Хамелеон

      — Как там моя дочь? Ещё жива?       Прижав трубку плечом, Бенджамин Сайкс слушал голос на другом конце линии — голос лучшего друга — и одновременно пытался вникнуть в текст документов под подпись.       — А сам как думаешь? — Вопросом на вопрос ответил Сайкс.       — Думаю, умри она завтра, я бы ничуть не удивился.       Бросив провальную затею с документами, Сайкс развернулся в кресле. Из его окна открывался неплохой вид, хоть это и не вид из окна шефа полиции. Пока.       — Твоя славная дочурка запугала добрую часть Департамента. Я бы ничуть не удивился, начни они ссаться по углам при её приближении. Веришь, нет?       В трубке раздался басовитый смех.       — Верю. — легко согласился Хойт. — Верю, как ни во что в этом мире. Помню бедолагу, который пытался приударить за ней в старших классах. Футболист со слоновьими яйцами. К окончанию школы её он боялся больше, чем меня. Наверное, плакал по ночам в подушку и не мог унять дрожь в поджилках.       Сайкс растянул губы, но в трубку лишь тихо хмыкнул. Он тоже помнит того бедолагу. Элисон связалась с ним назло. Как и с будущим мужем, брак с которым не продержался и трёх лет. Назло ему.       — А ты никак заскучал, одинокий ублюдок? — Ёрничал Сайкс. — Ударился в воспоминания…       На некоторое время воцарилась тишина.       — Ты уже выкинул из головы мысли о моей дочери?       — Разумеется. — Быстро ответил Сайкс. — Столько воды утекло.       Разумеется, нет.       — Тогда не грех и удариться.       Ещё одна не самая хорошая идея. Сайкс проговорил что-то расплывчатое, даже двусмысленное, и вновь развернулся к столу. Сэм Хойт непростой человек. Тяжёлый на подъём, да и характер не подарок. Скверный. Уж каким бы брюзгой не был сам Сайкс, а Хойта он ни в чём не мог переплюнуть. Пусть Сайкс старше, пусть командовал им в армии — по части вспыльчивости и грубой бескомпромиссной силы Хойт давал всем сто очков вперёд. Но так уж вышло, что ему Хойт всегда благоволил. Больше, чем кому-либо другому. Больше, чем собственной дочери. Поэтому простил его, но не дочь. И может не за что её прощать — всё равно не простил.       Сайкс всю жизнь мнил себя благочестивым католиком. Бежал на исповедь всякий раз, как только капли крови брызгали на белые одежды. Священник знал многое: сколько раз ему пришлось убить, кого и почему. Знал и о устроенной Сэмом Хойтом аварии. Знал, что Сайкс его прикрыл. И лишь одного священник знать не мог. Никто не знал, даже Хойт догадался не сразу: Сайкс поглядывал на его четырнадцатилетнюю дочь с особым интересом. С тем самым, с которым взрослый мужчина не должен смотреть на малолетку.       Всё началось… Он хорошо запомнил тот день. В Техасе открылся сезон охоты. Сэм Хойт пристрастил дочь к стрельбе ещё с детства. Сначала учил стрелять по бутылкам, потом по диким животным. В людей стрелять она научилась сама. До наступления того дня, Сайкс не видел её семь лет. И встреть он Элисон на улице — не узнал бы. Точно не узнал. Пять футов юного четырнадцатилетнего тела: футболка плотно обтянула кожу, выделила точки сосков на груди и очертила соблазнительную линию живота. Пора надевать бюстгальтер, девочка.       Когда девчонка развернулась, будто нарочно показывая, что сзади она хороша так же, как и спереди, Сайкс уже вовсю пялился: джинсы на крепкой заднице сидели второй кожей, небрежно брошенные на правое плечо волосы открывали дивный вид атласной шеи. Вскоре, что-то проговорив, она скрылась за дверью, и Сайкс выдохнул с облегчением. Это будет тяжело…       С того дня начались самые неважные его времена. Застав окончание Вьетнамской войны, Сайкс думал, что ничего не сможет потрясти его сильнее. Но влечение к почти ещё ребёнку? Жгучее и грязно-похотливое. Нет, такого он от себя не ждал. И пусть тогда он не был слишком стар, не успел жениться и обзавестись детьми, его гладкое лицо не избороздили глубокие морщины, а чёрных волос не коснулась седина… Сайкс назвал самого себя монстром и поблагодарил бога за то, что тот наградил его поистине колоссальной выдержкой. А потом женился. Так быстро, как только смог. Только жена не вытеснила из головы мыслей о девчонке, а Элисон Хойт продолжала взрослеть.       Со временем Сайкс понял, что ошибся. Его влечёт не к детям, не к молоденьким девочкам, безудержно его тянуло к Элисон Хойт. Но это вовсе не стало утешением.       — Знаешь, что заявила мне Элисон в свои неполные семь? — Полюбопытствовал Хойт. — Я в шутку заговорил с ней о замужестве…       Сайкс снова приехал в Техас, когда ей едва исполнилось семнадцать, а у него родился первый ребёнок. Сел за стол со своим названным братом и его дочерью, которую начал вожделеть ещё сильнее.       — Никогда и ни за что? — Усмехнулся Сайкс.       — Не-е-ет. Она сказала, что выйдет замуж за тебя.       Раскаты басовитого смеха Сайкс слушал с натянутой улыбкой. Глотнул воды и тоже хохотнул. Смешно. Посмотрел на Элисон, которая жевала стейк с таким видом, словно жуёт пенопласт. Кстати, обычное выражение её семнадцатилетнего лица, в четырнадцать улыбалась она гораздо чаще. И совершенно точно не выглядела такой угрюмой.       Тогда он и понятия не имел в чём дело. Тяга к девчонке, которую знал с рождения и даже нянчил, казалась ему неправильной, всецело противоестественной. Но Сайкс и думать не смел, что та девчонка способна ответить ему взаимностью. Что она научилась любить его ещё до того, как вообще узнала, что это такое. И отнюдь не считала свои желания противоестественными.       Её отцу казалось это глупостью, нелепым детским капризом. К несчастью Хойт из тех, кто умел смотреть вглубь, а потому быстро осознал и свою ошибку и то, насколько всё серьёзно.       Подловить её задачей было нехитрой. Когда они сообщили о его женитьбе, Элисон ошарашено замерла и как будто побелела. Можно приманить собаку куском мяса, а потом пнуть её под рёбра — вот какое будет выражение лица.       — Держись подальше от Сайкса. — Заявил спустя время Хойт. — Он женатый человек, а ты из кожи вон лезешь, пытаясь привлечь его внимание.       Хойт говорил вслух то, о чём Сайкс стыдился и думать. Прямо при нём. А Сайкс лишь прислушивался к реакции в своей груди и не пытался его прервать.       —Что я делаю? — Выделила Элисон.       Она посмотрела так, что захотелось провалиться сквозь землю. Испепеляющим взглядом. Она это умела… Такая мелкая, а уже прёт напролом и смешивает с дерьмом преграды, словно человек-бульдозер.       — Я сказал тебе не пытаться залезть в трусы к моему единственному другу. — Пояснил Хойт. — Так уж не терпится кого-то обслужить? Займись местной футбольной командой или попытай счастье на заправках.       Все они шлюхи — вот как думал Хойт. Жена не вытерпела его характера, развелась и сбежала с любовником. Наверное, маленький ребёнок был помехой для начала её жизни с чистого листа, поэтому дочь она оставила с Хойтом.       В общем, жёны изменяют, дочери вырастают и идут в разнос. Хойт считал, что в том, как всё сложилось, виноват не Сайкс. Это Элисон виновата. Это она его соблазнила. Из-за неё они трое больше не могли быть вместе. И пусть у Хойта не было прямых доказательств, но если Сайкс вдруг начал смотреть на его дочь как на женщину, значит, она слишком многое ему показала.       Однако найди Сайкс в себе силы говорить, то сказал бы с полной уверенностью: она не пыталась его соблазнить. Какая ерунда. Даже не делала неумелых попыток. Потому что сделай она хоть что-то подобное раньше, хотя бы попытайся — он понял бы, что к чему.       Из-за постоянных ссор, Сайкс не мог находиться с ними рядом. Однажды он приехал, а они уже жили по отдельности. Той семьи, к которой он привык, больше не существовало. И, может, каждый из них упрям и даже несносен, но Сайкс любил их, как можно любить людей настолько близких, что жизнь без них не мыслится вовсе. Хойт остался в своём доме — иначе быть не могло — а вот Элисон… Наконец-то, выжил? Отправил в свободное плавание?       — Где твоя дочь?       — На кой-хрен она тебе сдалась? — Осёк его Хойт. — Сбежала, прямо как её мамаша. Все они…       — Где она? — Перебил его Сайкс.       — Если всё ещё жива, то ошивается где-то в окрестностях бара рядом с перекрёстком. Ту развалюху не пропустишь.       Работает в какой-то дыре? Хойт не думал, что ей давно пора в колледж? О чём он вообще думал? Когда Сайкс увидел «дыру» воочию, то понял, что Хойт не думал. Вообще. Иначе не допустил бы такого, какими бы ужасными их отношения не были.       Но порой жизнь способна развернуться на все сто восемьдесят градусов, вряд ли хоть кто-то оказывается к этому готов. Мысль возникла внезапно, а потом так же быстро воплотилась в реальность. И Флорида приняла Элисон Хойт с распростёртыми объятиями. И факультет права. И полицейская академия. Академию Элисон закончила одной из лучших — это было удивительно, Сайкс не думал, что она впишется туда, как родная. Но она вписалась, он понимал это так же хорошо, как и знал: подпускать её близко самое последнее, что должен делать он.       Время доказало его абсолютную, чертовскую правоту. Поэтому он почувствовал себя совершенно разбитым, когда она вышла замуж. К тому моменту собственная жена опостылела ему настолько, что он не хотел о ней даже думать. Когда человек понимает, что не желает возвращаться домой, он сознаёт и то, насколько несчастен. Блестящей карьерой такую пустоту не заполнить…       — Может мне развестись со своей старухой? — Задал ей вопрос Сайкс.       Не так давно завершились учения: многим копам Майами пришлось выехать загород. На обратном пути Хойт резко остановилась, похоже, оставив узор шин внедорожника на влажной, податливой почве — было слышно, как недовольно взвизгнули тормоза. Закрыла пальцем микрофон гарнитуры и тихо выругалась, когда её бросило вперёд.       — О чём это вы?       — Хочу развода. — Повторил Сайкс.       Она молчала слишком долго.       — В вашем-то возрасте? И зачем?       — Хочу быть с тобой. У меня уже внуки, а я хочу быть с тобой.       Опять замолчала, борясь с желанием просто отклонить его вызов. И всё.       — Вы пьяны?       — Немного. — Признался Сайкс. — Но разве это не то, чего ты всегда хотела? Вот я хотел…       Хойт свела брови. Если он заговорил об этом сейчас, то, видно, впал в старческий маразм. Иначе, как ещё такое объяснить?       — Совсем не то. Оставайтесь со своей старухой или её хватит удар. И когда от вас отвернутся все дети, а они отвернутся, так и знайте, вы поймёте, что до этого жизнь была не так уж и плоха.       Связь она оборвала, не дав возможности ответить. Выключила телефон, кинула его на соседнее кресло. Чокнутый. Зачем нужно было создавать семью? Чтобы потом заявить им: я хотел совсем другого? Так оно у католиков принято?       Хойт помассировала виски и, достав из багажника запечатанную бутылку, удобно откинулась в кресле. Глотнула.       Слабак.       Она всю жизнь думала, что чувство не взаимно, а он нарочно подыскивал себе жену — тоже католичку, смиренную и богобоязненную — лишь бы люди его не осудили. Публичное лицо в красивой обёртке примерного семьянина и защитника правопорядка. Если бы он просто её не хотел, было бы не так мерзко.       Слабак.       Когда бутылка опустела на четверть, Хойт спрятала её в багажнике и уже собиралась вызвать водителя — в голову ощутимо ударило, поэтому заводить двигатель, а потом быть выкинутой с работы не слишком-то хотелось. Но пассажирская дверь внезапно клацнула и распахнулась. В салон наполовину ввалился… Точно, коп, она видела его на стрельбище. Посмотрел на неё сперва очень удивлённо.       Ещё бы не удивиться, когда он набрался и, вероятно, хотел попасть во внедорожник кого-то из коллег… А попал во внедорожник лейтенанта из ОВР. Коп очаровательно улыбнулся.       — Ух ты. Номером ошибся…       Хорошая улыбка. Приятное лицо. Безукоризненно сидящие по фигуре брюки, мышцы, бугрящиеся под белой рубашкой. И некая элегантность. Даже под мухой. Хойт улыбнулась в ответ. Только тогда, кажется, заметив её состояние и учуяв запах спиртного, он протянул ей руку.       — Привет. Я Кларк.       — Привет, — она сжала его кисть, — не думаешь, что пора выметаться отсюда?       — Я думаю, ты слишком красивая, чтобы оставаться здесь одной.       На комплимент Хойт ответила сухой полуухмылкой и больше ничем. Она не знала его, он не знал её. В тот миг секс не казался такой уж плохой идеей, какой покажется после.       — Тебя кто-то ждёт? — Спросила Хойт.       — Они подождут.       — Закрой дверь.       Всё лучше, чем пустая болтовня с Сайксом. И полезнее — лёгкая гимнастика никогда не была лишней. А с Сайксом… К тому разговору, они больше не вернутся. Это ясно как день…       Запах гари царапал горло, щипал ноздри, и будто жёг изнутри. Сквозь щели дым проникал в подвал, отчего Хойт надрывно кашляла, зажимая смоченным платком нос и рот. Ещё до того, как она смогла осознать, что происходит и добраться до выхода — с потолка что-то рухнуло, навалилось на люк, повреждая старые доски. Едкий, отравляющий дым повалил чёрно-серыми клубами.       Истратив остатки воды, Хойт плотнее прижала к лицу мокрый платок. Качнулась, заставляя шестерёнки в голове лихорадочно крутиться. Есть ещё один выход. Наверху, пристроенный к дому, но туда можно добраться и через подвал. Её отец оборудовал этот выход специально для грузоперевозок или на случай эвакуации. Продолжая выкашливать лёгкие, Хойт медленно поплелась туда. Быстрее не могла, голова болела и кружилась так, что она едва различала путь. Хотелось за что-то зацепиться, но стены источали жар и словно того было мало — не привыкший к внезапным отключениям организм, как и прежде реагировал на всё самым скотским образом.       Дверь эвакуационного выхода оказалась не просто закрыта, но и заблокирована чем-то снаружи. События вспоминались урывками: она помнила Дориана, слишком обеспокоенного Дориана. Дальше догадаться несложно: кто-то окружил дом и заблокировал выходы. Кому-то показалось это недостаточным и дом теперь горит. Дверь едва слышно скрипнула, когда Хойт навалилась на неё в первый раз. И всё, лишь тихий скрип, даже на дюйм не поддалась.       В следующий раз Хойт нашла в себе силы разбежаться. Боль от столкновения, как ни странно, придала больше сил. Но дверь лишь скрипнула громче, и не сдвинулась с места. Хойт задышала урывками; каждый вдох оставлял во рту мерзкий привкус гари. В третий раз она налетела на дверь и почти взвыла от боли: из носа потекла кровь, в правом плече что-то глухо щёлкнуло, скула ощутимо начала отекать. Теперь скрип превратился в грохот — гулкий и раскатистый. Дверь чуть поддалась, однако почти незаметно. Поэтому был четвёртый, пятый, шестой, седьмой раз…       Долгое время кроме грохота не было слышно ничего. Хойт показалось, что она вывихнула плечо и сломала правую ключицу. Рёбра тоже болезненно ныли, и, в очередной раз шумно налетев на дверь, она просто рухнула вниз, отброшенная силой удара. Но дверь не открылась. Только кислорода становилось всё меньше и тянуло прочистить желудок. Надрывно кашляя, Хойт впилась пальцами в горячие доски пола с такой силой, что переломала ногти.       Это полыхающий гроб, а не дом её детства…       Новый приступ кашля не дал ей даже подняться, создавалось впечатление, что вместе с лёгкими можно выкашлять и все остальные органы. Рези в животе, от которых Хойт корчилась на полу, были прямым тому подтверждением. Позади что-то хорошенько жахнуло — наверное, груз с крыши окончательно проломил люк. Значит, вместе с дымом в подвал повалило пламя.       Между убивающими приступами кашля, ей даже удалось прошептать:       — Твою мать…       И вдруг послышался странный стук. Не постукивание падающих обломков дома, а стук… почти мелодичный. Слишком человеческий.       — Дориан?..       Там — снаружи, за дверью. Там давно что-то дребезжало, но она списала всё на летевшие вниз доски. Теперь Хойт чуть приподнялась и проползла к двери. Дверь она толкнула совсем легонько и та медленно раскрылась, шлёпнувшись о стену дома. В лицо задул горячий, с примесью гари, но такой спасительный воздух. Хойт выползла, бессильно уткнулась лбом в траву, стараясь дышать. Кашель ещё рвался наружу, а глаза слезились от дыма.       — Дориан…       Сейчас она услышала себя со стороны. Скрипучий, хриплый, будто сорванный голос. А точно ли себя?       — Дориан!       Кто-то разблокировал дверь и постучал, но если это не Джон Дориан, то… Кто? Вокруг ни души, однако если бы ей не подсобили извне, то дверь она не выбила бы. Проще было самой об неё убиться.       Каждый вдох сопровождался болью, горло и нос тоже невыносимо болели. Но через несколько минут, Хойт опёрлась о ладонь и снова огляделась. Сейчас куда внимательнее.       — Ну же. Выходи. Героев надо знать в лицо.       Омерзительное чувство, будто за тобой наблюдают. Особенно, когда ты наверняка знаешь — нет никакого «будто». И это не Джон Дориан.       Хойт медленно поднялась. Постаралась выпрямиться, сделала первые нетвёрдые шаги. От жара пламени потело лицо: только сейчас она заметила, что ссадины и рану на скуле неприятно пощипывает. Пробравшись во двор, поражённо замерла. Перед главным входом — на самом видном месте — истекали кровью трупы, разложенные в ряд. Один, два, три, четыре…       Они погибли не в перестрелке, не нападая и защищаясь. Их показательно казнили.       Если это люди из ЧВК и пришли они за ней, то кто их всех перебил? Тот же, кто выпустил её из дома? Это совершенно точно не Дориан. Потому что Дориан не больной на голову урод, раскладывающий людей в ряд и методично вышибающий им мозги. Четырнадцать, мать их, трупов…       И Дориана среди них нет. Значит ли это, что он жив?       — Спасибо, заступничек.       Пальцами Хойт зачесала назад длинные волосы, присела, подбираясь ближе к телам. Сухость во рту заставила её подобрать пару фляг. Быстро напившись, она в очередной раз настороженно огляделась. Дориан оставил ей свой телефон. Который не ловил связь в подвале и который она могла разбить, кидаясь на дверь. Но стоит убраться отсюда — связь будет, а из повреждений у телефона лишь царапины и треснувший экран. Камера цела.       Сперва Хойт сфотографировала оставшееся оружие: все серийные номера, все отличительные детали. Потом лица погибших, и наконец — всё ещё прячась и оглядываясь, — номерные знаки авто. В салоне наверняка велась запись, поэтому внутрь она не полезла, обогнула броневики очень старательно, едва ли не ползком.       Подняла наверх голову: замеченный с самого начала вертолёт был уже совсем близко. Эхо лопастей становилось громче с каждым мигом. Не вертолёт службы спасения, не полиции, не пожарных, и даже не репортёров. Это наёмники, пытающиеся выяснить почему с ними не выходят на связь. И если они до сих пор не заметили её, то вот ещё ярдов сто — бинокль будет ни к чему.       Неподалёку что-то с треском рухнуло, Хойт крепче сжала подобранную винтовку, направляя дуло туда, откуда шёл звук. Никого, только дом продолжал осыпаться.       Гараж уже обвалился, даже если машина всё ещё там — очень сомнительно — её не достать. Нужно срочно найти новую, однако памятуя, что ни один из экстренных вызовов не сработал — здесь мало того, что всё тихо и мертво, здесь ещё и радиоэлектронное подавление. Глушилки — звонки не пройдут. Кто бы сомневался. Очень скоро трупы тоже исчезнут.       Хойт опять посмотрела вокруг. Всё мертво? Но дверь открылась не сама собой.       И что с того? Ждать пока пламя распространится? Заполнит двор? Лазить среди обломков и огня вплоть до приземления вертолёта? Искать того, кто давно мог смыться?       Нет уж.       Горящий дом остался далеко позади, но всё ещё тошнотворно, омерзительно пахло гарью. Вонь впиталась в кожу, осела в носу и пропитала всё изнутри. Хойт сидела за рулём старой «Тойоты», купленной с рук почти даром — как только Дориан вернулся в дом её отца, она пыталась всё предусмотреть и спрятала машину в безлюдном месте. Если бы что-то случилось и Дориану срочно пришлось бы уходить — он знал, где раздобыть транспорт. Кроме пары дубликатов был ещё один ключ зажигания: спрятанный в бампере. Поэтому «Тойоту» могли легко угнать, но так как машина почти ничего не стоила, Хойт решила рискнуть.       Что ж, транспорт понадобился ей самой. Транспорт и связь. Помнится, она думала оставить в «Тойоте» чистый предоплаченный телефон, но каждый раз откладывала это на потом. Глупо. Она хотела всё предусмотреть, однако не предусмотрела. Если бы она спрятала запасной телефон в салоне, то сделав фотографии у крыльца дома, тотчас же выключила бы мобильный Дориана. А по возможности и вытащила бы оттуда батарею.       Теперь пришлось не просто оставить мобильный включённым, но ещё и позвонить с него. Нужно было спешить. Дом отца уже не спасти, но вдруг, если не дать военным достаточно времени, они не смогут тщательно замести следы?       — …Шеф. Минутку уделите?       — С кем говорю? — Не узнал Сайкс.       — Элисон.       Тишина.       — Элисон? Что с голосом?       — Была заперта в горящем доме, надышалась дыма, чуть не выкашляла лёгкие. Это вкратце.       Сайкс ответил без промедлений:       — Никогда не замечал за тобой тяги к глупым шуткам. Может, не стоило и начинать?       — Однозначно не стоило. Только я не шучу. Сделаете анонимный звонок? Нужна помощь у фермы в Техасе. У той самой. Очень скоро от неё ничего не останется.       — Что?.. — Не понимал Сайкс. — Что ты такое говоришь?!       — Быстрее. Сама позвонить я не могу. Но желательно, чтобы звонок был отсюда — из Техаса.       Пока Сайкс искал способ анонимно вызвать экстренные службы, Хойт висела на линии. Потом он вернулся к разговору, начиная сыпать вопросами и слушать короткие, но исчерпывающие ответы. В конце концов, замолчал, видно, переваривая и стараясь не сорваться на крик. Задышал тяжело и громко.       — Не думал, что вообще когда-нибудь это скажу. Правда, не думал. Но… У тебя с головушкой всё нормально, Элисон?!       — Я вас не вмешивала, сами знаете почему, — вопроса она как не услышала, — но теперь всё стало сложнее, и полагаю… Наверное, мне лучше умереть.       — Ты не должна об этом думать!       — ФБР могли бы прикрыть меня официально, но для этого я должна поделиться всем, что знаю. И уж извините, шеф, но я не верю ФБР. К тому же ублюдки будут искать подвох именно в их программе защиты. Поэтому от ФБР мне лучше держаться подальше.       — Ты не должна этого делать, — повторил Сайкс по слогам, будто пытаясь вразумить ребёнка.       — Когда сообщат о моей смерти, постарайтесь сделать удивлённое лицо.       — Подожди!       Хойт уже оторвала трубку от уха.       — Не поступай та…       Хойт отключилась, невольно глядя в салонное зеркало. Одну из винтовок она прихватила с собой, скрыла под задним сиденьем… Вроде не видно. Вздохнула и наконец глянула на телефон. Невольно сглотнула, крепко зажмурила глаза. На грудь, будто что-то тяжёлое навалилось, давящее. Дыхание спёрло, как в том проклятом доме. Голос замер в горле…       — Для тебя есть подарок. — Сказала она. — Вставай.       Хойт протянула Дориану руку и тот схватился за её кисть. С похмелья, с наверняка гудящей головой и опухшими, налившимися кровью глазами. Вчерашней ночью она затащила его в дом, но наверх поднять уже не смогла. Заснул прямо на кухне.       — Телефон? — С удивлением принял Дориан её «подарок».       — Слышу разочарование в голосе. Ты чего ждал? Обручального кольца?       Облокотившись о стол, Дориан покрутил в руках мобильный. Потом вдруг резко позеленел, склоняясь ниже. Кому-то не мешало бы облегчить желудок?       — Пойдём. — Она опять протянула к нему руки. — Отведу тебя в туалет.       Он с готовностью, но, очевидно, слабо понимая, что делает, прильнул к ней, качнулся, и на этот раз зажал ладонью рот.       — Не блюй ты на меня, ради бога.       — Не буду. — Пообещал Дориан. — Зачем ещё один телефон?       — Предыдущий ты разбил.       — Когда?       — Вчера.       Он изумлённо заглянул ей в лицо и дождался подтверждающего кивка.       — На этот номер буду звонить исключительно я. — Предупредила Хойт, будто раньше было иначе. На любой из его телефонов должна звонить только она. — Так что не свети им и постарайся не разбить.       Остановившись, Дориан опять достал из кармана мобильный. Вряд ли он сознавал и то, с какой теплотой на него посмотрел. Почти улыбнулся. Можно ли считать это за награду? Вот такое выражение лица. За все те бессонные ночи, когда Джона Дориана приходилось тащить в дом, а потом вскакивать каждые несколько минут и проверять: дышит вообще? Не захлебнулся рвотой?       — Спасибо. — Поблагодарил Дориан. — Спасибо тебе за всё.       Искренняя благодарность. По-настоящему искренняя. Не произнесённая из вежливости, не брошенная между делом или для того, чтобы не молчать. За какой-то паршивый телефон…       Хотя нет… Далеко не только за телефон.       — Всё, что бы я ни делала, я делаю в первую очередь для себя. — Напомнила Хойт.       — Лучше этого не говорить.       — Почему? Так неприятно это слышать?       — Потому что это неправда. — Заявил Дориан. — Признавай или нет, но я тебе больше не нужен. Я помеха, всего лишь никчёмный пьяница, и только ты пытаешься удержать меня на плаву… Но я тебе больше не нужен, Элисон.       Хойт вложила телефон в нагрудный карман. Похлопала по карману ладонью.       — Я тебя найду. — Твёрдо сказала она. — Найду. Живым или мёртвым.       В бардачке нашлись влажные салфетки, которыми Хойт вытерла лицо. Проехав несколько миль, подумала и снова достала телефон Джона Дориана. Услышала гудки.       — Да? — Послышался мужской голос.       — Это Хойт.       — Что такое с голосом? — Удивился он.       — Мороженного переела. — Спокойно ответила Хойт.       — Спутала мой номер с номером своего лечащего врача?       — Ты и есть мой лечащий врач. Надо выписать рецепт.       — Боже, Элисон, — обречённо вздохнул её собеседник, — отпусти уже мои яйца, они жутко болят.       — Тихо. Не то оторву их и начну жонглировать.       — Лишь бы на завтрак не съела. Чего ты хочешь на этот раз?       Рука руку моет. Главная причина появления Хойт в ОВР не в том, что ей хотелось охотиться на своих. А потому что так она быстрее всего могла получить лейтенанта и прикрыть Сайксу спину.       — Ты воткнула в него бутылку? — Изумился Сайкс, услышав, как в их баре привыкли улаживать разногласия с гостями. — Он едва не истёк кровью.       — У нас политика такая: «смотри, но не трогай», как в стрип-клубах. — Без всякого раскаянья пояснила Хойт. — Он потрогал, и, согласно правилам, я решила показать, насколько он был неправ.       — Любишь правила?       — Не очень.       — Он заявит в полицию. — Обеспокоенно предположил Сайкс.       — Не заявит.       Тех, кого не очень-то и жалко, можно подсечь и посадить на крючок. Оказать большущую услугу, а потом крепко схватить за яйца…       — Сведи меня с АТФ, — вернулась к разговору Хойт, — у меня для них кое-что есть.       Экспериментальная винтовка, и куча серийных номеров оружия, находящегося в незаконном обороте.       Вот тебе АТФ, наглый ублюдок. Харрис их хотел — он получит. И уже сбитый палкой улей, наконец, подожгут.       — Может, объяснишься? Боюсь, моей фантазии не хватит, чтобы догадаться самому.       — Мою мать звали Элис, и отец не придумал ничего лучше, кроме как назвать меня Элисон. Вот у кого не хватало фантазии.       — Лирику не разводи. Давай по существу.       Немного поговорив, Хойт вдруг свернула с дороги и резко дала по тормозам — так, что громко взвизгнули покрышки. Опять зажмурилась.       — Что такое? В аварию попала?       Оторвала от уха телефон, посмотрела на своё отражение в погасшем экране. Дело не в том, что кровь стёрлась не до конца и не в рассечённой на скуле коже. Дело в том, что вот это почти затравленное, безнадёжно-усталое и печальное лицо она не узнавала.       — Я просрала машину. — Ответила Хойт, думая при этом совсем не о машине.       Харизматичный Мартин Кларк такого не умел. Он играючи подбирал слова, без труда входил в доверие, и мог показаться самым чутким, знающим человеком на земле, а всё равно не оказывал такого воздействия, как Дориан. Всё потому, что, по сути своей, он лживое дерьмо.       — Какую ещё, к чёрту, машину?       — Дорогую. — Ничего не желала объяснять Хойт.       — Разве не очевидно, что машина меньшая из твоих проблем?       — Но мне очень нравилась та машина. Слишком.       — Купишь лучше.       — То был эксклюзив. Ограниченная серия.       Из скрипучего её голос превратился в бесцветный. Как голос Джона Дориана, когда тот говорил о Мартине Кларке. Когда слова раздирали его грудную клетку.       Сердца чудовищ тоже бьются? От хрупкости и ран. Кажется, это правда. И вовсе не смешно.       — Машину надо вернуть. — Подытожила Хойт. — Хотя бы то, что от неё осталось…

***

      В отчётах было написано о множественных телесных повреждениях. Якобы Харрис напал на охрану в своём тюремном блоке и попытался вырвать оружие. Якобы на фоне всех тех проверок у него случился срыв. А кто виноват? Комиссии, постоянно задающие неудобные вопросы, разве не ясно? Разве не его жена трагически погибла, разве он не жертва, смявшей его системы?       Якобы Харрис попытался совершить самоубийство, потому что потревоженные раны опять закровоточили. Якобы он перестал владеть собой, потому что система снова обвинила его и попыталась смять.       Как нехорошо, как негуманно, человек пытался свести счёты с жизнью. А всё из-за вас. Вам лучше сбавить обороты, если не хотите последствий серьёзнее. Ведь не хотите?       Нет, не хотели. Обороты были сбавлены, и Рой Харрис вдохнул полной грудью. А потом вдохнул ещё раз. На свободе, в сельской местности Техаса. Среди чёрного пепелища вокруг.       Реабилитационный период прошёл, но лицо всё ещё не зажило. Как же назывался тот фильм? Без лица. Жаль в жизни нет места фантастики. А он не Николас Кейдж. Ему изменили лишь ключевые точки: нос, скулы, подбородок. Харрис и думать не думал, что лицо может преобразиться так сильно. Даже если бы изменён был только нос, или, например, только скулы — кто-то посторонний вряд ли бы его узнал. Во всяком случае, сразу.       Он вообще о многом не думал. О самоубийстве? И в мыслях не держал. О предлоге выбраться из камеры и попасть в больницу? Нет. О том, что ему введут наркоз, а проснётся он уже грёбаной мумией после пластики? Нет. Совершенно точно нет. И о том, что найдётся кретин, согласившийся занять его место в камере — что нужно было предложить ему взамен? — не думал. Вообще. Он не думал, а они забрали у него даже лицо. Даже такую малость.       О чём он не думал ещё? О том, что сука, которую он спас в Эверглейдс так сильно ему поднасрёт. О том, что ублюдок, которого он не пришиб, видно, по доброте душевной будет подозреваться в убийстве четырнадцати отставников армии. Или виноват другой ублюдок? Уэйна среди мертвецов тоже не нашли.       — Вероятно, они в сговоре. — Сказали ему.       Нет. Нет и нет. Они не в сговоре. Скорее ад замёрзнет, чем Уэйн и Кларк сговорятся. Дери их черти в этом аду.       — Рой. — генерал положил руку ему на плечо, и Харриса едва не передёрнуло. — Признаюсь честно, мне так хотелось убить тебя, когда я узнал обо всём. Попадись ты мне тогда, клянусь богом, я бы тебя пристрелил. Это твои уроды взбунтовались, раздвинули твою жопу, и усадили тебя прямиком на дилдо. Ты не смог удержать их на цепи. И всё-таки ты жив, знаешь почему?       Он знает почему. Вот это знает наверняка. И почему ему помогли выйти в первый раз, и почему во второй. Они не оставят его в покое. Он будет разменной монетой до тех пор, пока не надоест, а потом кто-нибудь из сослуживцев разнесёт ему голову. И боже, как же он зол. Так зол, что, наверное, достиг точки кипения — ярость скоро разорвёт его на части.       — Убери за собой дерьмо. И больше не огорчай меня так сильно.       — А иначе? — Спросил Харрис.       — А иначе уберут тебя, сценарий проще некуда. Стар как мир.       Позади скрипнула резина. Хлопнула автомобильная дверь.       — Ты ещё, чёрт возьми, кто такой? — Раздался голос.       Харрис развернулся, глядя в дуло дробовика.       — Друг вашей дочери.       Сэмюэль Хойт. Высокий, крепко сложенный, с тонкими чертами лица. Статный. В нём чувствовалась военная выправка. А Харрис так глубоко копал под ту суку, что узнал бы её папашу и в темноте.       — Частная территория, засранец. — Сообщил Хойт. — Надумал скорбеть, скорби у себя дома.       Вот кому и следовало бы остаться дома, так это Хойту. Харрис приподнял руки.       — Скорбеть?       — Не смотришь новости? Она погибла. Я не видел её двадцать лет, а потом она погибла. — Хойт грубовато усмехнулся, но за этой бравадой можно было разглядеть отчаявшегося старика, пережившего дочь. — Счастливого воссоединения не предвидится.       — Вероятно, нет.       На мгновение Хойт отвёл взгляд. Затем посмотрел как-то рассеяно, и будто расслабил руку с дробовиком.       — Так кто ты такой? — Наконец-то задал он этот вопрос. — И откуда знаешь меня?       Харрис пожал плечами.       — Не думаю, что она мертва. Нет, я уверен — она не мертва.       В глазах Хойта опять что-то поменялось, губы дрогнули. Он собрался ответить, но замешкал. Опоздал. Опоздал даже с дробовиком в руках. Харрис выхватил скрытый пистолет и трижды нажал на спусковой крючок. Точно в грудь.       Хойт отшатнулся, повалился назад к машине, врезался спиной в корпус. В его распахнутых глазах застыла пустота, лицевая сторона его рубашки пропиталась кровью. Рука Хойта всё ещё сжимала дробовик. Харрис пнул дробовик в сторону, опустился на одно колено и проверил пульс. Мёртв, мертвее не бывает.       — Я предупреждал. Разве нет? Разве я не предупреждал?!       Харрис вдруг сорвался на крик. Неожиданно даже для себя самого. Наверное, стоило пропить те успокоительные, которые выписал врач. И возможно, Сэмюэль Хойт уехал бы отсюда невредимым.       — А теперь найди меня, сука. Не захотела спокойно жить, ищи меня!       Харрис поднялся, глянул на привалившийся к машине труп, потом на саму машину — внедорожник очень схожий с внедорожником Элисон Хойт. Дробовик той же модели, какую она возила в своей машине. Она найдёт. Выйдет из укрытия и найдёт. Прошло ли двадцать лет, да хоть тридцать…       Она была дочерью своего отца.