Хамелеон

      Территория вокруг Департамента полиции города Майами изобиловала пышными пальмами и пестрила сразу тремя флагами. А за фасадом здания царила маскулинная культура, распространяющаяся на все участки и отделения полиции. Культура, куда женщин принимали, однако не всегда хотели быть с ними на равных. Сержант полиции и для мужчины неплохое звание — многие копы так и уходили на пенсию простыми офицерами¹ — но бывали женщины, которые, не связываясь исключительно с административной работой, сдавали тест и становились лейтенантами, а потом имели наглость метить в капитаны. Бывало, после бесконечных патрулей и работы в убойном, они примыкали к отделу внутренних расследований и начинали охотиться на своих. Они делали это с куда большим рвением…       Так про неё говорили. Хойт слышала, её послужной список настолько велик, что при упоминании одного лишь её имени у некоторых копов города Майами кривилось лицо. Она и в убойном особо не церемонилась, в отделе же внутренних расследований стала и вовсе безжалостной.       Тормознув у автобусной остановки в паре ярдов от департамента, Хойт убрала ближе к заднему сидению трость и снова дала машине хода. Припарковалась, напоследок глянула в зеркало заднего вида: синяки и ссадины почти зажили, но тональная основа, нанесённая с утра, убрала их следы окончательно. Сняв удобную обувь, Хойт звонко ударила каблуками по асфальту и медленно приблизилась к главному входу. Когда она вошла, то сперва ответила на приветствие дежурного офицера за стойкой, затем подняла взгляд к большим часам над лифтом. Прошла мимо информационного стенда, стараясь отвлечься от боли. Бедро болело с тех пор, как она вышла из машины — о том, что переобулась, Хойт почти успела пожалеть, однако вовремя заметила сержанта Гомеса. И, прежде чем он успел увидеть её, скрылась за ближайшей стеной. Прижалась вплотную, тем самым немного облегчая боль.       — Боже, как ненавижу… — Выйдя из конференц-зала, Гомес смачно сплюнул в мусорный контейнер. — Она уничтожила моего напарника. Уилли отсидел, а потом спился и чуть не вынес себе мозги. Видать, нажрался дерьма в тюряге, да столько, что оно уже из ушей полезло.       Хойт попыталась выпрямить спину, но ничего не вышло. Опять про неё? Мотив не меняется из года в год. На утреннем брифинге всем наверняка дали понять: лейтенант Хойт оклемалась и сегодня, возможно, заедет по делам. Надо полагать, тихие вопросы — «какого хрена?» — остались без вразумительного ответа.       — Тише, Ник, сбавь громкость, — детектив Томас Ходж, легонько толкнул приятеля к автоматам с содовой и принялся жать на кнопки. — Говорят ей сильно досталось. Простреленное бедро, три сломанных ребра и травма головы.       Кинув Гомесу холодную банку, Ходж не мог не заметить, как сморщилось его лицо. Будто раскусив нечто кислое, Николас Гомес не потрудился это выплюнуть.       — Так фиг ли надо-то? — Гомес снова повысил голос. — Нормальные люди что делают? Отлёживаются. А у этой как шило в жопе, вместо того чтобы сидеть у себя в офисе и руководить — шляется везде и собирает всякое говно. Не по должности ей было соваться в болота Эверглейдс, но для штабной работы она слишком неугомонна. Жаль её не трахнули и не грохнули в назидание остальным. Почему этим сучкам так везёт?       — Потому что сучки. Меня с наркоты в убойный и формально переводить не хотят, мест нет, и сержанта я уже целый год жду, а эта, числясь в ОВР, возглавляет расследование отдела убийств, так ей за то ещё и капитана сулят.       — Ну и что за дела? — дежурно осведомился Гомес. — Шеф так тащится от неё? Я бы решил, что она ему даёт, но старик вряд ли уже способен на такие подвиги.       Не прекращая массировать ногу, Хойт чуть приподняла голову. На подвиги точно не способен…       — Тише… — в очередной раз шикнул Ходж. — Слышал, после успешной сдачи экзамена образовалось два хороших кандидата на одну должность, вот и присела на уши руководству наша Барракуда, якобы пусть не совсем обычным способом, но докажет, что достойна повышения больше, чем тюфяк Хаффман. И голову даю на отсечение, раскроет это дело, оно ей за личную заслугу зачтётся, когда полезет в коммандеры, майоры, заместители шефа, может, и в шефы, — Ходж усмехнулся, — а может, и в президенты.       — Я верю в кармическую справедливость, — Гомес отпил из банки и угрюмо хмыкнул, — годами мечтал, чтобы Кларка из четырнадцатого пристрелили, как собаку, потом, чтобы они с Хойт оторвали друг другу бошки. И знаешь, всё почти сложилось. Сначала на голову тому козлу свалилась Барракуда Хойт, теперь он в розыске, а официальное увольнение лишь вопрос времени. К слову, — Гомес хлопнул по плечу Ходжа, — должность сержанта скоро освободится, возможно, ты станешь тем, кто займёт место Кларка.       — Неплохо было бы, правда неплохо. Мне нужна прибавка к зарплате. Что слышно о Кларке? Надеюсь, он не явится в самый последний момент с кучей объяснений в довесок. На него же напали прямо перед исчезновением, пока Департамент не разберётся, как и куда он пропал, окончательного решения принято не будет.       — Да чтоб он сдох, — Гомес смял пустую банку, бросил её в урну возле автоматов. — Ничего о нём не слышно, но это же такая тварь, если и помрёт, то из пепла восстанет. Точь-в-точь, как Барракуда Хойт… Чёрт, она не идёт у меня из головы. И двух недель в госпитале не пролежала. А в своём офисе всех подчинённых оскопила, говорят, чтобы зайти к ней в кабинет, надо оставить яйца перед дверью. Пожалуй, дождусь её появления и полюбуюсь, как эта кляча будет к лифту ковылять. Бедро же прострелили…       Хойт наконец выпрямила спину. Наверное, она так сильно не хотела разочаровывать Гомеса, что это придало ей сил. Когда она вышла им навстречу, Гомес застыл с незажжённой сигаретой в зубах, его ноздри гневно раздулись, губы плотно сжались: он явно не ожидал, что она справится без костылей, да и её лицо без следов болезненной усталости определённо расстроило его.       — Курить вредно, сержант. — Она встала прямо перед ним, выдернула изо рта Гомеса сигарету и с нескрываемым удовлетворением сломала ту надвое. — И запрещено правилами Департамента. Курите в специально отведённых местах.       — Я не собирался зажигать, — огрызнулся Гомес, — просто фильтр пососать…       Уловив собственную оплошность, он сморщил нос. В том самом жесте, который был яснее отборной брани. Но в отличие от прыснувшего Ходжа, — вот, кто любитель подсасывать всем подряд — лицо Хойт изменилось едва ли.       — Для пососать так же советую найти укромное местечко.       — Уверен, можешь подсказать?       — Не думаю, — равнодушно пожала плечами Хойт, — никогда не сосала в полицейском управлении.       — Я слышал другое.       Отправив сигарету в урну, Хойт молча развернулась. Услышала за спиной довольно громкий шёпот — весь путь до лифта Гомес сотрясался о её недотрахе, о том, что при простреленном бедре она посмела дефилировать здесь, как по подиуму. И с каждым сочащимся ядом словом, её губы растягивались шире, однако стоило войти в лифт и дождаться пока двери закроются — давно зудевшая боль, словно разорвала мышцы бедра.       — Проклятье…       Хойт согнулась, одной рукой уцепилась за юбку белого платья, второй опёрлась о стену лифта. Двери раскрылись в самый неподходящий момент, но перед глазами возник лишь один человек: черноволосый, с контрастирующей сединой на висках, и с живым, насмешливым лицом.       — Где трость, сумасшедшая?       Её собственное лицо смягчилось.       — Нельзя показывать гиенам слабость. Нападут.       — Узнаю репертуарчик, — мужчина придержал двери, не позволяя им закрыться, — себя покалечишь, но виду не подашь. Снимай каблуки, до моего стола в них не дотопаешь.       Хойт ухватилась за предложенную руку, но туфли всё равно не сняла, зато полностью выпрямила спину и покинула наконец кабину лифта. Проходя по коридору под руку с Эрлом Мейфером — бывшим работником экспертно-криминалистического отдела, она ловила на себе взгляды и коротко кивала.       — Пока не оказались в отделе, лучше тебе рассказать, зачем пожаловала.       — Соскучилась. — Быстро ответила Хойт.       — Ох, не ври. Ты ко мне приходишь лишь с конфиденциальными просьбами. Раньше хоть на нейтральной территории встречались, а теперь прямо в Департаменте решила меня сцапать.       — Ты не отвечал на мои звонки, а я женщина упёртая. Не принимаю отказа.       Эрл тихо хмыкнул и легонько похлопал её по руке.       — Чего тебе надо? Выкладывай.       — Составить точный фоторобот. Несколько фотороботов. — Хойт смолкла. Насколько это вообще возможно? Она разглядела только лицо Чарли.       — И всё? — Удивился Эрл. — Невелика беда. В четырнадцатом участке разучились это делать?       — Не глупи, Эрл. Это нужно лично для меня, и я не хочу, чтобы кто-то посторонний знал о том, что я делаю и кого разыскиваю. Поэтому после нашего разговора заскочу на рандеву к шефу. Уже придумала благовидный предлог для своего визита.       — Ни секунды не сомневался. Просьба как-то связана со случившимся на болотах Эверглейдс? История, которую ты рассказала…       — Правдива, — с нажимом заткнула его Хойт. — Сделаешь или нет? Так, чтобы это осталось между нами.       — Без проблем. В отличие от остальных твоих заданий, это просто игра на уровне ясельной группы. Маякни, когда будешь готова.       — Я всегда готова. Провалами в памяти не страдаю.       Под внимательным взглядом Эрла, Хойт ухмыльнулась уголком рта. История, которую она рассказала основывалась на временной амнезии — последствии удара в голову. Врачи поверили ей легко, в самом деле случалось такое: пациент помнил что-то ярко и в деталях, а чего-то не мог вспомнить совсем. Хойт «запомнила» только то, что помогло ей остаться на работе. Сказала, что нападение никак не связано с текущим расследованием, свалила всё на совпадение, которые нет-нет, а случаются.       — Тебе мало головной боли? Во время твоей последней операции напали на Кларка, и сама ты оказалась ранена, а всё мудрить чего-то пытаешься. Осторожнее, Элисон, если не называть перечисленное катастрофой, то я не могу придумать другого названия. Займись основным делом.       — Ты давно должен был понять — я делаю, что хочу. Тем не менее, им и занимаюсь. Делом. Мой беглец — Дориан, если убрать срок за убийство и всё, что он успел за тот срок натворить, чист как слеза младенца. Ни до его ареста, ни после — я не смогла нарыть ничего интересного. И знаешь, что остаётся? То время пока он мотал срок за убийство. То десятилетие — его изоляция от мира.       — Парень сидел за решёткой, — подтвердил Эрл, — мало ли каких друзей или недругов успел там завести.       — Точно.       — Тебе видней, ты всегда была сообразительной. Только смотри не заиграйся. Один уже заигрался. После того, как ты присоединилась к расследованию, некоторые надеялись, что ты его и закроешь. Делали ставки. Но Кларк слинял раньше, чем всё это подошло хоть к какому-то логическому завершению.       — Я слышала версию подробнее: они надеялись, что, когда я посажу Кларка, зэки порвут ему задницу.       Эрл остановился, вновь хохотнул. Приобнял её за талию — якобы поддерживая.       — Одни геененавистники желают другому геененавистнику ощутить все радости анального проникновения. Это нормально, Элисон, в нашей системе, куда не плюнь — попадёшь в хорошо замаскированного гомофоба. А Кларк мог бы всю ту братию возглавить или самое малое — создать профсоюз.       — Я тоже так думала, — отозвалась Хойт, вспомнив фото, сделанное с помощью уже утерянного мобильного.       — Что значит «думала»? Он, правда, геев не выносит, — Эрл сложил крест-накрест руки. — «Нет пидорам», наверное, личный девиз Кларка. Его пару раз даже руководство за слишком открытое неприятие чихвостило. Хотя не сильно, конечно, это же Майами, тут все клали на политкорректность…       …Кларк ко многому не проявлял достаточного терпения. Верил по большей части в себя, в свои убеждения, и никогда… Никогда раньше, не думал, что кому-то удастся их разбить. Не проделать трещину, не расколоть надвое — размозжить вдребезги. Так, чтобы было уже не собрать.       Поэтому сейчас — вместо отрицаний всего неприемлемого — Кларк чувствовал, как в него проникают частыми, глубокими рывками, и покрывал лицо и шею Дориана поцелуями. Опять. Кузов бордового пикапа под ним натужно скрипел, в глазах то темнело, то вспыхивало слепящей белизной, в висках пульсировало, бешеным грохотом давило на уши. Руками Дориан шарил по его спине и вторгался в тело глубже с каждым толчком.       Если отрицание ушло, вакантное место непременно должно было занять что-то ещё. Ненасытная одержимость. Дориан наверняка облизал его уже с ног до головы, но этого оказалось мало: бывало, в запале страсти Кларк прокусывал Дориану губу и принимался слизывать кровь. Губы Дориана без сомнения саднило от агрессивных, жёстких поцелуев, но отвечал он на них, как всегда рьяно. А Кларку нравился не металлический вкус крови, его било осознанием, чья именно это кровь. Казалось, он готов был взорваться без предупреждения и с совершенно непредсказуемыми последствиями. Отрываться от Дориана стало невыносимо трудно. В противовес тому, что было раньше, Кларк упивался близостью с ним, и чем больше проходило времени, чем чаще он касался Джона Дориана, тем ненасытнее становился. Он глушил ненужные мысли сексом, самозабвенно и истово. Он никогда не желал того, что с ним произошло, но раз уж это случилось — пытался взять от ощущений всё.       С последним судорожным поцелуем, Кларк откинулся на спину — холод автомобильного корпуса лизнул оголённую спину, руками Дориан сдавил его бока, а, затем, подхватив ноги с обратной стороны коленей, насадил на себя плотнее. Раскрыл шире, навалился, вдалбливая в зашедшийся скрипом пикап. И «лавина» сорвалась… Изо всех сил сдерживая стоны, Кларк всхлипнул, внутри его тела будто что-то рвануло, но не нашло выхода: Дориан сжал его член, не давая кончить. Под страдальческое мычание, выскользнул, склонился и вобрал член в рот.       Дориан лизал, заглатывал и даже целовал его член. Ему было не просто не противно, он и сам наслаждался. Не давился по неумению, не задевал зубами: Дориан привык делать всё безупречно. Совсем всё. Поэтому долго Кларк не продержался: на миг в глазах окончательно потемнело, из горла вырвался хриплый стон, и он измученно выплеснулся, но не в рот Дориана — на его лицо.       Мир опять провалился, исчез, оставил в совершенной темноте. Первые секунды Кларк не мог встать, но вскоре опёрся дрожащими руками о кузов и приподнялся. Обхватил испачканное в сперме лицо Дориана, медленно приблизился, провёл языком сначала по его подбородку, потом по щеке, слизывая ещё тёплое семя. Он хотел слизать всё до последней капли, действовал с извращённой жадностью, замечая, как Дориан — после всего — смотрит будто смущённо, будто с той детской робостью, с какой смотрел многие годы назад. От этого взгляда Кларк сходил с ума, дурел, и хоть первые дни зимы Вайоминга не славилась тёплой погодой, его кожа горела, словно объятая пламенем. Казалось, что даже пикап прогрелся до температуры его тела.       Кларк не мог с уверенностью сказать, что ему нравилось то, как Дориан запускал пальцы в его волосы — безболезненно стягивал, открывая для новых поцелуев шею. Это были чуждые ощущения, непривычные. Так он сам делал с женщинами… с ним такого не делали. Но ему нравился голодный напор и одновременная безропотность Дориана — признак его беззащитности. Нравилось упиваться своей властью, но не так сильно, как чувствовать Дориана, впитывать его в себя и разрываться от этой переполненности.       Наверное, губы превратились в сплошную мозоль. Прекратив их терзать, Дориан прикусил его подбородок, легонько коснулся его живота, а потом уложил на спину. И всё повторилось. Без слов, в тишине, разбавленной громким дыханием, скрипом и низкими, хрипловатыми стонами. Кларк не любил говорить во время секса. Называл разговоры подруг несущественным трёпом и старался болтовню по возможности пресечь. Но новые толчки вызвали почти искреннее возмущение, и Кларк перестал понимать, что происходит.       — Ты меня до смерти затрахать собрался? — Поинтересовался он у Дориана. — Я бы хотел сказать, что всегда готов и что кончаю без передышки, но мне не восемнадцать, и лишние несколько минут мне бы не помешали.       Дориан остановился, недоуменно посмотрел. Как-то пристально, словно боясь упустить смысл. Потом снял презерватив и осторожно притянул его руку к своему паху. Это Кларк понял — то, чего от него хотят. Он также понял не сегодня и не вчера, что может сбегать сколько угодно раз, но убежать не сможет.       И отпустить не сможет тоже.       — Ты правда смог бы исчезнуть? — Спросил Кларк, когда всё закончилось. — Даже понимая, что больше мы не увидимся?       Дориан поднял соскользнувшую с пикапа куртку. Склонился за остальной одеждой, которую они срывали друг с друга в пылком нетерпении. Присел возле его ног, поднёс джинсы, но, повременив немного, начал целовать его колени, и согревать в ладонях ступни.       — Каждый рождается и умирает свободным. — Дориан всё же помог ему надеть джинсы. Потом встал, накинул на его плечи куртку. — Как бы сильно я того не хотел, я бы не смог принудить тебя оставаться со мной, не смог посадить на цепь и подвергнуть опасности. Я бы точно этого не сделал. Поэтому говорил тебе выбираться из Эверглейдс. Пока не стало слишком поздно.       — Как пафосно. А я бы может и сделал, — Кларк дёрнул плечами, — в смысле… Почему нет?       — Потому что я тебя люблю.       Кларк буравил Дориана долгим взглядом, затем медленно, словно в трансе, принялся его одевать: пикап скрипнул, когда потянувшись, Кларк застегнул ширинку и ремень Дориана. Схватил его за белые края рубашки и коснулся губ лёгким поцелуем. Провёл языком по верхней губе, приложил руку к твёрдой, горячей груди, чувствуя удары в свою ладонь.       — Почему именно меня? — Не отставал Кларк.       Дориан пожал плечами, накрыл его кисть.       — И когда это началось? — Спрыгнув с пикапа, Кларк качнулся и поправил джинсы.       — Давно.       Дориан упёрся лбом в его лоб и заглянул прямо в глаза. Что-то совсем тихо проговорил, опаляя дыханием кожу. Но Кларк не смог разобрать ни слова, лишь плотно сжал челюсти, остро понимая, что на самом деле способен возбудиться вновь. Что ему всё мало… Постоянное желание сверлило и изводило. Но не просто желание секса, какое он испытывал множество раз. Сейчас он откликался на что-то иное.       — Ты так сильно рад? — Задал Кларк новый вопрос.       Казалось, Дориан давно не радовался чему-то. Не радовался так — именно так, как мог радоваться до тюрьмы. Как в Академии полиции… Беззаботно?       — Да.       Понимая и то, что уже едва ли не виснет на Дориане, Кларк аккуратно отстранил его. Увидел, как лицо того стремительно поменялось и уголки губ привычно опустились. Наверное, Дориан только и ждал, какого-то подвоха. Ждал с тех пор, как они занялись сексом впервые.       — Контролируй мимику лица, ты же не ребёнок. Что опять тебя расстроило?       — Ничего. — Удивился Дориан.       — Из-за ничего ты рожи такой не скорчишь.       — Недавно я разложил тебя прямо в кузове пикапа, а ты не сопротивлялся и будто бы этого хотел. И даже не попытался убить меня, когда всё завершилось.       — Хочешь, чтобы попытался сейчас?       — Я хочу понять, что мы вообще делаем? Ты странно ведёшь себя… Кларк, которого я знал, давно бы избил меня, нагнул и отыгрался. Потому что считал бы себя вправе сделать это.       Кларк едко ухмыльнулся. Он задавал себе такие же вопросы. Раз за разом. Почему он не сделал этого? Почему по привычной схеме не потребовал ничего взамен? Зато отдал почти всё, что было.       Его поимели… Уже не один, не два, и даже не три раза. Однако градус унижения, что поначалу, раскалялся до предела, со временем начал остывать, а сам Кларк нашёл в своих диких желаниях то, из чего можно извлечь не только удовольствие, но и пользу. Тот самый случай, когда даже внутренний слом не виделся таким уж ужасным, ведь в итоге ни что не вышибло его с «седла». Дориан во всём ему угождал, чувствовал вину и так предано заглядывал в глаза, что Кларк становился всё жаднее в стремлении к власти над ним. Поменяйся они местами, впечатление было бы не то.       Или это отговорки? Потому что он никогда не мог выносить боль Джона Дориана. Потому что «идол» не может быть «запачкан». Потому что трахать не зазорно, зазорно быть оттраханным. И потому что Кларк настолько безумен в своей тяге видеть в Дориане чистого «идола» из детства, что любое отклонение от курса воспринималось им болезненнее, чем собственное унижение.       Или путь номер три, вернее двух предыдущих? Мне больно, когда больно тебе. Мне настолько больно, что я готов причинить боль себе.       Вот дерьмо.       Ему было больно. Когда Дориан скрутил его, а потом резко отпрянул, Кларк злился лишь сначала. Затем Дориан перестал реагировать на слова, на действия, а его лицо пробудило в нём больше эмоций, чем недавний случай с заламыванием рук. Это был… Порыв. Порыв настолько мощный, что Кларк поддался ему. Он готов был сделать всё, лишь бы не чувствовать того, что чувствовал глядя на Дориана. Это было… Сострадание? От предполагаемого социопата?       Бережен с ним, как с сокровищем.       Так кто в чьей власти?       Ничего не ответив, Кларк шагнул к обескураженному Дориану и вовлёк того в упоительно-долгий поцелуй. Обвил шею, потом торс, забрался руками под рубашку, лаская кожу. Одно неловкое движение, и споткнувшись, он едва не опустился на колени. Но Дориан подхватил, вжал в стену гаража так, что сверху рухнула пластмассовая канистра с машинным маслом и, отскочив от пола, чудом никого не задела. Дориан коротко глянул на неё, свёл брови. В гараже они точно задержались. Кроме смеси запахов масла, краски и бензина, помещение было холодным, с разнообразным хламом, шинами, острыми инструментами и запчастями — места мало, а жутких сценариев можно придумать с десяток.       Но остановиться так сложно, будто не было сил. И Дориан продолжал вжимать его в стену, несдержанно целуя, буквально вылизывая его рот. Последнее время всё у них происходило именно так. Безудержно и импульсивно. Дориан даже признался, что только с ним понял — можно до изнеможения заниматься сексом, но хотеть ещё и ещё.       Так и надо. Ни с кем другим, только с ним. Для Джона Дориана должен существовать только он.       — Пойдём в дом… — Кларк подтолкнул Дориана к выходу и тот оторвался от него на мгновение с выражением лица, будто не услышал ни слова.       Зато должен был почувствовать прикосновения губ к своей шее. Странно, как они вообще добрались до дома: не расцепляясь, заплетаясь по пути, спотыкаясь и продолжая жадно целоваться. У самого крыльца, видно, в порыве чувств, Дориан на пару дюймов оторвал его от земли и когда Кларк, чисто в отместку, попытался провернуть то же самое, они, как парочка неугомонных кретинов, едва не рухнули вниз.       Вероятно, скоро ему это надоест, но сейчас хотелось остаться здесь навсегда. В маленьком мирке, сосредоточенном лишь на них двоих. Здесь не было никого, отсюда некуда бежать, однако ему, привыкшему к городской жизни со всей её мишурой, тусовками и трупами в подворотнях, не хотелось ничего менять. Возможно ли, потеряв всё, приобрести ещё больше?       — Ты и я — мы не будем по отдельности. Никогда.       Хуже обычного психопата только одержимый психопат. А уж если он одержим не чем-то, а кем-то, если эту одержимость, это ненасытное чудовище, начать подкармливать, лелеять, то оно окрепнет, осмелеет и сожжёт всё дотла. Они сдвинули кровати, они спали, тесно прижавшись друг другу… Кларк всегда знал, что не стоит ворошить этот улей. Всегда.       — Чего ты хочешь, Кларк? — Они остановились возле сдвинутых кроватей, куртка уже валялась у порога, рубашка Дориана там же. — Я сделаю всё, что ты захочешь…       Кларк подтолкнул, опрокинул Дориана на спину и навис, привычно оглаживая разукрашенный гематомами торс. Откинутая пара джинсов слетела с кровати, Кларк заломил руки Дориана над его головой, сцепил его кисти… Он любовался им, чувствуя как внутри всё дрожит от ожидания и, казалось, даже пальцы на горячей коже Дориана, дрожат от волнения. Действуя исступлённо, Кларк выудил из-под кровати верёвку, снова заглянул в полные обожания глаза Дориана… В горле у него вдруг пересохло — пришлось сглотнуть вязкий ком. Но привязав расслабленные кисти Дориана к металлическим прутьям кровати, он не увидел в его глазах протеста. Немое обожание лишь потеснило лёгкое недоумение.       Кларк пристроился между его ног, огладил сначала бедро, потом твёрдый живот Дориана. Ощущение сильного тела под собственным телом возбуждало настолько, что казалось: ещё немного, и он, как герой нелепой истории про секс, всё-таки помрёт от перевозбуждения. Смерть во время траха — лучший финал жизни. Кларк и вообразить не мог, что будет так. В его шкале личных предпочтений первое место занимала женская грудь, потом шли другие атрибуты женского тела, мужское же туловище не входило в эту шкалу совсем. Никак. То есть ему нравились пресс, бицепсы и остальное, но раньше он был уверен, что без сексуального подтекста. Теперь же Кларк ясно понимал, что всегда засматривался на Дориана. Всегда отмечал его физические изменения и сейчас, когда мозги не затуманены лишним, когда нет выворачивающих наизнанку противоречий, красивое тело Дориана не просто будоражило или возбуждало — приводило в невыразимый восторг.       Кларк ткнулся головкой в правую ягодицу Дориана — туго соображая, словно под воздействием лекарств — испачкал кожу выделяемой смазкой, но вдруг замер. Первые секунды он вообще ничего не делал.       Чуть отстранившись, поднял голову, заглянул в знакомые глаза. Теперь полные обыкновенного непонимания. Обнажённый и привязанный к кровати Дориан производил неизгладимое впечатление, он был в его полной власти, но вместо задуманного, Кларк забрался на него сверху и упёрся ладонью во взволнованно вздымающуюся грудь.       — Ты же сам этого хотел. — Сказал Дориан. — Что ты делаешь?       Кларк пощекотал чувствительную кожу шеи Дориана. Подушечкой большого пальца провёл по его подбородку, затем по губам, очерчивая их форму.       — Берегу сокровище.       — Что?..       Не отвечая, Кларк придержал член Дориана и насадился одним махом. Стиснул зубы от боли, опять застыл, на пару секунд даже перестал дышать, привыкая к саднящему ощущению у себя внутри. Он не замечал, как опускаясь всё ниже, невольно сжимал кисти вокруг шеи Дориана. А когда заметил, то торопливо разжал пальцы, наклонился и поцеловал отметины от своих рук. Дориан сделал громкий вдох, шальным взглядом осмотрел его, хотел было поймать его губы, но Кларк отпрянул, приподнялся и снова опустился на член.       Натянувшись, верёвки наверняка болезненно врезались в запястья, и Дориан выдохнул тихий рык. Кларк лишь приближался, с похотливой издёвкой дышал в его приоткрытые губы — рвано и маняще — а коснуться себя не давал. Зато с каждой секундой срывался в остервенелый ритм, пронзал своё тело с дикой необузданностью, причинял самому себе боль, однако продолжал всё жёстче и сильнее. Он удерживал лицо Дориана руками, видел, как тот пытался дотянуться, как балансировал на грани удовольствия и желания впиться в него поцелуями, скользнуть по нему ладонями — стирая кожу на запястьях, Дориан едва не срывал прутья под страдальческий скрип кровати. Дышал совсем тихо, почти не слышно, а Кларк высокомерно улыбался, впуская в себя под таким углом, что дыхание Дориана в любую секунду могло превратиться в сорванный стон.       Пресс Дориана каменел, однако стоило подумать — оргазм вот-вот его настигнет — и Кларк, резко сжав мышцы, оборвал всё мстительно и беспощадно. Дориан пробормотал что-то невнятное, изнурённо откинулся на спину. Но расслабившись, Кларк восстановил темп: двинул бёдрами, объезжая его, словно механического быка, помог себе рукой и кончил. Тёплая сперма стекла на живот Дориана, Кларк размазал её по его коже, провёл языком по его губам, прикусывая нижнюю. В тот же миг руки Дориана оказались свободны: тому удалось сесть, обхватить его и утонуть в жарком поцелуе. Дориан гладил его покрытую испариной спину, погружаясь в него именно так, как сам того хотел…       Если умереть и родиться вновь, можно полюбить то, от чего раньше тянуло блевать? Наверное, в какой-то миг Кларк умер, сам не понял когда, но это точно случилось. Иного объяснения нет. Неужели ему хватало сил отказываться от этого? Ему было противно? Хватило сил не видеть Дориана двенадцать лет? Даже голоса не слышать? Это и правда был он? Как он мог не касаться его? Как на всё это ему хватало выдержки?       — Что ты имел в виду, Кларк?       Зарывшись в короткие волосы Дориана, Кларк медлил с ответом. Головой Дориан лежал у него на груди — обвивал торс, подушечками пальцев приятно растирая кожу.       — Ты разве не хочешь… — Дориан замолчал, подбирая слова, — сменить позицию?       Короткий смешок резанул слух.       — Я не хочу? У меня пердак уже размером с дупло, а я не хочу?       Дориан приподнял голову, посмотрел в упор.       — Так в чём дело?       — Ты же понимаешь, что я заморачиваться со всякими смазками не стану и тупо тебя порву?       — Я знаю, — сказал Дориан как-то удручённо и под его тихий смех, вновь опустил голову на грудь.       — Но всё равно не откажешь?       — Да хоть убей меня собой.       — И ты совсем не против?       — Почему я должен быть против?       Потому что это слабость. Потому что тебя подмяли, потому что одолели…       — Потому что это попирает мужественность?       — Моя мужественность не пострадает.       — Раздражаешь…       Кларк шумно выдохнул, как перед атакой. Разомкнул губы, но больше ничего не сказал, лишь снова коснулся пальцами головы Дориана и перебрал волосы. Тот поцеловал его грудь, заметно напрягся, затем произнёс негромко:       — Прости.       — За что опять? — Устало вздохнул Кларк.       — Что ты хочешь узнать? Я расскажу, о чём захочешь.       Кларк молчал, продолжая гладить его по голове. Молчал так долго, что Дориан, наверное, отчаялся услышать ответ, а когда услышал, медленно поднялся и заглянул ему в лицо:       — Жертва номер два — Мелани Диксон. Почему ты её убил?       Кларк по сей день не мог сопоставить Дориана с тем, кого они называли Хамелеоном. И именно Диксон вызывала наибольшее удивление, если пробовать сложить воедино Джона Дориана и снайпера, который её убил. Кларк верил, что любая законопослушная «Диксон» могла оказаться «тварью», но отчего-то хотелось услышать прямой ответ, почему именно она должна была умереть.       И когда Дориан говорил о Шерман, взгляд его был жёстким, колючим, теперь же такого и близко не наблюдалось: он не был спокоен, как человек совершенно невиновный, но ничего не дрогнуло на его лице.       — Её я не трогал.

***

      — Сколько тебе дали в Калифорнии, животное? — Спросил Харрис. — Пожизненно?       — Без права досрочного, — вставил Уэйн, рассматривая карту ранчо «Горная долина».       Почти десять вечера. Вайоминг. Неровная, каменистая тропа вела к аккуратному дому с гаражом. В компании двух амбалов — подчинённых Харриса — Уэйн вылез из «Джипа», держа в руках планшет.       — Это последнее. — предупредил Харрис. — На сегодня закончим. Я всю неделю рыскаю в этой дыре, могу уже справочник составить «живописные места Вайоминга». Если всё зря, сукин ты сын…       Они проверили почти всё. Харрис нанял частных детективов, в подчинении у которых значилась уличная шушера, и те тоже прошерстили почти все туристические ранчо штата. Итог? Если дословно процитировать одного ворчливого майора — «ты тратишь моё время, болтливый мусор».       — То что? Без меня ты вообще не знал бы, в каком направлении двигаться, Беретик. Ни хрена бы не знал. Поэтому закрой хлебальник и довольствуйся тем, что тебе дали.       Зашелестевший листвой ветер, едва не сорвал с головы бейсболку, но придержав её рукой, Уэйн без разрешения шагнул вперёд. Харрис запрещал ему общаться со «свидетелями», однако ещё до того как Харрис попытался это предотвратить, Уэйн постучал в массивную дверь. Харрису не осталось ничего другого, кроме как скрыться из вида. Если бы никто не открыл, Уэйн непременно огрёб бы — не от Харриса, так от кого-то из его свиты, но в панорамных окнах зажёгся свет, а дверь потянул на себя пожилой мужчина в тёплом свитере.       — Доктор Тилман? — Заговорил с ним Уэйн.       Старик опёрся на ружьё и Уэйн подавил смешок. Вайоминг хорош тем, что тут каждый вонючий деревенщина — особенно деревенщина — вооружён и готов к битве.       — Да. — Подтвердил старик. — Что вам нужно?       — Я прошу прощения, визит поздний, но, возможно, именно вы сможете мне помочь, — Уэйн расплылся в улыбке, — ищу армейского приятеля, совсем заплутал.       Он развернул фото Дориана, передал старику планшет.       — Не видел его, спрашивайте у администрации. — Тот глянул, скорее, из вежливости и тут же вернул планшет. В лице Уэйна дёрнулась мышца, но виду он не подал.       — Их не оказалось на месте. Взгляните на ещё одно лицо, прошу. — Фото сержанта Кларка они скачали с сайта Департамента полиции. Успели перед тем, как упоминание о сержанте были стёрты.       Доктор нахмурил морщинистый лоб, всматриваясь в фото куда внимательнее. Словно пытаясь вспомнить… Он простоял так секунд тридцать, затем поднял голову.       — У парня был какой-то гемор с рукой, сказал, что попал в аварию. Он что коп? Мне не нужны проблемы.       Уэйн осклабился, демонстрируя зубы. Сухая от ветра кожа натянулась — вокруг его рта и в уголках глаз ощутимо прорезались морщины.       — Никаких проблем, док. Никаких проблем…