Хамелеон

      Если бы кто-то спросил «что произошло?», Джон обязательно вспомнил случай, когда впервые посмотрел на Кларка не как на друга. Когда пришлось задуматься: «Чем я хочу заниматься дальше, окончив колледж?» И осознать — то, чем он хочет заниматься, разверзнет между ними такую пропасть, какая с годами будет только расти. Полиция не телевизионные шоу про копов. Кларк держал его за дурака, однако Джон всегда это понимал. Полиция — грязь и риск. Но даже сейчас Джон верит, в тонкую синюю линию, ¹ отделяющую хаос от порядка, и знает, что среднестатистический полицейский не приходит с утра на работу с мыслями — кого бы сегодня убить? Напротив, полицейский надеется, что смена пройдёт спокойно, без стрельбы и убийств.       Полиция была его мечтой, не мечтой Кларка. Кларк не захочет, Кларку нужно что-то другое, но если Кларк выберет что-то «по себе», Джон последует за ним. Стоило подумать так и всё стало ясно. Если Кларк важнее его мечты, то он важнее всего, а если он важнее всего, то…       Но, не успев подобрать слова, озвучить мысли, бесконечно крутящиеся в голове, Джон услышал вопрос: «какая академия?». Полицейская академия Майами, разумеется. Родная Флорида. Даже этот солнечный штат мог их разлучить, в частности сам Майами: Кларк всю жизнь рвался в город побольше. Однако получив ответ, Кларк погрузился в молчание, а некоторое время спустя окончил колледж с безупречной репутацией и подал документы в полицейскую академию. Они вместе прошли отбор.       Джон часто вспоминал то время, как самый лучший период своей жизни. Казалось, у него появилось всё, о чём можно мечтать. Видя отношение Кларка к окружающим, Джон не стремился навязать ему себя, но в мыслях упрямо прокручивал одно: «будь со мной. Всегда». Уже потом этого стало мало. Привычным делом стало глушить в себе вспышки совершенно ясных порывов.       — Чего это ты на меня глазеешь? — Кларк облизнулся. Слова сами слетели с его губ.       Пожав плечами, Джон опустил взгляд вниз — при каждом движении футболка Кларка задиралась выше и не скрывала тела. Жаль вне учёбы нельзя носить форму: они ещё не полицейские, но если выйдут в форме на улицу и что-то случится — к ним будут обращаться, как к обычным сотрудникам. Или же преступник откроет по ним огонь, как по обычным сотрудникам.       Кларк сам не любил надевать форму просто так, без повода. Несмотря на это, форма ему очень шла. Всё самое любимое соединилось в одном — иногда Джон не мог сосредоточиться на учёбе и, вместо изучения материала, изучал полицейского Мартина Кларка. Хотя, казалось, в Кларке давно не осталось ничего неизученного.       Кларк поправил футболку, скрывая обнажённую кожу. Он принял какую-то дрянь и едва сознание не терял. Его зрачки были неестественно расширены, глаза слезились, и сердце наверняка бешено колотилось о рёбра.       — Секса хочу… — проговорил Кларк, теряя нить прежних рассуждений. Хохотнул, опустил веки и раскинул руки на постели. — Почему ты не приволок сюда девок, Дориан?       — Это дом моей семьи.       Кларк опять хохотнул. Перевернувшись на бок, закинул на кровать ноги прямо в кроссовках.       — Шлюх сюда не водишь?       — Нет.       — Даже когда эти… Как их… Семья не дома?       — Даже тогда. — подтвердил Джон       — А зря. Всё это мелочи, конечно, но тебе не мешало бы сделать что-нибудь такое… безумное. Хотя бы из разряда мелочей. Ты всегда слишком собранный, слишком напряжённый, будто у тебя вечный недотрах. Разрядись, Дориан, расслабься.       Есть люди, которых никогда не загонишь в рамки. Это не просто малолетки из неблагополучных семей, оказавшиеся на улице, не взрослые, получившиеся из них или объявившие себя «вне закона». Есть такие, как Мартин Кларк: вроде из благополучной семьи, но ведущий неблагоприятный образ жизни, вроде не наркоман, но на полпути к тому. Такие люди редко прокалывались на чём-то, выходили сухими из воды. Никто не знал, что Кларк вытворял в школе. Вернее, этому не было официальных подтверждений и не было приводов в полицию — всю подноготную курсантов проверяют от и до. Поэтому то, что Кларк смог поступить в академию, было чудом. Невероятным стечением обстоятельств. Но даже в академии Кларк продолжил жить так, как привык. Если бы хоть что-то из «послужного списка» Кларка выкинул Джон, его с вероятностью в сто процентов вышибли бы из академии с позором. А Кларк хитрил, правдоподобно лгал, и всегда оставался в седле. Нужно быть воистину изворотливым типом, чтобы с таким-то характером продержаться не просто в колледже, а в полицейской академии.       Брызжущие слюной сержанты изнуряли физической подготовкой или наказаниями до полного онемения тела. Сержанты могли орать прямо в лицо, какое ты дерьмо и маменькин сынок — стоило кому-то огрызнуться, он тут же начинал паковать вещи. Кто-то из курсантов получил штраф за превышение скорости и соврал об этом? Он паковал вещи. Опоздал больше двух раз? Паковал вещи. Список длинный, но всё это делалось не просто так — если курсант не может выслушивать «оскорбления» от своих, то что он будет делать, когда его выпустят на улицы? Туда, где каждый второй, а может, и каждый первый задержанный начнёт оскорблять его с куда большим энтузиазмом. Для академии подходили лишь уравновешенные курсанты, не позволяющие гневу себя победить.       Если курсант врёт и не умеет брать ответственность за свои поступки, значит он не заслуживает доверия. Следовательно — ему в полиции не место. Копы хотят быть уверены, что их прикроют и не оставят истекать кровью в какой-нибудь подворотне. Отношения внутри Департамента могут складываться по-разному, но в моменты опасности все должны сплотиться и пойти друг за другом в огонь, оставляя личное где-то там, за пределами. Иначе, кто поручится за то, что тебя не оставят умирать так же, как ты оставил другого?       В общем и целом, вылететь из академии было просто, проще некуда. Многие уходили сами, но что удивительно — Кларк не очутился среди них. Он краснел от гнева, сжимал кулаки, иной раз казалось, что он вот-вот бросится на инструктора, однако этого не происходило. Кларк мог считать себя выше остальных, и в то же время сносил всё наравне со всеми.       — Что ты принял, Кларк? Нас же будут проверять…       — «Нас же будут проверять», — смеясь, Кларк передразнил его, потом зажал уши ладонями и опять перевернулся на спину. — Не будут нас проверять. Не в ближайшее время. У меня достоверная информация. Ну что? Вызовем сюда шлюх?       — Нет. Очнись! Нам нужно вернуться в срок.       Кларк закатил глаза, зажимая уши во второй раз.       — А ты трахался давно, Дориан?       — Не скажу.       — Ты очарователен, — отразившись от стен, смех Кларка эхом пронёсся по комнате.       — Правда так думаешь?       — Тебе же всегда должны давать. Или сам не берёшь?       Джон придвинулся к нему ближе. Задержал взгляд на бледном лице, на закрытых подрагивающих веках и на линии губ, к которым он потянулся совершенно безотчётно, но вовремя одёрнул себя, понимая, чем это грозит. Пока есть возможность просто быть с Кларком, нужно ухватиться за неё и держать, потому что стоит всё испортить, нарушить спокойное течение, и поднявшееся цунами в щепки разнесёт их совместную лодку.       — Мартин…       — Опять за своё? Не называй меня по имени, оно мне не нравится.       Старо, как мир. Чем оно может не нравиться? Самому Джону чересчур нравилось его произносить. Нравилось, как оно слетало с губ и как звучало…       — Ну давай уже вызвоним кого-нибудь! — Кларк открыл глаза. — Что мы вдвоём, как два пидора на свидании…       — А что плохого? — осторожно начал Джон.       Смех у Кларка всегда был заразителен. Примерно с минуту Джон наблюдал, как тот хохотал и едва ли по постели не катался. И сам улыбался. По той же причине. Чушь какую-то сморозил…       — Что плохого в пидорах? — иронизировал Кларк. — Может быть и ничего, но маломальское поползновение такого фрика в мою сторону — и я отстрелю ему яйца.       Вполне сможет. В Академии одной только стрельбы — на сотни часов. Дистанция — примерно, три, четыре, семь, десять или пятнадцать ярдов. Этого достаточно, в основном стрелять по полицейским начинает человек, находящийся близко и постоянно движущийся. Может, орлиной меткости Кларк не развил, зато научился применять оружие на ходу, лёжа, в поворотах и в совершенно нестандартных для обычного человека ситуациях.       Ещё он научился отлично водить. В Академию не принимают людей без прав, но до того, как поступить, оба они даже не предполагали, что, по сути, водить-то не умели. Так, как учат в полицейской академии, в Майами их, наверное, не научили бы больше нигде. Кроме обучающих видео и краш-тестов, усиленно учат практике — специально вгоняют в стрессовую ситуацию и если на полигоне для вождения курсант из раза в раз сбивает больше конусов, чем позволено, то по шаблону — пакует вещи.       Скоро их обоих ждёт экзамен: будет имитирована настоящая погоня — в патрульной машине, с огнями и рацией — самый опытный инструктор сядет в машину и начнёт от них удирать. Всё это с препятствиями, в плохих условиях и церемониться инструктор, ясное дело, не станет. Машины на таких тестах бились только так, иногда и переворачивались… А Кларку хоть бы что.       — Тебе ничего не знакомо о таком понятии, как терпимость к иному образу жизни других? — поинтересовался Джон. — Полагаю, на приёмной комиссии в академию ты был паинькой.       — Да-а… Разыгрывал из себя Мистера Толерантность. Я был дьявольски хорош и невыносимо мил. А ещё патриотичен до расколовшихся в приступе любви к родине яиц, воинственен, словно медведь, угодивший лапой в капкан…       — А что если это я?.. — игнорируя прилив его красноречия, Джон запнулся, а потом начал сначала. — Что если это буду я, Кларк?       Разом посерьёзнев, будто человек, услышавший неудачную шутку, Кларк, казалось, даже вернул себе здравый рассудок. Всего на несколько мгновений, после лицо его разрезала кривая, невесёлая ухмылка. Совсем недобрая.       — Фу-у, одна мысль об этом вызывает у меня тошноту. Почему ты вдруг заговорил о таком? Наша дружба должна стать легендой, а не сагой о двух гомосеках.       Наутро их разговора Кларк даже не вспомнил. Не только разговора — из памяти вылетела большая часть вечера. Начисто. Ещё пара тревожных симптомов и даже с лёгкими наркотиками Кларк решил распрощаться. Как поделился он сам — не стоили они того…       Сквозь дымку воспоминаний прорвался шуршащий звук, веки дрогнули, но так и не поднялись. Звук становился навязчивее, вскоре к нему добавились ощущения: боль, озноб и сосновый запах, улавливающийся даже сквозь вонь медицинского спирта. Ещё до того, как открыть глаза Джон почувствовал прикосновение чьей-то руки к разгорячённому лбу: ладонью некто стёр выступивший пот. Конечно, он знал, чья это ладонь. Поэтому не спешил «просыпаться». Но когда всё же приподнял тяжёлые веки, его взгляду предстал бревенчатый потолок, освещённый мягким светом единственной в комнате лампы.       Мартину Кларку всегда хотелось проститься с Флоридой? Вот он шанс — Вайоминг, ранчо с охотничьими коттеджами в лесу близ гор. Двое незнакомых мужчин, арендовавших жилище, смотрелись здесь не просто неподозрительно, но и совершенно естественно. Бесконечный поток сменяющихся лиц давно отбил у местных жителей охоту интересоваться подноготной новичков.       — Кларк… — собственный голос прозвучал чуждо, фальшиво.       Кларк уже переместился к окну с решетчатой рамой: свет бил ему прямо в лицо, очерчивал плотно сжатые губы и подбородок, который, благодаря игре теней, казался острее. Кларк молчал с тех пор, как Джон помог ему забраться в лодку. Помог, поддавшись искушению. В сотый раз схватившись за соломинку. Когда дело касалось Мартина Кларка, Джон Дориан почти ничему не учился на прошлых ошибках.       Дорога заняла много времени, но даже, когда они вошли сюда и Джон в бессилии свалился на кровать, Кларк не произнёс ни звука. Поднявшаяся температура выбила последние крупицы сил, и Джон заснул, если не сказать проще — отключился. Теперь же видел: Кларк сменил его бинты и, судя по валяющимся рядом с лампой пустым шприцам, вколол что-то облегчающее боль.       — Я думал у тебя сломано ребро, но, кажется, все они целы. — внезапно заговорил Кларк. — Ты очень быстро и крайне удачно сгруппировался при падении.       Джон невольно глянул на натянутое по грудь одеяло: под ним он был только в расстёгнутых брюках. Ну и с бинтами, что перетянули торс.       — Твоя рука?.. — Голос до сих пор не слушался, и, казалось, Джон проглатывал слова.       Его взгляд был устремлён на тёмно-синюю перевязь, которая валялась рядом с изголовьем кровати, и которую Кларк, очевидно, носить не собирался.       — Ушиб плечевого сустава. — сообщил Кларк. — Здесь есть местный врач, я сказал ему, что не справился с управлением и вписался в дерево. Не поверил, наверное, но не думаю, что в той суматохе кто-то из копов обращал внимание на мою повреждённую руку. С тобой сложнее. К тебе я его не повёл. Пытался справиться своими силами.       Джон медленно кивнул. Учитывая, что всем известно о его ранении, копы наверняка хотя бы попытаются просмотреть статистику близких случаев за последние несколько суток. А также укажут особую примету в ориентировке. С ориентировкой на Кларка всё, должно быть, иначе. Без весомых причин и железных доказательств копы не станут в открытую ловить одного из своих. Вернее, ловить-то будут, но деликатно, подбирая формулировки и избегая просачивания информации в прессу. Репутация куда важнее домыслов и предположений.       — Вижу, он дал тебе фиксатор… — проговорил Джон. — Почему не надел?       Когда их глаза встретились, Джон осознал всю нелепость предыдущих вопросов. Взгляд Кларка был тяжёлым. Кларк уже не молчал, но держался на расстоянии. Времени подумать, многое осознать, переварить и переосмыслить, у него было предостаточно.       — Я собирался в душ. Но раз уж у нас викторина, то вот тебе встречный вопрос: почему ты убил их, Дориан? Сначала вспомним женщин… Ники Шерман — зачем ты убил её? Потому что к ней поехал я?       — Потому что она была тварью. — На этот раз голос не дрогнул.       Это прозвучало настолько неправильно, что будто лезвием резануло по живому. Даже Кларк вытаращил глаза и приоткрыл слегка рот с явно застывшим на языке вопросом.       — Что? — в неверии проговорил он, хмуря лоб.       — Тварью была. — пояснил Джон. — Я не трогал её пока жил Шейн. Я не трогал его, пока он был тем человеком, чьё исчезновение вызвало бы резонанс. Но всё сложилось так, как сложилось. В конце концов, если бы этого не произошло — я нашёл бы другой способ прикончить Шейна.       — Оставь меня, — сказал Джон, — нас не должны видеть вместе.       Конрад Шейн заглянул в его лицо так, будто заново изучал черты. Опустил ладони на его плечи, отчего по телу пронеслась волна будоражащего отвращения. Проще измазаться в дерьме, чем стерпеть Шейна в паре дюймов от себя, но Джон лишь мысленно представил, как ломает ему позвоночник, как медленно смакует каждую секунду, и вернул потерянное самообладание.       — Нас не увидят. — ухмыльнулся Шейн. — Давай зайдём, кое-что тебе покажу.       Под ногами скрипнуло крыльцо с узором лилий на перилах — толкнув дверь, Шейн жестом пригласил его внутрь. Когда Джон зашёл, то первым делом увидел женщину, склонившуюся над круглым столом: её рыжие пряди заслонили лицо, но стоило ей приподнять голову, как стала видна и белая дорожка кокаина, которую она ещё не успела втянуть. Глаза женщины заинтересованно блеснули, она опустила пластиковую трубочку, постучала длинным накладным ногтем по столу.       — Это он? — задала она вопрос. — Красавчик. У тебя хороший вкус, Шейн.       — Льстишь мне или ему?       Из комнаты с белой, украшенной всё теми же лилиями аркой тянуло знакомым запахом: едким, немного сладковатым. Хлороформ. Не вслушиваясь в их разговор, Джон шагнул через порог спальни в нелепо-винтажном стиле. Случайно раздавив подошвой ампулу, он сосредоточил взгляд на разбросанных по паркету шприцах… И только потом заметил прикованное к кровати тело. Изувеченное лицо было наполовину скрыто русыми волосами, руки прочно стянуты ремнями, на животе и груди виднелись кровавые полосы от лезвия ножа. Джон кинулся к ней, уже понимая, что слишком поздно — пальцы коснулись холодной кожи и отвердевших мышц. Мертва далеко не первый час.       В тот миг он не почувствовал ничего. В голове звенела лишь пустота, но вскоре она разбавилась до дрожи ощутимой вспышкой гнева. Джон вернулся обратно в гостиную и, не утруждая себя словами, впечатал Шейна в стену. Сдавил железной хваткой горло, видя, как чёрные волосы Шейна покрылись светлой пылью штукатурки.       — Эту хоронить не будешь? — Шейн слизал кровь с прокушенной губы. Будто бы лениво, как-то вяло.       — Что ты о себе возомнил?! Забыл, где находишься? Забыл, что здесь тебе не всё позволено?       — Забыл, — вместо того, чтобы попытаться дать отпор, Шейн почти ласково провёл по его запястью пальцами, вызывая новый приступ отвращения. Джон одёрнул руку, словно ненароком дотронувшись до чего-то мерзкого. — Забыл, прямо как ты. Если у тебя возникла потребность вальнуть ту серую мышь… Как его? Грейс? Ты помнишь имена своих жертв, Красавчик? Вот я не помню. Короче, если у тебя руки чесались прикончить того несчастного идиота, то у меня яйца почернели, и сам я чуть не сдох, изнывая от необходимости кого-то порезать. Обычным сексом меня уже не удовлетворить. На обычное даже не встанет. Кто-то пишет картины и сочиняет музыку, я же нашёл другой способ выразить себя. — Оторвавшись от стены, Шейн посмотрел на женщину и расплылся в лучезарной улыбке. — Это моя муза. Ники — святая женщина. Раз без насилия трахнуться у меня не получалось, она заманивала сюда «особых гостей» и мы очень-очень-очень хорошо проводили время втроём.       К ней он буквально подполз, что ясно дало понять: как и она, Шейн сейчас под кайфом. Шейн уложил голову ей на колени; Джон глубоко вздохнул борясь с новым чувством омерзения. А Шерман спокойно курила, затягивалась даже в тот миг, когда её любовником пытались проломить стену.       — Я вызову копов, — бесцветным голосом проговорил Джон, понимая так же и то, что из этого ничего не выйдет.       — Вызывай. — Ухватившись за стол, Шейн поднялся. — Свяжись сразу с Пентагоном, не мелочись. Мне есть, что рассказать и тем, и другим. Позвони своему другу. Прежде чем нас с тобой приговорят к смертной казни, я найду способ перерезать ему глотку и трахнуть труп. Потому что я так ревную! Я слежу за каждым твоим шагом, Красавчик, и вижу, что его ты любишь гораздо больше меня.       Шейн заржал, ударил ладонью по поверхности стола и чуть согнулся.       — Или мне позаботиться о твоей сестрёнке? Её я тоже видел — хороша. На друга-копа у меня вряд ли встанет, не по этим я делам, а вот на неё…       Джон шагнул вперёд, и, сохраняя каменное выражение лица, заглянул Шейну в глаза. Говорят, нельзя смотреть псу в глаза. Если он лидер, возглавляющий стаю, то наверняка расценит это, как покушение на свою доминирующую позицию. Кинологи давно опровергли это заблуждение, но Шейн повёл себя именно как пёс из «народных примет»: едва ли не оскалился в приступе подавляемой злобы.       — Если ты хотя бы попытаешься подступиться к моим близким, я выпотрошу её, — Джон указал на Шерман, — расскажу всему миру о том, чем занималась наша ЧВК, а прежде, чем меня приговорят к смертной казни, я выпотрошу тебя. Я сделаю это так, что собственные проделки, покажутся тебе проявлением ангельского терпения и милосердия.       — Что за дерьмо?! — взвизгнула Шерман, наконец, теряя самообладание и вскакивая со стула. — Ты сказал, что ему понравится!       — Ему нравится, Ники. — улыбнулся Шейн. — Разве ты не видишь как сильно?       Шейн продолжал смотреть ему в глаза, подобно псу, бросающему вызов. Их долгое сосуществование дало плоды. Сходить с ума от жажды смерти — теперь Джон знал, что это такое. Раньше, в своей наивной вере, он думал, что справедливость — это наказать виновного по всей строгости закона, отправить за решётку и считать правое дело исполненным. Но справедливость — это другое. Посадить Шейна в клетку? Это невозможно. А если и возможно, то этого недостаточно. Недостаточно просто признать его невменяемым, содержать под стражей, кормить и выводить на свежий воздух. Единственный исход — смерть.       У дома их, кажется, видели соседи, однако пройдёт время, и способ убрать Шейна тихо, не привлекая внимания к самому себе, найдётся.       — Ты так многому научился. Учителю всегда приятно, когда ученик достигает успехов, — Шейн протянул к нему руку, наверное, с намерением коснуться лица. — Учеников принято отпускать, но я не могу. Твой облик уже высечен в моём сердце!       Опять заржал, словно это глупая шутка. Но правда в том, что не было никаких шуток.       Шейн просто обязан умереть. Безусловно.       Подняв голову, Джон посмотрел на Кларка. Тот опять замолчал и ничего не спрашивал слишком долго. Выдавало его только выражение досады и злости на лице. Похоже, Кларк и хотел бы сказать что-то жестокое, но голос не повиновался. Джон знал каково это — слова исчезли, провалились в пустоту, которая поглощала всё. Чёрная дыра, жадно заглатывающая и мысли, и даже крик, не способный преодолеть барьера безмолвия.       — Ты собирался убить человека, который тебе помог? — наконец выговорил Кларк, затем полностью развернулся с явным желанием шагнуть ближе, но вовремя одёрнул себя. — Ты убил Шерман, потому что она не нравилась тебе? Ну-ка, Дориан, поднапряги память — битой ты меня душить начал, потому что я тебе тоже не нравился?       Джон никогда не хотел этого признавать, но в глубине души, на Кларка он всё же злился. Не обижался, попросту не привыкнув к обидам, именно злился. Сколько бы он ни пытался оправдать Кларка в собственных глазах — получалось плохо. «Какой ты мне друг, если так запросто смог отказаться от меня?» — подобные мысли приходилось буквально гасить, хоронить под плитой своих чувств. Не всё так просто. Нельзя просто окрестить Кларка предателем и жить, как ни в чём не бывало дальше. Это же Кларк, чтобы между ними не происходило — он тот, кого Джон не сможет по-настоящему возненавидеть. И вытравить его из себя не сможет — сколько бы времени ни прошло.       В каждой той стычке, когда приходилось надевать маску, Кларк проявлял настолько сильные эмоции, что действуя безотчётно, Джон поддавался им. Всё происходило на уровне рефлексов, неконтролируемых импульсов — Кларк не тот, от кого можно отбиться в два удара. Джон не хотел ему вредить, но подобно ненавистному Шейну, наслаждался вызванным откликом. Вымещал годами копившуюся злость и приходил в себя далеко не сразу. Если Кларк не мог его любить, то мог хотя бы ненавидеть то, во что он превратился. Это тоже чувство. Очень сильное.       Сам Джон давно ненавидел. Ненависть была его неотъемлемой спутницей, замкнутым кругом — раскаяние каждый раз сменялось ненавистью к себе. Поступки начали вызывать лишь сожаление, чередующееся с приступами омерзения и отчаяния. Это отличалось от того, что он испытывал к Шейну, но разъедало так же — день ото дня.       — Хватит отмалчиваться! — всё-таки повысил голос Кларк.       — Я собирался убить ублюдка, который не был достоин жизни. Я подстрелил Шерман, потому что пуля — единственная награда, которую она заслужила. И я зажал тебе битой горло под влиянием момента: ты в меня стрелял, — Джон быстро поправил себя, кривясь от укола боли в животе, — я… отпустил бы тебя.       — С каких это пор ты решаешь, кто достоин? — Игнорируя последние фразы, Кларк всё-таки шагнул к нему и застыл на полпути. — Мне плевать на то, что они мертвы. Я вижу, что не в себе ты!       — Ты можешь заклеймить меня больным на голову уродом, ничего от этого не изменится. Ты уже упустил свой шанс вернуться. Или не упустил? Ещё не поздно придумать правдоподобную ложь. Что скажешь, Кларк?       Кларк заметно напрягся, стискивая челюсть. И хоть Джон наблюдал за ним с расстояния, лёжа на кровати, он видел, как часто билась жилка на его шее.       — Нет. Скажу — нет.       Джон коснулся плотных бинтов, откинул покрывало и сел, пытаясь привыкнуть к болезненным ощущениям. Вновь глянул на Кларка: исподлобья, не испытывая ни радости, ни даже облегчения.       — Если ты не в состоянии бросить меня сейчас, то, как же это с лёгкостью вышло у тебя тогда? Ты подкупал мою охрану? Меня как пса на бойне стравливали с другими псами, чтобы оценить физическое состояние, продлить срок и завербовать для выполнения особых миссий, а ты говоришь — охрана была куплена? Твою цену перебили, Кларк, но ты был слишком занят игнорированием моего существования, чтобы заметить это.       Складывалось впечатление, что слова не просто хлестнули Кларка, они съездили ему по зубам и выбили добрую половину. Кларк опять вздохнул, словно вместе с зубами выбился и воздух из груди.       — Это не было легко, — выдавил он. — Это мучило меня.       Повторился. Когда-то он такое уже говорил.       — Мучило тебя?       — Мучило. Я думал, станет лучше, если мы будем по отдельности. Думал, что, как обычные давние приятели, потеряв связь, мы перестанем нуждаться друг в друге. Это как резко оторвать пластырь — больно только сначала.       — Почему ты так сильно этого хотел?       — Из-за тебя. — неопределённо ответил Кларк, посмотрел на дверь ванной комнаты так, будто видя в ней спасение. — Неспособность привязываться я воспринимал силой, делающей меня непобедимым. Я не сопереживал, не чувствовал раскаяния, когда остальные говорили, что должен бы чувствовать. Нет на земле человека, которому я не врал, слухи о моей вспыльчивости облетели весь Департамент, но они и понятия не имели об истинном положении дел: несколько лет назад я забил одного гангстера до смерти. Не потому что хотел, а потому что не смог остановиться. Ну и… Хотел. Из любой ситуации я выкручивался играючи, я лицемерил, льстил, манипулировал, иногда подставлял других. Я брал взятки, сливал информацию о готовящихся облавах группировкам, давал им платные консультации. При этом каждая шваль знала, что покойник на моей территории — верный путь в клетку. Мне плевать на наркоту, разборки банд… Не я этим занимался. Меня интересовали только трупы, собственный процент раскрываемости и честолюбивое желание быть лучшим во всём. И со мной считались. Меня нельзя было подловить, у меня не было никого, ни к кому я ничего не питал.       Джон слушал его и с каждым предложением дышал тяжелее. Но последующие слова произнёс на удивление спокойно:       — Я не о таком чистосердечном признании тебя просил…       Лучше бы Кларк оставил это при себе. Кларк стал полицейским вместо него… Вот таким полицейским?       — Ты исключение. — продолжил Кларк. — Мне хотелось спрятать тебя от всего остального мира, хотелось, чтобы я был центром, контролирующим всю твою жизнь. Я не знал, что с этим делать, бесился, чувствовал себя уязвимым, и однажды решил это прекратить…       Джон проглотил ком, вставший в горле. Это совершенно не то, чего он ожидал. Он думал, что Кларк скажет — «было трудно». Поддерживать зэка трудно и обременительно, менять привычный распорядок жизни из-за зэка — трудно и обременительно, быть копом и путаться с зэком — очень обременительно.       — Это всё? — изображал невозмутимость Джон. — Лишь потому, что ты хотел и не мог контролировать меня? Хотел настолько сильно, что нашёл меня в Эверглейдс, вместо ареста начал меня целовать. В исступлении, надо заметить. Вместо того чтобы вернуться под тёплое крылышко полиции, залез ко мне в лодку, даже не имея чёткого представления к чему тебя это приведёт. Каждый раз, когда я приближался к тебе, то слышал: «меня тошнит», «отойди», «отпусти». Я верил во всё это.       — И всё равно лез ко мне, как щенок с потребностью облизывать! Меня тошнило. Потому что я не пидорас, страсти к чужим яйцам не питаю, потому что ты перешёл черту, для меня это было слишком.       — Слишком, потому что ты что-то почувствовал? И в своём извращённом представлении о том, что хорошо, а что плохо, решил — «на хрен оно мне не сдалось»?       Кларк, явно застигнутый врасплох, обмер.       — Бесишь меня… — он опять посмотрел в сторону душевой. — У меня трусы уже к яйцам прилипли, надо в душ. Но так как я до сих пор ни черта не понимаю, может, объяснишь по-быстрому какого хрена? Шерман была тварью, и ты решил, что жить ей не за чем — это всё, что я понял. Со всеми остальными дела обстоят так же?       Ответом стало молчание. Джон смотрел пристально, изучая каждую чёрточку его лица.       — Вижу, раздражаю тебя не меньше. — подытожил Кларк.       Желание хранить молчание, не сменилось желанием говорить. Не через минуту, не через две…       Устав слушать тишину, Кларк просто развернулся и скрылся за дверью душевой. Попытался нащупать замок, одновременно рассматривая холодную комнатку с белой, разбитой кое-где плиткой. Ванны нет, только непрезентабельного вида унитаз, раковина рядом, и место, оборудованное блестящим душем. Зато ванных принадлежностей в избытке: много гелей и шампуней на полке, свежие, скрипящие от чистоты полотенца.       Кларк повернул замок, услышал щелчок, но дёрнув за ручку, понял, что дверь не заперта. Повторил всё опять и ничего не добился.       — Что за отстойная дыра… — проворчал он, оставляя в покое дверь. Избавился от грязной одежды, включив воду, встал под струи — ледяные, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей. Чтобы в голове осталась лишь пустота.       Тело начало знобить, Кларк выдавил на мочалку немного геля, намылился, глядя в одну точку. Смыл пену. Мыслей и правда не было, кожа головы быстро онемела, лёгкий озноб перерос в крупную дрожь, мышцы напряглись почти до боли. Заметив, раскрывающуюся дверь, Кларк даже не смог ничего понять, а когда осознал, что произошло, напрягся ещё сильнее.       В Эверглейдс он отчаянно пытался узнать в Дориане, как не смешно, но Дориана. Узнал, однако сейчас опять что-то смазалось, размылось: того Дориана, к которому привык, Кларк перед собой не увидел. В первые секунды он вообще мало что углядел: из-за воды и скорости, с которой силуэт вдавил его в стену. Лопатками Кларк соприкоснулся с тёплой, скользкой плиткой, — боль прострелила поясницу и травмированную руку. В нос затекла вода, поэтому Кларк звонко закашлял. Почувствовав давление рук на плечи, медленно поднял голову и сперва увидел намокшие, потяжелевшие бинты. Потом мышцы пресса, груди, межключичную впадину, наконец, лицо… Он так и не понял, чего было больше в выражении лица Дориана: досады или гнева. Но миг спустя, стало всё равно — его собственные черты наверняка заострились, обескураженность перетекла в возмущение, а затем и в бешенство:       — Какого чёрта ты творишь?!       Кларк вжал ладонь ему в грудь. Давление рук Дориана на его плечи тут же усилилось.       — Что дальше предпримешь? — полюбопытствовал Дориан. — Сожалеешь, что отсюда уже не сбежать к безотказной подружке?       Признаться, Кларк удивился. Совсем немного ослабил кисть, распрощавшись с намерением врезать Дориану по ране.       — Всю жизнь только и делаешь, что бежишь. — не дал и слова вставить Дориан. — Раньше я думал, что ты не в состоянии ответить мне взаимностью, и уважал тебя хотя бы за это. Я дорожил нашей дружбой, я молчал, терпел и пытался сберечь то, что у нас есть, а ты не дорожил ничем, Кларк. Ты рубанул с плеча, решив всё уничтожить лишь потому, что почувствовал нечто не понравившееся тебе. Ты настолько ненадёжен и эгоистичен, что я вообще не понимаю, как мы оказались здесь вдвоём. Я не знаю, что взбредёт тебе в голову, и в какой момент ты сдашь меня ради спасения собственной шкуры.       С мокрых волос вода скатывалась по лицу и шее, но под струи ледяного душа попадал именно Дориан — Кларк видел, как бинты всё набухали и тяжелели, а кожа Дориана покрывалась мурашками.       — Я не сдам тебя… — По телу пронеслось что-то удушливой волной, Кларк полностью расслабился, пальцами скользнул по груди Дориана. — Ты можешь поверить мне ещё раз?       Дориан тоже ослабил хватку, просто удерживая ладони на его плечах. Кажется, от лёгкого скольжения пальцев по груди его сердце волнительно забилось…       Дориан опустил руки, зажмурился на миг, спасая глаза от льющейся сверху воды. Кларк как-то удивлённо посмотрел на рычажок душа, на самом деле удивляясь лишь тому, что до сих пор не догадался перекрыть водяной напор. Стянул с полки полотенце, в движение набросил его на голову Дориана, потом дёрнул за края. Склонившись, тот неловко подался вперёд: почти безвольно прильнул, обтёрся о кожу мокрыми бинтами. Кларк осел вниз, снова потянув Дориана за собой, и даже успел подивиться, как естественно это вышло. Без намёка на напряжение.       — Вся моя кропотливая работа псу под хвост. — Кларк провёл ладонью по бинтам, слыша учащённое дыхание в своё ухо. — Что, если рана снова откроется?..       Дориан прижался щекой к его шее, губами уткнулся плечо.       — Ты не должен меня прощать, — проговорил вдруг Дориан. — Я наступил на горло всем своим принципам, и со временем это перестало мучить меня так же сильно, как мучило вначале. Я не знал, как поступить с Шерман: убрать её или оставить в живых, но на неё вышел ты, и всё снова решилось само собой. Ты не должен меня прощать…       Дориан отстранился и заглянул сначала в его лицо, а затем спустился взглядом ниже, будто только сейчас замечая его наготу.       — Разве я не сказал, что мне плевать? — спросил Кларк, его голос прозвучал хрипло и мягко. — Плевать мне на твою Шерман, плевать на остальных. Мне было плевать на них, даже когда я не знал, что это ты. И теперь ты единственный на кого мне не плевать.       Вместо ответа, Дориан потянулся к нему, коснулся губ и вжал в стену. Холодные бинты влажно скользнули по телу, но, невзирая на это, стало невыносимо жарко. Опалило внезапным пониманием того, в каком положении он снова очутился — но стоило внутренне примириться с происходящим, и Кларк перестал застывать ледяной глыбой.       Ответил на поцелуй, пальцами сжимая сильное плечо: до следов, которые, вероятнее всего, перерастут в синяки. Почувствовал, как языком Дориан врывается в его рот, пожалуй, слишком требовательно, слишком хорошо сознавая, что единственное, чего он мог устыдиться — это проигрыш. Стоило превратить поцелуй в «соревнование» и Кларк незамедлительно принял правила игры. Впившись в губы, властно обхватил лицо Дориана, оторвался, наконец, от стены и приподнялся. Обнял с какой-то всепоглощающей пылкостью, от которой у него самого потемнело в глазах. Возбуждение раскалённым жаром хлынуло вниз живота, Кларк не сразу сообразил, что стояк, уткнувшийся в Дориана, он больше не сможет скрыть ни одеждой, ни любыми другими ухищрениями…       Нехотя оторвавшись от губ, Дориан посмотрел вниз, на налившийся кровью член — как-то удивлённо, будто «казус» возник на пустом месте. Кларк облизнул покрасневшие губы, слыша своё громкое дыхание.       — Надо принести сухие бинты, — сочинил он предлог.       Торопливо вскочил с намерением пулей вылететь из комнаты, но Дориан потянулся к нему — поймал, а потому сам оказался на коленях. Бесцеремонно дёрнув его обратно к стене, сразу же припал губами к твёрдым мышцам его живота и коснулся пальцами члена. Кларк невольно содрогнулся, опустил рассеянный взгляд, видя, как Дориан покрывает беспорядочными поцелуями его живот. Дрогнул снова, когда поцелуями тот спустился ниже и обхватил губами член.       — Перестань…       Дориан положил руки на его бёдра, провёл языком по всей длине, снова сомкнул губы и заскользил вверх-вниз. От простреливших ощущений Кларк согнулся. Зарылся пальцами в мягкие волосы Дориана, попросту забылся и стал толкаться, навязывая ритм. Головкой скользнул по своду нёба, возбуждённо зашипел, чувствуя совсем лёгкое головокружение… Привычное восприятие плавилось и искажалось, а вырванное против воли удовольствие перекрывало даже боль в руке.       В этом упоении Кларк прижал голову Дориана плотнее, выгнул бёдра, уже начиная вбиваться в его горло. Дориан не отталкивал. Расслабился, позволяя делать с собой, что угодно и будто совершенно не парясь из-за того, что берёт у другого мужика в рот. Вернее даже, что этот мужик утратил над собой контроль и теперь попросту имел его в рот, в погоне за собственным удовольствием.       — Джон… — дыхание сорвалось, слова вырвались вместе с тихим стоном, а сперма обильно брызнула на язык Дориана.       Но прежде, чем Кларк успел прийти в себя и разогнуться, Дориан сцепил его, припал к губам, и в явно мстительном жесте влил сперму в рот. Лёгким нажимом на горло заставил проглотить. Оторвался, наверняка замечая негодование на его лице, в знак примирения поцеловал в скулу. Только потом вытер влажные губы.       — Что ты за паршивец-то такой, Кларк? Хуже малолетки.       Кларк смотрел на него ошеломлённо, «смакуя» на языке собственный вкус. Первые секунды ушли на то, чтобы осознать, затем переварить… И правда, что за малолетняя неистовость? Он мог быть импульсивным во всём и в сексе тоже, он имел своих подруг в рот, куда угодно, упивался их покладистостью, но мыслить старался рационально: если не сдержит себя раз, потом второй, то вместо свиданий с женщинами придётся встречаться со своей рукой. А сейчас-то что? Это же Дориан, чёрт возьми…       Кларк хохотнул. И Дориан глянул изумлённо, но тоже улыбнулся, опять вдавливая его в кафельную стену. Прижался к губам, россыпью поцелуев спустился к шее, в какой-то миг довольно болезненно прикусил кожу, а затем провёл языком по образовавшемуся следу. Он не успел отстраниться: Кларк вшиб пятерню ему в грудь, навалился и сцепил зубами то самое место на его шее, только сделал это резче, больнее. Зализал, кожей осязая эрекцию, натянувшую ткань мокрых брюк Дориана.       — Я люблю тебя. — прошептал Дориан.       В один миг Кларк растерял всю шутливость и привычно окаменел. Будто утратил чувствительность: скольжения ладоней по обнажённой спине уже не ощущались. Хмуря брови, он покосился в сторону Дориана, однако увидел лишь его шею и часть стриженых волос. Вырваться тоже не получилось: заметив нарастающее сопротивление, Дориан стиснул его едва ли не до хруста.       — Люблю тебя…       — Хватит. — попытался остановить его Кларк.       — Я тебя люблю. — Дориан сцепил его лицо и наверняка уловил во взгляде искристый страх. С таким ощущением человек мог посмотреть в темноту собственной могилы, но азартный игрок Кларк слишком любил риск, чтобы бояться смерти. Боялся он другого.       — Мне не нужна твоя любовь. Мне нужен ты как данность, чтобы был всегда у ноги. Обременительная любовь, на которую ты ждёшь ответа, мне ни к чему. У меня на тебя стоит, и надо было лишь свыкнуться с этим, как ты уже подсовываешь мне что-то ещё…       Если поцелуем можно ударить, то Дориан сделал это: словно от выпада в живот, выбило дух и потемнело в глазах, а от немилосердного сжатия, рёбра, наконец, болезненно затрещали.       — Ты хочешь, чтобы я тебе принадлежал? Я люблю тебя, поэтому принадлежу. По-другому не будет.       — Перестань это повторять.       От нового поцелуя в губы, Кларк уклонился, и тогда Дориан впился поцелуем ему в шею: прикусил раскрасневшуюся кожу. Провёл языком по лихорадочно бьющейся жилке… Кларк притянул его к себе одной рукой — вторая опять повисла мёртвым грузом. Поцеловал, поцелуем больше похожим на тот самый укус, а затем вдруг расслабился и превратил «укус» в нежное касание губ.       С мокрых волос на ресницы упала капля, Кларк стряхнул её покачиванием головы и в бессилии приложился щекой к надплечью Дориана. Тяжело вздохнул.       Может в полной мере он не сознавал, что такое чувство вины, лишь научился различать и видеть его в Дориане, но стойкое ощущение, что сегодня он забыл о чём-то важном, заняло все мысли. Кларк приоткрыл рот, услышал глубокое дыхание Дориана, почувствовал, как вздымается и опускается его грудь. Сглотнул, дожидаясь каких-то реплик. Однако Дориан не говорил. Застыл, без особого напора прижимая его к себе.       — Прости меня… Прости…       Слова вырвались сами собой. Сорвались с языка, но не лживой отговоркой, какую Кларк всегда берёг для родственников жертв или начальства. Пелена игры спала, обнажая что-то настоящее.

***

      Учебно-тренировочный полигон представлял собой традиционную армейскую площадку с полосой препятствий и колючей проволокой. Подвесные мосты раскачивались под напором ботинок — некоторые из бойцов не удерживали равновесия и падали в грязь. Салаги. Мысленно пожелав кому-нибудь из них сломать шею и устроить здесь переполох, Уэйн отплюнул в потолок фисташку, а затем толкнул раму окна, возле которого сидел. Просунул руку через решётку. В лицо задул тёплый воздух, однако не успел он толком расслабиться, как дверь пнули с обратной стороны и в комнату влетел Харрис.       — Ещё не сдох, Беретик? После того, что натворил Чарли, с тебя, как с командующего, шкуру содрать были должны. Как выкрутился?       — Не твоего ума дело, фрик. Думаешь, я не знаю, что ты ему помог?       Уэйн комично приподнял брови, опустил вниз уголки рта и пересел на кровать рядом со старым комодом. Условия, в которых его держали, хоть и отличались от тюремных, но хорошими их назвать было нельзя. Отдельная комната почти без мебели, спасибо хоть не казарма.       — Я? Каким образом? Ты вырубил меня и повёл отряд прямиком в задницу, чёрную, как область пространства и времени, а виноват я?       — Ты увидел крокодилов и подсказал ему! — вспылил Харрис.       Уэйн отплюнул ещё одну фисташку — та угодила в потолок и отрикошетила аккурат Харрису в ноги.       — Я чётко ответил на поставленный вопрос. Всё. Если Чарли сдох — это проблемы Чарли, если тебя за это отшлёпали… Ну сам понимаешь, чьи это проблемы, Беретик.       — Для тебя майор Харрис, скот. — Харрис пнул скорлупу и подошёл ближе, выуживая из кармана армейских штанов телефон. Включил, пальцем ткнул в экран. — Знаешь что-нибудь вот об этом?       Вперив взгляд в нечёткую фотографию, Уэйн сначала нахмурился, а потом засмеялся настолько громко, насколько только смог. Первым делом в глаза бросилась серебристая тачка — суперкар «Феррари», но люди неподалёку от «Феррари» показались куда увлекательнее и смешнее. Красавчик Дориан, сцепивший какого-то пижона и присосавшийся к нему, будто к целительному источнику.       — Воу! Что за гейскую порнушку ты суёшь мне под нос? — Уэйн вырвал телефон из рук Харриса, начиная разглядывать фото с большим вниманием. — Ну Дориан, вообще красавчик! У Шейна бы сейчас система перегорела и пар из ушей повалил.       — Так ты не знаешь?       — Нет! Что это за хрен с горы? — Уэйн перевернул мобильный, пытаясь что-нибудь понять. — Где ты достал… А-а-а, пошарился в телефончике нашей сладкой лейтенантши? Это она гей-порно на досуге снимала?       — Этот человек — коп. Сержант Мартин Кларк из убойного, друг детства Дориана.       — Есть видео, где они дружат?       Харрис выхватил у него мобильный, сдвинул к переносице брови.       — Брось кривляться! По моим сведениям, полиция почти на сто процентов уверена, что они сейчас вдвоём. Дориану помогает не кто-то там, ему помогает коп.       — В-а-а, — понимая, что доводит, Уэйн на манер восторженного пациента психлечебницы захлопал в ладони. — Парочка сбежала вместе… Как романтично!       Смачно сплюнув, Харрис развернулся и уже собрался выйти, как вдруг лишённый всякой шутливости голос — низкий и басовитый — остановил его прямо у двери:       — Подожди, майор, — Уэйн поднялся, начал делать неспешные шаги. — Я не знаю этого копа, но я знаю Дориана, и знаю, как обернуть их связь против него. Семью трогать нельзя? Друг детства станет заменой. Я тебе нужен, Беретик.