Катенька

Он помедлил, прежде чем войти в спальню, дал ей время приготовиться и лечь. Наверное, Людвиг был бы им доволен, но одна мысль о том, что придется исполнять супружеский долг, портила все. — Хорошо ему советы раздавать, — бормотал герцог, поднимаясь на третий этаж, — посмотрел бы я, как он сам справился. На мгновение представив себе эту ужасающую картину, Карл-Леопольд тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли — делить Людвига с кем-то он бы не смог. В спальне было темно. Луна хоть и заглядывала в окно, но давала ровно столько света, чтобы не спотыкаться о мебель. Он сбросил камзол на пол, непослушными пальцами развязал шейный платок, запоздало подумав, что лучше бы раздеться у себя, где и камердинер под боком, и ночная рубашка приготовлена, но что сделано, то сделано. В том, чтобы жить с супругой на изрядном отдалении, есть своя прелесть, а некоторое неудобство можно и перетерпеть. Бог даст, она понесет сразу и не придется больше мучиться. Катенька, затаив дыхание, наблюдала за мужем, который настолько неспешно снимал с себя одну деталь туалета за другой, что казалось: он делает это нарочно. Она беззвучно шевелила губами, повторяя раз за разом Богородицу. Привычные слова немного успокаивали, заставляли мечущееся заячьим хвостом сердце биться ровнее. — Повернитесь! — скомандовал герцог. — К-как? — не поняла Катенька. — На живот. Ей показалось, что герцог процедил эти слова сквозь зубы. Она попыталась разглядеть в темноте его лицо, но не смогла — герцог стоял против окна и казался зловещей тенью. Он ждал, старательно давя в себе желание плюнуть на все и сбежать. Наследник, долг — все пустое! Бывают же бездетные браки. Она все медлила, испытывая терпение. — Ну?! — прикрикнул он. Катенька испуганно перевернулась и затаила дыхание. Не видеть, что происходит, оказалось сущей пыткой. Кровать скрипнула под весом чужого тела. Рука задрала тонкую ткань ночной рубашки, и прохладный ночной воздух коснулся обнаженных бедер… В темноте едва различимо белели ноги и округлые половинки. Даже в таком скудном освещении перепутать сдобную женскую задницу с подтянутой Людвиговой было невозможно. Он закрыл глаза, пытаясь хоть так получить нужный настрой. Положил руки на поясницу и тут же отдернул — слишком мягко и чуждо. Катенька вжималась лицом в подушку. Сзади пыхтел герцог, щупал и мял немилосердно и все никак не приступал к главному, все медлил. Кажется, даже ругался, но в ушах так грохотало, что она не могла с точностью определить, были ли то слова или просто громкое и неровное дыхание. Герцог переминался у нее в ногах на коленях, затем поставил на колени. Поза была страсть какой стыдной, щеки горели, и Катенька едва сдерживалась, чтобы не зареветь. Ужасно, просто ужасно! Что-то теплое коснулось ее между бедер, бесцеремонно вторгшись в самое сокровенное. Катенька полузадушено вскрикнула и все-таки заплакала, стараясь не всхлипывать — боялась разгневать мужа еще больше, уверенная почему-то, что он сильно зол на ее бестолковость и непонятливость. Он попытался еще раз, но подавший было признаки жизни орган снова увял, когда жена затряслась в беззвучных рыданиях. Столько трудов, столько уговоров самого себя и попыток удержать образ Людвига перед глазами – и все пошло прахом! Глупая баба! Он отпихнул ее от себя и со злостью опустил кулак на подушку рядом с ее головой. Катенька взвизгнула и закрыла лицо руками, когда мужнин кулак просвистел в вершке от ее уха. Герцог что-то сказал, как пролаял, и выскочил за дверь. Катенька зашлась в рыданиях, оплакивая и жалея себя. Измотанная слезами, она забылась тяжелым, не приносящим отдохновения сном, чтобы проснуться утром в дурном настроении и с больной головой. Он выскочил из покоев жены, прижимая к себе ворох одежды. Ноги на голом полу сразу замерзли — в спешке туфли не попались под руку, и теперь стоило подумать, что делать: возвращаться и шарить в темноте по полу бессмысленно, да и не был он уверен, что сможет укротить ярость, кипевшую внутри. Наверное, стоило как можно скорее добраться до своих комнат. Одеваться посреди коридора тоже показалась глупым, и, чтобы не терять времени, Карл-Леопольд почти бегом направился в другое крыло. В том, что комнаты супруги были так далеко, конечно, была своя прелесть, но не сейчас. Закрывая дверь уже своей спальни, он с облегчением выдохнул — Господь не оставил своей милостью, и никто из слуг не попался навстречу. Даже камердинер не стал дожидаться возвращения, верно рассудив, что господин вряд ли будет вылезать из теплой супружеской постели. Злость немного унялась, на смену ей пришло отвращение и безнадежность. Он запалил свечу. В ее трепещущем свете замелькали ночные мотыльки, которых по теплому времени года было в избытке. Камзол, рубашка и бриджи так и валялись неопрятным комом там, где он их бросил. Он зябко повел плечами. Стоило бы лечь, набраться сил перед завтрашним днем — придется ведь как-то общаться с женой, обсуждать насущные дела, решать с балами и праздниками, знакомить с соседями. Лучше бы взять все в свои руки и быть рядом, когда понаедут любители совать длинный нос в чужую постель. Карл-Леопольд залез под одеяло. Спать не хотелось, но до рассвета было еще далеко. В голове роились безрадостные мысли, и отчаяние охватывало его все сильнее и сильнее. Ошибка, вся эта затея с женитьбой была одной большой ошибкой. Стоило бы уговорить Людвига на менее решительные меры, но тот так упирался: или женитьба, или вечная разлука. И Карл знал — не шутит, настроен решительно и действительно бы уехал куда глаза глядят, не оставив ни малейшей возможности получить весточку, жив ли. Тогда свадьба казалась меньшим злом. Бросить бы все, уехать вместе, осесть в дикой стране и жить в счастье и согласии, но долг! Проклятый долг, который повелевал оставить наследника, чтобы род не прервался. — Не могу, — прошептал он, понимая в душе, что это «не могу» произрастает в первую очередь из его «не хочу». Карл-Леопольд задул свечу, свернулся под одеялом клубком — так было хоть чуточку, но спокойнее – и зажмурился, надеясь уснуть. Где-то о стекло настойчиво билась ночная бабочка, пытаясь то ли проникнуть внутрь, то ли вылететь наружу, и под этот мерный стук герцог забылся тревожным сном. Катеньку разбудила новая камеристка: подала воды умыться, попеняла на опухшие глаза и велела положить на веки прохладную тряпку. — Ваша светлость должна всегда думать о красоте. Слезы очень портят внешность. Что такого случилось ночью, что… — Ничего, — Катенька бросила тряпицу на пол, — вспомнила отчий дом и матушку. Тоска взяла. — Ай-ай-ай, — всплеснула руками Марта, — надо постараться привыкнуть поскорее… Катенька пожалела, что приходится терпеть эту навязчивость. Осадить бы, да как тогда узнать что происходит? Солнце уже изрядно поднялось над горизонтом. Теперь, когда занавеси были задвинуты по бокам от огромного окна, Катеньке была хорошо видна прямая как стрела дорога, уходившая вглубь острова и упиравшаяся вдалеке в красивый белый домик. — Что это? — спросила она. — Где? — Марта обернулась к окну, пытаясь понять, что заинтересовало хозяйку. — Чей это дом? — Ах, домик! Герцог построил его для своей возлюбленой Софии-Августы, — рассмеялась Марта. — Он очень милый, правда? — Очень, — процедила сквозь зубы Катенька и закрыла глаза — не хватало еще разреветься перед служанкой — Не этот герцог, — в спальню вошла недовольная Хилда, — дед его. — Конечно, я так и сказала, — легко согласилась Марта, — вам какое платье подать: зеленое или голубое? — Серое, — Катенька позволила себе маленькую месть. — Но… — Серое! Марта смирилась, присела, как подобает хорошей камеристке, и вышла за платьем. — Герцог, он не такой, — Хилда морщила лоб и кусала губы, — он хороший. Несчастный только. — Конечно, — мягко согласилась Катенька, боясь спугнуть неожиданную откровенность, — а почему несчастный? — Он был не старшим сыном, а потом вот… Не хотел он, а оно так вот случилось в одночасье все… Едва траур кончился, как пришлось жениться на невесте брата. Катенька бы и дальше затаив дыхание слушала про герцога и его прошлую жизнь, но вернулась Марта. Хилда замолчала, наклонила голову и попыталась незаметно исчезнуть. — Стой, — окликнула ее Катенька, — не уходи, помогать будешь. Обе служанки удивились, но вопросов задавать не стали. Катенька подумала: если вдруг Хильда окажется не такой бестолковой, как казалось на первый взгляд, то можно ее пристроить к делу, а Марту рассчитать. Разузнать все, что можно, и выставить. Марта ей не нравилась совершенно, но пока придется терпеть.