Одноразовая услуга

Улеглась лихорадка сессии, и кампус опустел. Даг отправил рекомендательные письма, пристроил интернов и даже получил новый грант на свои исследования по важной в онкогенетике теме деградации РНК. Старое направление этого проекта завело в тупик, но при ближайшем рассмотрении тупик оказался перекрестком, что часто бывает в науке, ведь вселенная не устроена для удобства человеческого восприятия и не обязана вписываться в штампы людской недальновидности. Деньги еще не поступили на счет, но можно было подсуетиться заранее, заказать недостающее оборудование, связаться с налаженными контактами по поводу образцов... Но Даг купил билет домой на самый дешевый ночной рейс, и заснул еще до взлета, а проснулся уже в Лондоне. Отрешившись от многоликого Вавилона под названием Хитроу, он взял напрокат невзрачный приземистый пежо и отправился на север. Рассвет вставал над зелеными лугами, и вести по левой стороне дороги было похоже на вызов, и на детство, и на возвращение домой. В Манчестер Даг приехал под вечер. Знакомые улицы казались декорациями к забытым пьесам, все изменилось, и все осталось прежним на каком-то глубинном, неподвластном разуму уровне. Впрочем, магазин танцевальных принадлежностей не изменился ни на йоту. Все так же вдохновенно замирал на витрине белокожий омега в пачке и пуантах, так же зловеще глядели черными глазницами псевдовенецианские маски. Даг открыл заржавевшие боковые ворота, запарковал машину на поросшем травой пятачке возле заднего крыльца. Дверь оказалась закрытой, Даг долго нажимал мертвую кнопку звонка, пока не догадался постучать в ветхую раму. На окне рядом с дверью разошлись тюлевые занавески, сверкнули чьи-то глаза, и через мгновение дверь отворилась. - Здравствуй, пап, - проговорил Даг, шагнул за порог и прижал к груди щуплое тело. Папа влажно всхлипывал и отпускать Дага не хотел. Тот сам отстранил его и вгляделся в милое лицо, различая мелкие морщинки у глаз, седину на висках, чувствуя вину и тихую радость. - Боже, Даглас, какой ты стал, - прошептал папа, прикрывая рот ладонью. - Взрослый, сильный, шикарный альфа. Красавец. Только мечтать о таком. Ты надолго? - Не знаю еще, папа. Я оставил много дел на работе, в любой момент меня могут вызвать. - Даг решил оставить себе свободу маневров. Он не был дома четыре года и не был уверен в собственных планах. - Тогда вот что, - заявил миниатюрный папа, энергично вытирая слезы. - Пока ты здесь, поможешь мне поменять все лампы в магазине и помыть плафоны. И шторы повесить, это одному трудно, нужно с двух концов держать. Даг едва протиснулся в свою маленькую комнату, уставленную ящиками, коробками и мешками. Папа заглянул с порога, пояснил: - Не сердись, сынок, я тут со склада кое-что поставил тебе. Ты не представляешь сколько они дерут на складе, я оставил себе одну клетку, от остальных отказался. Ты же не обижаешься? Я тебе белье свежее постелил, сразу как только узнал, что ты приезжаешь. На ужин была пицца, доставленная из супермаркета. Даг уплетал ее с удовольствием и запивал местным пивом, знакомым с детства. А потом пили чай "Твиггинс", которого больше нигде не купишь, потому что незачем покупать такой простой чай, и это тоже было здорово. Даг рассказывал о работе, о студентах и своих исследованиях, не забывая вставлять забавные случаи и загадки популярной генетики. Папа вежливо слушал, смеялся и удивлялся в подходящих местах, но Даг видел, что владеет лишь малой частью его внимания. Папа был далеко, в своем особом мире, где не было ни науки, ни студентов, ни Дага. Когда-то ему казалось, что папа Эштон несчастен. Юный, подающий надежды солист одной из лондонских балетных трупп имел несчастье повстречаться с брутальным красавцем, приехавшим в столицу по делам. Бурный роман заставил его позабыть о карьере, надеждах и амбициях. Несколько коротких дней разрушили судьбу до основания. Через неделю после встречи Эштон оказался в крошечной квартирке в темном от смога доме рядом с портом Манчестера. По ночам в маленькие окна светили прожекторы порта и выли в тумане подъемные краны. Дела роскошного альфы обернулись сплошным разочарованием, первым в длинной череде, роман привел к беременности, капкан захлопнулся. Конечно, Эштон должен быть несчастным. Но едва избавившись от детской модели мироздания, по которой вселенная вращается вокруг тебя, едва заметив окружавших его людей, Даг понял, что грязная и нищая реальность не уничтожила Эштона. Он научился не погружаться в ее темные глубины, а скользить по поверхности, соприкасаясь с ней как можно меньше. Он создал свой собственный мир, бесконечно далекий от стирки и уборки, от жалких грошей, которых не хватало на самое необходимое, от неумного и часто нетрезвого мужа. Может быть в этом мире Эштон по-прежнему блистал на сцене, и восторженные альфы засыпали цветами его хрупкого Жизеля и дерзкого Одетта. Дагу это все было неизвестно, ему не было дороги в мир папы. Только однажды он случайно заглянул за вечно опущенный занавес, получив емайл от папы, отправленный с неизвестного адреса, с именем отправителя Андариэль Царица Ночи. Нет, Эштон не открыл сыну своей тайны, он просто допустил неловкую ошибку. В тот вечер Даг напился, почувствовав непонятную обиду. Обида прошла, и Даг даже порадовался за папу, но иногда ему хотелось взять его за плечи, хорошенько встряхнуть, поймать рассеянный взгляд светло-голубых глаз и попросить его, и приказать: иди сюда, побудь со мной, хоть немного. Хоть на минуту дай мне все твое внимание, только мне. Может быть тогда Даг рассказал бы папе о Ленни, поделился бы тем, чего он сам ни понять не мог, ни забыть. Следующим утром Эштон решил магазин не открывать и за завтраком долго вздыхал о покупателях, которые расстроятся, увидев дверь закрытой, на что Даг заметил: что, все трое расстроятся?.. Эштон надулся, и Даг потискал его узкие плечи, поцеловал в щеку и вызвался помыть посуду. Они как раз закончили вкручивать новые лампы и свежевымытые плафоны, когда у двери магазина показался-таки покупатель, который уходить не собирался, а заглядывал в окно, приложив ладони к стеклу, стучал в дверь и махал руками в витрины. - Аххх, и откуда берутся такие несносные люди! - мученически вздохнул Эштон, - И главное, откуда они все знают?.. - Майк! - обрадовался Даг, спрыгивая с лестницы. Его школьный друг, худощавый и жилистый альфа с редкими светлыми волосами и темными, почти черными глазами, долго обнимал его и хлопал по спине и засыпал фразами типа: "ну ты даешь, парень", "какого хрена!..", "вот же зараза". Потом заметил Эштона, отвесил ему потешный поклон с воркующим: "мистер Винстон..." - Майкл, - ответил папа сдержанно. - Не поможешь ли ты Дагласу повесить портьеры, пока я занят обедом? - Нет уж, мистер Винстон, я только на минуточку заскочил, другана повидать. Так-то у меня дел по горло. - Очень сомневаюсь, - процедил папа, но Майк его не слушал: - Дагги-бой, ну что, вечером в пабе? Все наши там будут. - Еще бы. Где же им еще быть, - снова нашелся папа. Эштон был прав, конечно. В пабе собралась обычная компания: Майк, задумчивый грузный бета Брет, и целая стая альф: здоровяк Чарли, бывший товарищ Дага по регби и первый соперник во всем, хитрый непоседа Фил, близнецы Гарри и Шон, вдруг ставшие разными. Были там и другие смутно знакомые лица, стертые из памяти имена, далекие отголоски прошлой жизни. Дага обнимали и хлопали по спине, и снова говорили "ну ты даешь" и "вот засранец". - Так, я не понял, это Гарри без зуба, а Шон лысый, или наоборот? Вас теперь не спутаешь, братаны. - Он вошел в привычную тусовку сходу, будто и не было всех этих лет разлуки, Оксфорда и докторской диссертации. Будто он никуда не уезжал. - Пацаны, сделаем так: выбьем зубы обоим и обреем налысо, и все! Обратно будем омежек разводить, как в школе, - развеселился Фил. В школе он вечно придумывал приколы и обычно выходил сухим из воды, зато доставалось другим, чаще всего Дагу и Чарли. Они даже пытались его бить, но все равно разводились на его вечное "пацаны, сделаем так..." - Яйца себе обрей, говнюк, - обиделся Гарри или Шон, - и все рассмеялись. Брет заговорил: - Пацаны, прикиньте, мой Алан отлупил Дэна, а тот ему: еще один раз меня тронешь, проснешься без бровей. Тот его конечно раз, в пятак. Ладно. Утром просыпаюсь, крик, плач, мат, я сам таких слов не знаю. Короче, этот малой засранец взял и действительно сбрил ему брови. Да так аккуратно, старому Хью не снилось.... - Что?.. - взревел парикмахер Хью от барной стойки, и все снова заржали. Хью помнил их всех мальчишками и стриг их всех одинаково, под машинку. - Ты, Брет, вааще не омег растишь, а хрен знает что. Прикинь, один теперь без бровей, другой вааще террорист. Кого наши альфы будут трахать, ты подумай, - вступил в разговор Майк, у которого действительно подрастал маленький альфа, но где-то в Йоркшире, куда папа увез его после развода. - Мои пацаны сами кого хочешь оттрахают, - заявил Брет... ... и Майк согласился: - Ну, а я тебе о чем. Фил, работавший водителем автокара в порту, заговорил о работе. Его тут же поддержали остальные, упоминая незнакомых Дагу людей и перепития политики доков, но Даг уже не слушал, лишь замечал, как постарели и померкли, как-то поистрепались его друзья и ровесники, и думал о том, как выглядит он на их фоне, гость из-за океана, единственный, кто вырвался. А вечер продолжался своим чередом, ушел домой семейный Брет, остальные потащили Дага смотреть новый мотоцикл, который собрал Сэмми из параллельного класса, а Даг его не помнил, но смотреть пошел. По пути зашли в еще одно заведение, где наткнулись на стаю дальнобойщиков, с которыми докеры всегда были на ножах. Слово за слово, чем-то по столу, и полетели на пол тарелки со стаканами, а когда бармен достал из-под стойки бейсбольную биту, было уже поздно. Уходили через задний ход, потому что на улицу уже въезжали полицейские машины с мигалками. Профессор Даглас Винстон бежал по темным улицам рядом с Майком, а сзади пыхтели Гарри и Шон, а Чарли где-то потерялся, и Даг понимал, что все это химера, иллюзия, и никто из них не вырвался, ведь можно уехать хоть за океан, хоть на северный полюс, оставшись при этом портовой дворняжкой. С такой можно разок перепихнуться в течку, а вот брать ее домой - скандал самого дурного вкуса. Друзья проводили Дага домой, как будто карьера профессора превратила его в омегу. У витрины с розовой балериной они простились, и Майк, глядя себе под ноги, проговорил: - Дагги, Мик вернулся... Мик постарел. Даже не так, он погас. Даг видел его всяким: юным, наглым, униженным, избитым, но всегда, даже в самые темные времена Мик нес в себе огонь. Этот огонь заставлял его тратить последние деньги на немыслимые наряды, гонять по ночным улицам на полуживом байке, заниматься любовью на крыше школы, в лифте, в церкви. За этот огонь его и любили, все подряд, альфы от мала до велика, едва прозревшие щенки, даже пожилые омеги, хотя их любовь отдавала горечью несбывшегося. А вот Даг любил его по-другому, до края, насквозь. И умирал за него, и убивал. Внешне Мик тоже был особенным: вьющиеся волосы цвета медной проволоки, белоснежная кожа, зеленые, чуть раскосые глаза, полные губы, резко очерченные, красные, похабные. И обалденная попка, круглая и крепкая, как яблочко. Теперь все это будто покрылось пылью, полиняло и поблекло. Волосы он, видимо, пытался отбелить, и концы действительно были белыми и ломкими, а корни прежними, темно-рыжими, но тоже как будто померкшими, выцветшими от медного до белого, потеками ржавчины и дешевой позолоты. Под глазами залегли тени, кожа словно истончилась и высохла, нервно и строго поджались губы. - Долго будешь держать меня на пороге? - спросил Мик, и Даг провел его на кухню и усадил у окна. Он сварил кофе и высыпал на блюдце печенье, а Мик сказал: - А еды нет? Я не завтракал. Тогда Даг нарезал батон, колбасу и сыр, и поставил это все перед Миком. - Ну, как ты? - спросил он абстрактно. - Чем занимаешься, что у тебя вообще? - Я работал в Лондоне в одном из рекламных агентств, разумеется на должности, достаточно важной. На хорошем уровне, короче. Но так получилось, что смена руководства, и с новыми лидерами я просто реально не согласен. Концептуально, понимаешь? Мне трудно это объяснить тебе, ведь ты ничего не понимаешь в маркетинге. Тут не детали важны, дело в принципе... Мик ел и говорил, говорил и ел, а Даг смотрел на него почти со страхом и сгорал от непонятного стыда, удивляясь: неужели этого омегу он так любил когда-то? Столько лет придавал его черты каждой сентиментальной фантазии, столько лет хранил пошлые стекляшки детских воспоминаний, как самое драгоценное наследие? И как рядом поставить Ленни, нежного и чистого, сильного и настоящего? - ...как будто, если ты работаешь в рекламном бизнесе, то обязательно должен идти на поводу у всякого быдла... - Понятно, - перебил Даг. - Жалко, конечно, что так получилось. А как Терри поживает? Ему сколько уже, пять? - Шесть, - поджал губы Мик. - Он здесь живет, с папой. Ему здесь лучше, чем в Лондоне. Ты не представляешь, сколько там стоит хорошая частная школа. Сын Мика был бетой и Даг подумал, что Мик не очень представляет себе, что делать с мальчишкой. Мир его идеалов состоял из брутальных альф и изящных омег, маленькому бете не было там места. Сказать ему, что ли, что ректор их университета, один из самых блестящих экономистов мира - тоже бета?.. - Ну, а ты? - вскинулся Мик. - Как ты поживаешь там, за океаном? Как в личной жизни? Расскажи мне все! И взгляд, все тот же, обещающий, раздевающий. Не рассказывать же ему про дегенерацию РНК?.. Или про Ленни. Вот это совсем нельзя. Даг все же начал что-то рассказывать, в основном о знаменитостях, живущих по соседству или закончивших их универ, о новогоднем бале с присутствием губернатора, о двухнедельном походе в джунглях... Он почти не заметил, как Мик пересел поближе, коснулся его коленом и взял его руку. Опомнился лишь, когда он поднес ее к губам и принялся высасывать его указательный палец, глядя прямо в глаза, снизу вверх. Вид при этом открывался ужасно блядский. Даг почувствовал тепло и тяжесть в паху. Почему бы нет?.. Он поднял подбородок Мика, провел большим пальцем по губам, сминая красную помаду, как яркую гусеницу. Наклонился над хрупким омегой и втянул его в поцелуй, прикусывая губы, проникая языком глубоко, по-хозяйски, будто трахая в рот. Мик застонал ему в рот, оглаживая колени и бедра. Даг рывком поднял его на ноги, толкнул к лестнице. В спальне, в лабиринте ящиков и коробок, толкнул омегу на постель, поднял тонкий джемпер с шелковистой маечкой, прикусил мягкий сосок. Расстегнул молнию брюк, стянул их вместе с бельем, покрывая торопливыми поцелуями грудь, живот, бедра. Раздел Мика, устроился между его широко раздвинутыми коленями и не спеша сбросил свою одежду. Покопался в тумбочке в поиске резинки, сминая в ладони яички Мика и его твердеющий член. Ввел пальцы в скользкое отверстие, понял, что Мик готовился для него, значит, знал заранее. Не хотелось смотреть в его лицо и Даг перевернул омегу на живот, тот поднял бедра, плавно выгибая поясницу. Проникновение было резким и чуть болезненным, таким, как Даг и хотел. Как в первый раз, в школьной раздевалке, за рядами вешалок с пальто и влажными куртками, когда не было дела до других людей, и не было сил на нежность и осторожность, и вообще ничего не было, кроме гибкого тела в руках и багрового тумана перед глазами и невыносимого, сводящегося с ума восторга. Так сбылась его мечта, и так она умирала. Долгий путь от первого траха до последнего. Тело Мика было болезненно худым, острые крылья лопаток, торчащие позвонки, ребра под ладонями. Отрешенность соития никак не приходила, и Даг слишком ясно ощущал торопливость своих резких движений, хриплое дыхание Мика, скрип старого матраса, на котором он и раньше раскладывал свою несбывшуюся мечту. Каким же это было восторгом тогда, каждый раз, как последний... Отрывки мыслей о прежней любви отвлекли, и Даг крепче схватился за узкие бедра и стал быстрее насаживать на себя послушное тело и, наконец, замычал в трехмастный затылок, кончая. Мику пришлось помочь, пососать его довольно большой для омеги член, но глотать не стал, успел выпустить его изо рта и пару раз двинуть ладонью. Мик не обиделся, улегся рядом, закинул ногу на бедро, потерся мягким и влажным. - Как же здорово с тобой, Даг. Честно, ни с кем так не было, как с тобой. Даг ответил осторожно, хоть и тепло: - С тобой тоже классно. Ты в отличной форме, молодец. - Да брось ты! Какая тут форма, еще пара лет и сороковник... Мик покопался в сумочке, достал сигареты, щелкнул зажигалкой, снова устроился у Дага на плече, пуская дым в серый потолок. Вот папа разозлится, подумал Даг, машинально, как собаку, поглаживая Мика по макушке. - А ты вообще как, надолго приехал? - Нет, скоро уезжаю. Работы много. - Какой работы? - захихикал Мик. - Лето же, каникулы. - Ну и что. У меня лаборатория, исследование, интерны, аспиранты. Потом, конференция в сентябре, надо подготовиться. - А где конференция? - В Сан Диего. - Дааа, - протянул Мик, - Сан Диего... Представляешь, я никогда не был за океаном. Столько было возможностей, а как-то не сложилось. Ну, вот и сказано. Даг подавил грустную улыбку. Добавил еще тепла в голос, как для ребенка, или для больного: - Мик, я не зову тебя с собой. Мы не можем быть вместе. Тот дернулся, вскочил, роняя сигарету, выпрямился ломко. Его кожа в сумрачной комнате отливала голубым. - Я и не думал с тобой ехать! Как будто бы мне больше не с кем! И конечно, господин профессор, куда уж нам теперь до вас. Это раньше в вечной любви клялись, а теперь, конечно, я не пара! - Мик, не сердись... - Мне плевать! - Мик оделся за одну секунду, Даг даже не успел заметить. - Да я с тобой из жалости, всегда из жалости!.. Над тобой все пацаны смеялись, как ты за мной собачкой бегал... Мик говорил что-то еще, но Даг его не слушал. Нашел и погасил в горшке герани окурок, не хватало еще дом поджечь, снял постельное белье, понес его в прачечную, сунул в машину. А когда вернулся, Мика уже не было. Его слова больше не значили ничего. Даг даже удивился, как окончательно и бесповоротно утратил Мик способность причинить ему боль. Впрочем, Даг прекрасно справлялся с этой задачей без посторонней помощи. Он чувствовал себя странно чужим в этом месте, которое привык считать домом. Папа расстроится, подумал Даг, покупая обратный билет.