Хамелеон

      В прошлом Кларк научился принимать полицию как данность. Ему казалось, что всё именно так, как и должно быть. Но, в конце концов, всё это было лишь иллюзией, сковывающей имитацией — миром, которого хотел Дориан. И когда Дориана в этом мире не стало, Кларк сбросил кандалы.       — Что с ним случилось? — Послышалось совсем близко.       Если у телевизора барахлит звук, голоса ведущих слышатся примерно так. Кларк приподнял веки, темноту разрезал яркий свет. Острый, поэтому глаза заслезились и веки Кларк опустил.       — Не знаю. Не моя это проблема.       — Ты часто говоришь так, Суарес, не замечал?       — Не подсчитывал.       — Зачем тебе это нужно? Прикончи его.       — Для подстраховки! Надо мной поставили того бесящего сопляка. Жалкий кусок дерьма Харрис ходит, будто он тут хозяин. И частенько спрашивает вот об этом куске дерьма, не знаю, что будет, умри он в моём блоке. У Харриса ещё с прошлой работёнки на меня зуб, устроит проверку… Да всё что угодно сделает, лишь бы раздавить мои шары.       — А оставить всё как есть ты не можешь?..       — Я чуть жопу не порвал, пытаясь провести тебя сюда. Делай всё, как договаривались, и не задавай вопросов. Задача тебе облегчена, пока был в сознании, человека он напоминал мало. Тут есть с чем работать.       Чья-то рука повернула голову Кларка влево и надавила на висок.       — Думаю, есть, если не очнётся и не начнёт сопротивляться. Будет комбинация гипноза, химических веществ, и электронных генераторов.       Всё было замешено на его страхе и боли. Кларк знал, как уходить от гипноза, что-то там связанное с активностью левого полушария мозга, он, пожалуй, и не мог тогда вспомнить, но был у него опыт противостояния внушению ещё со времён работы детективом. Просто он решил не сопротивляться.       Казалось, если отпустить контроль, всё произойдёт быстро. Если он набит под завязку наркотой — ещё быстрее. Если разряды тока подавят его нейронные связи, а сам он опустится до уровня животного, которое обожглось о пламя и теперь инстинктивно боится огня — вот тогда личностные настройки должны стереться и часть личности блокироваться. А потом Кларк просто начнёт выстраивать их заново, но держаться-то всё будет на том, что он животное, боящееся «огня». И знак «СТОП», который он так желал выставить перед самим собой, самому ему уже будет не объехать.       Да, всё было сварено на его страхе и боли… Но, если это вправду так, существовала ли хоть какая-то польза от того, что с ним делали? Гипноз, вещества и генераторы? Этот странный метод мог покалечить его телесно и душевно, и сколько бы Кларк не пытался отпустить контроль — он продолжал собой владеть. Поэтому над ним быстро перестали экспериментировать. Его сокрушил не гипноз, не вещества и не генераторы, то, что сокрушило его — шло изнутри. Кларк пытался скрыться от реальности и настолько боялся своих воспоминаний, что испытывал тот самый ужас, от которого кровь стыла в жилах. Услышав такое от кого-то другого, сержант убойного отдела Мартин Кларк мысленно отметил бы «не верю».       Мало что заставило бы его поверить.       Новый Кларк старался отделиться от прошлого себя, однако держался за свой ум и общие знания. Понимая, что ему не под силу обвести вокруг пальца тех, кто убил Дориана — их он мог бы обмануть, а вот самого себя нет — Кларк начал защищаться. С Дорианом или нет — он должен был выжить. И он не выжил бы, если бы помнил. Как сказал бы какой-нибудь занудный мозгоправ — уж их-то Кларк повидал — когда его прошлый опыт диссоциировал от обычного сознания, тревога исчезла, зато осталась неясная, скрытая фобия: воспоминания, недоступные пониманию, продолжали влиять на его поведение, возникать вспышками, яркими озарениями, упирающимися в поставленное «СТОП» и снова исчезающими. Он по-прежнему их боялся, словно они могли его убить. Но разве не могли?       Кларк защитил и обезопасил себя. В познании и понимании мира, который его окружал, возникли новые установки — «я получаю удовольствие от жизни», «я не могу думать о том, что было раньше, так как это помешает мне получать удовольствие от жизни». Если это была диссоциативная амнезия¹ — то, что сварилось в его страхе и боли… Страхом же и болью всё было и «разлито». Его память никуда не исчезла, она спряталась так глубоко, что преодолеть блок ей помог лишь очередной мощный толчок.       При сломе блока его встряхнуло, в голове, словно произошел взрыв, и он схватился за грудь, думая, что это паралич сердечных мышц. А потом свалился на спину и пролежал так несколько минут, не больше. Вместо защиты его мозг оставил его наедине со своим потрясением. Там, где всё разрушено, сожжено и разграблено… Кларк больше не мог себя защитить.       Он убил бы Дориана, если бы углубил лезвие. Он рассёк кожу, первые слои мышц и пустил кровь, но это могло закончиться заражением и смертью. Он был так увлечён, всё казалось слишком интересным, привлекательным. А почему его привлёк именно Дориан, Кларк разбираться не хотел, и что с Дорианом делать, тоже не знал. Понятия не имел. Он просто хотел впечатлений и получал их, как умел.       Как объяснить человеку, что из него чуть не выбили дух, потому что вот такой он оказался до хрена особенный? А потом возили в багажнике и держали на цепи, потому что были не в силах просто избавиться? В Канзасе Кларк воспроизводил то, что было у них в Вайоминге и, может, не до конца осознавая — повторял за самим Дорианом в мгновения, когда тот настойчиво жался и едва ли мог смириться с отказом.       Но и это не оправдание.       Дориан хотел услышать другое, чего-то из разряда — «прости, это был не я». Но это был он. В полиции был он, в ЧВК был он, издевался над Дорианом он, и лечил Дориана тоже он. Это всё время был он. Иногда он путался, ошибался и не понимал, что делает, но это был он.       Кларк соврёт, если скажет, что не думал о таком раньше. Что не размышлял, как круто бы было закрыть Дориана и заставить подчиняться. Ещё как думал. Одёргивал самого себя, но всё равно возвращался к той назойливой мыслишке. «Я боялся твоей боли, но сам так хотел обладать тобой, что почти превратил в вещь, люди полны противоречий, да, Джон?» — так нужно сказать?       Это всё грани меня, Джон. Ты не хочешь в это верить, но так оно и есть.       Тогда он не был свободен. Когда отнекивался от Дориана всеми способами. Может, привязанности и делают его слабым, но сейчас ему хотя бы хватает мужества их принять. Кларк до сих пор хочет щекочущих нервы ощущений, хочет адреналина, хочет высадиться в джунглях и стереть кого-нибудь с лица земли. Но больше всего он хочет Джона Дориана.       Поэтому воспользовался недавно привычной схемой — «обвести вокруг пальца». В машине он играл и давил на жалость — просил, едва ли не умолял. Это слезливое «люби меня»… Он был убедителен? Кларк дарил Дориану то, чего тот так хотел. Словом, исполнял мечты. И Дориан поддался. Во всяком случае, Кларк так подумал — пытаясь отдохнуть от вопросов, подходящего ответа на которые у него не находилось, Кларк сделал всё, чтобы Дориан заснул. Больше ничто не отвлекало, Кларк полностью сосредоточился на дороге и доехал до указанного места, куда быстрее, чем планировал. Он решил, что вот и всё — наказания не будет, он сбежал и от ЧВК, и от полиции…       А оказалось, сам обманулся?       Надуть обманщика, значит свершить правосудие? Всё равно нечестно. Весы Дориана как-то нетщательно выверены. Это Кларк кидает, не его. Это Кларк обманывает… Не его. Нечестно решать что-то за него, если бы Кларк хотел спрятаться под крылом федерального бюро, то связался бы с ним ещё в начале. Но он не сделал этого, он не хотел. Потому что знал: всё закончится скверно. И всё закончилось.       Кларк глянул на свои дрожащие вымазанные в крови руки, посмотрел в зеркало заднего вида: его лицо было серым, а кожа казалась тонкой, почти прозрачной. Глаза опухли, покраснели… Он опять напоминал самому себе кого-то. Дориана. В эту секунду они похожи больше, чем когда-либо. Кларк протёр глаза, хотел провести ладонями по коже, но лишь накрыл ими лицо и просидел так почти с минуту. В ушах до сих пор гудело и стучало, щёки горели. Но ярости больше не было, она выплеснулась, полностью осушила. Оставила наедине с горечью и странным чувством поражения.       Кларк выпрямил спину и долго слушал своё тяжёлое дыхание, потом вышел, громко закрыл дверь. С того момента, как он бросил Дориана в кузов прошло минут сорок. Ускользая от федералов, Кларк доехал до окрестностей национального парка Биг-Бенд и постарался скрыть машину за редкой растительностью. Пустыня раскинулась перед ним без прикрас, поглотила: по сторонам от шоссе виднелись сплошные кактусы и колючий кустарник. Найти хорошее местечко делом оказалось непростым, но Кларк справился и теперь стоял напротив кузова, покрытого брезентом.       Дориан не захлебнулся? Кровью, которая текла у него из носа. Не умер? От бессилия и новой кровопотери. Дориан не двигался, брезент не вздымался в такт его дыханию, а неизвестность сводила с ума, казалась невыносимой и страшной до стучащих друг о друга зубов. Сдёрни он брезент и увидь там мёртвое тело, как поступит? Застынет, уйдёт в себя? Будет жить видениями? А потом очнётся и выпотрошит кого-то? Именно так случилось однажды…       Кларк протянул руку, коснулся жёсткой ткани. Бешеный стук сердца отдавался у него в висках, в ушах, бился жилкой на шее. Брезент полетел на землю и Кларк, присев на корточки, уткнулся в сомкнутые замком пальцы. Дориан живой. Свободно дышал, но пока не просыпался. А ведь разряд был слабым. Настолько, что прежнего Дориана таким бы даже не свалило.       Вот бы отмотать всё назад. Если бы в тот бар за его проклятой сестрой они пошли вместе, то были бы сейчас не здесь. Если бы Кларк не бросал его в тюрьме, то для вербовки в ЧВК он наверняка не подошёл. Им нужны были те, кого не хватятся, у кого мало звонков, мало посещений, чьё нахождение за решёткой можно сделать чистой формальностью.       — «Тебя ещё дрессировать и дрессировать, щеночек. Гадишь, где ни попадя».       В кузов его ещё бросил… А потом опять гнал так, что едва уши не закладывало. Остывал совсем медленно, но ехал-то быстро. Что, вены бы себе перегрызал, выпади Дориан где-нибудь по дороге? Посыпал голову пеплом, ах вот если бы я только… Вот бы отмотать всё назад.       — «Не захотел по-хорошему, будет тебе по-плохому».       Это ещё как? Опять на цепь и в подвал? Нет больше подвала, нет цепи. И дома больше нет. А пусть были бы… Что дальше?       Кларк помнит время, когда спрашивал себя самого: «я сострадаю?». Когда мучения Джона Дориана казались мучительными и для него самого. И пока помнит, пока сознаёт остро и отчётливо, не будет никакой цепи.       Посидев ещё немного, Кларк открыл кузов, но перед тем как втащить Дориана в салон, опять провёл ладонями по лицу. Растёр горячие, сухие веки. Дориана он усадил в пассажирское кресло. Проверил пистолет в бардачке, вложил туда дополнительные патроны. На всякий случай отсчитал наличность и тоже сунул в бардачок. Очень скоро федералы найдут машину, а если не найдут, у Дориана будет возможность добраться до них самому. Они окажут ему медицинскую помощь — настоящую, не посильную. А если нет, если ни один из вариантов не сработает — Кларк положил на приборную панель одноразовый телефон — Дориан вызовет помощь. Набрать «911» он сможет, должен…       Кларк вышел, собрал оружие в сумку, увидел летящую мимо машину и хотел было проголосовать, но опустил едва приподнятую руку. Машина проехала, а он вернулся обратно. Забрался в салон. Посмотрел на Дориана: голова того опустилась к плечу, над губой застыла тонкой коркой кровь.       — Ты ведь хотел поступить так же? Я подсмотрел это у тебя.       В другом национальном парке — Эверглейдс. Дориан тогда оглушил его, оставил оружие, деньги и ушёл. И, вероятно, теперь это самый лучший, самый стоящий поступок, на какой способен Мартин Кларк. Единственно правильный. Кларк знал, как неприятен, чувствовал отчуждённость, но всё равно настаивал, принуждал и держал Дориана в наручниках. Он всё прекрасно видел: сперва Дориан пытался оттолкнуть, потом терпел, и, в конце концов, начал привыкать, вспоминать и затыкать поцелуями неловкие паузы.       Кларк думал, всё образуется само собой, рассосётся. Как бы сильно он не портачил в прошлом, Джон Дориан всегда его прощал. Но, очевидно, не сейчас. Поэтому сейчас нет ни сил, ни желания, ни времени принуждать Дориана и делать «по-плохому». Человека не приручить, если Кларк хочет выжить, ему нельзя тащить за собой упирающийся балласт. Мексиканскую границу он сможет пересечь только один. Сможет попытаться. От Мексики его отделяет иссушенная река Рио-Гранде, которую можно перейти вброд. Мексика слишком близко, пусть именно этой попытки от него и ждут, но Кларк обязан рискнуть.       — Считай, тебе подарок. — Кларк повернулся к Дориану. — Смотри, не пожалей, что связался с ними. Они не те, кому можно верить. Но ведь я тоже не тот? И ты не тот, Джон.       Кларк вышел, хлопнул дверью, а спустя минуту залез обратно. Приблизил к Дориану лицо.       — Да что же такое… Мы должны были исчезнуть вместе! Всё не могло закончиться тупым, картинным самопожертвованием. От тебя-то, пожалуй, и стоило ждать этого говна, но не от меня. Я собой не жертвую, я свалю в Мексику, потом свалю из Мексики, буду бухать и снимать тёлок на пляжах. Вовсе я собой не жертвую, у меня всё будет отлично…       Кларк нахмурился, понимая, что разговаривает с самим собой, однако продолжил:       — Не будет тебя, и всё станет зашибись. Ты — источник всех моих бед.       Открыл дверь, завис на пару секунд, закрыл. Прижался затылком к подголовнику и громко вздохнул.       — Ты… — Осёкся, будто забыв, что хотел сказать. — То хорошее, чего больше со мной не случится.       На миг ему показалось, что дышать Дориан перестал. Кларк дёрнулся, сам задержал дыхание, прижимаясь пальцами к его шее и запястьям. Дышит. Сердце стучит, даже слишком быстро. Кларк выдохнул, вгляделся в лицо Дориана, а со следующим вдохом не нарочно втянул его дыхание. От него пахло мятой…       Дориан любил поспать. Засыпал легко и просто, где угодно. После рабочих смен иной раз мог не поесть — сразу в душ и в постель. Сегодня «где угодно» случилось на диване в их тесной гостиной. На груди у Дориана лежала какая-то книжонка в мягком переплёте — Кларк глянул название — конечно же, ничего умного тот не читал. Выпрямившись, Кларк замялся. Всмотрелся Дориану в лицо, такое расслабленное и умиротворённое… Беззащитное. Простоял довольно долго: наблюдал, как мерно вздымается широкая грудь, как подрагивают веки. Голову вдруг наводнили странные мысли, и Кларк сам не понял, почему и зачем склонился. Коснулся губами губ Дориана, осторожно и щекотно. Потом настойчиво вжался. Удивительно, что Дориан не проснулся, удивительно, что Кларк не издал ни звука, когда осознание штырём пронзило разум. Не издал, но в ужасе отшатнулся, да так резко, что свернул спиной купленную ими вскладчину аудиосистему. Поднялся треск и грохот. Дориан открыл глаза, спросонья не понимая, что случилось.       — Кларк?..       Сам Кларк не понимал. Не мог даже вообразить как такое произошло. Он думал о новой знакомой Дориана, вспоминал её тупое верещание, а потом, будто затмение нашло, и очнулся он уже, прилипшим к Джону Дориану. Что сказать мозгоправу: я перестал управлять своим телом? Нет, он им управлял, это страшнее всего…       — Что случилось? — сонно говорил Дориан.       Хотел бы он знать. В конце концов, все, кого Кларк называл «трусливый цыплёнок», теперь могут расслабиться и передать пальму первенства ему. Кажется, самый трусливый цыплёнок это он. Потому что вот сейчас его едва ли не трясло.       И в тот дурацкий бар, к проклятой сестре Джордан, он не пошёл.       Кларк коснулся губ Дориана так же невесомо и щекотно. Никаких неприятных последствий, правда, по-прежнему, было страшно и тревожно… Что, лапой прямо в капкан, да, Кларк? Ту прошлую жизнь он прожил зная, что у него есть Джонатан Дориан. Мол, есть вот такой идиот, который будет с ним несмотря ни на что и в ущерб самому себе. Стоит только поманить. В общем…       Идиот.       Наверное, Кларк мог бы променять все блага мира на то, чтобы Дориан стал тем прежним идиотом.       Углядев машину неподалёку, Кларк наконец вышел. Выскочил прямо на дорогу, вынуждая водителя притормозить. Ударил руками по капоту. Водителем оказался местный рейнджер — через несколько минут он был обездвижен и сброшен в ближайший кустарник. Кларк загрузил его машину всем необходимым, посидел ещё немного, самую малость, не решаясь завести двигатель, и всё-таки повернул ключ. Когда он тронулся с места — включил радио, но вскоре поймал взглядом кое-что получше: хоть машина и не была служебной, однако рейнджер хранил в ней служебную рацию. Задача упростилась.       Кларк мог настроиться на любую нешифрованную частоту: полиции, службы шерифа, пожарных, однако больше всего заинтересовался волной дальнобойщиков — для них информация о возникших блокпостах на дорогах будет первичной важности. У полиции такие сведения могут затеряться в общем потоке, у других служб — тем более. Остаётся надеяться, что местные копы получили лишь описание «Доджа» и внешние признаки его самого — раскрытие его личности потребует слишком много объяснений, которые АТФ вряд ли смогут дать прямо сейчас.       Двигатель натужно зарычал, когда Кларк прибавил газу и начал обгонять сворачивающие на шоссе автомобили. Спустя пару минут машина аккуратно влилась в поток, Кларк снизил скорость, слыша гул вертолёта над головой. Гадать не надо — АТФ наблюдают за дорогами. Ищут «Додж» пикап. Надолго их не хватит, да и за всем не уследить, но, как и он сам, ублюдки хотя бы пытались.       …Джон проснулся от особо болезненной судороги. Вздрогнул, застыл, не в силах пошевелиться. Тело не слушалось, мозг включался так же медленно, но даже, когда включился, Джон всё равно не сдвинулся с места. В голову било набатом, мышцы неприятно подёргивались, картинка перед глазами была нечёткой. Просидев достаточно долго, Джон понял, что смотрит в одну точку. Затем его посетили и другие мысли, сначала что-то вроде «больно» или «хочется пить», к более существенному он подобрался многим позже. Например, «где я?», «что случилось?», а итоговое «где Кларк?», окончательно вернуло его в реальность. Он поморщился, крепко зажмурившись, выпрямился в кресле. Сколько просидел с открытыми глазами? Час? Меньше? Медленно огляделся и задышал тяжело и часто.       Когда он вывалился из машины, срезанные верёвки путами висели на руках. Кем-то срезанные. Кларком? Тот связал его, а после срезал верёвки? Но что, если нет? Вокруг какая-то пустыня… Джон споткнулся на ровном месте и упёрся ладонями в землю. Повреждённый палец запульсировал болью. С трудом поднявшись, Джон вернулся обратно в машину. Оружие и деньги он заметил только сейчас. Ещё и телефон. Тот, бесконтрактный. Кларк обзавёлся им на всякий случай. Дыхание перехватило, а отупляющая боль заволокла голову маревом. Для того чтобы прийти в себя понадобилось ещё несколько минут.       Денег Кларк не пожалел. Их оказалось не просто достаточно, их было много. Джон горько улыбнулся, рукой прикрывая глаза от слепящего солнца. Всё, сбежал. Как бегал всегда, но раньше Джон хотя бы не чувствовал себя таким виноватым. Хотя бы за это. Раньше Кларк отталкивал сам, раньше он не просил быть с ним.       Одержимый психопат не упустил бы своего. Не поделился деньгами, которые нужны ему самому, как нужен воздух. А пусть бы и поделился, теперь уже всё равно, кто Кларк — одержимый психопат или просто незрелый эгоцентрик. Теперь Джон видел перед собой только Мартина Кларка. Как раньше.       Из машины он снова вышел. Воздуха не хватало, и Джон жадно глотал его, сопя опухшим носом. На ватных ногах прошёл вперед, пытаясь собрать мысли в кучу. Отупляла не только боль, но и морозившая изнутри тревога. Куда Кларк мог поехать? Куда угодно. Джон может знать его лучше, чем кто-либо, но он не предугадает полёта чужой мысли. Никто не предугадает. Если только… Джон по новой огляделся: это не земля национального парка, но, наверное, парк Биг-Бенд где-то поблизости. А там и граница с Мексикой. Кларк же не сунется туда?       Вся пограничная охрана предупреждена — и Штатов, и Мексики. Агенты наверняка ничего не объяснили, а просто показали фото, описали приметы и назвали их с Кларком важными свидетелями в федеральном расследовании. Лишь бы так… Так есть надежда, что по ним не будут стрелять.       Но Кларк не мог туда сунуться. Нет. Он слишком умён для такого, он… Он импульсивен и порывист. Он хвастает своим холодным рассудком, а потом всё рушит под влиянием ярости. Он слишком непредсказуем. Но что бы ни взбрело в его голову — Кларку нужна была машина. Он либо угнал её прямо здесь, либо прошёл чуть дальше.       С водителем церемониться времени не было, Кларк скрутил бы его быстро. Скорее всего, не убил — лишняя смерть, лишние неприятности от АТФ. Значит, водитель где-то поблизости, живой и если уж на что и способный, то точно на описание собственной машины. Джон шатнулся, норовя рухнуть вниз. Насилу удержался, а затем прошёл ещё немного, заглядывая под всякий более-менее пригодный куст. С каждой минутой осознания разрастался и шквал эмоций, от которых он успел отвыкнуть. Вот сейчас он отчаянно хотел назад своего Кларка. Почти так же, как и в прошлом, а может ещё отчаяннее. Наверное, именно это желание позволяло ему двигаться. Именно поэтому вся боль и понимание, что Кларк снова слетел с катушек отошли на задний план.       Связанного рейнджера Джон обнаружил в колючем кустарнике. Прошёл ярдов сто и чудом заметил песчаную форму. Сперва думал, что смотрит на мертвеца, но страдальческое мычание его, как ни странно, приободрило — рейнджер живой, вменяемый, вероятно, может кое-что рассказать.       Ещё перед тем, как вытащить кляп, Джон проследил за взглядом рейнджера и обнаружил на щиколотке у того коробочку аптечки. А в ней запасной телефон. Кларк спешил, похоже, забрал один мобильный, но аптечку не проверил. И если бы не этот многоговорящий взгляд, Джон тоже не проверил бы.       — Ты вообще собираешься звонить копам? — Вынув кляп изо рта рейнджера, Джон услышал лишь это. — Руки мне развяжи.       Его руки Джон не развязал, даже не попытался. В том, что жестоко обманулся, рейнджер убедился почти сразу. Его «спасителя» и интересовала только внешность Кларка и подробное описание машины. А ещё…       — В какую сторону он поехал?       — Пошёл ты на хрен. — возмущался рейнджер. — Мудак обчистил меня и скинул в кусты, вот всё что мне известно.       Минутой позже Джон узнал, что «мудак» привязал его колени к локтям, при этом то и дело напоминая, что может поступить хуже: протянуть петлю к паху и посмотреть, как кто-то оторвёт свой собственный член. Шоу сорвалось, наверное, только потому, что Кларк спешил.       — Куда он поехал? — Повторил Джон.       Кларк был жесток без оснований, а Джон пытался внушить рейнджеру страх одним только видом. Ведь, когда без угроз и боли человек внушает тебе истинный страх… Он видится безумно опасным.       Рейнджер рассказал всё, что знал. Он знал совсем немного, но и тех крох хватило — Кларк угнал машину и поехал прямиком в направлении к Мексиканской границе. Джон выпрямился, неуверенно посмотрел на дорогу. Вздохнул. Неизвестно, что случится, поведи Кларк себя агрессивно. Пусть даже нет прямого указания стрелять, его застрелят лишь в целях самообороны. Кларк не тот, от кого можно запросто отбиться. Далеко не тот.       Джон думал, что не будет ничего плохого, если погибнут психопат и линчеватель? Он этого не хотел. Он сам не понимал, насколько сильно не хотел. Если Кларк умрёт… Если из-за его сомнений, Кларк погибнет вот так, то Джон не подавится виной, нет. Сожаления и вина даже близко не будут стоять к тому глубинному, что вырвется наружу.       Джон сел в помятый пикап и первые минуты не мог завести двигатель. Времени менять машину не было, времени не было вообще ни на что. Он резко сорвался с места, понимая — скорее всего не доедет. Скорее всего, его заметят сверху и в лучшем случае остановят. Но даже если бы время было, Джон не уверен, что смог бы угнать машину. Может да, может нет. Стоит признать, после шокера он в полном бессилии. Стоит признать, не только после шокера.       Машина вильнула один раз, вильнула второй. Джон сбавил скорость и протёр глаза. Это многим хуже, чем садиться за руль пьяным. Соображения больше, а тело всё равно не слушается. Джон помассировал виски, и, наконец, тронулся, стараясь не съезжать с прямой. Он вдруг понял, что злится. По большей части не на себя, на Кларка. Может быть, потому что пытается спрятать за злостью собственный страх.       Кларк — этот капризный пятилетка — снова не придумал ничего лучше побега. Убивать научился, а стойко принять удар ему духа не хватает. И что будет, когда Джон его найдёт? Если найдёт. Станет умолять о прощении? Кларк не умолял. Он просто сказал «ты простишь», и Джон сам не понял, как простил. Нет. Не простил, он задвинул всю ту дрянь в самый дальний угол и старается не вспоминать. Он взорвётся, если продолжит думать. Можно ли очистить голову от мыслей до звенящей восхитительной пустоты? Чтобы была лишь прямая линия дороги. Джон очень хотел.       …Кларк проездил час, может, больше. Узнав от дальнобойщиков про блокпосты, сделал бесполезный крюк, и, в конце концов, вернулся на прежнее шоссе. АТФ перекрыли почти все маршруты, он не просто не проберётся через границу, теперь он до неё даже не доедет. В национальный парк тоже лучше не соваться. Лучше вообще никуда не соваться, чтобы не обосраться. Второй попытки не будет.       Если принимать болтовню дальнобойщиков за чистую монету, то вернись он той же дорогой — на посты не нарвётся. Во всяком случае, пока. Свернёт где-нибудь и объедет Дориана. А потом опять заляжет на дно. Может, заберётся в чей-то дом… Нет, действовать похоже на себя самого нельзя. Когда Дориана найдут федералы, он выдаст им всё, что знает, а знает он немало. Надо придумать что-то другое — рано или поздно оно придумается. Сейчас не мешало бы просто убраться.       Кларк прибавил машине хода, старательно вслушиваясь в трёп по рации и пытаясь уловить шум вертолётных лопастей над головой. Пока ничего. Пока. Как долго продлится это «пока»? Он ожидал, что федералы рядом с Дорианом, в тех окрестностях, куда он едет прямо сейчас — дальнобойщики о таком знать не могут. Он был к этому готов, но он не ожидал, что помятый пикап проедет мимо по встречной полосе. Тот самый, которым он таранил «Форд». Кларк резко обернулся, на несколько мгновений снижая скорость.       — Какого хрена?..       Пикап развернулся, съехал на другую полосу, и ослепил его единственной целой фарой. Раздался гудок.       — Очухался, ублюдок.       За рулём ведь Дориан? Отсюда ни черта не видно, но, похоже, слабо он Дориана приложил, раз тот ещё и водить может. Ещё и нагоняет.       Откуда вообще узнал, какую тачку надо нагонять? Вертолёт АТФ пролетел над головой уже раза три, и не случилось ничего. Они-то не знали. Так как? Рейнджер не удержал язык за зубами? Надо было убить его. Убил бы — и никаких проблем.       Пикап опять загудел.       — Пошёл ты!       Мозгов найти рейнджера хватило, а машину сменить — куда там! Сраная мишень на колёсах, и мишень эта следует прямо позади. Ещё один крюк вертолёта — АТФ будут тут как тут. Если Дориан… этот кретин уже их не вызвал.       При первом совсем слабом толчке Кларка качнуло, он выматерился, ожесточённо сжимая зубы и пытаясь набрать скорость. Второй толчок пикапа был чуть мощнее: Дориан резко вывернул руль и Кларка кинуло вперёд, а его машину повело в сторону. Послышался натужный визг, резина наверняка оставила на асфальте чёрный узор, машину крутануло и, потеряв управление, Кларк понял, что находится уже не на дороге — его машина заглохла, а после скатилась по влажной траве к деревьям. Дориан за рулём? Точно Дориан? Кларк вжался в спинку сидения, ощущая капающую из носа кровь.       На то чтобы мало-мальски прийти в себя потребовалось время. За раскидистыми ветвями Кларк не видел, как Дориан спускался к нему вниз. Лишь услышал щелчок двери и тут же схватился за пушку. На автомате, но признаться, вид второй пушки, наставленной ему в лицо, немало удивил. Этого Кларк тоже не ждал. Вооружился всё-таки… Ублюдок. Пистолетом, который Кларк так великодушно оставил в пикапе.       — Пит-манёвр… — усмехнулся Кларк.       Он вытер кровь тыльной стороной, и сказал то, что сказал, скорее для отвлекающего манёвра.       — Да. — Кивнул Дориан. — Тебя обездвижили полицейским разворотом.       Лицо Дориана немного опухло, уже проступили первые синяки. Он смотрел глазами полными волнения, и, может быть, злости. А, может быть, боли. Наверное, всего разом. Кларк больше не удивлялся, такое выражение лица Дориана стало чем-то привычным, но колко-болезненным.       Однако Кларк помнит, почему так увлёкся тогда — в Техасском лесу — знает почему. Он мог бы увлечься и сейчас, мог бы направить свою страсть совсем в другое русло, но сейчас он отдаёт себе отчёт, кто есть кто. Сейчас он понимает, почему ярость утихала с каждым ударом, и помнит Дориана другим — сильным и стойким. Мешанина его отчаянья и боли больше не кажется такой уж забавной.       Поэтому Кларк промедлил и не ударил так, как собирался ударить в начале. Только целился прямо в лоб, наблюдая за тем, что будет дальше. Правда в том… Он понятия не имел, что делать.       — Свалишь прямо сейчас — я дам фору. — Пообещал Кларк.       — Ты говоришь, как стрёмный киногерой.       Кларк злорадно изогнул уголок рта.       — А ведёшь себя, как… — попытался закончить Дориан.       — Заткнись. Какого хрена? Я позволил тебе выжить, выкарабкаться и подлизать зад федералам. Очень гуманно с моей стороны, не так ли? Чего ещё ты хочешь? Уйди, иначе не отделаешься парой синяков.       Сперва Дориан лишь долго смотрел, потом лицо его исказила слишком явная и досадная злость. Стремительно, в один миг. Он выбил из рук Кларка пистолет и ввалился в салон, тут же получив удар в живот. Поморщился, моргнул — как понял Кларк, перед глазами у него всё завертелось — поэтому следующим выпадом Кларк откинул его к двери. Случился бы третий, может, и четвёртый удар, но, собрав последние силы, Дориан успел взять его на мушку. Кларк ядовито сузил глаза.       — Бесишь. — Злобно выплюнул он. — Выстрелить тебе силёнок не хватит. А вот мне тебя забить — раз плюнуть. И я забью, если не уберёшься по-хорошему.       — Силёнок не хватит. — Спокойно ответил Дориан. — Хотел бы убить, давно убил бы и скинул на обочине в подарок федеральным агентам. Думал, так и поступишь. Но ты развязал меня, дал деньги и оружие, а перед этим слёзно просил оставаться с тобой…       Дориан не договорил. Полулежа на сидении, Кларк быстро приподнял ногу и врезал подошвой прямо ему по лицу. Не выбил ствол, а просто дал ногой по морде, потому что пистолет не имел никакого значения.       — Кто это тут слёзно просил? Я, что ли?       Кровь брызнула из губы и Дориан сплюнул алый сгусток. Он даже не попытался парировать удар.       — Проваливай. — С нажимом повторил Кларк.       — Бьёшь вполсилы. И тогда бил вполсилы. Бесился, а удары ослаблял.       — Убирайся.       — Нет. — Упрямился Дориан. — Ты просил, и я остаюсь.       — Ничего я не просил.       — Просил любить тебя.       — Я же убью тебя, тупого недоноска. Пошёл вон.       Дориан театрально бросил ему пистолет. Кларк поймал пушку одним коротким рывком.       — Убивай. Сказал же, сделаешь мне большущее одолжение, если прикончишь.       — Суицидник…       — Ты не первый, кто называет меня так.       — …Тебе тут мелодрама, что ли? Катись, пока не пришиб.       — Не уйду. — Сказал Дориан. — Я тоже хочу быть с тобой. Я принял решение.       Кларк пристально смотрел. Но не злился, больше недоумевал. Не был уверен в том, что должен сделать. И пистолет держал опущенным.       — Если бы хотел, — начал Кларк, — на границе с Мексикой не было бы сейчас федералов.       — Их не было бы, будь ты стабилен! Но ты то закрываешь меня в подвале, то лечишь и целуешь. И оставь я тебя, как собирался, к Мексике ты шёл бы по трупам, а потом шёл по трупам из Мексики.       — И ты решил, чего бы это не сдать меня, такую сволочь, властям? Хороший мальчик до конца решил оставаться хорошим?       — Я решил, что так будет лучше. Что ни тебя, ни меня уже не спасти. Зато можно спасти кого-то другого, и кому-то другому помочь. Я все ещё хочу, чтобы та муть с ЧВК навернулась… Пусть даже развалят там всё такие же ублюдки.       — Пошёл вон. — Вздохнул Кларк.       — Нет.       — Я не собираюсь меняться ради тебя, и на всё, чего ты хочешь — мне насрать. Я просто хочу выплыть из всего того дерьма, в котором ты и попытался меня утопить.       Одному быть лучше. Никаких других забот, только решение проблем насущных. Одному быть безопаснее. Себе Кларк может доверять. А от Дориана он отвыкнет, жил же как-то без него. И ещё проживёт.       — Ты уже меняешься из-за меня. — Не отставал Дориан. — А я из-за тебя. Хозяин дома в Канзасе жив, рейнджер жив, много, кто жив, чего, вероятно, не случилось бы, если бы меня не оказалось рядом…       — Ты что тупой? — Не мог поверить в услышанное Кларк. — Поэтому ты и должен уйти! От тебя сплошные проблемы. Не грузи меня, выметайся и подсасывай федералам. А меня ты не видел… Не сольёшь меня им сразу, я, возможно, не пожалею, что не урыл тебя на месте.       Кларк вскинул пистолет, упёр его Дориану в лоб.       — Давай на счёт три. Не выкатишься, я выстрелю и сам выкину тебя отсюда.       Счёт он даже не успел начать.       — Стреляй. — Произнёс Дориан. — Не станешь стрелять, а просто выкинешь меня — я сяду в пикап, и буду преследовать тебя долго-долго, пока тебе не надоест. Вот мне не надоест. Федералы оценят, сверху им откроется хороший вид.       — Голову не напрягай, не твой конёк. Я тебя свяжу и уеду.       — Уедешь, и особо не напрягаясь, голову я себе разобью. Я же суицидник, клянусь, что сделаю это.       — Сугубо твои проблемы, если сделаешь.       Диалог, достойный премии «Абсурд года». Хочет быть кретином, пусть будет, Дориану в роль вживаться не надо, он от рождения такой. А Кларк в эти игры играть не станет. Он завис, и не стреляя, и не пытаясь как-то навредить. Не станет ведь? Он-то не кретин…       Брехня всё — про разбитую голову. Точно брехня. Но… Про провод в венах тоже брехня была? Дориан не мог не понять, что что-то по запястью садануло. Или понял он слишком поздно? Или не воспринял это угрозой? Или ещё почему? Кларк ведь так и не узнал. Он о многом боялся спросить. Каково оно там, когда опускают на колени и насильно трахают в рот? Когда глумятся над твоими страданиями? Кларк понятия не имел, мог только догадываться…       Из машины Кларк вышел после нескольких минут тишины. Наверное, впечатление сложилось такое, будто ещё миг — он сядет в пикап и уедет. Поэтому Дориан почти выскочил следом, но Кларк отошёл от пикапа раньше: с деньгами и оставленными ранее вещами. Положив всё в багажник, сел обратно на водительское место. Посидел, со вздохом завёл двигатель. Потом чуть развернулся.       — Гондон! — Сказал с чувством и выехал обратно на дорогу. — В следующий раз, когда я тебе что-нибудь отобью, сломаю или пущу кровь, имей в виду — ты подписался на это сам. Я убью тебя, если решу, что с тобой небезопасно. Это не угроза, констатация факта.       — Даже если так, я останусь с тобой.       — Ну и придурок.       — Ну и ладно.       Кларк опять вздохнул. Придурок. Ну придурок… Не будь Дориан таким придурком, наверное, Кларк и не посмотрел бы в его сторону. Вот, что смешно. Не будь Дориан придурком, то и сам не запал бы на Кларка. Ещё смешнее.       Переключившись на вторую скорость, Кларк мельком глянул наверх. Вертолёта не было. Пусть Дориан загнал пикап под деревья, но помятая тачка рейнджера сейчас тоже привлекает внимание. Спасибо придурку. К тому же теперь выезда нет не только из страны, но и из штата. Было бы глупо не организовать блокпосты на основных границах.       В тишине Кларк проехал много миль, стараясь хотя бы покинуть округ, пока ещё никто не прицепился к машине. На более-менее безопасном расстоянии притормозил, размял руки и ощупал разбитое лицо. Одноразовые платки нашлись в бардачке, там же фонарь и тонкая расчёска. Кларк потянулся за платками, наткнулся на руку Дориана, который тоже потянулся к бардачку. Достал упаковку и позволил Дориану вытащить пару салфеток. Окровавленные морды вовсе не то, что должно бросаться в глаза проезжающему мимо патрулю.       Но ещё перед тем, как вытереть собственную кровь, Кларк мазнул платком по губе Дориана и тут же почувствовал: по его лицу тоже прошелестела мягкая бумага. Они сделали это молча, не сговариваясь. Стёрли друг с друга кровь. Не успел Кларк повернуться обратно к рулю — Дориан схватил его за грудки и резко притянул к себе. Кларк ощутил давление на губах, горячий язык, скользнувший внутрь, металлический привкус. Не надо было, но на поцелуй он ответил: болезненно, так, чтобы губа Дориана опять закровоточила, и вместе с этим, пожалуй, слишком упоительно. Настолько, что холодная отстранённость на миг позабылась, а в ушах зашумела кровь — жалящий поцелуй, превратился в тягучую мягкость… Всё из-за Дориана. Это он начал нежничать и пытаться зализать раны. Кларк просто не сопротивлялся.       Но Кларк отстранился сам. Нахмурился, ненароком заглядывая Дориану в глаза и видя там заботу, от которой уже успел отвыкнуть. Всё время было что-то не так. Что-то не то.       К рулю Кларк развернулся с невнятными мыслями. Завёл двигатель и вскоре выехал на дорогу. Дориан не произнёс ни слова, и если начистоту, говорить ему тоже не хотелось.       …Джон ощутил звенящую пустоту, о какой мечтал последние часы. Стало восхитительно пусто, но лишь на короткое время. Потом он начал проговаривать ответы в голове. Замешанные на правде и не вызывающие сомнений.       Не сказать Кларку о Хойт значило бы не умолчать, а соврать. Однако признаваться он всё равно не собирался. Не сейчас. Скажи он сейчас, вполне вероятно, его выкинут из машины на полной скорости. Просто под влиянием момента. Ещё одна причина — он хотел оградить Хойт от всех опасностей. Знал, что не может, но хотел.       Джон думал, она мертва и выполнял её последнее желание. Он думал, она ввязалась во всё это и погибла по большей части из-за него. Он счастлив, что это не так, но кто сказал, что такого не случится?       Он уверен — Хойт свалилась на голову руководству АТФ и не оставила им выбора, кроме сотрудничества. Или бери, или смотри, как последний кусок пирога съедает кто-то со стороны.       Так кто сказал, что она не пострадает от «своих» же «ублюдков»? Если возникнет необходимость, они ею запросто пожертвуют.       К тому же… Есть другая проблема:       — У меня вопрос. — Замялась Хойт. — Он может показаться странным, но этот бешеный сукин сын завалил правда всех? Четырнадцать убитых, плюс он сам — пятнадцать из шестнадцати. Одного человека не хватало?       — Что он сделал? — Джон крепко сжал челюсти, говоря совсем не о Кларке. — Ты его видела? Он тебе что-то сделал?       Услышал вздох в трубке.       — Ничего не сделал, разве что спас мне жизнь. Кто он такой?       — Спас жизнь? Что за ерунда?       — Позже объясню. — Бросила Хойт. — Говори, всё что знаешь.       — Роберт Уэйн. Ты его видела, а я его искал. Профессиональный каскадёр, получил срок в Калифорнии.       — Дальше не продолжай, я помню.       А дальше-то продолжать практически нечего. Уэйн болтал много, но о самом себе особо не распространялся. О себе говорить не любил.

***

      В комиксах, которые он читал, будучи ребёнком, добро побеждало зло, а Супермен спасал свою деву в беде — Лоис Лейн. Со временем такие сюжеты потеряли новизну, но по-прежнему вызывали у него сочувствие. Дурость и наивность — вот их основа. Образ честного, доброго героя засел у него в голове, может быть, потому, что повзрослев, он понял — таких людей не существует. Они живут на страницах книг и комиксов, они не ходят с ним по одним улицам. Они позволяют отвлечься от серых будней. Всего-то лишь. Их нереальность привлекала, их доброта, самоотдача и храбрость вызывали восхищение. Ему никогда не быть таким. Не в этом мире, не среди всех этих людей. Многие дети мечтают стать супергероями, но существуют и те, кто хочет, чтобы герой пришёл и спас их. Спас вовсе не от серых будней, от чего-то более страшного. Уэйн был из тех, кто желал спасения. Избитый сюжетец, истёртый до дыр. Герой не придёт, возможно, придут социальные службы, но это не то, чего хотелось бы таким детям. А возможно и они не придут.       — Знаешь, док, не хочу хвастаться, но сейчас я ничего не боюсь. Я цепляюсь за свою жизнь, потому что не желаю подыхать. Но вот тогда… Тогда я захлёбывался соплями, а по моему телу стекали пот, кровь и грязь. Вам, обычным людям, никогда не понять, каково это — давиться животным страхом.       В мире, где ты жертва, на тебя обязательно откроют охоту. Обычно, таких как Уэйн, ломала неблагополучная семья. Но его отец называл это не сломом, а закалкой. Для повышения твёрдости и прочности, сталь надо нагреть. Его отец был отставным майором — жизнь сплошная подготовка и боевые действия. Из своего участка в Эверглейдс-сити папаша устроил тренировочный полигон и за особые провинности охотился на сына с собаками.       — Меня ловили, избивали и отпускали. Потом опять ловили и избивали. «Выживание в особых условиях» — вот как он это называл. Стань хищником, если не хочешь быть съеден. Когда я научился хорошо прятаться и нападать, то настал новый этап: если хочешь есть, пищу надо отвоевать. Док, я дрался с собаками за еду. — Уэйн смешливо хрюкнул, подкладывая под голову руки. — Однажды перегрыз псине глотку, её пронзительный визг до сих пор стоит у меня в ушах. — Облизнул губы. — Папаша был счастлив. Я рос настоящим воином. А супергерой в плаще так и не пришёл, со временем я перестал его ждать. В общем, ничего оригинального или выходящего за рамки стандартной ситуации с домашним насилием. Да? Или всё-таки нет? Ты, наверное, хочешь знать, куда смотрели остальные? Типичная ситуация, говорю — обычно всем на всех насрать. Люди смотрят, но не видят. Люди они такие… Даже когда говоришь им напрямик, они не верят. Ветеран Вьетнама был героем на обычных улицах. Поколотить мог, но за дело же.       Правда, чем старше Уэйн становился, тем сильнее давил внутренний протест. Распирал, изматывал. И когда, в одиннадцать лет, он поднапрягся, дал сдачи и приложил своего папашу об стену, на лице того застыло непередаваемое выражение.       — Боб, ты пересёк черту.       Он был настолько обескуражен, что не ответил даже тогда, когда сынишка начал заливаться радостным смехом. Ответил потом, но не в ту самую секунду. Стоял и молча смотрел на Уэйна, как на какого-то выродка. Мать тоже смотрела на него странно. Она вообще почти не говорила, только прислуживала и смотрела.       — Такого же бесхребетного дерьма, как моя мамаша, я за всю жизнь так и не встретил. Удивительно, что у отца вставало на это убожество. Он мог хорошенько ей врезать, а она только ревела, а потом шла к плите. Как-то раз загремела в больницу и сказала всем, что упала с лестницы. Не знаю почему, но её я ненавидел гораздо сильнее. Наверное, потому, что она не смогла защитить ни себя, ни меня.       Год спустя Уэйн убил их обоих. И так смеялся, так смеялся… Он стал хищником. В отличие от папаши, он стал куда более страшным и сильным хищником. Кровь на его руках и лице была тёплой… Нет, горячей. Как у собак. И пахла точно так же. Он размозжил голову отца монтировкой, развалил по нижнюю челюсть. Бил и бил, оставляя густые мазки крови и мозга на себе, стенах, паркете.       — Не то, чтобы я этого хотел, сраный вояка просто не справился со мной. Он вывалил свой член и начал сыпать цитатами из книг, фильмов, даже библии. Старый мокрушник педофил конкретно съехал, а я схватил монтировку и дал ему отпор. Мне было двенадцать, я был сильнее и умнее, чем сверстники. Голова у меня варила. Я накормил мать таблетками, избавился от трупа отца, а когда и мамаша откинулась, принялся разыгрывать безутешного сиротку. В полицейских отчётах было написано о самоубийстве на почве… Да херня какая-то. Типа папаша сбежал, а мать двинула кони от горя. Та ещё семейка имбецилов. Я ненавидел их так сильно, что ревел и смеялся. Бил, короче, монтировкой, ревел и смеялся. Смех был моим защитным механизмом. Не то, чтобы я этого хотел… Но хищники, даже маленькие, защищаются инстинктивно. Сейчас убийство монтировкой назвали бы убийством в состоянии аффекта, а убийство таблетками — продуманным убийством первой степени. Но прокололся я на другом…       Уэйн рано понял, что нельзя выделяться. Белую ворону, как говорят… Попав на воспитание к родственникам, он провёл юность в тех же окрестностях Эверглейдс. Затаился, наблюдая за другими и создавая личину им по вкусу.       — Хочешь, верь, а хочешь, нет, док, но после отцеубийства, я стал душой компании. Моя психика прожевала всё дерьмо и выплюнула, как нечто несъедобное. Глотать мне было не в кайф. Я был чудным актёром, пускал пыль в глаза, участвовал в школьных постановках и начал пользоваться уважением учителей. Моя успеваемость улучшилась, раньше я старался получать высшие баллы, потому что боялся отца, потом мне захотелось внимания. Много внимания. Я превращался в эгоманьяка, любил экстрим и жить не мог без риска. Ходил по лезвию ножа, вот почему школа каскадёров… Обычная игра на сцене скучна настолько же, насколько и смешна. Кого попало в каскадёры не брали, но я был юн, с отличной спортивной подготовкой, гимнастика там, все дела… Спасибо папаше? Спасибо его брату, оплатившему обучение.       Неожиданно для себя самого, он зажил полной жизнью. Уэйн понимал, что талантлив, не скромничал, был амбициозен и работал на износ. Как и всех новичков его манила Калифорния и, дорвавшись до Голливуда, Уэйн начал получать роли. Он не успел стать каскадёром хорошо известным в широких кругах, но именно это должно было случиться. Если бы не арест, оно непременно случилось бы.       — В Голливуде многие посещали личных психологов. Ткни в кого-нибудь пальцем — у каждого эмоциональный помощник. Я всегда представлял своего психолога, как мужика, даже в собственных мыслях. Но на самом деле это была женщина. Выбрал я её за упругие сиськи и глянцевое лицо. Откровенно говоря, за собой ухаживать дама умела. Всё началось с шутки, мне просто хотелось вписаться в тусовку. Через какое-то время я начал о ней фантазировать. — Уэйн сделал паузу, располагаясь на кушетке удобнее. Вздохнул. — Док, вот ты хороший спец? Хорошим спецом я бы её не назвал, хоть она и быстро докопалась до моих проблем с гневом. А они были, поверь, запрятанные глубоко-глубоко, они порой срывались пружиной… И мгновениями я терял контроль. Личина сползала, показывая того маленького хищника, который бил и смеялся. И знаешь, что она посоветовала мне? Считать до десяти. Считать, мать её, до десяти! Но мне было плевать, говорила считать — считал. Иногда это помогало справиться с эрекцией, которая неизбежно появлялась у меня во время наших сеансов. Я сам не заметил, как влюбился в неё, мне нравились властные женщины. Это… как это говорится? Был мой типаж. Ещё у меня были большие проблемы с доверием… И всё равно, ей мало-помалу, я начал доверять. Профессиональная этика запрещала ей встречаться с клиентами, она промурыжила меня где-то год, а потом я отказался от её услуг, и ещё через полгода у нас закрутился роман.       Уэйн сделал ещё одну паузу, прислушиваясь к тонкому дрожащему звону неподалёку.       — Это длилось долго, я окончательно размяк. Не знаю, как такое могло произойти. Не знаю… После съёмок я крепко надрался и вляпался в заварушку с местными копами. Мне могли впаять срок, а так как шибко востребован я пока не был, на моей карьере тоже могли поставить крест. Приехала Айлин — так её звали — и всё исправила. Я был ей благодарен, она спасла мою мечту… Не знаю, как такое могло случиться. Пьяного она укладывала меня в постель, я даже не помню, что именно она говорила, «ты слишком избалован», вроде того. И я сказал, что не избалован, что с детства меня тренировали, как машину для убийств и если на меня нападёт волк, скорее всего, зубами я вырву ему гортань. Она приняла это за шутку, похихикала… Мне бы замять разговор, но я продолжил. Чёрт, не знаю, как это произошло… Не помню. Она же мозгоправ, ну или почти, уловив что-то, она начала задавать наводящие вопросы… В конце разговора, я назвал то место, где зарыл отца. — Уэйн почесал щетинистый подбородок. — На следующий день в окрестностях Эверглейдс рыскал полицейский отряд. Я и протрезветь не успел, а она уже сдала меня копам. Открыла, короче, ящик Пандоры. И полилось оттуда всякое дерьмо.       — Считай до десяти… Считай до десяти!       Уэйн слышал тихое поскуливание и глубоко втягивал воздух. Один… два… на три он зарылся пальцами в её волосы — густые и мягкие — и сделал рывок. Вместе с воплем, раздался глухой стук. Четыре — стук повторился, к воплям прибавился плач. Пять — алая россыпь брызнула Уэйну в лицо. Шесть — мягкие волосы слиплись от крови, клочьями повисли на его руках. Семь — стук превратился в чавкающий звук. Восемь — вниз по стене заструилась кровь. Девять — кусочком черепа Уэйну поцарапало шею. Десять — тело с размозжённой головой повалилось на пол.       Он больше не слышал женского визга. Только свой смех, радостный и заливистый. А потом понял, что сам плачет, прямо перед тем, как в офис Айлин ворвались копы, он увидел отражение своего лица: мокрые щёки, сопли из носа, и выражение ужаса в глазах.       — Смех всегда был моим защитным механизмом. Присяжные единогласно проголосовали за «виновен», рядом со мной сидел паршивый адвокатишка, не сумевший приписать ко всему дерьму слово «аффект» и отмазать меня от вины за убийство первой степени, а я, как сейчас помню — кривил губы в улыбке, с трудом давя смешки. Дальше тебе, наверное, неинтересно, док, тебе интересно, как именно я попал сюда, но придётся послушать ещё. Хочу пропустить всю тюремную парашу и приблизиться к сути, к моменту, когда из тюрьмы меня забрали для участия в одном славном эксперименте. Секретном. Частной военной компании позарез требовалось пушечное мясо, чтобы кидать его на передовую и тем самым сокращать потери среди настоящих военных. Ну… отставников. Бла-бла, короче, толком не обучив, меня кинули в бой раз, кинули второй, а я взял и не сдох. Ха, конечно, не сдох, папаша постарался на славу. Таких как я было достаточно, нас отбирали по особым критериям. Выживальщиков начали обучать, тренировать… В лом мне распинаться, перейду к тому, что сперва я встретил полковника Шейна, а уже потом, много лет спустя, одного мальчишку. Вот с этого всё началось.       — Как зовут? — Допытывался Уэйн.       Ага. Ты кто такой? Здоровенный и тупой.       — Джонатан.       Военный автобус качнуло, и Уэйн ухмыльнулся. Неразговорчивый малый. В лице тоже не менялся, будто лицевые мышцы у него отмерли. Подходящая рожа для всего того, что творится вокруг. А пацан-то толком ничего и не видел.       — К тому времени я научился понимать себя самого, а ещё лучше научился «видеть» других насквозь. Не устаю хвастаться, док: от меня теперь ни что не ускользнёт. Я без особого труда нахожу те струны, за какие нужно дёргать. А знаешь, что самое забавное? С первого взгляда никто не воспримет меня всерьёз. Да и со второго. Я шут, не угроза. Так вот, пацан тоже не умел производить первого впечатления. Разница в том: что бы я ни делал, я делал это специально, а он не умел. Ему, собственно, было плевать. Есть те, кто стремится понравиться другим, он не из таких.       — За что сидел? — Продолжал сыпать вопросами Уэйн.       — …Парня одного убил.       — Как?       — Выстрелил в грудь.       — И всё?       — Нужно что-то ещё?       — Конечно. Совсем же неинтересно. Скукотища.       — И всё. — Поставил точку Джонатан.       Уэйн облизнулся, как довольный кот, затем растянул губы. Что не так с молокососом? Уж с какими только молчунами дело не имел, а этого всё равно тяжело понять. Не разговорить, разгадать. Как им манипулировать, если ни хрена не понятно?       — Здесь зачем? — Попытался уточнить Уэйн. — Острых ощущений захотелось? Или молишься о том, чтобы побыстрее стать кормом для червей?       Джонатан странно посмотрел. Уэйн опять не понял, как именно, зато понял, что с мышцами лица у паренька всё в норме.       — Солдаты молятся о смерти?       — С… Солдаты?       Солда-а-ты-ы-ы. Давясь смешками, Уэйн опустил голову. Некоторое время его плечи подрагивали, а потом он разогнулся и смахнул с глаз выступившую от смеха влагу.       — Смерть не то, чего я боюсь. — Предупредил его Джонатан.       — Чую, боишься смириться с тем, что ты зэк? Ты не солдат, парень, ты зэк. И так как ты новичок — ты тут на самом дне. Раньше-то кем был?       — Полицейским.       Уэйн сначала подвигал челюстями, будто пытаясь что-то прожевать, потом издал короткий смешок.       — Правда?       — Да. — Подтвердил Джонатан.       Ещё один смешок.       — Чумовое падение. Ненавижу копов и знаю, что с ними делают в тюряге. По кругу пустили?       — Нет.       — Пытались?       — Да.       — И как же ты этого избежал?       Джонатан замолчал. Уэйн больно пихнул его в плечо.       — Ну? — Потребовал он ответа. — Дорога долгая, я от тебя не отстану.       — Одному глаз выдавил, второму…       — Ясно. Срок растянул. Где сидел?       — Флорида.       Уэйн подвис. Флорида…       — Да мы, можно сказать, земляки. Округ Дейд?       — Я всё смотрел на него и не мог понять: он слабак? Дурак? Иногда он казался полным слабаком, как бы это… Не физически. У нашей «стаи» должен быть вожак-альфа, и это был Шейн, самым сильным я его, ясен хрен, не считал, но вот считаться с ним мне приходилось. Меня загнали в угол, понимаешь, да? Я мог бы уделать Шейна один на один, но какой в этом прок, если после сам помру? Не можешь одолеть — присоединяйся. Мальчишка присоединился не сразу… Я принял его за слабака, потому что он не был горделив, не был амбициозен, молча сносил все насмешки и не пытался отомстить. Там, где другие стремились к победе, он мог спокойно проиграть, и проблемой это не считал. Я думал, он боится. Назвал его трусом и быстро потерял к нему интерес, но как-то узнал, что Шейн проводит с ним много времени, вроде как, тренирует по особой программе. Док, я не люблю, когда непонятно, «что за херня?» подумал я, и снова сосредоточился на Джоне Дориане.       — Всё или ничего. — Сказал ему Уэйн. — Так я жил раньше. А ты?       — Не так.       Вот же маленький ублюдок…       — Почему ты не разбил рыло тому прыщавому засранцу? Он такой же зэк, да ещё и позже тебя припёрся, наехал — за базар должен ответить. Как ты выжил в тюрьме? Как попал сюда? Ты обязан был дать отпор, просто чтобы не потерять лицо.       — Один мой знакомый постоянно твердил: «для того, чтобы победить, иногда нужно проиграть».       Фишка Уэйна. Ну да ладно.       — Он был не так уж и неправ. — Согласился Уэйн. — И как же ты собираешься победить?       — Я не собираюсь, мне всё равно. Тот человек в два раза мельче и с дыркой в плече.       «Тот человек»? Уэйн широко улыбнулся. А-а… вот оно что. Тявкает мелкая шавка на большого кобеля. Сорвётся кобель и шавку придётся собирать кусками. Какое отвратительное благородство. Нет бы, показать себя, живую агрессию — следующая шавка сто раз подумала бы, прежде чем начинать тявкать.       — Ты, парень, если здесь и протянешь, то только ноги. — Заключил Уэйн.       — В том, что это не страх, я окончательно убедился после его первой операции в «стае» Шейна. От игры в войнушку пацан и раньше был не в восторге, и всё же терпел… Будто у него был выбор. Право выбора всего лишь иллюзия. В общем, с Шейном малец познал новые грани, и вдруг набросился на него с той самой животной агрессией, какую я ждал. Клянусь богом, нашего вожака-альфу он бы забил, но даже в том мире сила решает не всё. Первое, что я вынес из показательного случая — он не трус. Второе — он не просто странный, он дурной. И третье — он поднял неясное, ноющее чувство в груди. Не люблю, когда непонятно… Я стал думать об этом. Наблюдал за Дорианом и размышлял.       Уэйн прервался и почти с минуту таращился в потолок, слушая дребезжание неподалёку, которое стало лишь звонче и пронзительнее.       — Чем отчаяннее он пытался защитить, тем изощрённее Шейн измывался над ним. Я ничего не делал, но подсознательно был на стороне мальчишки. Я не делал ни хрена, но тяготел к Дориану. Я долго не понимал почему. А потом меня осенило… Он такой же, как я. В смысле мы совершенно разные, но, как отец закалял мою сталь, так же Шейн изменял структуру его сплава. И это не всё. Док, сейчас я скажу то, в чём долго не признавался даже себе: я хотел быть спасённым. Что-то привлекало меня в нём — я вдруг понял, что если бы в прошлом Дориан пришёл и спас меня, моё будущее сложилось бы иначе. И когда я понял это, то так смеялся, так смеялся.       «Мы все обречены… И никого уже не спасти».       — Я также понял насколько отчаялся. Наши разговоры свелись к тому, что я убеждал его стать таким же отчаянным. Разжёвывал всё, как ребёнку. Снова и снова. Я не герой, всего лишь мокрушник. Я не мог защитить его, а он может и пытался защитить кого-то другого, но не себя. Меня это волновало. Выбирая между силой и слабостью, я остановился на том, что он сильный. Потому что не видел в нём жертву. Мне нравился его контраст: мягкости и силы. Ещё мне нравилась та дьявольская агрессия, какую пробудил в нём Шейн. К жестоким Дориан был жесток. И хоть Шейн умён и изощрён, но Шейн никогда меня не впечатлял. Как же это объяснить… Хоть с ним и было весело порой… Нет, не то. Да конченый он, короче. На всю башку трахнутый, собственные подчинённые срались от него в штаны, а по нраву мне пришёлся неоднозначный мальчишка. Вот такая фигня.       — «Боишься, Уэйн?»       — «Тебя — нет. Его — возможно».       — Я говорил, что ничего не боюсь? Это правда на девяносто девять процентов. Но на оставшийся процент я боялся влияния Дориана на меня. И того, к чему всё это могло привести. Я вовсе не хотел нуждаться в нём… И не нуждался. Когда Шейна исключили из игры, Дориана он забрал с собой. Я не был этому рад, но особо и не переживал. В нашей «стае» Дориану было не место. Да и кто мог уйти оттуда навсегда? Разве только вперёд ногами. Почти так оно и вышло. Двое из «везунчиков» откинулись, а Дориана копы загнали… Оцени, док, в Эверглейдс. На самом деле он сам загнал себя туда. И меня любезно «попросили» подсобить. Я нисколько не возражал, думал, промурыжу их там, и уйдём мы все ни с чем. Но деятельность нужно было имитировать очень правдоподобно, поэтому по следу я шёл. Заговаривал зубы новому командиру, пытался стать полезным. Кстати, Беретик достоин темы отдельной, но в падлу мне перескакивать.       Звон сбил его с мысли. Уэйн подложил подушку под голову и снова сосредоточился на себе.       — Беретик… Харрис показал мне одно занятное фото — вот когда постановка превратилась в настоящую погоню. Кто знает, что было бы, если бы не то фото? Если бы мне не сунули тот кадр под нос, сейчас я бы тут не лежал. Но я увидел, и всё пошло по говну. Я так смеялся, так смеялся… Я мог бы просто отпустить их, наверное, я должен был их отпустить. Но не захотел. «Хрен вы свалите куда-то вдвоём» — так я думал. Пусть бы Дориан нашёл симпатичную девчушку, почему именно мужик? Почему именно такой? Почему меня это так задело? Почему? Не в моих правилах завидовать, но… А, хрень какую-то несу. Сопляк младше меня на одиннадцать лет, а я, сам не зная зачем, прицепился к нему и почти прострелил башку. Мне бы притормозить, но вот я здесь. Не получается у меня притормозить. Я даже не знаю, чего хочу, зато я знаю, чего не хочу. — Уэйн потянулся на кушетке. — Всё или ничего, да, док?       Уэйн встал, прошёлся вокруг. Звон, который раздражал его всё это время достиг самых высоких нот. Мебель в гостиной была винтажной, Уэйн провел пальцами по мягкой обивке кресла, коротко постучал по столу, рассматривая диплом, висящий в рамке на стене. Сертификат психотерапевта.       — Устал, в горле уже першит. Наше время подошло к концу, — Уэйн развернулся к связанному в кресле человеку, — типа… Спасибо за приём.       На дрожащих коленях врача стояло блюдце и чашка с чаем. Блюдце тряслось, чашка тоже, что создавало тонкий скрежещущий лязг, от какого Уэйн иногда морщил лицо. Уэйн прицелился, видя, как врача охватывает ещё больший страх, нет ужас, как вылезают из орбит глаза, как тот начинает мычать, давясь собственным галстуком во рту.       — Точно… — Уэйн опустил пистолет. — Забыл о самом главном. Я здесь, потому что встретил женщину. В Эверглейдс, она препиралась с Харрисом. Знойная такая дамочка с пушкой, какую ты, док, своими нежными ручками не смог бы даже поднять. Загрызла старину Чарли, — Уэйн хохотнул, — а он-то за ней с членом наперевес ломанулся. Дебил. Всё, короче, как люблю, я частенько думал о ней, трахая кого-то другого. Но не суть, здесь я не из-за неё — благодаря ей. Спасибо малышке, что выжила тогда, за то, что выжила сейчас. Я, вроде как, спас её… Но перед этим спёр у вояк рюкзак со снаряжением и накидал датчиков во фляги на ремнях трупов. Я не знал, какую она возьмёт — кинул в каждую. «Давай же», думал я, «не подведи». Она должна была взять флягу, поверь, док, если дамочка и не траванулась газом, то была очень к этому близка. Флягу она взяла, сразу две. Первую опустошила и кинула в огонь, вторую прихватила вместе с винтовкой. Я понимал, что даже если выпьет воду по дороге, флягу она уже не выбросит. Не сразу, на кой ей оставлять следы? Она уничтожила флягу потом.       Уэйн потянулся и размял спину.       — Заморочился я со всем этим лишь потому, что не мог проследить за ней нормально: дамочка была начеку, слежку она засекла бы в любом состоянии. Но я всё равно упал ей на хвост. Когда она ловила тачку, я уже сидел за рулём другой тачки. Я заметил её телефон… Знаешь, что такое поддельная базовая станция, док? Ручаюсь, что нет. «StingRay» был в рюкзаке, а у меня были простейшие навыки радиста, чтобы с ним недолго поиграться. В общем, такая это штука, которая имитирует самый сильный сигнал сотовой вышки: антенна перехватывает сигнал телефона, взламывает шифр, преобразует в разговор. Маячок показывал её местонахождение, я держался рядом, и как только она позвонила кому-то — «StingRay» дал мне её номер.       Уэйн посмотрел в сторону занавешенного окна.       — Конечно, всё опять могло пойти по говну, ведь я не знал, что именно связывает её с Дорианом. Он ей нужен? Будет ли она его искать? Но я рискнул. Она его ищет, наверное, уже нашла. Она приведёт меня к нему. Уничтожила жучок, но мне на датчик пох, я вышел на человека, который отследил её по номеру. Очаровательная госпожа Хойт мутит что-то с федералами, вот прямо здесь — в Техасе. В округе Брустер. Так что выбор твоего дома не случаен. Это ты здесь — случайность.       Дом должен пустовать. Уэйн всё узнал: семья улетела в тёплые края. Он занял пустой дом и вдруг глава семейки вернулся. Совершенно нежданно — встал как кость поперёк горла. Как тот сраный коп Мартин Кларк.       — Вернуться сюда было ошибкой. За ошибки надо платить. — Уэйн снова прицелился, слыша мычание. — Не то, чтобы я этого хотел, но подыхать как-то не в кайф. Или ты или я, док.       Выстрел был похож на сильный хлопок: человек в кресле ослаб, голова его безвольно опустилась, а на круглый живот упало несколько кровавых капель. Чашка сорвалась с колен, звякнула и разбилась. По паркету расползлась чайная лужа.       — Как-то так. — Уэйн стёр капельку крови со щеки, развернулся к аппаратуре на столе. Улыбнулся. — Выживает сильнейший.