Хамелеон

      Раньше, когда удавалось схватить парня, за которым Кларк гонялся неделями или месяцами, чувство надменного торжества не покидало его долгое время. Пик этого чувства приходился на такой вот момент: когда он брал ублюдка на мушку и восторгался загнанным выражением его лица. Пошлая схема — я охотник, ты моя дичь. Но азарт охотника наполнял его душу радостью. Первобытным ликованием. И желая себе удачной охоты, Кларк становился тем, кто он есть. Кем всегда был.       Зверь мог рычать и скалиться, но Кларк-то знал, что тот в ловушке. Что боится, изо всех сил борется с парализующим страхом. Сейчас всё было с точностью до наоборот. Это Кларк ощущал себя зверем, пойманным в капкан. Ловушка захлопнулась и, сжимая в нервно дрожащей руке пистолет, он чувствовал себя проигравшим.       Но нервничал не потому, что дуло бывшего пистолета смотрело в упор. Быть под прицелом… Словно это впервой. Впервые — это ощущать затхлый страх перед неизвестностью, страх обмануться, страх, что кто-то оказался не по зубам, страх стать жертвой. Страх потерять.       Того, к кому я привязан никогда не существовало?       — Опусти ствол… — сказал Кларк. — Опусти.       Он хотел назвать его по имени, но имя это комом застряло в горле.       Мучительно долгое мгновение тишины Кларк нарушил сам: задышал глубоко, крепко сжимая челюсти. С шорохом рубашки провёл по поцарапанному лицу — подсохшая кровь на щеках и лбу испачкала пальцы. Кожа покрылась мурашками, хоть в здешних местах духота и стояла с самого утра.       — Скажи что-нибудь, ублюдок, — сдвинул брови Кларк.       Опять тишина. Молчание, которым всегда награждал его тот «урод в маске». Кларк едва не задохнулся от бешенства, однако секундой позже вновь подумал о Дориане и чувство злости немедля сменилось захлестнувшим чувством утраты. Так быстро, стремительно, что, не успев ничего понять, он осел на корточки и прижался лбом к пистолетной рукояти. Сам снял «зверя» с прицела, сам ему подставился…       Да пускай хоть убьёт. Что он будет делать? Этот ублюдок уже «убил», «труп» не может сопротивляться. И хоть здравый смысл твердил, что нужно застегнуть на руках убийцы браслеты, не было сил и желания даже смотреть на него. Глуша охотничьи инстинкты — когда дичь слаба, хватай и смыкай на ней зубы — Кларк продолжал давить рукоятью на лоб. Его рвало пополам от чувств, противоречивых настолько, что непонятно было, как они умещались внутри.       Он поднял голову только через несколько минут. В обычной ситуации ему давно вышибли бы мозги, но Дориан не стрелял. Вот так неожиданность. Дориан расслабил руку с пистолетом, чуть склонился вправо, будто ещё немного и снова заснёт. Взгляд его переменился: стал рассредоточенным, мутным. Смотрел он теперь куда-то «сквозь»…       Так долго, что Кларк сам прикоснулся к его холодной руке — Дориан дрогнул, выходя из транса. Поддавшись глупому порыву, Кларк потянул его безвольную кисть и приложил дуло «Глока» к своему виску.       — Будешь стрелять?       Жест вышел театральным. «Переигрываешь» — сказал бы он самому себе, но на этот раз не играл.       Когда в глазах Дориана возникла такая знакомая вина и он выдернул кисть из цепких пальцев, оставляя пистолет… Вот тогда он стал похож на прежнего Джона Дориана. Поэтому, потеряв бдительность лишь на миг, вместо твёрдого дула Кларк почувствовал мягкое касание губ виска. Закрыл глаза. Горячее дыхание над ухом щекотало кожу, Кларк поймал себя на том, что ждёт чего-то и вскоре получил свою награду — ещё один поцелуй в висок. Дориан прижался лбом к его лбу — какое-то время они сидели, не двигаясь.       Приподняв веки, Кларк окинул Дориана взглядом полным сомнения. Но он его узнавал. А, может, слишком хотел узнать, уловить нечто знакомое? Он не вёл себя, как должен вести коп. Даже не как Мартин Кларк. Желание «узнать» Дориана в человеке напротив выжгло остатки сопротивления и заставило склонить голову набок: прижаться к его рту, мазнуть по нему языком. На пару мгновений всё остальное потеряло значение: потрясение в раскрытых глазах Дориана, зажатая им рана, полиция, к коей Кларк ещё имел надежду себя причислять. Кларк протолкнулся в напряжённые губы, втягивая его в поцелуй. И если бы не целовал так жадно, обхватывая здоровой рукой затылок Дориана, то после мог списать это на срыв или помутнение рассудка. Как ранее списал на марихуану.       Но собственную неистовость ему не на что списать. Дориана вдруг стало слишком мало, будто всё, что Кларк знал о нём оказалось неважным. Лжец был обманут, да не кем-то там, а человеком, которого он откровенно держал за дурака.       От такой плохой шутки и впрямь можно расхохотаться.       Он изучил Дориана лучше, чем кого-либо, но оказался слеп в том, что вышло за пределы его привычных представлений. Слеп, однако не глух.       Это раздражало… Настолько, что пространство вокруг тяжелело и раскалялось от напряжения. Как сильно верящий во что-то фанатик, не хочет разрушать иллюзий, Кларк не хотел признавать самообман. Дориан именно такой, к какому он привык.       Пусть они разные, но иногда смотря на него, Кларк словно смотрелся в зеркало. Все неудачи, всё, что с ним когда-либо случалось, Джонатан Дориан пропускал через себя. Каждую незначительную мелочь. А когда сам поступал неправильно, то терзался, как замороченный святоша, но именно это делало его собой.       У него были причины. На всё, что произошло у него имелись веские основания.       Да, точно. Его заставили, вопреки мнению публики или копов, он не злодей, а жертва. Кларк оторвался от губ, но не успел и слова вставить: Дориан приблизился вновь. Начал покрывать поцелуями его иссечённые скулы, подбородок, шею. Со словами пришлось повременить, Кларк скользнул ладонью по щеке Дориана — тот отзывчиво прильнул к ней, испачканной в крови рукой прижал ещё крепче. Затем провёл по ладони губами, легко целуя ровно посередине.       Вдруг кто-то заберёт его?       Хойт наверняка подключила К-9: если собаки не потеряют след и приведут её к Дориану, то она либо пристрелит его, либо с восторгом триумфатора запрёт в «клетке» и начнёт часто проведывать — любоваться «трофеем». А это же Дориан. Тот самый Дориан… При очередном поцелуе в губы, Кларк дрогнул. Или не тот?       Давно ли у поцелуя кровавый вкус? Кларк резко опомнился — вот перед взором встала обшарпанная стена с разросшимся мхом, треснувшее, покрытое густой паутиной окно, ветви отбрасывающие тени… Вот прежний запал Дориана угас, сошёл на нет, он стал дышать тяжело и отрывисто.       — Твоя рана… — обеспокоенно вздохнул Кларк. — Зажми её.       Наполовину снятый бронежилет поблёскивал изнутри влажным кровяным пятном, но, наверное, только оттого, что Дориан слишком долго прижимал его к ране. Сама рана была в относительном порядке и не источала кровь постоянно, зато на теле Дориана уже начали синеть гематомы: от попадания пули, от удара о землю. Дориан опёрся о правую руку и, сняв бронежилет, положил его на поросшие мелкой травой доски. Слегка склонился, зажимая ушибленный торс.       Кларк проследил за его взглядом. Кажется, под досками что-то есть. Ни о чём не спрашивая, Кларк приподнял доски, достал чёрную дорожную сумку и внимательно её осмотрел.       Не зря Дориан сюда так рвался. Кроме того, что место это трудно отыскать — старая лачуга контрабандистов, заросшая, укрытая плотным кольцом деревьев и потому почти невидимая даже вблизи — так Дориан, похоже, облюбовал гнёздышко уже давно, спрятал здесь необходимые вещи, еду и медикаменты. Как поступил бы дотошный до мелочей человек — на всякий случай. Ливневую канализацию в здешних местах он тоже изучил. Что насчёт люка? Почему тот оказался открыт?       Вдобавок хижина хоть и пустовала, очевидно, ещё с прошлого столетия, но имела пару тайников, а также стояла около болота — травянистой реки, по которой раньше удавалось быстро скрыться. Сейчас этот участок подсох, даже на глиссере не добраться. Только пешком.       …Пока Кларк рылся в сумке, Джон склонялся всё ниже, едва удерживая равновесие. Окончательно не рухнуть на доски ему помогла цепкая хватка руки: Кларк обернулся вовремя. Носом Джон уткнулся ему в шею, замечая довольно глубокую царапину с засохшей кровью, след от которой тянулся вниз — под рубашку. Но через миг всё это растворилось в нахлынувшем воспоминании:       — Девку хочешь?       Её тихое хныканье, било по ушам, словно раскатами грома. Джон напрягся в попытке сдвинуться с места, но предплечье стиснули сильные руки: не пошевелиться, рывка вперёд не сделать. А она всё хныкала, стояла на четвереньках и даже не зажимала кровоточащий надрез с левой стороны шеи. Алая струя испачкала её ключицу, влажно впитываясь в грязно-серую футболку.       — Ну хочешь или нет, Красавчик, долго мне ещё над ней стоять?       — Отпусти… — прошептал Джон.       — Тебя или её? Если тебя, то обещай её трахнуть, если её — то хрен тебе в рот, Красавчик. Не хочешь сам, дай другим — не мешай. Но если уж тебя это так парит, то была не была, пойду на уступки: сначала ей глотку перережу и только потом на свой елдак насажу — сильно мучиться не станет. Всё ради тебя, Джонатан, всё ради тебя. Или давай так: я ей глотку начну перерезать прямо в процессе? Они так сжимаются, когда умирают, будто последние соки из меня выдоить хотят…       Под ухом раздался ироничный смешок и хватка одного из мужчин, которые его держали, заметно ослабла.       — Фу-у, Шейн, больной же ты ублюдок. С чего ты вдруг решил, что на это захочу смотреть я? Мне ещё твой сморчок кривой в кошмарах сниться начнёт. Нет, спасибо.       — Ты можешь не смотреть, Бобби, подрочи где-нибудь в сторонке. — Конрад Шейн оголил зубы, рассматривая его — Джона — в упор. — Мне важен лишь наш Красавчик. Это же он возомнил, что лучше нас. Что, прыгнув в навозную яму, может не запачкаться. Пришёл к нам такой чистенький, со своими высокими принципами, ценностями… Когда я морально поломаю тебя, Красавчик, пойдём развлекаться вдвоём? Только ты и я. Будешь мне названным братом…       Собираясь ответить, Джон услышал, как девушка снова всхлипнула. Этого мгновения хватило: почувствовав относительную свободу, он вывернулся — попутно задел кого-то из держащих и до крови разбил его лицо. Всё произошло настолько быстро, что глаза уловили сплошной армейский камуфляж: на нём самом, на остальных. А затем в руке блеснуло лезвие боевого ножа, выхваченного из-под чьего-то ремня. Но оно так и не попало в цель…       Не успел Джон опомниться, как его снова скрутили. Шейн же с трудом, однако увернулся — лезвие почти по рукоять вошло в деревянный косяк и вскоре было вытащено крепкой рукой. Лишённый шутливости Конрад Шейн повертел его перед лицом. Мрачно посмотрел.       — Ну я же со всей душой к тебе, Джонатан. Вот она — чёрная неблагодарность. — Шейн расстегнул ремень, встал позади попытавшейся уползти девушки, дёрнул ту назад и улыбнулся. — Спасибо за нож, он мне пригодится. Сейчас смотри, как она меня сожмёт…       Вместо того, чтобы сразу полоснуть по горлу, он всадил кончик ножа в её широко распахнутый глаз. Всколыхнув отчаянный крик, от которого взаправду могли лопнуть барабанные перепонки.       Джон дёрнулся, пробуждаясь. Вышел из оцепенения и уткнулся взглядом в поросший мхом потолок. Когда только успел лечь на спину? Бронежилета рядом уже не было, футболка не липла к торсу из-за кровяной влаги, кажется, рана заклеена чем-то. На груди и животе плед — его собственный, запасливо прихваченный из дома — затылок и спина упёрлись во что-то тёплое, но неудобное. Джон вяло посмотрел наверх, замечая бледного Кларка. «Чем-то» тёплым, но неудобным оказались колени Кларка. А лицо… Наверное, такого его лица ещё не доводилось видеть. Даже перед гробом его матери. Кларк тогда так и не смог заплакать, а может, просто не хотел, у Кларка всегда была своя правда…       У него правда тоже своя.       — Ты… Уже вызвал сюда копов, Кларк?       Кларк сузил воспалённые глаза и посмотрел въедливо, дотошно. Похоже, Кларк о многом успел подумать, обрабатывая его рану, никому не дающую покоя.       — Прорезался голос, значит. Только это интересует? Сдал ли я тебя? Я… тебя не сдал. Почему-то… — Кларк смолк, растеряно моргнул, — я не могу. Почему?       На последнем слове зазвучали вопросительные интонации, будто Кларк в самом деле требовал ответа. Но нарвавшись на очередное молчание, лишь устало потёрся лбом о ладонь. Шумно вдохнул и выдохнул.       — Ты меня едва не прикончил, — ухмыльнулся он. — В квартире Диксон, на крыше того дома, на Оушен-Драйв…       — Если бы я хотел убить тебя, Кларк, то не разменивался бы на лишние попытки. Мне нужно было, чтобы ты меня не узнал.       Сначала было тихо, а потом Кларк качнулся с глухим смешком.       — Ну и избитая же фразочка… В фильме каком-то услышал? «Если бы я хотел убить тебя, ты был бы уже мёртв». Да кем ты себя возомнил?!       Джон медленно разомкнул губы, но не издав ни звука, снова сжал челюсти почти до зубного скрежета.       — Кто-то не оставляет тебе выбора, Джон?       Наверное, потому что реакции притупились, но Джон не сразу понял, что Кларк вскочил. Придержал его голову, затем навис сверху: коленями по обе стороны от груди. Вцепился в воротник тесной футболки.       — Угрожает твоей семье? — продолжал Кларк. — Всё опять из-за них? Это всё твоя проклятая семейка!       Умышленно или нет, но Кларк его встряхнул. До пульсации боли в теле. Пришлось крепко сдавить израненные осколками запястья Кларка. Даже не пытаясь встать, Джон вынудил Кларка замереть. Хотя бы на несколько секунд. Однако новая неуправляемая вспышка воспоминания застала врасплох:       — Помоги мне! Ну ты же можешь… — девушка с пока ещё не порезанной шеей и не выколотым глазом оседлала его, вдавила пальцы в бронежилет. — Они меня похитили… Я ничего не сделала! Ну что я вам сделала?!       У неё был сильный акцент. На щеках виднелись следы сажи, а волнистые волосы пахли гарью.       Наркоторговцы похитили её?       — Поросёночек! — раздалось неподалёку.       Заслышав Шейна, она обхватила его торс и вжалась щекой в грудь. Чувствуя дрожь в её теле, Джон безотчётно погладил её по спине.       — Хрю-хрю-хрю! Вот ты где, дорогая, — интонации Шейна звучали мягко, до абсурдности заботливо. — Я нашёл тебя. Предпочла мне Джонатана? Должен заметить он пользуется большим спросом у вас, красоток. Всегда нарасхват. Красавчик.       Джон громко выдохнул. Его будто отбросило назад — в прошлое — и так же резко вернуло обратно. Он слышал голоса, ощущал запахи и видел всё словно прямо здесь. Сейчас. Фантомная боль, заставляющая тело гореть.       — Моя семья ни при чём, — успокаивая дыхание, ответил Джон.       — А кто тогда? — не понимал Кларк. — Скажи мне, кто виноват.       — Я во всем виноват. Сам виноват…       Вырвавшись из захвата, Кларк вдавил ладони в его грудь и силой вжал в пол. Начал свирепеть… На лице Кларка возникла холодная сосредоточенность, и только дрожь в руках с лихвой выдавала нервное волнение.       — Не заставляй меня додумывать, — процедил Кларк, — ещё не поздно привести сюда копов.       — Веди, я подожду. Тебя будут восхвалять в газетных статьях, может даже в звании повысят, если сдашь экзамен. Всё в твоих руках, Кларк.       — Дельное предложение. — согласился Кларк, с большей силой давя на грудь. Похоже, в попытке отыскать сломанное ребро и сделать ещё больнее.       Но отклика почти не было. Лицо, должно быть, бледнело от боли, глаза наоборот краснели, и всё же Джон старался не отвечать.       — Я удивлён, что ты не сделал этого до сих пор. Сам ещё и спросил меня «почему?» Почему, Кларк?       Повисла тишина. Ослабив давление рук, Кларк позволил ему свободно вдохнуть. Джон зажмурил глаза. Да что с ним? Бросается из крайности в крайность. То наводит на него прицел, то целует сразу после.       Целует…       Разомкнув напряжённые веки, Джон встретился взглядом с Кларком. Опёршись на локти, приподнялся и приблизил лицо так, что можно было вдохнуть его дыхание.       — Почему?..       Кларк настороженно замер. Почему? Дориану лучше ответить, где он такому научился, а не задаваться бессмысленными вопросами. Скользит, будто призрак — тихо, быстро, грациозно. Странно, но это ещё больше подстёгивало сделать Дориана своим. Хотя ему ли удивляться? Иногда Кларк злился даже от того, что Дориан говорил с кем-то. Ревностно подмечал доброжелательные слова, сказанные кому-то другому… Да что он только болезненно не подмечал. Одёргивал себя всякий раз — когда получалось, когда нет, но первопричина этой ревности не гасла.       «Она» накапливалась и в конце концов переполнила края. Мысли «меня тошнит от всего этого» не возникло, желудок не скрутило спазмом. Раньше двойственность, угнездившаяся внутри, мешала ему сорваться. С одной стороны, желание полностью обладать Дорианом, а с другой желание не давать слабины. Кларк никогда не шёл за толпой, ему нравилось ощущение силы, собственного превосходства. Отсутствие привязанностей делало для него концепцию сверхчеловека реальной. Тот, кто не имеет уязвимых точек, кто эмоционально скуп — практически неуязвим. Вот как он считал, однако Дориан не вписался в такие нормы и натиском разнёс все преграды…       Кларк хотел быть свободным во всём, и вместе с этим он хотел Дориана. До недавнего времени постоянно повторяя — «не в сексуальном смысле», а теперь и сам уже не знал, потому что в голову пробрались совсем иные, противоположные рассуждения. Если он что-то скрывает, то я стану ему ещё ближе. Азарт охотника включился совсем не там, где должен был: если Дориан ускользает, то нужно поймать его, обездвижить. Дориан не может существовать сам по себе, только в пределах той свободы, которую ему даёт Кларк.       Он обхватил ладонями лицо Дориана, вспоминая самого себя у крыльца его дома.       — Что ты делаешь? — машинально спросил Дориан.       — Не знаю.       — Что с твоей рукой?       Руку било крупной дрожью и невооруженным взглядом было видно, что он управляет ей с трудом.       — Я не знаю…       Повторив то, что уже делал недавно, Дориан накрыл его кисть своей, аккуратно сжал, затем поцеловал в иссечённую ладонь. Скользнул поцелуями по пальцам — очень осторожно, бережно касаясь едва подсохших ссадин. Во рту у Дориана наверняка образовался привкус крови.       — Кто сделал это с тобой? — сыпал вопросами Дориан.       — Хойт. Из-за тебя.       Мелькнувшее «нечто» в его глазах — смесь вины, раскаяния и сожалений — позволило «узнать» Дориана во второй раз. И во второй раз поддаться странному искушению. За всю жизнь Кларк был нежен с кем-то, только желая получить что-то взамен, но он не знал, что должен взять сейчас у Дориана. Не хотелось искать причин и отговорок…       Дориана просто хотелось целовать. И всё.       Он до тошноты устал прислушиваться к внутреннему голосу. Ведь можно слушать другое: дыхание Дориана, биение его сердца… Невероятно странное чувство. Ему бы взвиться и изойти на дерьмо, но ненавидеть Джона Дориана, всё равно, что ненавидеть часть себя. Самую лучшую часть.       Поцелуй набрал силу — Дориан обхватил его со спины, вдавил в себя, очевидно, до большей пульсации боли в груди и животе. Легонько прикусил нижнюю губу, спустился поцелуями к подбородку, а после вернулся к полуоткрытому рту. Ладонью скользнул по его шее и лицу… И с созвучным ритмом пульса на запястьях, Кларк почти поверил, что вот он — закономерный итог их несуразных отношений. Что нельзя убежать от этого, а даже если упорно пытаться «оно» тебя всё равно догонит. В самый неподходящий, неожиданный момент.       Женщины часто говорили, мол, поцелуи бывают такими, при которых можно задохнуться. Он лишь внутренне посмеивался над ними и сыпал теми фразами, от каких они забывали бельё в его доме. Вместе с достоинством. В его доме-траходроме всякое случалось, но так чтобы задыхаться при обыкновенном поцелуе… Короче, сегодня это произошло впервые.       «Если не хватает воздуха, то просто остановись, у тебя вместо мозгов сахарная вата?» — сказал он на утро одной из девиц, чьего имени не помнил даже тогда.       И сам же не смог остановиться прямо сейчас. Грудь сдавило, но он всё равно не оторвался от Дориана, проникая в его рот и вминая пальцы в его плечи. Наверное, спустя время, он мог бы закашлять, но Дориан торопливо отстранился, облизал и без того влажные, раскрасневшиеся губы. Кларк услышал свой громкий вдох и замер в замешательстве…       — Кларк…       Джон запнулся, обрывая себя на очередном воспоминании.       — Прости меня…       Лезвие всё ещё торчало в её глазу, кровь коркой застыла на белоснежном лице. Совершенно голая она лежала, раскинув руки, а неровная рана на перерезанном горле растянулась в зловещей улыбке.       — Я так сожалею… — сверху он накрыл её простынёй, скрыл наготу и увечья: ткань незамедлительно пропиталась багровыми пятнами.       Сидя перед мёртвым телом на коленях, Джон терял счёт времени. Он видел дрейфующий по воздуху пепел, вдыхал запах гари и слышал потрескивание огня. Огонь уничтожал их следы…       В его жизни было много разнообразных впечатлений. Джон мог ясно чувствовать радость, печаль, умел сердиться, когда это было нужно. В двадцать с небольшим он считал, что узнал и почувствовал достаточно. Он даже сказал бы: «я успел повзрослеть, успел полюбить, я знаю жизнь». Он знал, что люди могут быть жестоки, но вдруг настали времена, когда весь предыдущий опыт разбился под напором по-настоящему жестокой реальности. Той самой реальности, которая перемолола всё, что было до неё, оставила ощущение мелочности предыдущих проблем и собственной беспомощности. Это были страшные времена.       — Если бы я мог всё исправить. — Пальцами Джон провёл по её белому лбу, убрал выбившуюся прядь волос, потом закрыл своё лицо руками. Всего на несколько секунд.       — Ты ревёшь, что ли, Красавчик? — Конрад Шейн взялся из ниоткуда. — Она тебе кто была? Жена? Сестра? Нет, Красавчик, она тебе никто. Она сама по себе никто. Мы не оплакиваем чужаков.       Джон отнял ладони от лица и посмотрел на Шейна сухим, жёстким взглядом. До встречи с ним, он не подозревал, что можно ненавидеть кого-то так сильно. Так, чтобы эта ненависть жила внутри, разъедая день ото дня.       Нет прощения убийству ради убийства, жестокости ради жестокости.       — Как же ты смотришь на меня… Ты мне так нравишься, Джонатан! Сперва думал, что таких, как ты мы на завтрак едим, думал, трахнем тебя в назидание, руки-ноги оторвём и спишем в утиль, но нет, яйца твои покрепче будут, чем у многих моих парней. В одиночку тебя хрен завалишь, толпой гасить неинтересно, а вот психику крушить — это самая тема! Всё время ломаю голову, чего бы ещё с тобой сотворить? Отодрать твою мамашу у тебя на глазах? Прикончить её? Нет, скучно, да и повторюсь, надо быть изобретательнее. На творческой волне. Не подскажешь? Чего ты боишься больше всего, Красавчик?       Услышав своё неспокойное дыхание и пульс колотящийся везде, Джон вырвался из прошлого. Смахнул с висков выступивший пот. Кларк не двигался с места, смотрел внимательно, недоумённо.       — Кларк, я так боюсь потерять тебя.       Как и ожидалось, Мартин Кларк и бровью не повёл. Либо не захотел отвечать, либо вообще не услышал, потому что тоже глубоко дышал и рассеяно смотрел куда угодно, но только не на него. Единственное, что он выдавил из себя:       — Скажешь мне правду?       Интонация получилась на удивление мягкой, просящей. Наверное, Кларк едва не прикусил собственный язык.       — Нет. — Его же голос приобрёл слишком твёрдые нотки. — Кларк, тебе надо уйти, впервые я хочу, чтобы ты подумал о себе.       Испугайся и сбеги. Не думай ни о ком, кроме себя.       — Я исчезну, но без тебя, — закончил после короткой паузы Джон. — Возвращайся в полицию, можешь дать им зацепку, навести на этот дом, меня тут уже не будет.       Кларк продолжал смотреть. Видимо, переваривал, осмыслял, и вдруг нахмурил брови. Казалось, сегодня, ослабив оборону, Кларк доложил в их полуразрушенную стену пару кирпичей. Они были другого цвета, смотрелись не так однородно, но всё равно помогали стене устоять. И вот Джон открыл рот — небрежно долбанул по хлипкой конструкции кувалдой. Всё порушилось.       К чёртовой матери…

***

      Хойт вытерла испарину со лба и покосилась на Салливана: почти всю дорогу тот играл в гляделки с собакой — звеном К-9. Бельгийский малинуа свесил язык и довольно вилял хвостом — радость от предстоящей работы переполняла его, а от внимания детектива Салливана пёс и вовсе застучал хвостом по днищу лодки. Обученный задержанию и готовый с упорством искать, малинуа преданно заглядывал всем присутствующим в глаза, как бы давая понять, что друзья хозяина — и его друзья тоже. Но добрая к своим, собака К-9 быстро становится очень злой к чужим, поэтому кинолог направляет и контролирует её, следя чтобы она не разорвала подозреваемого на части. Случалось и другое — собаки погибали, защищая полицейских от пули, и не отпускали преступников даже когда те били их, душили или резали ножом.       Дориан будет так же добр к собаке, как и к остальным полицейским?       Вряд ли.       Хойт устало вздохнула, увидев аллигатора неподалёку — тот зыркнул янтарными глазами с вертикальным зрачком и снова скрылся в травянистом болоте. Опасное место, поэтому офицер К-9 держал своего мохнатого напарника за ошейник, прижимая вплотную к ноге. То, что Департаменту дорого обходится покупка и обучение щенков — полбеды. Гибель собаки — личная трагедия для её хозяина, да и остальных копов жалобный скулёж раненого полицейского пса обычно трогает за живое.       Хойт поправила бронежилет и убрала за ухо прядь волос. Духота стояла такая, что, казалось, плавила лёгкие при каждом вдохе. Странно, что Даррелл — кинолог — ещё не задохнулся в своей закрытой форме. Не говоря уже о его тяжело дышащем четвероногом напарнике. Зато Салливан последовал её примеру и был налегке: под бронежилетом лишь светлая рубашка с закатанными рукавами, на ногах тонкие, не сковывающие движений брюки, а на лице солнцезащитные очки.       Возобновившийся рокот лодки-глиссера перекрыл щебет птиц и шелест жёсткой травы по днищу. Эверглейдс — природно-территориальный комплекс, включающий национальный заповедник площадью почти в три тысячи квадратных миль. Здесь и множество туристов, едва ли забредавших когда-либо вглубь, и одетые в песчаную форму рейнджеры с эмблемами на рукавах, и куча разнообразной фауны, настолько дикой, что быть разодранным флоридской пумой не только возможно, но и вполне вероятно, если хоть мало-мальски потерять бдительность и забрести не туда. Тропические джунгли всего лишь в часе езды от городской цивилизации.       Пискнула рация.       — Есть новости? — откликнулась Хойт, видя, как на неё поглядывает рейнджер, вновь замедляющий лодку и создающий подобие тишины.       Копы подняли их всех на уши — эти парни должны знать местность, как свои пять пальцев, но что-то толку от них пока маловато. Впрочем, без них было бы хуже: полиция Майами хорошо ориентируется лишь в своих городских джунглях, не в субтропических.       — Сержант Торрес нашёлся, — получила она ответ.       — Он в порядке? — осторожно поинтересовалась Хойт.       — Он в норме, но заявил об угоне служебного транспорта.       — Чем были заняты диспетчеры?       — Они решили, что именно вы дали команду присоединиться к погоне.       Некоторое время Хойт молчала.       — Что там насчёт сержанта Кларка? Нашли?       — Нет, мэм.       — Так проведите очевидную взаимосвязь: кто мог обмануть диспетчеров? Машину ищите по одной из двух главных трасс ближе к Эверглейдс. Она либо утоплена в болоте, либо спрятана в зарослях.       — Вас понял.       Отгоняя от лица мошкару, она задумалась. Пусть всё становилось очевидным, однако не было никаких доказательств, улик против Дориана. Всего лишь голословные заявления. За ним не удалось нормально проследить. Да, Дориан куда-то пропал, да, прямо в момент побега их подозреваемого, да, одновременно с сержантом Кларком, но это ничего не доказывало.       От Майами к Эверглейдс вело сорок первое шоссе, которое, естественно, уже перекрыто. На семьдесят пятой автомагистрали тоже всё встало, копы устроили контрольно-пропускной пункт. Но вечно это продолжаться не может. Да и вряд ли Дориан рискнёт и попрётся обратно в Майами по двум главным дорогам. Он будет искать обходные пути. Если вообще планирует вернуться.       Очередной аллигатор распахнул пасть, оголяя конусообразные зубы: нижняя часть вытянутой челюсти затоплена водой, верхняя высоко поднята.       — Не пугайте, — предупредил рейнджер, замечая, что она потянулась к рукояти пистолета, который покоился в кобуре. Даррелл тем временем крепче стиснул ошейник, практически обездвиживая изредка гавкающего пса. — Когда напуганы, они могут атаковать в целях самообороны. Люди не входят в рацион крокодилов и аллигаторов, но сейчас мы на их территории и если будем вести себя грубо, то пожалеем. Также, в это время они могут защищать детёнышей, не шумите и не размахивайте руками.       — Спасибо за консультацию, — сдержанно проговорила Хойт, — но мне проще пристрелить эту тварь, чем ждать от неё благосклонности.       — Настоятельно рекомендую стрелять лишь в случае крайней необходимости.       Немного подождав, она убрала руку с рукояти и посмотрела прямо в глаза с вертикальным зрачком. Рептилия медленно плыла за ними, постепенно уходя под воду. Вскоре на поверхности остались только глаза и ноздри, затем аллигатор скрылся в зарослях густой травы-кладиум, легко повреждающей кожу человека, но вполне безопасной для крокодилов и аллигаторов.       Пропеллер аэролодки продолжал тарахтеть. Оставив в покое аллигатора, Хойт мельком глянула на рейнджера: тот управлял лодкой с небольшого выступа. На голове бейсболка под цвет формы, в глазах усталость и какое-то безразличие к происходящему.       — Вероятность этого очень мала, — опять заговорил он, — но если подвергнетесь атаке, постарайтесь зажать зубастую пасть. Их челюсти слабы при открытии, однако если раскроет пасть и схватит вас за руку или за ногу, то лучше перекрутиться в обратном направлении и лишиться конечности, чем позволить рептилии утащить вас под воду.       Хойт слабо поморщилась, повернулась вперед.       — Скоро мы будет на месте? — сменила она тему.       — Довольно скоро. Эта хижина последняя точка, где, по моему мнению, он мог бы укрыться. Другие не приходят в голову.       Она молча кивнула. По Эверглейдс распределено несколько поисковых групп, в небе кружит вертолёт, но что-то подсказывает — всего этого окажется мало.       — Лучше бы нам не ошибаться. — Хойт нехотя села, ощущая на себе взгляд Салливана. Наверное, она ощутила бы его и с закрытыми глазами…       Грузовик, подъехавший к северной стороне Эверглейдс, помял траву и оставил на ней грязные следы. Из кабины выпрыгнули солдаты в зелёном камуфляже — уже отставники, но он привык называть их именно так — открыли задние двери прицепа. Только потом вышел он сам. Размяв пальцы рук, окинул недовольным взглядом местность.       — Привет, Зелёным беретам! Я бы отсалютовал, да руки заняты.       Нахальный голос резанул слух — он скривился. Медленно развернулся, исследуя взглядом трёх зэков в окружении солдат. Жаль зэки не выглядели зэками. Тюремной формы на них не было — такая же армейская, пусть иного цвета и без нашивок.       — Привет, пушечное мясо. — отозвался Харрис.       — Как неосмотрительно грубо. Совсем ты к нам без уважения, Шейн себе такого не позволял.       — Шейн труп. Я за него. Привыкай.       А в ответ лишь смех. Как Шейн с ними справлялся? Этих всего трое, под его же контролем был целый отряд таких уродов. Зверинец на хлипкой привязи.       — Повеселимся, Беретик, — не замолкал его собеседник.       — Майор Харрис.       — Какая разница? — пробормотал зэк. — Я выслежу для тебя Дориана и изощрённо мочкану его в память о старике Шейне. Только обещай мне позволить.       — Если будешь хорошо себя вести.       Заключённый расплылся в блаженной ухмылке, но его взгляд выражал какую-то невысказанную жажду. Явно не жажду сотрудничества.       — Да вы почти в отчаянии. Ну… У парниши же чердак сорвало, нечему удивляться, — зэк коротко усмехнулся. — Шейн постарался на славу.