Катенька

Все оказалось не так просто, Катеньке пришлось смириться и приходить в спальню Людвига еще и еще. Хотя «смириться» не совсем верное слово: пытаясь быть честной сама с собой, она признавала эту необходимость. Но и сказать, что шла в общую постель с удовольствием, тоже не могла. Скорее испытывала грешное любопытство — мужчины вели себя друг с другом в ее присутствии все более откровенно, да еще хотела, чтобы и ее хоть краешком зацепила чужая страсть. Единственный вопрос мучил и не давал спокойно спать: как понять, что уже зреет во чреве дитя? Спросить бы, да некого. Не звать же лекаря по такой малости, и кто позовет-то? Не мужа же с Людвигом просить… Вот и молчала. Приходила, когда звали, и с жадным интересом следила из-под опущенных ресниц за любовными играми. Иногда о ней вспоминали, пытались вовлечь в любовную игру, но Катенька деревенела, пугалась откровенной настойчивости, и лежала, боясь дышать. При этом самой ей ужас как хотелось быть чуточку смелее, протянуть руку, потрогать-погладить то, что так уверенно и бесстыдно ласкал Людвиг. Но не смела… — Моя болезнь затянулась, — Людвиг стоял у окна и бездумно водил пальцем по стеклу, — пора бы уже и выпустить меня из заточения. Устал, знаешь ли. — Надо что-то придумать. Ты можешь ведь и просто приехать погостить, — Карл, одетый, лежал на постели поперек, закинув ноги в сапогах на спинку стула. — Мне кажется, что развлечения на троих пора заканчивать. Кто-то, кажется, вошел во вкус, а Катарина нас едва терпит. — Ты преувеличиваешь, — Карл вскочил. — Отнюдь. Если ты все же сделал ей ребенка, то дальнейшее мое пребывание в доме нежелательно. Это неуважение к его хозяйке, которая и так была безмерно терпелива и добра, — Людвиг повел плечом, сбрасывая руку Карла, и повернулся к нему: — Ты сможешь приезжать ко мне изредка. — Изредка? — Карл криво улыбнулся. — Ты можешь сколько угодно изображать жертвенную праведность, но даже и не мечтай, что я поверю! — И все же попробуй узнать у жены, увенчались ли наши усилия успехом. — Мне кажется, что еще слишком рано, — Карл прижался к Людвигу всем телом, — а впрочем, спрошу. Имей в виду, ты крестный. — Не лучшая идея. — Даже обсуждать не будем! — А жену спросил? — Людвиг не видел, стоя спиной, прижатый к широкой груди Карла, но очень хорошо представлял, как тот сейчас выпятил вперед челюсть — упрямство было его фамильной чертой. Пожалуй, то немногое, что роднило и с отцом, и с братом. — Когда собираешься уезжать? — перевел разговор Карл. — Утром, надо проявить вежливость и проститься с ее светлостью. — Хорошо, — без особой радости согласился Карл. Отъезд Людвига поверг Катеньку в изумление. Она почему-то считала, что он пробудет гораздо дольше. За ужином она переводила глаза с мужа на Людвига и обратно и видела, что Карл тоже не слишком доволен. — Мы будем рады видеть вас снова и в добром здравии, — сказала она. Людвиг рассыпался в благодарностях и старательно улыбался. После ужина Катенька поднялась к себе, давая время своим мужчинам поговорить. В комнате крутилась Хилда, готовая помочь приготовиться ко сну. — Ах, рано же еще, — отмахнулась Катенька, — приходи после. Хилда молча ушла в гардеробную, всем своим видом выражая смирение и покорность: после так после. Катенька села в кресло и вытянула уставшие ноги, новые туфли никак не хотели разнашиваться и давили со всех сторон. Надо будет узнать, нет ли другого сапожника, получше. — Хилда! — позвала она служанку, пришедшая в голову мысль требовала немедленных и решительных действий. — Хилда, ты не знаешь, как можно узнать, носит ли женщина ребенка? Служанка опешила, пожевала нижнюю губу и неуверенно пожала плечами: — Вроде бы красок не бывает. А вообще как живот на нос полезет, да дите зашевелится, так тут уж точно не ошибетесь, ваша светлость. — Красок? — не поняла Катенька. — Ну как же, краски каждый месяц. — Женские недомогания? — уточнила Катенька. — Точно! Вот вы как приехали, так в первые дни и недомогали, а потом больше не было. Может, и… — Молчи уж! — Катенька замахала руками и покраснела: вот уж неожиданность, служанки-то, оказывается, в курсе всего. Прав был Карл, подсовывая ей свою, преданную девицу. Теперь она могла оценить такой поступок и целиком его одобряла. — Молчу, — согласилась Хилда, и Катенька могла поклясться, что заметила лукавый огонек в ее глазах: довольна, видать, шельма, что смутила хозяйку. — Ночное-то надевать будете, или мне потом прийти? — Давай уж, — согласилась Катенька, вдруг поняв, что сегодня приглашения разделить постель вряд ли дождется. Хилда неспешно помогала снять платье, нижние юбки, без суеты расшнуровывала корсет, а Катенька прикидывала, сколько прошло времени с последних недомоганий, и выходило не так уж мало — что-то около двух месяцев. За подготовкой к балу, за всеми треволнениями она и думать забыла об этих особенностях своего тела. Если все так и есть, то ребенок родится по весне, только полной уверенности все равно не было, а потому Катенька сомневалась, стоит ли говорить об этом мужу. «Повременю», — решила она и тряхнула головой — Хилда как раз освободила волосы от удерживавших их заколок и лент. Беременность проходила легко. Катенька почти не замечала свой растущий животик, разве что смущалась, когда Карл или Людвиг задерживали взгляд на ее талии. Марта еще в самом начале пугала рассказами о приступах тошноты, раздувшихся ногах и ужасающей неповоротливости — всем тем, что видела у какой-то из дам, имя которой отказалась называть наотрез. — Нет, нет и не просите, — махала она руками, заставляя думать, а уж не придумала ли она такие невероятные подробности. Катенька же летала как на крыльях. Единственное что огорчало — холодная постель и одинокие ночи. Часто улегшись и прождав до полуночи мужа, она засыпала в слезах и вставала утром с опухшим лицом, не в духе и отказывалась спускаться к завтраку, а то и к обеду. Марта суетилась рядом, приносила из ледника лед, заворачивала в тряпицу и велела прикладывать к глазам. Хилда вела себя иначе, поджимала губы и шла докладывать герцогу. Встревоженный Карл прибегал, суетился и пытался быть полезным и милым. Катенька вскоре оттаивала, купаясь во внимании, но затем все повторялось вновь, и по мере роста живота приступы печали и самоуничижения делались чаще и длились дольше. Ей было обидно осознавать себя всего лишь сосудом, средством для достижения определенной цели, при этом не нужной сама по себе. «Вот родится ребенок, даст Бог мальчик, а дальше?» Ясно же, что дитя будет в ней нуждаться, пока мало. Она знала, конечно, как живут промеж себя знатные люди — каждый сам по себе, но хотелось-то живого тепла рядом. Разговоров ночных по душам. Ласковой улыбки. Подружки могли бы скрасить жизнь, но с ними не задалось. Нет, соседки-то приезжали, вели пустые светские разговоры, оставались на ужин, а то и на ночь, но все было не то. С ними Катенька держалась настороже и после ходила как пришибленная, уж очень много сил отнимало притворство и необходимость постоянно удерживать приятное выражение лица. Гостить у Карла становилось все труднее. Он будто сошел с ума и то запойно говорил и говорил про будущего наследника, то не выпускал из постели, будто не видел целый год. Катен`ку было жаль, так тоскливо она смотрела на них с Карлом, ее хотелось утешить, уберечь от горькой правды, и он выговаривал бестолковому любовнику, грозя больше никогда не появляться в замке. Карл пугался. Ненадолго воцарялось спокойствие, чтобы затем все вернулось на круги своя. Не получались у них отношения… Иногда Людвигу приходила в голову мысль, что хорошо бы как-то дружить втроем, но он даже не пытался сказать об этом Карлу, ведь еще была третья сторона, мнение которой стоило бы учесть в первую очередь. Но как подойти к женщине в интересном положении и завести непринужденную беседу на такую тему, он не представлял. Сама Катен`ка то казалась взрослой, умудренной опытом матроной, то наивной девчонкой, только-только ступившей во взрослую жизнь.

***

Май выдался теплым. В садах и на лугах распускались первоцветы, и срок родов приближался с каждым днем. Как любая женщина, Катенька боялась неизвестности. Марта говорила, что рожать больно, Хилда подтверждала. Приезжий доктор, которого Карл поселил в замке, напускал туману, разражаясь пространными речами. Сидеть и лежать уже было невмоготу, и Катенька обрадовалась, когда Людвиг позвал ее прогуляться. — Самое то после завтрака, — согласилась она и подала руку, сама уже без поддержки не рисковала спускаться по лестницам. — Милая Катарина, — начал Людвиг издалека, — прошу простить мне мою дерзость, но, — он запнулся и встал на дорожке, посыпанной мелкими камнями, — как бы вы посмотрели на продолжение наших общих отношений? И спешу заверить, его светлость о моей дерзости ничего не знает. — Людвиг, — Катенька потерла спину, которую уж очень сильно тянуло с самого утра, — боюсь, что выхода у меня нет. Я или принимаю, или остаюсь совершенно одна. Я бы предпочла, — она сделала несколько шагов к увитой зеленью беседке, — дружбу. — Мне неловко предлагать такое замужней даме, но… — Бросьте, Людвиг. После вашего отъезда из замка мне пришлось на многое взглянуть по-другому. Я не враг вам, повторюсь. Самым лучшим выходом для нас всех было бы ваше проживание в замке и как можно ближе к покоям герцога и… — Вашим, — подхватил Людвиг и помог ей усесться на широкую скамью. — Я думаю, мы сможем решить эту проблему. — Было бы неплохо, — Катенька попыталась устроиться поудобнее, — что-то мне нехорошо. — Вернемся в замок или позвать доктора? — Не уходите! — Катенька вцепилась в рукав камзола с неожиданной силой. — Нет! Людвиг растерялся. Женщина рядом с ним стонала от боли, но мертвой хваткой держала за руку. Поблизости не было никого из слуг. — Эй, кто-нибудь! — крикнул он на всякий случай и с ужасом увидел мокрый подол платья. — Боже мой, что делать? Он положил стонущую Катеньку на скамью, она выгнулась, закричала и вдруг рукой стала шарить под подолом. — Я, кажется уже, — изумленно произнесла она и посмотрела на Людвига огромными глазами. Людвиг закусил губу и откинул ворох юбок. Красный сморщенный комок плоти будто только этого и ждал, чтобы разразиться воплями. — Боже мой! — Людвиг лихорадочно сорвал с себя камзол и трясущимися руками замотал ребенка в это подобие пеленки, — Боже мой, — бормотал он, прижимая к себе орущий сверток и испытывая настоящий ужас, раньше-то не доводилось держать на руках новорожденных, даже нянчить младших братьев и сестер не привелось — он был предпоследним в семье. Катенька прикрыла глаза. Людвиг с дитем на руках смотрелся удивительно хорошо, несмотря на испуганное выражение лица, но спрашивать у него, кто родился, все же, наверное, не стоило. — Из вас выйдет прекрасный крестный отец, — сказала она с улыбкой. — Я бы предпочел более традиционный способ крестин, — пошутил он, ужасное напряжение отпускало. Самое страшное уже позади — от замка на помощь спешили люди, и впереди, высоко подбрасывая обтянутые светлыми чулками ноги, бежал доктор.