Хамелеон

      — Мне прикончить его? — Услышала Хойт.       Нахмурила брови.       — Нет. И не калечь.       В трубке раздался ироничный смешок.       — Ничего не могу обещать.       — Поранится — так тому и быть. — Соврала Хойт. — Разбей машину.       — Окей, ты ведь босс. Нравится, когда так называют? Любишь доминировать? В постели тоже? Ручаюсь, ты любишь причинять боль. Заводишься, когда пускаешь кровь? Ещё и ещё…       Шквал бесполезных вопросов Хойт пропустила мимо ушей. Глубоко и устало вздохнула.       — Полагаю, смотришь много порно. С мамой живёшь?       Смешки переросли в громкий хохот.       — Так и умрёшь в своей детской кроватке. — Скучающе проговорила Хойт.       — Умру? Вот моё последнее желание: хочу порнушку с тобой. Хотя актрисы предпенсионного возраста малоприятное зрелище, я сделаю тебе одолжение и досмотрю до конца. Снимешь для меня? Домашнее видео.       — Маме на твоих похоронах подарю.       Опять хохот. Из-за смеха он тяжело и громко дышал.       — Слушай сюда, маменькин дрочер, запоминай: машина «Феррари-458», цвет серебристый металлик, номера позже пришлю. Надеюсь, хватит ума не перепутать?       Мужчина присвистнул.       — Мять такую красотку…       — Эта машина омыта кровью полицейского. Но он может и на служебной кататься. У него всё по настроению, когда за яйца кто-нибудь схватит, тогда и пересаживается. Смотри, не спутай.       — Я не дебил. И я убью его. Что бы там ни говорила, ты тоже хочешь его смерти.       Хойт стояла в ванной комнате и бесцельно смотрела, как вода исчезает в сливе раковины. Затем подняла голову к зеркалу, глянула на своё отражение. Это начинало её злить.       — Сделаешь так, как прикажу сделать я, мне твоя творческая самодеятельность до лампочки. А убьёшь, выкручиваться будешь сам, помогать не стану. Думаешь, я придаю тебе большое значение? Или, может, ему? Не жужжи над ухом — прихлопну.       Хойт злилась и тогда, когда «Хаммер» наезжал на разбитый «Феррари». Не показывала виду, но всё равно злилась. Вопреки всем угрозам и предупреждениям, водитель слишком разогнался — «Хаммер» разве что напополам «Феррари» не распилил. Но Мартина Кларка не разнесло по салону частями… Кларк ещё и отстреливаться пытался.       — «Всем подразделениям, код «десять шестьдесят»! Госпиталь Джексон Мемориал, северо-запад, девятнадцатая стрит».       На самом деле, направляя к Кларку помощь, она не ждала, что кто-то из копов влетит в бронированный «Хаммер». Действующих лиц стало больше, а значит, и пострадавших прибавилось.       Уже ближе к Эверглейдс, Хойт узнала, что каким бы ни был Мартин Кларк, есть люди, преданные ему. Вроде как… по-настоящему. Не всякий станет вредить самому себе даже из чувства долга.       — Кто был за рулём? — Задала она вопрос, ответ на который получить почему-то боялась.       — Детективы Салливан и Родригес.       Хойт задержала дыхание. На её лице наверняка читалось сомнение. Это и глупо, и удивительно одновременно.       — Пострадали?       — У одного подозрение на сотрясение, лицо разбито, и…       — У кого? — Не дослушала Хойт.       Бег сердца почему-то ускорился. Тогда она не поняла почему.       — Родригес.       Выдоху облегчения Хойт должна была придать значение. Обычно она так не поступала, обычно, когда подстреливали напарников копов, жизнь одного из них не была дороже жизни другого. Она должна была придать своему странному отклику хоть какой-то смысл… Но не придала.       — Детектив Салливан едет к вам. — Предупредили её.       — Отошлите его назад, мне в команде раненые не нужны.       Загнать Салливана обратно в госпиталь не получилось. Да она особо и не старалась… И Салливан поехал с ней.       — Лейтенант! — сверху упало что-то почти невесомое, на долю секунды Хойт приоткрыла глаза.       После того, как Чарли перестал сопротивляться, Хойт мало что запомнила. Она видела Харриса, но, очнувшись в больнице, не понимала — было ли это на яву? Единственное мгновение, которое проявилось в памяти чётко и ясно: Салливан склонился, накрыл её рубашкой — вот, собственно, и всё, за что Хойт сумела ухватиться. Но, разумеется, и этому не придала никакого значения. Совершенно.       — Между прочим, очень невежливо уходить вот так, — стоило стать капитаном четырнадцатого участка, и детектив Салливан тут как тут. Перекрыл ей путь к лифту. — Теперь уже ваши люди не будут любить вас, если почувствуют пренебрежение.       Кому вообще нужна их любовь? Взаимовыручка между напарниками — вот полезная штука. Не каждый раз имеющая отношение к дружбе или благородству, но полезная.       Хойт сделала довольно понятный жест рукой, и Салливан шагнул в сторону. Через пару секунд двери лифта открылись.       — Давайте хотя бы поужинаем, — когда она была уже внутри, Салливан протянул руку, не позволяя дверям сомкнуться. — Что скажете?       Хойт вскинула брови. Несколько мгновений она буравила его холодным взглядом.       — Так что скажете?       — Ты уволен.       — Что-о-о?       Двери закрылись. Но как только кабина достигла первого этажа — перед глазами снова замаячил Тревис Салливан. Спустился быстрее лифта.       — И как проведёте вечер? — Не унимался он. — Приедете домой, откроете бутылку вина, а потом ляжете спать?       — Салливан, ты охренел, что ли?       — Завтра выходной.       — И по такому поводу ты решил в край охренеть?       — Решил составить вам компанию.       Хойт покинула лифт, бросила на Салливана ещё один бесстрастный взгляд и пошла к выходу.       — Слушай сюда. Слушаешь?       — Да, — Салливан быстро поравнялся с ней.       — Сейчас ты достанешь ключи, заведёшь двигатель и…       Она интригующе замолчала и, дойдя до парковки, остановилась как раз около машины Салливана.       — И что потом? — Тот в предвкушении открыл дверь, вероятно, надеясь, что Хойт сядет в пассажирское кресло.       — Поедешь в любой пригодный бар, снимешь там девчушку по вкусу и составишь ей компанию.       На лице Салливана отразилось разочарование, которого он, похоже, и не пытался скрыть.       — Я уже выбрал кое-кого по вкусу.       — Со вкусом у тебя не всё ладно. — Отметила Хойт.       — Со вкусом у меня полный порядок, мэм.       В некотором смысле, это выходило за грань. Хойт не могла этого не понимать, но по-прежнему ничему не придавала значения. Если кто-то из коллег и западал на неё — интерес быстро улетучивался, стоило им увидеть её манеру работать, больше похожую на ведение боевых действий или просто лобовую атаку. Кого-то она отваживала сознательно: проще вызвать ненависть, чем терпеть потом нелепые попытки ухаживания или хуже того — «случайные» касания невпопад.       Салливана Хойт не восприняла всерьёз и пустила всё на самотёк. Он был молод, хотел громких дел и быстрого продвижения. Ещё довольно смышлён, поэтому она пришлась ему как раз кстати: продай душу дьяволу и жди исполнения желаний. Для исполнения его желаний усилий прикладывать не понадобилось. В конце концов, шеврон сержанта он заслужил. В будущем она подтянет его до лейтенанта, а потом, при должном опыте и сноровке, он может получить капитана. Но это сильно потом. Пока ему бы брать и радоваться… Но как-то всё усложнилось.       — Почему вы развелись? — Услышала она внезапный вопрос.       Они с Салливаном сидели возле Джона Дориана в госпитале Вайоминга. И если Хойт смотрела, как Дориан дышит, как вздымается и опускается его грудь, то Салливан смотрел исключительно на неё.       — О чём это ты говоришь?       — О вас и вашем бывшем муже.       Не меняясь в лице, Хойт повернула к нему голову.       — Какое твоё дело? Хочешь сказок на ночь, вспомни сплетни, блуждающие по управлению.       — Они гротескные и пошлые. И вряд ли соответствуют действительности. Вроде тех… — он вдруг запнулся, сделал паузу, но заметив её внимательный взгляд, продолжил: — Поговаривают, что у шефа к вам особый интерес.       Хойт безразлично отвернулась, снова сосредоточилась на Дориане — он лежал в коме больше месяца. Улучшений нет, ухудшений тоже, но каждый лишний день приближал его к тому порогу, переступив который, к нормальной жизни уже не возвращаются. Это не давало ей покоя, она потратила слишком много сил на то, чтобы спасти его, будет нечестно, если Дориан умрёт или очнётся утратившим способность двигаться и ясно мыслить.       — Думала, что-то новое расскажешь. — Наконец заговорила Хойт.       — Это же неправда? Явная провокация.       — Ты в самом деле считаешь, что такой ерундой меня можно спровоцировать?       — Но… Это же неправда?       Казалось, Салливана волновало лишь это. Хойт поправила сползший край одеяла, придавила его рукой Дориана.       — Ещё вчера ты казался умнее.       На самом деле она не пресекала этого, потому что не очень-то и хотела. Способов отвадить Салливана и заставить не болтать лишнего было бесчисленное многообразие. Кому-то другому Хойт дала бы в поддыхало легко и непринуждённо. Пускай и образно. Но Салливан ляпнул одно, ляпнул второе, третье, а проблемой это всё равно не стало. Почему? Потому что ему нет и тридцати, он рвётся к успеху, а она для него не просто ступень наверх — целый лифт? Может быть, и так. Только правда ли? Он таскается за ней лишь поэтому?       — Эта старая сука хочет его отключить!       Пренебрегая всеми наставлениями врачей, Хойт влетела в палату и громко хлопнула дверью. Салливан повернул голову, вперил в неё удивлённый взгляд. Удивлялся он, похоже, не тому, что мать Дориана захотела скинуть с плеч непосильный груз, а вспышке гнева Хойт. Секунда и на её лицо вернулась привычная невозмутимость, из движений исчезла вся резкость.       — Мать? — Догадался Салливан. — Когда?       — Когда его официально признают «овощем». Тогда-то пойдёт отсчёт.       — Она не вытянет его. — Справедливо рассудил Салливан. — Ни финансово, ни морально.       — Да будет ей известно, — Хойт подошла к кровати, на которой лежал Дориан, — он ещё жив. Я из кожи вон лезла, пытаясь оставить его в живых, а она решила просто убить.       — Не убить… — Не согласился Салливан. — Да и на кого мы его взвалили? Вы же видели ту женщину, она за себя-то отвечает с трудом. Ей собаку нельзя доверить.       Будто у них был какой-то выбор. А если бы и был, кому ещё его вверять, если не родственникам? Хойт села напротив Салливана, положила ногу на ногу.       — Перед судьёй я выставлю её в таком свете, что ей за руль не позволят сесть, не то что принимать решение о чьей-то жизни и смерти.       — Это не жизнь, — Салливан кивнул в сторону Джона Дориана. — Боюсь, его мать поддержат врачи. Боюсь, они и есть её идейные вдохновители.       Всё это она знала и без него. Знала лучше него. Знала, а потому, подумав всего пару мгновений, поднялась с кресла и молча вышла в коридор. Со стороны кто-то бы решил, что мать Дориана она размажет по стене, однако случилось иначе.       — Пожалуйста… — Попросила Хойт.       Мелинда Дориан оторвалась от бумаг и аккуратно сложила их на столе кафетерия при больнице. Внимательно посмотрела на Хойт. Внимательно, но не так проникающе, как мог смотреть Дориан. Долгого контакта глаза в глаза его мать не выдерживала. У них были одинаковые глаза, возможно, волосы одного и того же цвета, но внешнего сходства Хойт не замечала.       — Мне жаль, капитан, но я уже потеряла надежду. Если диагноз вегетативного состояния подтвердится, если ничего не изменится за год, то я отключу сына от аппарата. Его нужно отпустить.       Хойт была бы не прочь увидеть сильный, пронзительный взгляд Джонатана Дориана. Это глупо. При утрате всех психических функций люди не должны вести растительного существования. Они должны просто умереть.       — Пройдёт год или больше, но дайте ему ещё времени… — противоречила своим мыслям Хойт. — Очень прошу.       Глупо волноваться об этом прямо сейчас. Но она волновалась.       — Так хотите упрятать моего сына за решётку? Его уже не спасти, но моя жизнь и жизнь моей семьи должна продолжиться.       — Я хочу, чтобы он жил.       — Думаете, я не хочу? — Мелинда приняла оскорблённый вид, собрала в папку бумаги, с помощью которых, похоже, изучала, как в будущем правомерно «отпустить» сына. И вышла из-за стола. — Не надо выставлять меня монстром, это вы преследовали его и выжили из Флориды. Из-за вас он вернулся таким…       Проще кого-то обвинить? Переложить ответственность. Настроить теорий заговора. Губы Хойт едва заметно дрогнули, но она подавила смешок.       — Если я в этой истории дьявол, то вам суждено стать ангелом. Разве не так?       Мелинда бросила на неё полный недоверия взгляд и развернулась. Впоследствии об «эвтаназии» она не заикалась, но чего в том решении было больше — материнских чувств или боязни общественного осуждения — Хойт разбираться не хотела. Она вернулась обратно в палату и снова нашла там Тревиса Салливана.       — Бедная женщина ещё жива? — Первым делом решил удостовериться он.       — Наверное, пошла плакаться кому-то о своей нелёгкой судьбе и свиньях копах, бередящих её душевные раны.       — Не судите строго.       Хойт села на прежнее место, сняла одну из кремовых туфель и сложила ногу на ногу.       — Не оправдывай безволие.       Ответа не последовало, Хойт поймала на себе заворожённый взгляд: вначале Салливан засмотрелся на её щиколотки, потом поднялся выше — к очерченным икрам, к коленям, остановился на плотно обтянутом тканью юбки бедре и вздрогнул, когда Хойт приподняла ногу и ступнёй коснулась его ширинки. Аккуратно надавила, глядя, как расширяются глаза Салливана, какое ошарашенное выражение застывает на его лице. Её губы тронула улыбка.       На вопрос, зачем нужно было это делать, Хойт себе не ответила. Тогда в палату вошла мать Дориана, и она спешно опустила ногу. Вероятно, о многом стоило пожалеть, но с сожалениями тоже как-то не сложилось. Поначалу. До тех пор, пока не вернулся к жизни Дориан, менять ничего не хотелось.       — Ты что здесь делаешь? — Спросила Хойт.       Когда двадцать восьмого марта — в день её рождения — позвонили из больницы, Хойт быстро собралась и уехала к Джону Дориану. Салливана она оставила в квартире, при этом никак не ожидая увидеть его по возвращении.       — Вас жду. — Ответил Салливан. — Вы сорвались с места и не оставили ключей.       Хойт толкнула дверь, заглянула в его лицо.       — Не изображай дурака. Дверь закрывается автоматически.       Салливан сделал вид, что не услышал её.       — Джон Дориан правда очнулся? — Сменил он тему. — Что-то сказал?       — Нет, конечно. Он не может.       — Врачи говорили…       — Они ошиблись. Слышал бы ты, как выступала его мамаша. Утомила всех рассуждениями о компетенции докторов и их судьбоносных ошибках.       Ещё с порога она почувствовала запах… чего-то съестного. До её ухода ничем таким тут и близко не пахло.       — Ты… готовил? — Хойт сняла обувь, размышляя над тем, что, независимо от ответа, это поистине странно.       — Да вы хоть видели, что у вас в холодильнике? Ни-че-го. Ничего там нет, я нашёл только соус и то не уверен, что у него не истёк срок годности. Все остальные мои находки, — он принялся загибать пальцы, — выпивка, выпивка, пушки, и ещё немного выпивки.       По пути в смежную с кухней гостиную Хойт развернулась и вынудила Салливана остановиться.       — Что там насчёт аварий, сержант?       — Свои тормоза я проверяю.       — Я вижу. В моём холодильнике ничего нет, потому что я редко появляюсь дома. Еда портится, алкоголь — нет, еду мне проще заказывать. Я отчиталась или будут ещё претензии?       — Никаких претензий.       Она и правда ночует в участке. Буквально.       — Тогда, может, поедешь уже домой?       — Сегодня ваш день рождения.       — Мне это известно.       — Я заказал ужин, — он протянул ей коробку. — И откройте, наконец, мой подарок.       Упаковку она разворачивала с немалым скепсисом. Что там? Украшение? Косметика? Какая-нибудь несомненно дорогая ерунда, которую в лучшем случае она будет иногда надевать или использовать, а в худшем положит в ящик комода и забудет. В коробке были всего лишь листы — фото и характеристика револьвера. «Ругер» в калибре «.454 Casull». Глаза Хойт наверняка заблестели, но «держать лицо» ей и в голову не пришло.       Крупнокалиберные револьверы — часть её коллекции, однако в использовании они были слишком неудобны. К примеру, один из «грешков» убойного «Смит-Вессона .500 Магнум»: без наушников он оглушит стрелка даже на открытом воздухе, в помещении же и вовсе может разорвать перепонки. Каждый был с каким-то существенным изъяном, не позволяющим таскать, по сути, охотничью пушку с собой постоянно. Пожалуй, «Ругер» исключение. В определённой мере. Подбирая его, Салливан учитывал не только характеристики оружия, но и её физические характеристики. Вес, мускулы рук, силу кистевого хвата. Искал «идеал». Кажется, нашёл.       — Вместо того, чтобы бежать на «гризли» с палкой, предлагаю целиться в него из револьвера с одним из самых мощных патронов в мире. — Произнёс Салливан. — Что скажете?       Хойт вернула ему коробку. Скажет, что это статусная пушка, делающая человека небоеспособным даже при попадании в руку. Не все смогут выстрелить из неё сразу, некоторым из тех, кто сможет, она сломает кисть, или отдачей переломает кости лица. Если неправильно за неё взяться, газовым выхлопом она разворотит пальцы, если попасть из неё в бронежилет — вомнёт его внутрь и повредит органы или проткнёт рёбрами сердце. Человек всё равно умрет — не от травм, так от болевого шока.       — Так ты даришь мне револьвер или какие-то бумажки?       — Если он вам нравится, мы можем сегодня же начать улаживать формальности. — Объяснил Салливан.       — Нравится.       Салливан не первый человек, который подарил ей то, что нужно, вместо дорогой безделушки, но первый, кто скрупулёзно подбирал оружие «по ней». Обычно таким занималась исключительно она сама. Она лучше других знала свой вес, рост, мышечный каркас и больше остальных была заинтересована в выборе правильного «спутника».       — Нашли, кого из него пристрелить? — Спустя время поинтересовался Салливан.       — Я не охочусь. Разве только на людей, но вот так пристрелишь кого — потом столько бумажной возни.       Хойт давно опробовала револьвер в деле, и теперь любовно раскладывала на столе золотистые патроны, размера и вида настолько впечатляющего, что Салливан сам волей-неволей на них поглядывал.       — Ходишь в тир, Салливан?       Было поздно, и в участке осталась только ночная смена. На их же этаже даже свет не горел — лишь тусклая лампа в кабинете капитана. Хойт сама опустила жалюзи и повернула замок двери.       — Не так часто, как хотелось бы. — Признался Салливан. — По служебной необходимости.       — Навык стрельбы нужно оттачивать… Хочешь, постреляем вместе? — она обольстительно улыбнулась. — Ты ещё не родился, а я уже стреляла. Могу кое-чему научить.       Хойт неспешно подошла к столу и сдвинула на край всё, что на нём лежало. А потом ловко запрыгнула на стол сама. Салливан ничего не отвечал, некоторое время он смотрел на неё почти так же, как в палате Дориана, но на этот раз, когда Хойт коснулась ступнёй его ширинки — не растерялся. Шагнул вперёд, провёл ладонью от щиколоток до колена, сгибая её ногу. Свободной рукой скользнул по её щеке, губами коснулся шеи, потом нашёл её губы, подхватывая Хойт под колени и разводя её ноги…       В то время они уже убрали Дориана с радаров полиции. Тот долго молчал и присматривался к ней. Не спешил отвечать услугой на услугу. Он ей не доверял, и впоследствии она смогла его понять. Она бы тоже не доверяла. Да она и не доверяла… Дориан искал подвох и её связь с Пентагоном, а она не доверяла просто так. Просто потому что не привыкла. Но Дориан знал Салливана, поэтому начал общаться и с ней. В конце концов, у него не было другого выбора.       — Почему мы не можем быть вместе? — Не понимал Салливан.       Хойт собирала разбросанные по кабинету вещи и сжимала челюсти так крепко, что её скулы наверняка побелели. Надела блузку, принялась застёгивать пуговицы; стоя спиной к Салливану, кинула ему рубашку, но, кажется, та не долетела.       — Потому что не можем.       Это нельзя назвать импульсивным поступком, она прекрасно сознавала, что делала. И всё-таки… Как? Как такое произошло? Её здравый рассудок не отключается по щелчку, может быть, у кого-то и так, но не у неё.       — Из-за работы? Но это же легко решается, я могу перевестись, и ты…       — Это не из-за работы.       Дориан заговорил, и Хойт поняла, что подставляет всех под куда более сильный удар, чем предполагала. Своего отца, Сайкса… Теперь ещё и Салливана? Салливан может отойти в сторону и просто не вмешиваться. Она обязана была вывести его из игры, но вместо этого трахнулась с ним на собственном столе. Очень рассудительно, не так ли?       — Тогда почему? Тебя же тянет ко мне, а я готов бесконечно восхищаться тобой, и ещё…       — Сколько тебе лет? — Прервала его Хойт. — Тридцать?       — Двадцать девять, но разве это важно? Разница в возрасте не имеет значения.       Имеет значение, когда именно умереть — в восемьдесят или в двадцать девять. Копов готовят к тому, что каждый день может стать последним. Она помнит свои первые дни после Академии, проверку перед патрулём дробовиков, пистолета, машины и бесконечное давление: «любая забытая мелочь может стоить вам жизни». Так вот, любая мелочь может стоить Салливану жизни, и даже если он сам бежит навстречу опасности — это будет её ошибкой. Даже если Салливан того не желает — нужно прикрыть ему спину. Те, кто говорят «я ничего не смог с собой поделать, чувства оказались сильнее», либо слишком слабы, либо последствия их выбора не столь серьёзны и разрушительны. Чувства не всегда то, у чего следует идти на поводу, а желание уберечь — хороший толчок в противоположном от Тревиса Салливана направлении. Довольно сильный.       Сам Салливан этого не понял и не оценил, что-то настолько простое ускользнуло от его понимания. Но тем лучше. Желание быть с кем-то быстро проходит, когда тебя использовали и отвергли. Хойт в самом деле думала так. Что-то настолько простое тоже ускользнуло от её понимания.       — …Парень, ты на ногах совсем не держишься?       Тревис столкнулся с шефом Сайксом, когда тот пришёл в участок по какому-то делу. Секретаря с Сайксом не было, и без лишних преград Тревис рухнул прямо на него. Вынудил подхватить себя под руки.       — Эй! — шеф жестом подозвал детективов во главе с Родригесом. — Помогите-ка ему, он свалился без чувств.       Сайкс передал его Родригесу, который — как сумел понять сам Тревис — тревожно всмотрелся в его лицо. Он не видел Родригеса с того дня, как новый капитан Хаффман занял место Хойт. Тревис взял отпуск, и явился аккурат перед приездом шефа… Заспанный и заросший щетиной.       — Трев?.. — первые секунды Родригес ничего не делал.       — Аптечку принесите, — углядев, что капитана нет в кабинете, Сайкс снова сосредоточился на Тревисе. — Уложите его куда-нибудь и вызовите парамедиков.       Пока кто-то набирал номер, Родригес дотащил Тревиса до кабинета сержанта и уложил на скрипучий диван. Оказавшись наедине с Родригесом, Тревис открыл глаза. Платком изъял из кармана украденный телефон.       — Ты… — начал было Родригес, но Тревис приложил указательный палец к губам. Скопировал кое-что из телефона, потом тщательно его протёр.       — Не ори, — заговорил почти шёпотом, — со мной всё нормально, а телефон надо вернуть.       Он кивком указал на дверь капитанского кабинета. Именно там сейчас находился Сайкс.       — Ты спёр его телефон? — Всё-таки повысил голос Родригес. — Ты больной?!       — Не ори. Приведи сюда Сайкса, верну мобильный. Я заменил его на другой…       Родригес замер как вкопанный.       — Умри, но сделай. — Серьёзно сказал Тревис. — Минута-другая, и он всё поймёт, приведи, я найду способ подсунуть трубку.       За дверью кабинета копошились детективы, и когда кто-то из них распахнул дверь, Родригес вышел, а Тревис принял болезненный вид. Впрочем, игры было мало — он правда выглядел не лучшим образом. Вернуть телефон оказалось делом более сложным, чем украсть. Да и украсть… В общем, кто-то другой вряд ли мог подойти к Сайксу так близко — если бы на Сайкса упал посторонний, тот сразу заподозрил бы подвох — но Тревис не был посторонним. Он и близким не был, он был просто сержантом четырнадцатого участка, которому не мешало бы следить за здоровьем. Он был протеже Элисон Хойт… Он же и скопировал её номер из запасного телефона Сайкса. Без всякой уверенности, лишь по подозрению. В памяти телефона хранился всего один номер, однако Тревис не мог знать наверняка, кому именно тот принадлежал.       Когда всё закончилось, уехали медики, Сайкс с телефоном на прежнем месте покинул участок, а Хаффман отправил Тревиса с глаз долой… Только тогда Родригесу удалось остаться с ним наедине. Прежде чем Тревис завёл двигатель, Родригес просто сел к нему в машину, испепеляя многозначительным взглядом.       — Какого чёрта там было?       — У Кларка научился. — Пояснил Тревис.       Родригес схватил его за рубашку и дёрнул на себя. Вгляделся в лицо с явно застрявшей на языке фразой «дружище, хоть побрейся…»       — Мне всё равно, у кого ты учился! — Выпалил Родригес. — Зачем ты это сделал?       — А что, если я не скажу?       — Мне придётся пообщаться с шефом лично.       — Общайся. — Безразлично ответил Тревис.       — Работать он тебе не даст…       Тревис устало вздохнул, вырвался из хватки.       — Типа мне не насрать. Ты не беспокойся, я ему не наврежу.       — Да не беспокоюсь я о нём. — Сознался Родригес. — Ты… ты чем занят был? Я пару раз заезжал, но мне никто не открыл. И что значит «насрать»? Ты о звании капитана с академии мечтал.       Тревис опять вздохнул и затих, дожидаясь, когда Родригес выйдет. Но Родригес не вышел, продолжал смотреть. Видел, как Тревис измотанно потирает сухие воспалённые веки, как подавляет зевок.       — А спал ты когда последний раз?       Тревис ничего не ответил.       — Это из-за неё? — Продолжал Родригес. — Слушай… Поджог расследуют. Какой смысл теперь убиваться? Я, конечно, знал, что ты по ней тащишься, но не думал, что всё настолько серьёзно.       Тревис по-прежнему молчал.       — Что ты там скопировал? Чей-то номер? Ты занимаешься расследованием? Её гибели? Но Сайкс-то тебе зачем…       Тревис повернул к нему голову.       — Ты что, не замечал, как он на неё смотрит?       — Как? — Удивился Родригес. — Так же, как и на всех остальных…       Не так же. Совсем не так же. Уже во время отпуска Тревису пришлось заехать в управление — возникли вопросы по одному из старых дел. И выезжая с парковки, он едва не столкнулся с машиной Сайкса. Камеры они миновали, а потому шеф без опаски говорил по телефону. Да он мог говорить по телефону где угодно — это никому не показалось бы странным или подозрительным. А вот Тревису показалось. Потому что с тем же выражением лица Сайкс говорил с Элисон Хойт. Всегда, когда бы они ни пересеклись, он смотрел на неё именно так. Никто не замечал, но взгляд Сайкса менялся. Однажды вместе с Хойт Тревису удалось попасть к нему домой… И на свою жену Сайкс так не смотрел.       Возможно, даже Тревис не придал бы взгляду Сайкса должного значения, но кроме случая на парковке… После смерти Хойт Сайкс вообще ничего не проявлял. Он был слишком спокойным для того, кто потерял не просто сотрудницу, а женщину, которая, можно сказать, росла у него на глазах. Поэтому Тревис начал к нему приглядываться. Нет — пристально наблюдать.       Почему никто не замечал? Потому что Тревис выдумал это? Но если не выдумал? Если это не его больная фантазия — то, с кем Сайкс говорил в машине? Она же погибла. Тревис видел останки в морге… А ещё видел останки «Дориана», сам сжигал «Дориана», но Джон Дориан жив. Просто Тревис не знает, где он.       Может ли случиться, что он не знает, где она? Она в порядке, просто он не знает где. А Сайкс знает? Это так жестоко. Почему не Тревис? Почему она не доверилась ему? Он не смог бы сделать того же, что мог сделать шеф полиции, но почему именно его она решила оставить за бортом? Почему он оказался не нужен?       Выяснить про второй телефон Сайкса тоже стоило ему немалых сил. Вначале Тревис хотел прослушать звонки, но опасаясь, что Сайкс быстро всё поймёт, решил действовать иначе.       На схему «выкрасть-вернуть» имелось лишь несколько минут. Делать нужно было так, чтобы шеф не узнал, иначе он предупредил бы человека на второй линии и тот быстро избавился бы от своего телефона. Вот почему красть у Сайкса кому-то постороннему — напрасная трата времени. Телефон всегда при нём, ни на какие схемы со стороны Сайкс бы не клюнул, а пусть даже и клюнул — подкинуть что-то себе обратно не дал бы. Просто предупредил бы «Хойт», чтобы та обезопасила себя от слежки.       Хойт? Наверное, нужно окончательно спятить от горя, чтобы определять по выражению лица Сайкса — жив кто-то или мёртв.       — Ты знаешь, что застрелили её отца? — Заговорил Родригес, не дождавшись его ответа.       Тревис медленно, словно в трансе, кивнул.       — Вот это уже странно. — Вздохнул Родригес. — Это чертовски странно. Ты бы осторожнее… Не лезь никуда, хорошо? Во всяком случае, один. Никто не прикроет тебя, если ты будешь один.       …Аксиома «когда ты один, тебя раздавят» не всегда верна. Бывает так, бывает по-другому. Особенно если кто-то, лишивший тебя оружия и возможностей, тоже один. Роберт Уэйн держал ухо востро, но он был один.       — Это что, шмотки стриптизёрши? — Осведомилась Хойт.       Момента, когда Уэйн избавился от машины федерального агента и сменил её на неприметную легковушку, Хойт толком не видела. Голова болела, затёкшие руки, ноги и шея ныли. Стоило отъехать на безопасное расстояние, и Уэйн отправил её полежать. В багажник, предварительно взяв за горло и слегка придушив. Чтобы сон был крепким, а сны, видимо, яркими.       — Сиськи наружу не торчат, и ладно. Надевай.       Вместо испорченной рубашки Уэйн протягивал ей маленькое платье. Вероятно, выбранное им на свой пошловатый вкус.       — Так торчат же.       — Так в этом-то и соль. — Уэйн кинул вещицу ей на колени и с неизменной улыбкой развёл руки.       Минуту спустя Хойт пришлось выйти из машины — под дулом «Ругера», а ещё через минуту — надеть платье и стянуть джинсы.       — Чего ты хочешь? — сев обратно в машину, она повернулась к Уэйну.       — А? Чтобы ты прилично выглядела, дорогая. Посмотрел бы вот кто со стороны, а ты в порванной рубашке. Решили бы, что я о тебе совсем не забочусь… Это не дело.       — Чего ты хочешь? — повторила уже с нажимом.       — Чтобы ты мне отсосала.       — Это несбыточная мечта.       В ответ раздался весёлый смех. Схватив за шею, Уэйн притянул Хойт на опасно близкое расстояние. Она недовольно свела брови, а в следующую секунду Уэйн вжался в её плотно сомкнутые губы.       — Не зарекайся. — Уэйн вернул руку на руль, давая Хойт возможность выпрямиться в кресле.       — Мечтай о чём-то более доступном. Чего ты хочешь?       — Я когда-то хотел дом на Голливудских холмах, тоже так себе мечта. Но знаешь, она могла бы и сбыться…       — Уэйн, — твёрдо произнесла Хойт и он обернулся на своё имя, — продолжишь так себя вести, они пристрелят тебя, как бешеного пса. Не сегодня так завтра, не завтра так послезавтра, но они тебя пристрелят. Оставлять труп на дороге было наихудшим решением.       Уэйн усмехнулся.       — Это ты ещё о других моих решениях не знаешь… Федералы пристрелят меня? Имел я раком твоих федералов, — он достал из нагрудного кармана листок. — Будем играть на опережение. Или, наоборот, замедлимся?       Одного мимолётного взгляда хватило, чтобы понять: он переписал данные с её телефона. Те данные, присланные Сайксом, — информацию по номеру, с которого последний раз звонил Дориан. Мобильный привязанный к этому номеру оформлен на некого Мэйсона Логана — рейнджера из национального парка Биг-Бенд. Большего Сайкс выяснить не смог, но веротнее всего, мобильный у рейнджера украли. Федералы наверняка уже выяснили это и одноременно с отслеживанием мобильного, поговорили с рейнджером на тему — где и когда тот видел Кларка или Дориана.       — Куда мы, туда и они, главное не пересечься, — Уэйн убрал листок. — Или нам туда не надо? Кого это ты пеленговала, а, дорогая жёнушка?       — Какое это имеет к тебе отношение?       — Ищу старого приятеля, соскучился просто жуть. И знаешь что? Ты тоже его ищешь. Та «машина» очень нравилась тебе, да, Элисон?       Внутри Хойт мелькнул хорошо контролируемый, замаскированный, но всё-таки гнев. Выцепил часть разговора или сразу весь? Потом он слушать её не мог, но вот в самом начале…       — У меня новый внедорожник сгорел. — Разъяснила Хойт. — Стоил немало, такая жалость.       — Не-е-ет, внедорожник не сгорел. Один ублюдочный психопат приковал к нему Джона Дориана и завёл двигатель… — кажется, заметив, как меняются её глаза, Уэйн расплылся в довольной улыбке, — а потом сказал «шутка!» и забрал Дориана с собой. Ещё я видел, как Дориан убивался по тебе, этот здоровяк по каждому котёнку убивался бы, но ты ведь не котёнок, так, крошка Эли? Ты куда умнее и храбрее, — он снисходительно похлопал её по заклеенной пластырем щеке, вызывая ещё бо́льшую злость, — а потому и ценишься куда выше. Ты приведёшь меня к нему? Облегчишь задачу?       — Я не знаю, где Дориан.       Уэйн с силой надавил на её раненую щёку.       — Ты хоть представляешь, что с ним сейчас делают? Мартин Кларк — неуправляемый садист. Харрис думал, что контролирует его, но псих не признавал авторитетов и в любую секунду мог выкинуть что угодно. Он оплакивал Дориана, а потом сам же и измывался над ним…       — Себя описываешь?       Уэйн прервался, приподнял брови и вдруг улыбнулся ещё шире.       — А то. Сложись жизнь иначе, мы бы с ним побратались. Но всё сложилось так, как сложилось. Ты скажешь, где искать Дориана, и я…       — Я не знаю, где его искать. Если я нужна лишь за этим, то ты знатно обосрался, малыш Бобби. Но так уж и быть, протяну тебе руку помощи. Прямо к горлу.       Не переставая улыбаться, Уэйн сузил глаза, поиграл желваками, затем прижал машину к обочине и затормозил. Хойт думала, что он приставит к её лбу «Ругер», но Уэйн лишь переложил револьвер в другую руку и опять развернул листок.       — Ты знала, кого выслеживаешь. Хорошо знала, за кем идёшь, поэтому пришла куда надо. А единственный выживший, кто мог рассказать обо мне, — Дориан. Все остальные сдохли, пташка, ты тоже сдохла бы, но там был я, поэтому тебе всего-то опалило крылышки.       — Я не знаю, где его искать.       — Врёшь или нет — один хрен. Быстро ты от меня не отделаешься, — он повернулся к ней и облизнул губы. — А когда отделаешься, твой труп никто не найдёт. И трупы тех, с кем ты попытаешься заговорить. Сиди тихо, зубки держи при себе. Изображай смирную жёнушку. Не получится — вернёшься обратно в багажник.       Уэйн глянул на листок, завёл двигатель. Вероятно, поедет по координатам, присланным Сайксом. Это плохо. Но хуже другое: он не знает наверняка, к кому и куда направляется. И всё равно едет. Его не пугает возможная расплата, он ни за что не держится и не считает, что может что-то потерять.       — А пока поведай-ка мне занимательную историю, — Уэйн погладил её голое колено и оставил на нём руку, — как это коп… Нет, лейтенант полиции Майами оказалась в одном доме с беглым подозреваемым… Не-е-ет, с якобы дохлым подозреваемым! Как это так вышло, что Харрис посчитал его мёртвым?       — Лучше подумай, как это так вышло, что ты его не добил.       Скользнув ладонью по коже, Уэйн болезненно сжал её колено.       — Я не промахиваюсь, крошка Эли. Если кто-то выживает после моего выстрела, то это не случайность.       — Не льсти себе.       Хохотнул.       — Зачем ты стрелял? — Хойт заглянула ему в глаза. — Если не за тем, чтобы убить, то зачем?       Его всегда живое, с выразительной мимикой лицо на секунду застыло, между бровей пролегла складка, но всё это лопнуло, как мыльный пузырь, и Уэйн снова ощерился. Потом скользнул рукой на бедро Хойт, смял платье, внимательно наблюдая за возможным откликом. Только Хойт лучше, чем кто-либо знала — её лицо осталось непроницаемо холодным, а в глазах не вспыхнула ожидаемая злость. Не вспыхнула даже тогда, когда он положил ладонь ей на грудь и так же болезненно сжал.       — Что за нездоровый интерес к Дориану? — Всего-то продолжила она.       Уэйн расслабил пальцы; от его руки несомненно остался след, который сойдёт нескоро. Ласково и покровительственно потрепал Хойт за щёку.       — Ты мог бы отсидеться и попробовать начать новую жизнь, но вместо этого потащился за мной. Только из-за Дориана? В чём суть, Бобби? Я тебя не понимаю. Ты знаешь, чего хочешь?       Как и ныне покойный Чарли, Уэйн приблизил к ней лицо, дыханием обдавая ухо:       — Я знаю, чего не хочу.       От звука его севшего, сильно огрубевшего голоса внутри всё похолоднело. Интонации и тембр вдруг изменились, резанули слух утробно-хрипловатыми, почти интимными нотками, от которых пробрало до мурашек. Кончик языка, скользнувший по ободку уха, и укус мочки она перенесла куда спокойнее. Напрягла челюсти, дожидаясь, когда Уэйн повернётся к рулю. Но тот лишь сверкнул улыбкой, а в следующий миг накрутил на пальцы прядь её волос.       — Славная девочка…

***

      Джон проснулся от дразнящих касаний и лежал неподвижно. Кларк тронул его раз, тронул второй, на третий вложил в тычок больше усилий, но стоило приподнять веки — Кларк уткнулся в планшет. Сделал вид, что к его пробуждению совсем непричастен. Затем, видно, осознав, что Джон не спит и не спит давно, — пихнул ещё раз. Для верности.       — Очень скучно? — Джон открыл глаза.       Всего лишь день они никуда не выходят, а Кларк уже мается от скуки. Недавно Кларк перепрятал машину, которую могла обнаружить охрана, и настало затишье. Временами приходилось скрываться от тех же охранников, проверяющих блок ленно и спустя рукава, но вот на этом точно всё. Штиль. Джон много спал, Кларк занимал себя, чем мог: слабый сигнал вай-фая из основного блока клиники то появлялся, то пропадал.       — Очень, — Кларк отложил планшет, перекатился ближе и навис сверху. — Давай что-нибудь сделаем?       — Например?       — Например, разденем тебя.       — Только меня?       Вместо ответа Кларк стянул с него футболку.       — Хочу везде тебя потрогать.       И это Джон слышал. Слово в слово. Незадолго до того, как встретился с Уэйном и треснулся башкой о грузовик.       — Только потрогать?       Кларк уже скользнул ладонью по его животу, касаниями, будоражащими и щекотными, избавляя от сонливости.       — А ты не потерял сноровку, — Кларк расстегнул молнию его ширинки, — ещё недавно я думал, что ты забыл, как это делается. С тобой вполне могло произойти такое, скажешь нет?       Всё это прозвучало как шутка… Оно и было шуткой. Какой-то полушуткой, но изначально Джон не догадался, о чём ему говорят.       — Ты же ни с кем не трахался? — Напрямую спросил Кларк. — Ну, после Вайоминга.       Джон долго смотрел на него. Пытался понять, сколько в вопросе язвительной игры — обыденной и не отличающейся от всякой другой, — а сколько истинной серьёзности. Но Кларк не изменился в лице ни на йоту, продолжая оглаживать его торс.       — Не трахался. До тех самых пор, пока ты не выстрелил мне в голову, и не протолкнул лезвие в мой живот. Потом разное случалось.       — Трахался, значит. Вот оно как, — движение рук Кларка замедлилось, но выражение лица осталось прежним. В нём словно читалось любопытство, никак не уязвлённость. — А с кем?       Никак не уязвлённость — на первый взгляд. Затем начало доходить: Кларк спрашивает лишь об одном человеке. Кларку не важны остальные, о них он наверняка бы не спросил, даже не подумал, а вот она его волнует.       — Не говори о ней… Мы же решили: ты о ней не говоришь.       И делаем вид, что всё нормально.       Захлестнувшая Кларка злоба слишком явно выползла наружу.       — Да не волнуйся ты так. Дважды я её не убью.       — Если это имеет значение — с ней я не спал.       Вены на шее Кларка вздулись и стали заметны. И всё же в лице он изменился.       — Почему? Живя с ней под одной крышей, что мешало поиметь её хоть разок? Вот я бы на твоём месте…       — Я об Элисон Хойт никогда так не говорил и не думал. А всех остальных я вряд ли вспомню. Я был пьян, Кларк. Слишком сильно, чтобы запоминать лица или имена.       — Ещё скажи, что сам их снимал. Откуда только что берётся.       — Нет… — Джон немного смутился. Наверное, именно это позволило Кларку расслабиться. Во всяком случае, его челюсть перестала так сильно сжиматься. — Они просто начинали говорить со мной, а я не возражал…       — А. Так это тебя снимали, дружочек.       — Будто ты никого не трахал.       — Ещё как трахал, — Кларк навис над ним: одно колено по левую сторону от груди, второе по правую. Притянул его лицо ближе к своему паху и дёрнул ремень. — Только я сам их снимал. Вот уж никогда не разучусь…       Надавив на подбородок, Кларк заставил его приоткрыть рот и провёл по губам скользкой головкой члена.       — Тебе это не нравится? — Вскользь бросил Кларк. — Недоволен?       На его, несомненно, злое веселье, Джон отвечал пристальным безрадостным взглядом.       — Не нравится.       Кларк протолкнул головку ему в рот — неглубоко, вынудив лишь сжать её губами и пососать на пробу.       — Почему не нравится?       Вытащив член, влажно обвёл им его рот, испачкал слюной щёку.       — Потому что Мартин Кларк только мой…       На губах Кларка заиграла довольная улыбка, Кларк запустил пальцы в его волосы, небольно стянул.       — Любой?       — Любой… — Подтвердил Джон.       Джон поймал головку, облизал кончиком языка по кругу, затем поднял на Кларка глаза, чувствуя, как член погружается в рот и мягко скользит по языку.       — Представь, что это большой горячий леденец, — Кларк снял футболку, обнажая торс, вернул руку ему на голову и ухмыльнулся почти иронично. — Не напрягайся так сильно.       Он напрягается? За собой даже не замечает…       — Глубже. Возьми глубже…       Кларк слабо толкнулся, надавил на его затылок, постепенно ускоряя темп. От звука срывающегося голоса Кларка стояк упёрся в джинсы ещё болезненнее, но Джон не потянулся к себе рукой, принимая сильные удары, а потом заглатывая член под корень. Сжал каменные ягодицы Кларка, насаживаясь ртом уже сам — часто и ритмично. Кларк судорожно выдохнул, его живот напрягся, когда, выпустив член, Джон принялся целовать твёрдые мышцы: осторожно прихватил зубами кожу, услышал ещё один хрипловатый выдох. Почувствовал, как Кларк сжимает руками его лицо, как подаётся бёдрами вперёд, с намерением снова засадить в рот, и как пальцы Кларка мелко дрожат на его щеках. Резко ухватив его за волосы, Кларк встретился с ним взглядом. Джон заметил, что тот давно перестал улыбаться — хватал воздух, будто задыхающийся, и смотрел с мрачной страстью. Какой-то болезненной, тяжёлой…       — Оближи леденец…       Джон опять лизнул горячую головку его члена, прижался губами к стволу и даже успел быстро поцеловать, прежде чем Кларк втолкнул член вглубь рта и вжал его лицом в свой пах. Пока Кларк ритмично засаживал ему в рот, Джон стискивал и мял его ягодицы, сквозь шум в голове слыша хрипловатые вздохи. Он так хотел Мартина Кларка… Когда-то давно Джон считал, что у него не было выбора, что он просто не мог не любить Кларка, а затем понял, что это и был его выбор. Что раз за разом он делал свой выбор…       Любить Кларка — не обязательно быть с ним. В любой момент что-то может пойти не так… Джон не питает иллюзий на этот счёт. Причиной взрыва может стать и сам Кларк, но пока Кларк в состоянии балансировать на шаткой грани — они будут.       На язык обильно брызнуло. Джон успел сглотнуть, а в следующий миг Кларк сдавил ладонями его щёки и впился в губы так грубо, что стало больно. Ещё через несколько секунд Кларк расслабился, коснулся его губ уже бережнее, вжался пальцами в оттопыривающий джинсы стояк.       — Голова болит?.. — Кларк погладил его там, и возбуждение запульсировало ещё мучительнее.       — Нет.       На самом деле голова болела. И сегодня, и вчера, и завтра, наверное, тоже будет болеть.       — Точно? — засунув кисть в ширинку, Кларк облизал шрам на его виске: провёл языком очень медленно, но сильно надавливая. В ушах у Джона гулко застучало.       — Да. Точно…       Кларк спустился языком к его щеке, начал целовать шею, слегка прикусывая кожу. Затем напрягся всем телом — Джон резко перекатился и подмял Кларка под себя. Увидел, как глаза того распахнулись в изумлении, почувствовал учащённое дыхание. Его и самого удивила эта скорость — почти такая же, какая была раньше. В те времена, когда он был здоров и силён.       — Я понял, что не давало мне покоя… — начал Кларк. — Тебя, тупицу, лишили чистоты. Непорочности, короче. Настоящий рыцарь должен хранить добродетель и целомудрие, иначе потеряет часть своей силы. Вот ты и потерял. Не с теми возлёг, короче.       Яснее ясного, что сказано это было не всерьёз, но лицо Кларка снова ничуть не изменилось. Джон смотрел на него так пристально, что, наверное, мог бы прожечь взглядом, а изменений так и не дождался. Шейн тоже называл его рыцарем, дал ему такой позывной. В этом не было ничего, кроме издёвки. Совсем ничего. Каждый раз, пытаясь отвлечься, Джон натыкался на что-то, напоминающее ему о Шейне. Даже на самое малое, ничтожное.       — Именно в этом причина. — Утомлённо согласился Джон. — Но ты-то у нас тогда кто?       — Я? А я дракон. Воплощение хитрости, силы и коварства, — Кларк успел улыбнуться, прежде чем Джон плотно вжал его в матрас и поймал его губы.       Какая-то неправильная сказка. Матрас тихо скрипнул — одной детали хватило, чтобы Джон поменял направленность мыслей.       Он мог привыкнуть к этому месту так же, как к дому на ранчо в Вайоминге. Но через пару часов пожарные вскрыли гараж, где Кларк спрятал машину. Этого Кларк не ждал, это было невозможно предсказать — неподалёку случился пожар. Пожарной охране приказали проверить проводку ближайших зданий.       Кларк спрятал машину в заброшенной мастерской, обанкротившейся лет двадцать назад. Там осталось несколько цехов, несколько складов и гаражей, замки которых заржавели или были заварены. Кларк отжал замок, загнал в помещение машину и повесил замок обратно, словно так и было. Через два-три дня они забрали бы машину, однако её почти сразу нашли, а местная газета не упустила случая и выпустила об этом небольшую статью.       Кларк увидел статью сразу, бо́льшую часть дня он просматривал новости. Поэтому принял спешное решение покинуть здание клиники.