Хамелеон

      Мир рухнул, и вместо старого на руинах возник новый — мир войны и завоеваний, бьющего по нервам азарта. В этом мире не было всем привычных норм и чистых офисных костюмчиков с выглаженными воротничками — удавок на шее зверя-вольнолюбца — была только восхитительная в своей неукротимости война. Ничего кроме неё.       Кларк дёрнул пальцем, и вдруг напряг его до боли, до скрипа в суставе, не позволяя пули вылететь из ствола. Всмотрелся лучше — женщина уже пригнулась, но её лицо всё равно попадало в прицел. Похожее на застывшую маску безразличия, где не проступало не то, что яркого страха, даже видимой тревожности не было. Притягательно-знакомое лицо…       На фоне надрывалась рация, сменялись голоса, но Кларк продолжал вглядываться: человек, прикрывший собой женщину, до сих пор не поворачивал головы. В прицел не попало его лицо, только затылок и то скрытый шлемом. Вдруг он пошевелился… Кларк почти ничего не увидел, лишь отметил его равномерно-красивый оттенок кожи под слоем пыли и подумал, что странно обращать на такое внимание. По-хорошему надо бы выстрелить и отпраздновать свою маленькую победу… Кларк окончательно расслабил палец и тихо проговорил:       — Всё чисто.       Миг и парочка скрылась с зоны обстрела. Дождавшись ответа, Кларк снова подал голос, затем вытер с подбородка пот. Так умиротворённо, будто не он отпустил двух недосносков, каким-то чудом оказавшихся в эпицентре боевой операции Харриса. Он даже не понял, что почувствовал при этом — будто нечто внутри засвербело, откликнулось. Это не было обычным, а единственное что Кларк знал про себя самого: он глух, слеп и нечувствителен к другим. Поэтому и любит всё необычное, способное пощекотать нервы. Сейчас что-то виртуозно сыграло на нервах и так обидно не знать, какую именно частоту поймало его внутреннее радио. Привлекательное лицо женщины? Это она — радиовышка? Её надо было убить? Её надо было пощадить? Быстрая смерть та ещё скука. Он ненавидит скуку. Если парочка нарвётся на бóльшие неприятности, Кларк скажет, что они попали в слепую зону, и никто из снайперов не смог их засечь. Хотя почему «никто»? Главное обезопасить себя самого. И только. Он не командный игрок.       А был ли когда-то или не был, какая разница? Старого мира нет, не потому что его чего-то лишили, а потому что этого мира и не было никогда. Горечь утраты не разъест душу того, кто не сможет осознать, что такое утрата, память о мертвецах не отравит существования — ведь нет никаких мертвецов. Есть только Мартин Кларк, корчащий из себя идеального подчинённого, но в полной мере не способный подчиняться. Прячущий сумасбродство и примитивное желание развлечься за внешней броней образцового «солдата». И если уж что-то заинтересует его — как та парочка возле дерева — он не захочет избавляться от этого быстро и слишком просто. Скука хуже смерти, а любопытство сильнее опасений быть раскрытым.       Три года назад.       Уэйн открыл рот, протягивая гласные:       — До-о-ок…       Мужчина в медицинской маске, склонившийся над ним, нахмурил прямые низкие брови. Чёрные и мохнатые… они ещё и шевелились смешно.       — Прекрати. Ты со своей манерой говорить, как скучающая домохозяйка на приёме у гинеколога.       — А ты ещё и гинеколог? — Издевательски прищурился Уэйн. — Тебя не поймёшь. Говоришь, что не зубоврач, а потом вставляешь мне протез…       — Я не стоматолог! Если вашему Харрису не хватает ума понять, что для разных областей существуют свои специалисты…       Доктор осёкся, тяжело вздохнул, и Уэйн сделал участливое лицо, давя в груди смех. Всё Харрис отлично понимает. Ему всего лишь наплевать. Плевать каким образом Уэйн обзаведётся новыми зубами и обзаведётся ли вообще.       — Знаешь, что он сказал мне, когда я прочёл целую лекцию о «не навреди»? — Сокрушался врач.       Уэйн вопросительно дёрнул бровями.       — Погугли. Он посоветовал мне погуглить, если чего-то не знаю.       Уэйн тихо хохотнул, удобнее располагаясь в кресле. Но только доктор потянулся к его рту щипцами — вновь отодвинул держатель и заговорил:       — До-о-ок…       — Ну чего тебе надо?! Дай сосредоточиться!       — Я тут решил должок тебе припомнить. — Выложил Уэйн.       Он и сквозь маску видел, как доктор Энрике Суарес побледнел. Побледнел, стиснул кулаки и воззрился на него почти чёрными глазами.       — Мы же договорились… — Прошептал Суарес.       — Договоримся. Сейчас. Склонись-ка надо мной, а то вон в том углу камера, как бы лишнего чего не показать.       Суарес нехотя закрыл его собой и Уэйн хорошо различимо зашептал:       — Убей пациента, которого приволок к тебе Харрис.       Уэйн видел так же, как расширяются глаза доктора, как мелко дрожат его ресницы и образовывается глубокая складка на его лбу.       — Ты спятил? Я не сделаю этого.       — Коп должен сдохнуть. — Твёрдо сказал Уэйн.       — Я не стану этого делать.       Весёлое благодушие схлынуло и от идиотских ужимок не осталось следа. Взглядом Уэйн пригвоздил Суареса к месту, тот послушно застыл. Наверное, рубашка под халатом доктора прилипла к спине, а в его горле наоборот пересохло. Но в чём точно можно быть уверенным — такое с доктором случалось редко. В прошлом военный врач Энрике Суарес знал себе цену. Он мог благоразумно не грубить Харрису или любому другому командующему, но их он не боялся до тряски. Может быть, потому что недостаточно хорошо знал.       А вот Уэйна знает.       Знает, что таким, как Уэйн и самим неизвестно, что стукнет им в голову и что они придержат внутри, а что захотят воплотить в жизнь сию же секунду.       — Ты слишком круто подставляешь меня. — шепнул Суарес. — Без понятия, зачем тебе это, но если Харрис заподозрит неладное и произведёт вскрытие, то следом войдёт в мой кабинет, засунет ствол в рот и нажмёт на спусковой крючок. Поговаривают, у его терпения существует срок годности, когда тот подходит к концу, Харрис твёрдой рукой начинает сечь головы.       — Коп видел и слышал то, чего не должен был. Думай, доктор, иначе я доберусь до тебя раньше Харриса.       — Проблема только в этом? Человеку не обязательно умирать для того, чтобы держать язык за зубами. Есть масса способов заставить его замолчать. Особенно сейчас, когда мозги его плавятся, словно…       Уэйн посмотрел Суаресу в глаза и тот прервался.       — Не усложняй. — Бросил Уэйн. — Смерть всего надёжней.       — Есть программирование на смерть, есть…       — Байки из склепа будешь мне травить?       О психотропном оружии болтать не возбраняется, но, а толку? Человека вроде и можно запрограммировать на самоуничтожение — в теории. Якобы если программировать мозг человека, то впоследствии подопытный умрёт от обычного щелка пальцев, когда щелчок — команда. Простая остановка сердца, инфаркт, который подтвердит любой врач. Звучит красиво, но на деле всё наверняка не так складно и просто.       — В конце концов, есть инъекции, электрошоковые генераторы, гипноз, наркогипноз… — перечислял Суарес. — Память нельзя стереть, но её можно заблокировать. На месяц, на год или навсегда. Ты убьёшь его тогда, когда это будет удобно, но не делай так, чтобы он умирал в моём медицинском блоке! Даже если это будет самая естественная смерть из всех возможных, не впутывай меня и не подвергай опасности.       — Ага, научные разработки Третьего рейха, эксперименты по контролю над человеческим сознанием… Херню мне втирать завязывай. Гипноз? Что ещё за фуфло? Кто будет его гипнотизировать, ты что ли? Ты с выбитыми зубами разобраться не можешь, куда тебе в человеческих мозгах ковыряться.       — Я знаю того, кто сможет.       — А, может, уже отрастишь себе яйца? — Съязвил Уэйн. — Сможешь? Харрис дал команду привести этого мудака в чувства или убить, не станет он заморачиваться и вскрывать труп…       Сию же секунду дверь отворилась и, будто к себе домой, в кабинет вошёл упомянутый Харрис. Кажется, на ходу он что-то жевал, во всяком случае, молча подойдя к кровати, навис над Мартином Кларком и опять задвигал подбородком.       — Он не просыпался? — Поинтересовался Харрис.       — Ещё нет. — Суарес отлип от Уэйна, начиная бесцельно перебирать инструменты на столе.       — Почему так долго? — Не отставал Харрис.       — Не ко мне вопрос. Ваш транквилизатор — ваша ответственность.       Уэйн щёлкнул внутренним переключателем и знакомые всем ужимки и кривляния вернулись:       — До-о-ок…       Суарес вздрогнул, поглядел на него.       — Да?       — Рот немеет, говорить трудно.       — Так и должно быть. — Выдохнул доктор.       …Харрис посмотрел на них без особого интереса, а затем отвернулся и вновь наклонился к спящему Кларку. Ему бы поскорее очнуться. За дверью охрана, готовая ворваться и утихомирить его в любой миг, но сержант Кларк спал так крепко и мирно, что Харрис невольно задавался вопросом: разве охрана нужна? И памятуя о недавних событиях, отвечал самому себе — необходима. Ещё и наручники сорвёт вместе с кожей на запястьях. Уже ясно, что боль не остановит его.       Но было бы кого останавливать. Ничего не происходило слишком долгое время и только потом, когда Харрису надоело ждать и его интерес почти иссяк, Мартин Кларк очнулся. Оставшись на попечении доктора Суареса, Кларк обессиленно приподнял веки, а потом…       А потом не было ничего. Чистый неисписанный лист, складывалось впечатление, что Кларк понятия не имел, чем его заполнить. Первое, что он должен был почувствовать — боль во всём теле, первого, кого увидел, уже начав немного соображать, — его. Харриса.       Харрис ткнул дулом ему в висок, склонился, однако не заметил в серо-зелёных глазах того, что замечал прежде: не было той пустоты, какую он увидел вначале, но и той ярости, какая возникла потом, тоже не было. На него смотрел человек растерянный, ничего не понимающий…       — Лежи смирно. — Предостерёг Харрис.       Однако если Кларк и хотел резко вскочить, то всё равно не мог. Кажется, он пытался что-то спросить, но первое время не знал, что именно.       — Понимаешь, где ты? Кто вокруг тебя? — Расспрашивал Харрис.       Кларк молча смотрел, затем качнул головой. Так вяло и беспомощно, что Харрис едва не поверил. Хорошая игра. Этот «слабый и немощный» почти голыми руками разорвал человека, а теперь не в силах лишний раз пошевелиться?       Кажется, они действительно переборщили с транквилизаторами.       — Не молчи. — приказал Харрис.       Кларк разомкнул губы и даже издал тихий вздох, однако всё равно не проронил ни слова. Чудно… Он, будто, никак не мог сообразить, что надо сказать. Но в том, что вообще умеет говорить хотя бы не сомневался? Ведь это что-то естественное, неотъемлемое. Двигаться, писать, говорить, разбирать сказанные слова — он не должен был задумываться, как именно это нужно сделать.       — Не знаю… — Кларк напряжённо и задумчиво нахмурился.       Харрис тоже.       — Чего ты не знаешь?       — Ничего не знаю.       Харрис подавил в себе ругательство. Ну что за проблемный гадёныш? Всё с ним не так, всё не клеится. Харрис до последнего убеждал себя, что не будет возиться с Мартином Кларком, что никаких психиатров и прочей чепухи, но разве он уже с ним не возится? Возился всё это время. Зачем? Спросить о Уэйне? Без этого можно обойтись. Использовать, как живое оружие? Без этого тем более. Сержант Мартин Кларк, возможно, и был бы полезен, но, похоже, с дырявой крышей ничего уже не попишешь. Чего ради пытаться её залатать?       Харрис повторял это много раз… Бесчисленное множество раз, и всё-таки в тот первый день, он был готов поверить — Кларк не узнаёт себя самого. В тот день он начал просто говорить с ним, без ствола у виска, без крика и угроз. Именно спокойный, мирный тон показался ему наиболее действенным способом. К тому же, доктор Суарес подтвердил подозрения и окончательно убедил Харриса в его правоте:       — Сколько раз тот верзила швырнул его об стену? — Поинтересовался Суарес. — Тут и у нас с вами голова бы отказала.       И даже небрежно, неосторожно брошенное имя не произвело на сержанта должного впечатления:       — …Кларк.       — Кларк? — Немного заинтересовался Кларк.       Это было лишним. Его имя было лишним, Харрис и сам не знал почему. Конечно, вся драма с амнезией могла оказаться хорошо отыгранным трюком, но чем дольше Харрис смотрел на Мартина Кларка, чем больше разговаривал с ним, тем яснее понимал, что выставленная на показ беспомощность не игра. У Кларка, похоже, травма головы, если немного подождать, называть его по имени и напоминать о случившемся, то память может восстановиться. На войне Харрис сталкивался и не с таким: кратковременная амнезия включалась как защитная реакция на психотравмирующие события. Или не сталкивался? Бойцы забывали эпизоды жизни, но не всю свою жизнь. Они не забывали кто они есть.       — Стивен Кларк.       Тогда зачем врать ему? Харрис себя не понимал. Просто врал и всё.       Настоящее имя будет лишним.       — Почему я в наручниках? — почти сразу начал задавать правильные вопросы Кларк.       Харрис опустил взгляд, взирая на его стёртую наручниками кожу: тонкие полосы уже посинели.       — Меры предосторожности. — Ответил Харрис. — Медикаменты оказывали побочные действия, ты мог пораниться.       Что он нёс? И сам разыгрывал какой-то паршивый спектакль в надежде на… что? Если сержант Кларк ни черта не вспомнит, то информатор из него никакой, а если вспомнит, то позднее придётся пристрелить его.       Да в самом-то деле… Так ли нужна та информация? Дориан погиб. Можно не доверять Уэйну, но человеку, сообщившему о смерти Дориана, Харрис доверял целиком и полностью. Своему близкому другу — Итану Холлу, военному разведчику, для которого был выделен отряд. Холл опытный силовик, его бывший наставник, поэтому Харрис доверился Холлу и не посчитал нужным вмешиваться. Ошибка со стороны такого человека казалась ему совершенно невозможной.       Проверив версию о нападении хищных животных и не найдя следов, Холл прошерстил все ключевые точки: скорая, полиция, морг. Даже с тем отрядом, который выделил Харрис, Холл говорил, что ощущал себя нейрохирургом, проводящим тончайшую операцию в окружении ассистентов-ветеринаров с пилами, ломом и рубанком. Пару раз он засёк подозрительный фургон, но у морга вечно тёрлась полиция, мафия, или кто похуже, главное было самому не стать слоном в посудной лавке и соблюдать полную секретность. Холл тихо выкрал санитара и допросил его под препаратами. Убийство привлекло бы внимание, поэтому старика оставили в живых, а затем обо всём доложили.       Харрис рад был избавиться от проблем, вызванных Джоном Дорианом — похоронить его историю вместе с ним, сжечь дотла и больше не ломать над этим голову.       Её уже было над чем поломать: сержант Мартин Кларк, отпочковавшийся от той истории и внезапно свалившийся ему на голову, довольно скоро оклемался и понял кого нужно держаться. А Харрис понял, что несколько преувеличил — крыша у Кларка если и подтекала, то не так очевидно, как у большинства из доставшейся ему ЧВК. В то время он ещё больше засомневался в амнезии Кларка. Потому что беспомощность последнего быстро сменилась расчётливой настойчивостью. Кларк, словно змея, обвил его шею и проник в мысли. Харрис не уследил, не поймал мгновения, когда это случилось. Не осознал что случилось…       Мартин Кларк всегда умел располагать к себе людей? Втираться в доверие. Он всегда был таким изворотливо предприимчивым? Единственное, что Харрис уяснил безошибочно: даже если Кларк лжёт, всё помнит и всего лишь ломает комедию, он очень, безумно сильно хочет жить.       Так лжёт ли? Иногда казалось — именно, лжёт! Но потом Харрис вспоминал его в карцере и начинал сомневаться. Способен ли кто-то так переключиться? Просто взять и стать совершенно нормальным по одному своему желанию. В конце концов, Кларк оказался далеко не дураком, и без всяких вопросов, без ответов на них, начал соображать: здесь он не просто раненый боец в медицинском блоке. Здесь он чужой. А чужаку здесь не выжить… Нужно стать своим.       Складывалось впечатление, что ему неважно кто он и откуда. Военнопленный или провинившийся солдат. Казалось, это не беспокоило его, Кларк размышлял только над тем, как бы остаться живым. Как бы улучшить условия своего существования, что-то получить, будь то даже еда вкуснее той, какую он уже получал. Шестерёнки его мозгов крутились в направлении каких-то низменных потребностей, а то, что было «до» не слишком-то интересовало его, потому что могло помешать жизни «сейчас».       Ещё Кларк мог разговорить кого угодно. Изначально Харрис сообщил ему, что он новобранец, послуживший боксёрской грушей врагу, но и это показалось лишним, потому что «Стивен Кларк» не потребовал никаких доказательств — подтверждений своей личности. При всём при том, Кларк заметил, что пусть не явно, не бросаясь в глаза, а за ним наблюдают. И когда Харрис отдавал команды не разговаривать с ним, Мартин Кларк «колол» свою охрану с изящной простотой. Однако про собственное прошлое всё равно не спрашивал, будто это не было чем-то значимым. Кларк не чувствовал себя стеснённым, он осваивался и искал комфорта, даже там, где его в принципе быть не могло.       Это дало Харрису время и, приложив незначительные усилия, он создал личность «Стивена Кларка»: сочинил историю жизни, подготовил документы, которые, впрочем, не вручил Кларку, а оставил у себя. На всякий случай. Вопросами «зачем всё это?» Харрис задавался часто. Врождённая бережливость не позволяла размениваться чем-либо, пусть и людьми? Сержант Кларк ещё может пригодиться?       Может.       В уме ли Кларк, в памяти или нет, пока за ним просто интересно наблюдать. Этого достаточно. Кларк не мог выбраться, у него не было доступа к внешнему миру, зато он умел удивлять.       И Кларк удивлял… Раз за разом. В конце концов странная заинтересованность привела к тому, что Харрис не только снял с Кларка наручники, но и позволил окончательно заморочить себе голову. «Стивен Кларк» должен был жить той жизнью, которую создал для него Харрис. Он должен тренироваться, выезжать с базы. Харрис решил, что если дать ему немного свободы, взять на миссию, то станет ясно чего он стоит и чего стоят его слова. Если Кларк врёт, то только за тем, чтобы сбежать. Надо было подарить ему возможность, потешить пустой иллюзией… Побежит — Харрис лично закажет урну, которую наполнят его прахом.       Кларк не побежал. Не попытался, казалось, снова не подумал об этом. Пусть сперва Харрис не позволил ему участвовать в боевой операции напрямую, но восторг отразившийся на лице Мартина Кларка было сложно спутать с чем-то другим. Так некоторые дети смотрят на оружие или на эффектные взрывы в кино. Так искренне радоваться… Чему? Крови? Насилию? Острым ощущениям опасности? Не он первый. Когда Мартина Кларка допустили до операции по-настоящему, он уже вовсю ловил кайф, был до безрассудства бесстрашен и безжалостен. В общем, вёл себя так, будто прочно сидел на боевых стимуляторах… К коим ни один здравомыслящий человек его и близко бы не подпустил.       Но было и другое. Как-то раз, в одном из домов разорённого поселения, Харрису посчастливилось отгонять весь свой сброд от случайно выжившей женщины. Женщину затем всё равно пришлось добить, но одно то, что отряд Конрада Шейна нацелился сперва совсем не на это, доказало — время, проведённое за решёткой, было не таким уж и плохим. Роберт Уэйн не врал? Не очернял имя Шейна лишь потому, что тот не мог ответить? Сам Уэйн не стал ни помогать чему-то, ни препятствовать. Зато Кларк, в меру сил и возможностей, принял нужную сторону. Давно смекнув, кто может быть щедр, а может и отнять его жизнь, Мартин Кларк примкнул к нему — к Харрису.       Кларк тешил его самомнение ради своей выгоды. Но Харрису всегда нравилось, когда с ним соглашались. Тут сукин сын не прогадал.       — Как голова? — Спросил Харрис. — Яснее становится?       Больше полугода назад, в этом же самом кабинете, Харрис смотрел, как коп Мартин Кларк, избитый до полусмерти, насиловал другого избитого до полусмерти человека ножкой стула. В те минуты он думал, что не добьётся от Кларка ничего путного, что всё равно убьёт его, потому что иного выхода не будет… Теперь Кларк сидел прямо напротив него. Такой спокойный и безмятежный, словно под изрядной долей успокоительных. Но его кровь была чиста, а мозги не затуманены препаратами.       — День ото дня. — ответил Кларк, глядя ему в лицо.       Такой ответ вынудил Харриса напрячься. Наверное, он вовсе не хотел никаких прояснений в этой голове?       — Ты что-то вспомнил?       — Нет. — Сказал Кларк. — С каждым новым днём, я всё яснее понимаю, кто ничего не значащий кусок дерьма, а с кем стоит быть учтивее.       — Знаешь чего бы тебе не стоило делать? Говорить об этом так открыто.       — Зато я честен.       — Это верно. — Подтвердил Харрис.       Кларк дёрнул пальцами зажатой руки. Харрис мгновенно опустил взгляд, мысленно проклиная охрану, которая пропустила к нему человека… С оружием? Но когда Кларк разжал руку, в ней был всего лишь пузырёк. Крошечный флакон.       Харрис присмотрелся. Женские духи?       — Где ты это взял? — спросил он, не отрывая взгляда от флакона.       — Ронни подогнал. — улыбнулся Кларк. — Он недавно был в городе.       — С чего бы ему выполнять твои поручения?       — Он говном поужинает, если я скажу, что это деликатес. Закажет двойную порцию.       Вновь обескураживающая честность. На такое не знаешь, что и ответить. Разозлиться на Кларка, который чувствует себя слишком вольготно и ничего не боится, или на Ронни, который зная, кто есть Мартин Кларк, попал под его влияние.       — Осторожнее, иначе приму тебя за угрозу. — Предупредил Харрис. — Самое малое, своего авторитета и влияния.       — Я не угроза. — Кларк поставил на стол флакон и снял колпачок. — Я исполняю мечты.       Наверное, как бы того ни хотел, но Харрис не смог скрыть изумления: его брови поползли вверх, глаза расширились, а зрачки наоборот сузились почти до точек.       Новоявленный «Санта» наполнил кабинет запахом его покойной жены. Орхидея. Когда-то Харрис ставил во всех своих кабинетах цветочные горшки: лишь бы был хоть слабый аромат, едва заметный оттенок, но эти уроды — зверинец Шейна — начали слишком много болтать и от цветов пришлось избавиться. Оборвать последнюю нить памяти…       Казалось, что никто из уродов не знал его истории, но сплетни разлетелись в мгновение ока. А, может, Кларк целенаправленно раскапывал сведения, искал болевые точки, и, даже будучи отрезанным от внешнего мира, — нашёл. Не без помощи других, но ведь нашёл же. Впрочем, наверное, это было легко. Харрис никогда не утруждался и не пытался скрыть очевидного. Того, что и так было на поверхности — сюда его засунули не за заслуги перед Родиной.       Однако с таким же упорством Кларк мог раскапывать что-то о себе самом. Хотя бы пытаться. Никаких попыток нет и не было. Харрис знает наверняка, за этим он следил более чем внимательно.       — И? — пожал плечами Харрис. — Чего ты ожидаешь?       — Ничего.       — Моей лояльности?       — Это у меня уже есть.       Кто-то мог услышать в его словах издёвку, или увидеть её в слабой полуулыбке, или в глазах полных самоуверенности, но Харрис лишь придвинул флакон ближе и расслабленно откинулся в кресле. И всё же, что ни говори, а его шею кольцами обвила змея. Хорошо, что его научили обращаться со змеями.       — Тебе нравится? — задал простой вопрос Харрис.       Но Кларк ничего не ответил.       — Запах. — Пояснил Харрис. — Он тебе нравится?       — Мне нравится.       Возможно, и это ложь. Мартин Кларк проявляет величайшее внимание к его нуждам, а слышать «мне нравится» — одна из этих нужд. Но, если всё ложь, почему она не отталкивает? Не злит, даже мало-мальски не выводит из себя. Да… сукин сын легко находит бреши и знает, чем их заполнить. Пока всё, что бы он ни делал — вызывало интерес и благосклонность.       Со временем, пусть на краткие мгновения, Харрис начинал забывать, как к ним попал сержант Кларк. Харрис к нему привыкал, как к части той жизни, которая ему досталась. Такой жизни он не хотел, но дерьмо случается, в чём-то именно это роднило его с Кларком. Последнему повезло хотя бы в том, что он ничего не помнил… Или делал вид, что не помнил. Так или иначе, Кларк не страдал, не испытывал мучений, не испытывал ничего даже близкого к этому.       Пожалуй, если бы Кларк и правда помнил, то нашёл бы способ наказать Роберта Уэйна. Но Уэйн здоров и полон жизни. Тоже не страдал, активно растрачивая энергию на разговоры. Наглый ублюдок. Вот кто приводил в настоящую ярость.       — Ты глянь на него, — убеждал Уэйн, — разве так ведут себя люди, потерявшие всю жизнь?       — Ему я верю больше, чем тебе. — Сказал Харрис.       Уэйн хохотнул, посмотрел на него как-то слишком уж весело, быть может, даже снисходительно, и хохотнул опять.       — И чем я такое заслужил?       Ясное дело чем. Харрис посмотрел на него в ответ, но так ничего и не сказал.       — Ну, допустим… — не умолкал Уэйн, — забыл он. Что будет, если вспомнит?       — Ты сам-то не забываешь? Случись с ним что-то, я буду знать, кто виноват. Услышу что-то вроде «гомик», буду знать, кто проболтался.       — Защищаешь его от собственных людей? Вспомни карцер и подумай, кто нуждается в защите больше.       — Явно не ты. — Заметил Харрис.       …Уэйн улыбнулся уголком рта. Когда-то защититься не смогли от него и он угодил в клетку. В калифорнийскую, он всегда мечтал о Калифорнии. Грезил ею всю сознательную жизнь. Но и там — в клетке — его не защищали. Никто и никогда. Защищаться по-прежнему приходилось лишь от него самого…       — До-о-ок.       Суарес вздрогнул, когда на лестнице, ведущей в морг, его окрикнул незваный гость. Вздрогнул так, что его дыхание заметно сбилось.       — Что ты здесь забыл? — взволнованно спросил он. — Тебе уже позволяют шляться по базе?       — Позволяют, — Уэйн сверкнул полоской зубов. — Но никто не знает, что я здесь. Слепые зоны камер вычислить не так уж и сложно.       Мысленно Суарес, пожалуй, чертыхнулся. Ведь его рация осталась наверху…       — Чего ты хочешь? — голос Суареса стал ровным. — Я сделал то, о чём ты просил.       Уэйн выдохнул смешок. Это и правда очень развеселило его.       — Я не об этой херне просил. — Уэйн облизнул пересохшие губы. — Я сказал тебе «убей его». Ничего не выдумывай, не проси кого-то ковыряться в его мозгах. Но, а если уж ковыряться, то так, чтобы он дебилом стал, а не принялся налаживать полезные связи. Предположим, у тебя член отсох бы, прикончи ты его, но что мешало вывести этого мудака из строя? Так, чтобы он двух слов связать не мог.       — Я пытался, но ниче…       — Док, ты обосрался. Не знаю, какого хрена лысого добивался твой волшебник, но «обаятельный мерзавец» вместо долбанутого фрика в карцере — абсолютно точно не то, что было нужно.       — Он не дебил, но про тебя он ничего не говорит. — Напомнил Суарес. — Он тебя вообще не знает, это ли не хорошо?       — Не хорошо. Не хорошо, док. Уж ты-то дебила не включай, кто-то поколдовал над его башкой, но маятник может качнуться и как скоро память восстановиться?       — Этого не будет. Ты слабо представляешь специалиста по…       — Мне срать на твоего специалиста, надрачивай на него молча. Срать что вы делали с нашим подопытным, срать почему всё псу под хвост полетело, я просил его убить. Тихо, быстро, без следов. Всё. И теперь я так зол, док, что, наверное, засуну твою голову в твою же задницу. Растяжка позволит тебе так сложиться?       — Остынь… — Суарес шагнул было назад, но вовремя себя одёрнул. Собакам страха не показывают? — Ты хотел быть в безопасности, и теперь ты в безопасности.       — Я вот что подумал, док, — Уэйн дружелюбно улыбнулся. — Ты хотел, чтобы свидетель выжил и тебя избавили от меня, так? Я не в безопасности. И ты тоже.       Одна небрежная подножка, казалось бы, всего лишь лёгкий взмах ступни и доктор грузно покатился вниз по лестнице. Когда стихли глухие звуки, Уэйн спустился следом, не без гордости лицезря неестественно повернутую голову и гротескное удивление на застывшем лице. Как и предполагалось, мгновенную смерть вызвало падение на голову. По расчётам — смещение зуба второго шейного позвонка в сторону продолговатого мозга.       — Страйк. — Без особого энтузиазма произнёс Уэйн. — Как говаривал Шейн — вот так это делается. Если нужно кого-то мочкануть, просто мочишь и не паришься.       В школе каскадёров учат многому. Уэйн с детства знал, что даже если карьера не сложится, эти навыки ему пригодятся. Например, они стали пропуском в ЧВК, а потом стали базой для других навыков — штурма в движении и ловкого, быстрого убийства. Тело осмотрят и вскроют? Пускай. Они не найдут того, что будут искать. А ещё с доктором Суаресом его не связывало ничего. Ничего, что могло бы привлечь внимание других.       Уэйн присел на корточки.       — Так на кого ты там дрочил? До-о-ок, ты же не рассказывал ему обо мне? Держу пари, что нет. Ты идиот, но до паранойи осторожный. Пожалуй, расслаблю-ка очко, и схожу перекусить.       Лампочка на миг моргнула, а в холодильной камере что-то затрещало. Уэйн огляделся, поймал тень от стола для вскрытия, затем поднял голову вверх: в помещениях морга тоже полно камер, но здесь… Здесь ещё одна слепая зона. На лестнице камера вышла из строя ещё день назад. Сама, без его помощи. Уэйн лишь вовремя узнал об этом и поспешил воспользоваться.       Он — любитель слепых зон… Но ни тогда, когда сам оказывался в «изоляции». Дерево в джунглях Южной Америки рухнуло, перекрывая массивным стволом и ветвями обзор. Уэйн едва слышно цыкнул, налегая на винтовку и чувствуя, как неприятно тянет недавно зашитую рану.       — Чёртово дерево… — проговорил он, — обзор загородило. Кларки, ты у нас цепь замыкаешь, видно чего?       Харрис таскал любимую зверушку за собой, но всё равно не давал ему полной свободы. В стрелковой цепи этот фрик оказался лишь потому, что не получилось отправить туда кого-то другого.       Заминка с ответом была совсем короткой. Мгновенной. Но Уэйн её приметил и стал ещё бдительнее.       — Всё чисто. — наконец сказал Кларк.       — А если перестать долбиться в шары и посмотреть чуточку лучше?       В наушнике что-то глухо стукнуло… Средний палец, приложенный к рации, не удивил бы Уэйна ни на йоту. На пару секунд воцарилось молчание.       — Под деревом разрытая яма, в яме никого. — Описал увиденное Кларк. — Я бы сказал об этом раньше, но по части скорострельности ты у нас мастак. Мне не поспеть.       — А ну заткнулись оба, что за детская отрыжка в общий канал? — Харрис не дал ответить.       После, вынужденно дослушав все указания, Уэйн оторвался от винтовки и спустился вниз.       Пробираясь сквозь заросли, он думал только о том, как хорошо бы сейчас найти где-то здесь Мартина Кларка и по-тихому проломить ему голову. Но ведь Харрис раскапризничается как девчонка, у которой забрали любимую куклу, а взамен не дали ничего. Топнет ножкой и превратит жизнь Уэйна в ад. Такую смерть не спишешь на неизвестных врагов. Может на несчастный случай? Но это не доктор Суарес, этот мудак будет сопротивляться. Эта хитрая гнида к себе не подпустит.       Прежде чем лопасти их вертолётов закрутились, прошло ещё несколько часов. Бесполезных и изнуряющих. Харрис подключил к поискам почти всю группу: оставшаяся часть смотрела на них в прицелы. Харрис и сам устал, слишком вымотался и отчаялся кого-то найти. Зато он боялся быть обнаруженным кем-то другим: гражданские машины проедут тут едва ли, но всякое может случиться. Случиться и привести к напрасному кровопролитию. Этого Харрис не любил.       Он приказал отступить уже к вечеру, когда шансы найти стрелка в джунглях стремительно полетели к нулю. Сидя в вертолёте, Харрис не обращал внимания ни на Уэйна, ни на Кларка, который снял шлем, стянул с лица чёрную тканевую маску и воззрился так пристально, что Уэйн тоже посмотрел на него. Привычно улыбнулся, прижимая к коленям винтовку, и вдруг увидел, как лицо Кларка преображается, как он тоже растягивает губы — с поразительной, ужасающей точностью копируя его манеру. Вплоть до мимики и взгляда. Дескать, смотри, я вижу тебя насквозь, и мне не составит труда «стать» тобой.       Сраный докторишка… Вместо бешеного зверя взаперти, теперь приходится иметь дело с этим. Что они с ним сделали? Когда Харрис, вопреки всем прошлым визгам, пригласил к Кларку психиатра, доктор выразился предельно не ясно:       — Амнезия это… Люди редко теряют память полностью. Они забывают эпизоды, месяцы, года, но не всю жизнь. Такое явление малоизучено. Можно предположить, что это очень мощный защитный механизм при психической травме…       — Или травме головного мозга? — предположил Харрис.       — Представляете какой тяжести травма должна быть? Я вижу, что физически он в норме. Он пережил травмирующее событие, генерализованная диссоциативная амнезия распространена среди людей, переживающих очень сильный стресс.       — Так что вы думаете? — Не мог понять Харрис.       — Полагаю, есть вероятность того, что он лжёт. Но и вероятность психически обусловленной амнезии — высока.       Были ещё врачи, все говорили по-разному, но никто не хотел подставляться и ручаться за нечто конкретное. Никто не говорил с уверенностью — Кларк лжёт или Кларк не лжёт. Но, даже понимая, что с этим всё не так, Харрис не снёс ему башку. Как заколдованный приблизил к себе, будто не у Мартина Кларка что-то случилось с мозгами, а у Роя Харриса. Будто мало всех тех рисков, которые сопутствуют нахождению этого рядом.       И Джон Дориан запал на это? Ради этого он готов был расстаться с жизнью? Забавно. В самые кровавые минуты это кайфовало и наслаждалось так же. Точно так же, как Конрад Шейн.

***

      Когда они добрались до спрятанной в десяти милях машины, военные вертолёты были уже далеко. Двери внедорожника щёлкнули, раскрылись, в салоне загорелся свет, колёса слегка «просели» — Хойт коротко глянула на Дориана в соседнем кресле и, устало вздохнув, откинула назад шлем, а потом прислонила затылок к подголовнику.       — Сильно приложило? — Повернувшись, она протянула руку и почти невесомо коснулась пальцами его виска.       Куски земли ударили по шлему, но это всё равно не прошло бесследно: Дориан побледнел сильнее прежнего, и пока они бегали по джунглям моментами терял координацию. Вот чего ему точно нельзя было допускать, так это ударов по голове. Возможно, ему понадобится врач, а это лишний, пусть и оправданный, риск.       — Нет. — Ответил Дориан.       Он не стал убирать её пальцы со своего лица. Кожа там, куда она его ударила уже посинела.       — Сильно же…       — Основной удар пришёлся на шлем. — Отнекивался Дориан.       Опустив руку, Хойт на миг закрыла глаза.       — Как вышло, что они не пристрелили нас?       — Не знаю. — Честно сказал Дориан.       — Они позволили сбежать?       — Это невозможно.       — Невозможно, — Хойт кивнула, вставляя в фотоаппарат карту памяти и начиная просматривать снимки. — Всё это полная лажа. Ни лиц, ни опознавательных знаков…       Съёмка завершилась слишком рано: «солдаты» не успели стянуть маски.       — По сравнению с тем, что с тобой могли сделать — это мелочи.       Она опять на него посмотрела.       — А с тобой?       — И со мной. — согласился Дориан.       — То-то же.       — Зачем тебе это? — спросил вдруг он. — Ты же погибнешь.       Теперь Хойт скривила уголок рта.       — А ты?       — И я. — вновь согласился Дориан.       — Поэтому ты со мной. — Призналась Хойт. — Не Салливан, не кто-то другой, а ты. Потому что даже без меня ты лез бы на рожон и, в конце концов, погиб. Возможно, ты уже был бы мёртв, если бы не я. Без меня ты такого наворотил бы… Или просто спился. В общем, для всех остальных я угроза, а для тебя — меньшее из зол.       Долгое время Дориан молча смотрел на неё, а потом развернулся к лобовому стеклу и перетянул грудь ремнём безопасности.       — Не давай мне пить, — попросил он, — не то скоро начну общаться с глюками.       — О твоём стремлении к саморазрушению мне известно.       — Ты ведь поломаешь там всё? — задал Дориан очередной неожиданный вопрос. — За то, что они убили его… Я хочу раздавить каждого из них. Мне не нужен закон, копы или федералы, которые ничего не смогут сделать. Или побоятся сделать. Или не захотят. Мне нужна ты. Ты всё, что у меня есть. Для тебя я сделаю всё. Всё что угодно, всё, о чём бы ты ни попросила.       Всего на секунду, но она удивилась. Это впервые, когда Джон Дориан перестал кормить себя иллюзиями, отрыгнул их и принял реальность такой, какая она есть. Впервые вслух и не поправляясь, он записал Мартина Кларка в покойники.       Хойт включила двигатель и машина завибрировала.       — Спасибо, что прикрыл меня. Но больше так не делай.       Не дождавшись ответа, она вдавила педаль газа. По крыше и лобовому стеклу заскрежетали ветви, мягкий свет фар осветил пыльную узкую дорогу — внедорожник в считанные секунды набрал скорость.       — Это единственное, чего не могу обещать. — наконец ответил Дориан.