её в кулаке не вышло - она выскользнула, сморгнула, а потом навсегда растворилась за бледной и далекой тучей. Скрылось и все солнце. Вода вновь стала серой и безжизненной. А ещё вязкой, точно трясина, окутывающей со всех сторон. Она сдавливала принца все сильней, выжимая из его груди остатки воздуха. Перед его глазами закружились десятки маленьких пузырьков - результат его отчаянных и бесполезных усилий выплыть на поверхность. Неважно как сильно он старался, гладкая пленка наверху оставалась недосягаемой, а воздух вырывался сквозь сомкнутые губы. Он больше не ощущал ног, холод распространялся по всему телу, делая его слабым и бесчувственным. Зуко снова забарахтался с отчаянностью последней попытки, молотил кулаками и извивался, рвался к солнцу, теплу, ко всему живому. Но - снова напрасно. Ничего не изменилось. Зуко был все так же далёк от всего, к чему стремился, и вокруг ни единой души, которая могла бы прийти на помощь принцу. Он одинок и смертен. Прямо сейчас смертен. Секунду он смотрел вверх, ни на что не надеясь и уже ничего не видя, а потом его медленно потянуло обратно, вниз. Это походило на кошмар. Чем больше он бездействовал, тем сильней в нем крепло ощущение, будто он уже не тонет, а падает. Вода перестала чувствоваться как нечто плотное, он разрезал её своим телом и стремительно летел в неизвестность. Зуко понимал, что сделает только хуже, если попытается вдохнуть, и боялся, зная так же, что скоро утратит контроль над собой и его существо обратится к инстинктам, позволив воде заполнить вначале рот, потом лёгкие. Его грудь будет разрываться в агонии с противным хлюпающим звуком. В полном отчаянии покоритель зажал нос и рот, не в силах удержать конвульсивную дрожь, сотрясающую все тело. Прошло, должно быть, не больше пары секунд, но для несчастного покорителя огня эти мгновения оказались длиннее всей его жизни. Никогда не приходилось ему чувствовать такого ужаса, никогда не приходилось наблюдать за собственной смертью. Внезапно левый висок и скула взорвались болью и одновременно с этим под прижатой ко рту ладонью прошло какое-то странное шевеление. Словно с него сдирали кожу, и она осыпалась маленькими, точно пазл, кусочками. Утратив последний разум, Зуко прижал обе руки к пылающему болью лицу, пытаясь удержать разлетающиеся с чудовищной быстротой ошмётки собственной плоти, и беззвучно закричал, желая уже не спасения, а конца. И все кончилось. Зуко рванулся вперёд, издав задушенный хрип, и в то мгновение, когда он обнаружил себя способным дышать, его затопила первобытная радость бытия. И тут же, словно для того чтобы спустить его с небес на землю, левая часть лица взорвалась болью. Он застонал сквозь стиснутые зубы, все ещё не избавившись от иррационального страха быть застигнутым за проявлением слабости, и откинулся на подушки. Злость вспыхнула вместе с болью, и такое же тупое и пульсирующее раздражение завладело каждой мыслью. Его до ужаса бесили бинты, пропитавшиеся смесью мазей и крови, и то, какую навязчивую и забивающую ноздри вонь они испускали, когда их приходилось менять. И этот момент, когда паршивые тряпки снимали с обожженной кожи и становилось ясно, что они все-таки снова присохли к какому-нибудь крохотному участку плоти. Боль по сути была терпимой. Ожидание и неизбежность - вот что делало все отвратительным. Ему, лежавшему без всякого дела, кроме бесконечных дум и борьбы с самим собой и гордостью, единственной вещью, мешавшей принцу тихо поскуливать от постоянной боли да жалости к самому себе, ему теперь все было отвратительно. Разумеется, он знал, что все будет как-то так. Но, черт бы все это побрал, одно дело знать, а другое - переживать прямо сейчас. И пусть он лежит уже три проклятых на бесконечность дня без единой произнесённой вслух жалобы, никто не мог помешать ему хоть изредка делать это про себя. Ну или не так уж редко, но какого черта! Кто бы что ни говорил, но на самом деле ничто не способно подготовить человека к боли и страданиям. Россказни о том, что со временем ощущения притупляются и опыт помогает человеку быстрее пережить и подавить боль, будь она душевной или физической - все это чушь собачья. Не важно, сколько раз ему ломали руку, выбивали зубы, пинали в колено или выжигали лицо, результат не менялся - каждый раз больно было точно так же, как и в первый. Закон природы, мать его... Он лежал, рассматривая узор лепнины на потолке, который видел уже сто раз и запомнил до мельчайшей полоски, но все равно смотрел. Зуко мог разглядеть только небольшой участок, тот, на который падала полоска света, пробивающаяся между задвинутых штор. Вся остальная комната погрузилась в полумрак, ухудшающий и без того подпорченное настроение владельца. Боль на левой стороне лица настолько доконала его, что Зуко согласился бы отрезать её, если только это помогло бы избавиться от ощущения, будто он все ещё горит и горит в отцовском огне. Разумеется, это было не так. Та боль, которую ему пришлось испытать на площадке для Агни Кай, не поддавалась осмыслению, классификации или описанию. Он не ощутил её в полной мере, а завыл при одном её приближении и провалился в спасительные объятья бесчувствия, когда она распространилась всего лишь наполовину. Если бы он пропустил через себя всю ее, это оказалось бы последним, что Зуко смог бы почувствовать. Он мог справиться только с отголосками, фантомными тенями. И справлялся, раздражаясь любой мелочи, избегая яркого света и любого общества, кроме лекаря и служанок, меняющих повязку. Со времени его заключения Озай не отзывал стражи от его покоев, и приказа об изоляции принца не менял, так что тот имел сомнительное удовольствие выслушивать громкие разборки, которые Лу Тен затеял с гвардейцами в надежде проникнуть к опальному брату. Надо отдать ему должное, кузен скандалил, орал и психовал минут пятнадцать-двадцать, прежде чем сдаться и убраться восвояси, так ничего и не добившись. Страже был дан четкий приказ - никого не впускать и не выпускать, либо умереть всем сразу и не сходя с места, пытаясь исполнить порученное. Сама Урса, законная супруга повелителя и Хозяйка Огня не могла сломить волю мужа и увидеться с сыном, приласкать его, пожалеть. Ей оставалось лишь бросить ему последнее, жалкое "прощай", когда он пойдёт к трапу корабля, чтобы навсегда повернуться спиной к родным берегам, умереть чужестранцем в чужих землях, гоняясь за призраком. Зуко развлекал себя, представляя как она просила и просила Озая, и надоела ему до зубной боли бесконечными причитаниями и угрозами, так что мужчина в красках и с выражением разъяснил ей, какая судьба ожидает их первенца, и что с ним станется, если она сейчас же не оставит его, Озая, в покое. Мать не пришла терзать обостренный неизбывной болью слух принца, устраивая страже бурные скандалы под дверью, и он был благодарен ей за это. Она все равно не могла ничего изменить, и Зуко не хотелось её жалости, слез и утешения. С него хватит и простого "прощай", на которое можно будет кивнуть и отвернуться. Зуко был уверен в том, что увидит дядю на борту, точно так же, как и в солнце, которое увидит на небе завтрашним днём. Айро не бросит его один на один со своей судьбой, когда юный принц ещё не готов к этому, и пусть на этот раз его сын здравствует и даже счастлив в браке, или и по этому тоже, Айро составит компанию ссыльному племяннику, который нуждается в нем больше, чем Лу Тен. У Лу Тена есть Джи, а скоро у них будет дочка или сынок, так что они смогут позаботиться друг о друге. А кто же есть у Зуко? Вот что думает дядюшка, сидя перед доской пай шо и мелкими глотками поглощая излюбленный жасминовый чай. Его седая голова грустно качается из стороны в сторону, пальцы крепко сжимают фарфор. Старый генерал твёрдо знает, что будет делать завтра, и после завтра, спустя полгода и год. Столько, сколько потребуется. Он стелился под ноги Озаю, переступая через свою гордость, вовсе не для того, чтобы позволить племяннику остаться без присмотра и сгинуть в какой-нибудь духами забытой дыре. С ними все было ясно и легко. Зуко предвидел реакцию своих родственников годы назад, знал чего ожидать от каждого. И он знал, с кем ему придётся трудно. В прочем, с ней никогда не бывало простых и лёгких путей. Поэтому-то она и нравилась ему больше других. Впрочем, ему не хотелось думать о том, что он скажет Азуле. Принц составлял их диалог много раз, продумывая различные вариации, выстраивая тактику поведения и подбитая слова. Напрасная затея, ведь он помнил ещё с детства - бесполезно строить детальные долгосрочные планы, когда речь идёт об Азуле. Он соврёт ей что-нибудь, найдутся в его страдальческой голове какие-нибудь слова, которые она сможет подвергать десяткам сомнений после его ухода. И будет думать, думать, думать... По крайней мере, она не забудет его. Может быть, возненавидит, вооружившись надуманными или реальными поводами. Пусть ненависть не всегда хорошо удавалась ей, и редко сестре удавалось взять её под контроль, но для него ненависть была все же лучше, чем безразличие. Впрочем, Зуко был почти уверен, что до такого не дойдёт. Вся эта история с изгнанием итак оказалась довольно претенциозной и без подобной драматичной детали. Когда он готовил декорации к своей маленькой пьесе, все происходило так неторопливо, обдуманно и правильно. Никаких улик, никто не мог связать отдельные события в одно целое, и уж тем более увидеть, кто режиссёр всей комедии. Его давний план о подрыве общества сторонников политики Озая стал помаленьку действовать. Гениального шантажиста и вымогателя Киу нашли в кабинете новенького дома, купленного только полгода назад. Паук так и зачах над своими мушками, даже перед смертью окружённый неоспоримыми доказательствами их грехов. Благодаря найденным в пляжном доме генерала Чана документам Зуко удалось выстроить замечательную партию домино. Личная печать и почерк Чана завели его приятелей в щекотливую историю, о которой так кстати прознал вездесущий Киу. И - надо же было тому случиться! - нашла коса на камень. Мужчины частенько угрожают друг другу фразами в духе: "Ты не представляешь, с кем связался!", но не часто случается, что у них есть основания для таких громких рекомендаций. Н-да, не часто, но все же... И ещё немного второстепенных смертей, чтобы отвлечь внимание да избавиться от парочки мерзких индивидов. Работорговец, набирающий товар по деревням в северных колониях Царства Земли. Головорезы-наемники. С одним вышло даже удачнее, его удалось перекупить. Этот тип имел чрезвычайно хитрожопые глаза, а ещё у него недоставало верхних резцов, и его юркий розовый язык то и дело мелькал в громадной дыре, потому что мужчина был охотник позубоскалить. Зуко платил ему щедро, отдавая деньги лично, вместе с подробными инструкциями. Парень звёзд с неба не хватал конечно, не чета прежним убийцам, трудящимся на Хозяина Огня Зуко. Но своё дело знал и сгодился напоследок. Приготовления шли хорошо и даже приятно, зато финал вышел немного скомканным. Оставалась одна недостающая деталь - повод к скандалу. Зуко раздумывал над ней некоторое время, прежде чем его давний знакомый помог ему определиться с выбором. Барахтаясь под толщей воды и видя нависшее над ним брюхо корабля, принц решил, что смерть Джао послужит отличнейшей причиной для Хозяина Огня Озая сослать сына в долгосрочное изгнание. Конечно, при условии, что Зуко удастся пережить суицидальную морскую баталию, устроенную ради захвата стратегического укрепления Северного Племени Воды. Можно сказать, что осада столицы северян началась со взятия именно этого форта, защищавшего узкий ход в более широкий пролив, затаившийся между айсбергами, этакими естественными охранниками от большинства пиратских набегов. Понятное дело, дети воды стерегли эту щель от посягательств так, словно это была девичья честь всего их рода. Лучшие корабли, которые не оказались ещё задействованы для войны в более удаленных к западу точках, безостановочно курсировали вокруг укрепления. И разумеется, именно принцу Зуко и полковнику Дэю выпала честь выманить врага с насиженных мест, вначале привлекая их внимание дерзкой и практически самоубийственной атакой в лоб, а потом раззадоривая инстинкт охотника видом стремительно удаляющейся кормы. Тем временем генерал Джао, согласно его собственному плану, внезапно объявлялся как черт из табакерки и штурмовал гарнизон форта, оставшийся практически без поддержки с моря. Пока последний стоявший на ногах северянин не был убит, пленные не закованы в цепи на дне трюмов, а флаг Страны Огня не пришпилен на самой высокой точке крепости, Джао не приступил к финальному шагу плана, по которому он должен был отправиться вслед за принцем и уничтожить остатки неприятельского флота. К тому времени принц успел потерять добрую половину своих солдат, один из кораблей и даже свои палаши. В оконцовке он едва не расстался с жизнью самым бесславным образом. Зуко хорошо помнил того чернобородого детину, шагнувшего на рулевую палубу из пены морской. С громким криком незваный гость вступил в поединок с принцем, чуть не отправив его в нокаут первым же выпадом. Зуко и до того не приходилось скучать, в минуту внезапной атаки он был чрезвычайно занят попытками сохранить на плаву хотя бы свой собственный корабль, однако ему пришлось отвлечься и ответить на горячее приветствие северянина. Парировать мощные удары боевых топоров было нелегким делом для юноши, итак порядком утомленного чрезвычайно насыщенным на физические упражнения днём, так что он старался больше уклоняться. Но и такой возможности почти не оставалось, так как палуба оказалась покрыта тонкой коркой льда - результатом оперативного покорения воды. Зуко удалось выкроить лишь секунду, чтобы отвести в сторону сокрушительный выпад и попытаться поджарить чернобородого пущенным в упор фаерболом, но тот его опередил. Врезав древком топора по лицу принца, северянин вышиб из него дыхание ударом тяжеленного сапога в грудь, от которого покоритель огня перевалился через борт и рухнул в ледяную воду. Вот как родился ночной кошмар Зуко, не отпускавший его все это время, хотя с тех пор прошёл целый месяц. Принц глубоко вздохнул и осторожно потёр здоровую часть лица, надеясь избавиться от непрошенных воспоминаний и остатков сонливости. Повертевшись и так и эдак, он все же не нашёл оптимального положения, в котором его спина и шея ныли бы не так сильно. Пора было сменить бинты, и Зуко потянулся к тумбочке, на которой стоял колокольчик. Этот идиотский звон успел порядком надоесть ему. А, да во всем дворце не осталось уже вещи, которая не успела бы взбесить его за прошедшие три дня. Зуко в который раз осматривал потолок, пока вокруг него суетились безмолвные люди, наученные горьким опытом сохранять молчание в его присутствии. Ему было скучно, а ещё нестерпимо хотелось покурить. Единственной вещью, способной хоть немного занять его в полной изоляции и бездействии, оставались воспоминания о том, как он дошёл до жизни такой. Зуко прокрутил их уже, наверное, раз пять, удивляясь тому, как он ухитрился успеть втиснуть столько событий в такой короткий промежуток времени. Ему оставалось лежать тут ещё два дня, а значит можно вспомнить и в шестой раз. Все равно заняться больше нечем...