Катенька

Людвиг извелся. Ему казалось, что Карл должен обязательно зайти после беседы с милой Катариной, но того все не было. Оставалось надеяться, что он не растерялся и что супруга была не против… Людвиг постарался отогнать неприятное чувство, слишком похожее на ревность: не дело. Сам же поспособствовал, теперь уж ничего не поделаешь. Да и новая герцогиня оказалась весьма разумной особой, с ней можно и должно договориться. Кровать манила мягкостью и свежим бельем. Держаться удавалось лишь на чистом упрямстве, но внутренний голос шептал, что смысла ждать нет — если и появится Карл, то только утром. Нужно запастись терпением и лечь спать, усталость такова, что бессонница вряд ли одолеет, глаза слипаются. Да и несколько часов в мокрой одежде сказывались — голова раскалывалась, и нос, кажется, дышал все хуже. — Карл, Карл, — пробормотал Людвиг и все-таки уступил своему желанию отдохнуть. Разделся и с удовольствием укутался одеялом. — Людвиг, ты еще не спишь? — Нет, — оставалось порадоваться, что не успел затушить свечу. Карл остановился возле кровати и смущенно улыбнулся: — Прости. — Как все прошло? Получилось? — Людвиг откинул угол одеяла и похлопал по постели, приглашая. — Я честно старался ее успокоить, надеюсь, получилось, — Карл поспешно скидывал детали туалета, торопясь воспользоваться предложением. — Она промочила мне весь камзол. — А ты? — А что я? — Карл лег рядом и прижался к теплому боку. — Гладил по голове, нес какую-то чушь… А потом стал рассказывать про детство, про то, как мы познакомились. Я дурак, да? — Я думаю, она имеет право знать. — Мне тоже так показалось. Если она будет нам другом, то… — Конечно, — поспешно согласился Людвиг. — А потом что было? — А потом мы заснули, — Карл смущенно улыбнулся, — обнявшись, как дети. — Только ты можешь, лежа в супружеской постели с женой, сказать: «как дети»! — Но это было и в самом деле так! — запротестовал Карл. — Помнишь, когда мне было лет двенадцать, мы так же валялись в сене. — Помню, — Людвиг привычно взъерошил мягкие волосы на затылке Карла, не став уточнять, что это у наивного герцогского сынка не было никаких крамольных мыслей, а у него самого очень даже были. И не двенадцать тогда Карлу было, а почти четырнадцать, и хорошенький он был, как ангелочек, и сдерживаться рядом с ним почти девятнадцатилетнему парню оказывалось с каждым разом все труднее. Зато как сила духа укреплялась! И потом, когда дядюшка раскладывал его на столе — старый козел предпочитал почему-то именно стол, — можно было вспоминать нежные губы, глаза, опушенные густыми ресницами, и мягкие завитки волос… Тогда становилось не так противно, особенно если представлять, что это другие, почти еще детские руки трогают то тут, то там. Людвиг едва дотерпел до того, как Карл подрастет, и совратил, сорвал цветок, присвоил и не хотел делиться с другими. Дядюшка — пусть черти в аду вечно варят его в котле — к тому времени помер, оставив домик и небольшое наследство «любимому племяннику». Так что им никто не мешал наслаждаться друг другом. — Ты же не обиделся на меня? Вопрос удивил Людвига. Ему показалось, что он что-то пропустил, занятый воспоминаниями, накатившими так невовремя. — Конечно нет. — Хорошо, — Карл облегченно вздохнул и прижался еще ближе. — ужасный день. Будем спать? А то я что-то совсем без сил. — Будем, — согласился Людвиг. — Я разбужу тебя на рассвете. — Изверг, — проворчал Карл. — Ты вообще не должен оставаться со мной на ночь. Как семейный человек не имеешь права. — Знаю. Но это ты заставил меня жениться еще раз! — Не начинай. Карл что-то проворчал вполголоса, Людвиг решил не уточнять, что именно. Ему самому выгонять Карла из постели совершенно не хотелось, но обязательства таковы, что иначе нельзя. И герцогиня, благослови ее Господь, заслужила соблюдения хотя бы внешних приличий. Катенька проснулась в хорошем расположении духа. Одна. Герцог ушел, когда она заснула, а может быть, даже провел с ней ночь и покинул спальню утром, как знать. На подушке остался светлый короткий волос и едва заметно пахло чем-то неуловимо знакомым: то ли сеном, то ли травяным мылом. — Ваша светлость, — сияющая Марта отдернула полог, — вставайте, завтрак пропустите. Эк вы разоспались-то! Катенька пропустила мимо ушей дерзость служанки, не стала одергивать. Марта всего лишь пыталась установить более доверительные отношения с госпожой, чтобы быть в курсе всех ее дел. В этом Катенька не сомневалась, как и в том, что она с удовольствием разнесет секреты всем желающим. — Ваша светлость, говорят, что в замке снова гостит герр Лассен… — Да, он был приглашен, — как можно равнодушнее отозвалась Катенька и принялась умываться. — Но как же так, он же… — Что? Марта замерла с кувшином и перестала лить воду. — Ну как же, это же тот, с кем его светлость осрамился. — Глупости это все, — Катенька утерлась, — или ты считаешь, что любовника можно принимать в доме при живой-то жене? — Но все же видели! — Кто все? И что видели? Покойная герцогиня, видать, не слишком любила и уважала мужа, коли могла такое про него сочинить. Уверена, что никто, кроме нее, ничего не видел и не подозревал. Нарочно раздула скандал, может, сама решила сбежать с любовником, да вот не рассчитала и из окна-то и выпала. — Ой! — Марта чуть не выронила кувшин. — Да как же такое можно говорить! У ее светлости не было никакого любовника! Уж об этом бы знали! — А про герцога и герра Лассена знали? — Нет, но они и не отрицали! Его светлость, то есть, и герр Лассен. — Возведи на тебя кто такую напраслину, тоже небось бы растерялась и не смогла оправдаться, — Катенька холодно посмотрела на служанку, — не хочу об этом говорить. В этом доме друг моего мужа всегда желанный гость. Марта помогала одеваться и хмурилась. Катенька же не знала, правильно ли дала укорот служанке или стоило повременить. С другой стороны, как иначе объяснить тот факт, что за завтраком будет Людвиг? Одно дело сесть за стол со скандальным любовником мужа, и совсем другое с его старинным приятелем. Нет, решила Катенька, все правильно. Так и надо действовать: не защищаться, не прятаться, а нападать. Завтрак, начавшийся было с неловкости, затем оказался вполне терпим. Слуг отослали, и Катенька ловко перевела разговор на предстоящий прием и стала узнавать, чем отличаются здешние приемы от привычных ей. Герцог неловко ерзал на стуле, но отвечал терпеливо и подробно. — А гости? — Катенька постукивала ножкой по полу. — Чего ждать от гостей? Карл беспомощно посмотрел на Людвига: как быть? — В первую очередь любопытства, — пришел тот на помощь. — Это я понимаю. — Неуемного любопытства, — повторил Людвиг. — Вам, милая Катарина, — он запнулся, кинул виноватый взгляд сначала на Карла, потом искоса посмотрел на герцогиню и извинился за вольность: не стоило так фамильярно говорить с ее светлостью. — Бросьте вы уже свои церемонии, — Катенька раздраженно махнула рукой. — Вам, милая Катарина, — Людвиг смущенно улыбнулся, — стоит готовиться к… как бы это сказать, — он щелкнул пальцами, — нападкам, наверное. Вас будут провоцировать. — Будут, — согласился Карл и накрыл руку жены своей, — я постараюсь как можно чаще быть рядом, но постоянно не смогу. И главное, дорогая, не верьте этим стервятницам и их мнимому сочувствию. — А что, хороших людей в округе нет? — Катенька была благодарна за мимолетную ласку, за возможность почувствовать не-одиночество. — Они хорошие, — Людвиг почему-то не мог отвести глаз от руки Карла, лежащей поверх тонкого женского запястья, — но если оступишься — забросают камнями. А так они хорошие. Праведные. — Камнями? — уточнила Катенька. — Камнями презрения, — Карл погрозил Людвигу пальцем, — и зальют ядом из своих ядовитых жал. Мы просто призываем вас к осторожности и просим не слишком доверять местным сплетницам. — Ох, надеюсь, верные рыцари не оставят меня без защиты. Ее тут же уверили, что никогда. — Что ты об этом думаешь? — Карл вышел проводить Людвига до конюшни и распорядиться дать ему лошадь. Ворона так и не удалось пока сыскать. — Думаю, что нам очень повезло. Если все получится, то жизнь станет более чем терпимой. Карл, я тебя очень прошу: будь осторожен. Не ставь крест на всем достигнутом ради минутной прихоти! — Какого ты обо мне мнения, однако. — Я знаю твою порывистость и склонность к необдуманным поступкам, — Людвиг улыбнулся, — и хотя люблю тебя и за это тоже, но… — Я буду самим благоразумием, — уверил Карл, и прижал его к стене конюшни, воровато оглянувшись, нет ли кого поблизости, и зашептал сбивчиво в самое ухо: — Но ночи мои, слышишь, Людвиг, мои! Не отпущу… Не позволю… — Зачни дитя, и я весь твой, — Людвиг вывернулся и поправил заемный камзол, который был чуть великоват. — И начинай уже быть благоразумным. Карл усмехнулся и прошел внутрь конюшни. — Эй, кто-нибудь! Оседлайте нам лошадей!