Хамелеон

      «Беги, Форрест, беги», — повторил Кларк за своим капитаном, и Тревис побежал. От бега он не задыхался, правый бок не кололо, и даже забравшись на крышу жилого дома, слышал лишь колотившее от адреналина сердце.       Он в отличной форме. Для гордости собой совсем не время, но этот вывод сделал его на порядок счастливее. Распирающее самомнение дарило чувство окрылённости… Почти буквально — в запале Тревис быстрым прыжком перемахнул с крыши на крышу. Расстояние было совсем небольшим, но кого-то другого могло остановить и оно.       Кларк смотрел на всё снизу вверх, как любопытный зритель, задравший голову, чтобы увидеть дребезжащий вертолёт. А вмешиваться не спешил. Будто «вертолёт» не имел к нему отношения.       Когда обдолбанный паренёк, за которым гнался Тревис, спустился вниз, Кларк уже стоял у палатки с очками и примерял одни из них. Кажется, попутно он флиртовал с продавцом… Наркоша пробежал мимо него — Кларк и бровью не повёл. Пропустил, не видя в этом чего-то зазорного, и улыбнулся расталкивающему зевак Тревису.       Тревис едва не снёс палатку со всякой пляжной ерундой, его беглец и вовсе налетел на пластиковый столик возле дешёвого кафе, однако стоило загнать беглеца в угол — и тот превратился в крысу, готовую задать трёпку играющей с ней кошкой. Два быстрых выстрела слились в один, Тревис отскочил в сторону, потом бросился вперёд, сбивая беглеца с ног. С силой толкнул его пистолет — ствол со скрежетом проехал к мусорному баку и, ударившись, отлетел к противоположной стене. Не теряя времени даром, Тревис свёл запястья беглеца вместе, услышал отчётливый щелчок наручников и сразу после заметил Кларка.       На этот раз Кларк торопился, он вырулил из-за угла с нацеленным пистолетом, однако поняв, что уже всё, убрал пистолет обратно в кобуру. Немного запыхавшийся, с почти незаметным налётом беспокойства на лице. Тревис готов был поклясться, что видел это беспокойство, но миг спустя готов был клясться в обратном — не было там ничего.       Азарт перерос в возмущение: внутри проснулось неосознанное желание наподдать Кларку, как и этому скулящему от боли в заломленных руках наркоше. Родился парень в рубашке. Хотя с чего бы принижать свои заслуги? Беглец выжил лишь благодаря волевым усилиям Тревиса, который поборол другое желание… Даже не желание — действие, доведённое почти до автоматизма. Если бы он ещё работал патрульным, то на самой последней стадии применения силы должен был использовать пистолет. А если бы Кларк был его напарником, то сейчас не просто врезался бы мордой в мусорный контейнер, но и оказался туда заброшен.       За такую вот подставу.       Мало того, что Кларк не побежал сам, кажется, он никому не сообщил, где они находятся и не вызвал патрульных. Всем им, копам, известно: стоит в одиночку забежать в подворотню или двор — шансы на выживаемость резко падают. Обычно, когда случается погоня по дворам, нужно оцеплять периметр и искать беглецов вместе с другими сотрудниками. К несчастью, не всегда они успевали сделать всё идеально — периметр прорывался и подозреваемый убегал.       — Чем ты был так занят? — раздражение прорвалось в голос.       Кларк, удивившись, приподнял брови. Потом с ещё больше выводящим из себя спокойствием указал на очки, прикреплённые к нагрудному карману. Судя по всему, новые, купленные несколько минут назад.       — Подозреваемый мог скрыться. — Под непрекращающееся злобное сопение Тревис заставил беглеца замереть.       — Это был не мой подозреваемый. — Кларк натянул перчатки и достал из кармана телефон. — И у меня выходной.       — Да, но если в рапорте я правдиво и подробно напишу о случившемся, у тебя будут неприятности.       — Ты напишешь?       В глазах Кларка мелькнуло что-то опасное, но и теперь Тревис заключил — ошибся. Не распознал эмоцию… Неправильно понял. Потому что уже через миг услышал вздох разочарования и не уловил даже намёка на то, что видел раньше. Это не хищная угроза, Кларк просто разочарован.       — Нет. — ответил Тревис.       Он потянул беглеца вверх, подтолкнул вперёд и остановил возле Кларка. Кларк как раз примерял новые очки: любовался собой в полуразбитую витрину давно прогоревшего магазина. Будто недавнего разговора не было и вовсе. Затем повернулся с благодушной улыбкой человека, у которого сегодня выходной…       Тревис сам попросил его приехать. Он знал Кларка едва ли не с первых дней стажировки после академии. И сейчас, когда стал детективом, ему понадобилась помощь. Говоря напрямик, он слабо представлял, на что подписывался. Его сразу посадили с более опытным детективом, но в отделе общих расследований дела на столах множились с ужасающей скоростью. Если наряду с чем-то более-менее значительным кто-то угнал велик, украл забытый на лавочке телефон или вставную челюсть с тумбочки старушки — это всё к ним. Мелких преступлений, совершаемых каждый день, становилось так много, что на всё про всё его не хватало чисто физически. Плохо проявит себя на мелочёвке — попасть в «высшую лигу» станет на порядок сложнее. Вот так и обстоят дела.       Кларк не возражал. В отличие от опоздавшего Тревиса — водится за ним такой грешок — приехал довольно скоро, но не успели принести их кофе, как Тревис заметил паренька, вскрывающего чью-то машину. Днём, и машина, похоже, не первая. Попытавшись уйти по пожарной лестнице, парень оказался на крыше. А уже потом, перепрыгнув с одной крыши на другую, попробовал спрятаться в толпе.       Бегать Тревису понравилось больше, чем просиживать штаны и корпеть над всякой ерундой. Однако он потерял весь день, почти ничего не получил, кроме «респекта и уважухи» детективов, для которых разве что не перевязал своего подозреваемого подарочной лентой — парень был замешан в крупном деле по торговле наркотиками, — а сам лишь выбился из сил.       В общем и целом — благодетель, рискующий своей жизнью для того, чтобы другие следователи прославились.       Только вечером он поехал к участку Кларка. Там рядом был бар, в который Тревис заглядывал когда-то, но даже не мог вспомнить, когда именно. Он не помнил и когда последний раз хорошо спал, за счастье было уже то, что он выбирался из-под своих завалов, чтобы сходить в туалет и принять душ. Поэтому сейчас в отражении бутылки Тревис видел какое-то подобие себя прежнего. Кажется, от постоянного напряжения у него село зрение, а вместе со зрением испортился характер — отличительные лёгкость и оптимизм, полностью не вытравленные из него даже после работы в патруле, начали существенно сдавать позиции.       — Какая тебе нравится?       Тревис оторвался от созерцания бутылки пива и вопросительно посмотрел на Кларка.       — Какая из них? — Тот кивком указал на группу девушек за большим столом неподалёку. Одна из них поднялась и прошла к бару.       — Мы же не в магазине.       — Да брось. Ты знаешь зачем они сюда ходят. Снять на ночь копа. В их кругу это что-то вроде местной забавы.       Тревис посмотрел на девушек. Про местные забавы он не только был наслышан, но в своё время успел и поучаствовать. Как ни печально, всё это быстро приелось и перестало вызывать желание повторить.       А та, которую и правда хотелось видеть, наверняка не появится тут даже под страхом смерти.       — Та крайняя, с вываливающимися буферами, смотрит на нас уже минут десять. — сообщил Кларк. — Я бы сказал — на меня, но, кажется, на тебя.       Тревис глотнул, осторожно глянул в сторону столика, но лишь за тем, чтобы показать себя заинтересованным перед Кларком. Что до самого Кларка… Его интерес к подобным вещам порой казался слишком выставленным напоказ. Такая вот ширма, за которой может скрываться нечто совсем другое.       — Не в моём вкусе. — ответил Тревис.       — Да кто вообще тогда в твоём вкусе?       Горлышко бутылки звякнуло о кружку, Тревис заполнил её почти до краёв, затем пожал плечами.       — Она здесь вообще никогда не была? Ни одного раза?       Первое время Кларк молчал. С таким видом, будто его — убеждённого скептика — уверяют в существовании волшебного дара. Он не мог в это поверить.       — Понятия не имею, о ком ты.       Ещё как имеет. Именно поэтому делает такое лицо.       — О Хойт.       — Заходила однажды. Арестовать одного славного парня, который вместо того, чтобы сажать наркоторговцев, стал едва ли не главным среди них. Арестовала, в общем, копа, в баре для копов, на глазах у других копов… Любви ей это, ясное дело, не прибавило, поэтому даже ты должен был слышать, как твоему лакомому… кусочку желают скорейшей смерти.       Кларк скривил губы в слишком язвительной улыбке и заинтересованно прислушался в ожидании ответа.       — Я слышал только то, что проклятия на неё не действуют. И знаю, что наркоторговцам не место в полиции.       Кларк ответил ему смешком. Поудобнее откинулся на спинку и размял шею, таращась на новую барменшу, наливающую кому-то выпить. Хозяин здесь — коп, давно вышедший на пенсию. Он создал это место практически с нуля, но потом у него начались проблемы со здоровьем, и Кларк помог ему сохранить бар. Сказал однажды, что это место дорого ему как память — он не хотел, чтобы оно загнулось. В подробности Тревис вдаваться не стал, но как ему показалось — для Кларка ностальгия не особо-то типична.       — Можешь не стараться, она тебя не слышит. И всё равно тебе не даст. А вон та, — Кларк указал на девушку: у неё были длинные волосы и слишком обтягивающий топ, — вполне. Даже наверняка. Если подключусь ещё и я, то и вовсе не выходя из бара. Хочешь?       — Нет. — Тревис долил в кружку пива.       — Не волнуйся ты так. Хойт не только тебя не слышит, но и не помнит о твоём существовании. Поэтому возражать не станет. Или ты перед каждым сексом просишь у неё благословения?       — Я просто не хочу. Мне не нужно её благословение, но она вспомнит о моём существовании, когда я попаду в убойный отдел. Не успеешь оглянуться — я ещё и твоим начальником стану.       Тихий смех на его слова был совсем необидным. Тревис просто ждал, пока Кларк закончит, — в какой-то мере его смех был приятным, глубоким и, наверное, даже красивым.       — Если дослужишься до шефа, будь со мной помягче. И держи на уме, кто тебе помогал, а кто не помнил о твоём существовании.       И он снова увидел это — стремительно зародившуюся угрозу во взгляде. А уже через секунду снова подумал — ошибся. Угроза Кларка сменилась искренним весельем. Да и не было там никакой угрозы. Не с чего ей быть…       Кларк тоже ошибся. Она помнила о его существовании. Хотя бы потому, что запоминала всех перспективных новичков, претендующих на что-то большее, чем расследование административных преступлений.       Вот так годы спустя они и оказались по одну сторону. Вопреки тому, под чьим руководством Тревис строил карьеру, — ему Хойт доверяла.       Будь они в иных обстоятельствах, он бы не поверил в её доверие. Подумал бы, что она использует его, пытаясь подобраться к Кларку. Она же следователь ОВР, а у Мартина Кларка неоднозначная репутация… Тревис убеждал себя в обратном, но чем опытнее он становился, тем яснее понимал, что его «наставник» вовсе не тот, за кого всё время себя выдаёт. Иной раз хотелось сказать — «поверить не могу, что раньше я этого не замечал!» Возможно, потому и Дориан слишком быстро утратил доверие и попал под подозрение.       Впервые это случилось в банке — сигнализация сработала, когда Тревис мыл руки. Он схватился за пистолет, но вместо выхода подбежал к окну — оценить ситуацию. Увидел Дориана в машине, а следом — как какой-то ряженый клоун сбивает с ног Кларка. Это было паршиво, но, по крайней мере, укладывалось в голове. Из общего репертуара выбилось другое: то, как дёрнулся Дориан. Дёрнулся и застыл. Он подавил импульс броситься вперёд — к Кларку. Сидел и несколько секунд ничего не делал. Не опоздал, не промедлил. Просто сидел и ничего не делал. Дождался того, что ряженый забрался к нему в машину. И уехал.       Всё это время Тревис пытался открыть окно. Оно находилось достаточно высоко от пола, было противоударным и, скорее всего, не выдержало бы пуль, но стрелять через него всё равно было бесполезно. Расстояние до Кларка — ярдов пятьдесят, пуля сбилась бы с траектории и — при самом благоприятном исходе — попала бы в землю, а не в какого-нибудь гражданского.       Странно, что именно тот случай позволил ему сблизиться с Хойт. Не с Кларком, который, казалось, не видел ничего в упор, а с ней.       Неважно. К Кларку он привык, даже в самые плохие времена не желал ему вреда и, сознательно или нет, перенял от Кларка манеру вести некоторые дела. Да и улыбка подозреваемым, больше похожая на оскал, досталась ему в наследство от Кларка.       Когда Кларка чуть не раздавил «Хаммер», Тревис сам готов был расшибиться ради него в лепёшку. Но это и рядом не стояло с тем, что он испытал, когда исчезла Хойт. Можно сказать — прямо у него из-под носа.       Он чувствовал, как неприятно ноет ключица, — рейнджер, которого приходилось едва ли не волочь, вряд ли знал, что виснет на человеке, недавно врезавшемся в бронированную машину. Хойт шла позади… Она сама настояла на этом. Она то и дело оглядывалась, пожалуй, всё ещё надеясь увидеть ту вооружённую группу — якобы федералов. Можно сколько угодно повторять «якобы», однако федералы и правда могли там быть. И они имели полное право их послать.       Но иррациональное, ничем не объяснимое и ничем не подкреплённое чувство утверждало: это были не федералы.       Как только Тревис обернулся и не обнаружил Хойт, затаённые внутри подозрения превратились в страх. Хойт была в паре ярдов от них, а потом исчезла, словно растворившись в воздухе. Кругом виднелись сплошные перекрученные корни, участки суши и вода…       Ей было негде и незачем прятаться. Тем более — делать это без предупреждения. Не так давно они слышали стрельбу: обычно копы бегут на выстрелы, однако Хойт и сама прекрасно понимала, что делать это здесь и сейчас — не нужно. Она бы не ушла. Она не ушла бы одна. Она не ушла бы, не попытавшись кого-то предупредить. Оценив риски, она действовала бы совершенно иначе.       Страх почти стал ловушкой, что не позволила бы ему мыслить здраво. Поэтому Тревис избавился от помехи и сделал из страха стремление, похожее на то, какое в былые времена помогало ему работать почти без остановки.       — Она где?..       Свой голос он услышал как со стороны. Гулкое эхо в ушах — севшее от волнения и совсем чужое. Кинолог Даррелл обернулся и нахмурился так сильно, что весь его лоб покрылся морщинами.       — Только что была…       — Я знаю, что была. Где она сейчас?       Даррелл отпустил рейнджера, сделал несколько шагов, пуская вперёд свою собаку. Сбитый с толку, как сам Тревис недавно… Пса как-то обманули? У него послужной список длиннее, чем у некоторых копов, пробравшихся в руководство.       Когда К-9 Альдо нашёл Хойт, Тревис торопливо снял рубашку — чтобы накинуть на неё сверху. Казалось, он должен захлёбываться гневом, но охватившее замешательство перекрыло почти всё. Как такое вообще могло случиться? Перестрелка — легко. Его не удивило бы, даже если бы кто-нибудь погиб в здешних местах. Но они нашли супервайзера полицейской операции в мангровых зарослях избитой и голой — в момент, когда это уложилось в голове, гнев, наконец, накрыл его мутной волной.       Ещё перед тем, как ей была оказана первая помощь, Хойт открыла глаза. Посмотрела, громко дыша: сперва Тревис заметил опасение во взгляде, потом растерянность и уже в конце — облегчение. Вместе с тем облегчением утихло дыхание, словно приготовившийся к нападению мозг успокоился и дал команду — спать.       Должно быть, Даррелл не отходил от её палаты из-за чувства вины. Чувство вины досаждало и Тревису, но он ночевал в больнице совсем не поэтому. Он вдруг понял, чем всё это могло обернуться. С того дня, как увидел Хойт, он был очарован образом, словно подросток, влюбившийся в актрису популярного сериала. Он совершенно не знал её как человека, и поэтому любоваться ею со стороны казалось вполне достаточным. Когда Хойт пришла к ним в участок, она превратилась из далёкого абстрактного желания в реальность. Но даже в этой реальности она оставалась копом, лейтенантом ОВР, и в перспективе — их капитаном. А когда он нашёл её в Эверглейдс, всё смылось, оставив после себя лишь одно: Хойт просто женщина, которая могла погибнуть.       Это осознание пролезло в голову так глубоко, что как бы ни старался, вытравить его Тревис не смог. Ему больше не нравился образ, ему нравился человек, наверное, поэтому он начал замечать, как смотрит на этого человека Сайкс. И как Хойт разговаривает с Сайксом. Ходили разные слухи, но ни одному из них Тревис не верил. А даже если бы и верил — понимал, что в ревности нет никакого смысла. Резкий укол настоящей ревности он ощутил, когда Сайкс вошёл в палату, и при виде него Хойт слишком явно, без утайки вспыхнула от радости. Такой он видел её впервые.       И как бы ни уважал Сайкса, но когда Хойт взглядом указала на дверь ему, подумал — если кто и должен уйти, то седой женатый старик. Да он ей в отцы годится, хорошо, что не в дедушки…       Её тёплые отношения с бывшим куратором тоже стали полной неожиданностью. Кларк как-то обмолвился, что во времена стажировки Хойт серьёзно прокололась — увольнение казалось лишь вопросом времени. Куратор новобранца Хойт был настроен против неё, что только приближало её к черте, перейдя за которую, она уже не вернулась бы.       — Купить тебе выпить?       Теперь куратор приобнял её за плечи, а она вместо того, чтобы посмотреть на него с привычным выражением лица, улыбнулась так, что Тревис не поверил своим глазам. И такой он видел её впервые. То, что из детектива отдела убийств она превратила его в курьера и попросила привезти документы, которые не смогла подписать в рабочее время, его совсем не удивило. Удивляться он начал, когда вместо жилого дома приехал в коктейль-бар в самом сердце Майами — Даунтауне. Копов тут было совсем немного, в основном те, кто патрулирует этот район, но одно то, что она позвала его именно сюда, изумляло даже больше, чем её улыбки и объятия с куратором.       — Купишь мне двойной виски. — ответила Хойт. — И потом повторишь.       — А ему? — Не убирая руку с её плеча, куратор указал на Тревиса.       — Это детектив Салливан. Убойный отдел. Он за рулём, поэтому сегодня не пьёт.       Так вот ещё зачем он приехал. Сесть вместо неё за руль, потому что свою норму она, кажется, превысила. Не пьяна, но виски со льдом, оказавшийся возле неё всего через минуту, был заказан явно не первый раз за вечер.       Вообще, вечер оказался интересным. Под влиянием алкоголя Хойт не держала себя в таких жёстких рамках, как в офисе, и едва ли не каждые десять минут он узнавал о ней что-то новое.       — …Где та девчушка со свежим лицом? — Куратор говорил с Хойт, но маленькое фото, сделанное, по всей видимости, на документы, протянул ему.       Тревис принял фотографию почти с благодарностью, хотя мысль — «он её всегда с собой носит, или просто на встречу прихватил?» — в голову всё-таки пролезла. На фото Хойт была в форме патрульного, с собранными волосами немного другого оттенка, и да — моложе. Лет двадцати пяти, плюс-минус.       — Мы её больше никогда не увидим. — Она отобрала у него фотографию и посмотрела на неё сама. С толикой грусти… Пусть влюблённость розовым туманом застилала ему глаза, но Тревис искренне не понимал, с чего ей грустить.       А потом вспомнил про Сайкса и как само собой разумеющееся увязал это с ним — в дальнейшем он многое будет с ним увязывать. Её развод, её работу в ОВР…       — …Всегда знал, — куратор отпил из стакана, — что ты удержишься и прочно угнездишься.       — Не ври. — Хойт повернулась к нему. — Ты всё время меня критиковал.       — Только когда ты лажала. Но все лажают, ты была лучше многих.       — Слышала, у тебя новый стажёр. Не повезло.       — А то. Она со мной без году неделя, а уже успела нагадить. Пришлось надеть на неё подгузник.       — Я про неё. Не повезло ей с тобой, дёрганая какая-то стала. — Хойт снова улыбнулась. — И всем намекает, что ты дискриминируешь её. По половому признаку.       Её бывший куратор ударил стаканом о барную стойку, да так громко, что сидящие неподалёку люди вздрогнули и обернулись.       — Ты ведь понимаешь, что это неправда? А обиды курсанта-заучки она может засунуть в свою же манду. Она думает, что знает, как лучше, но на улицах за плохую подготовку ей не поставят неуд — она просто умрёт.       — Я сказала ей, что ты до сих пор лучший. Если она хочет стать хорошим копом, то прислушается. Но советую поменьше вести разговоров про манду, иначе рано или поздно какая-нибудь обиженная заучка всё-таки накатает на тебя жалобу о домогательствах.       Он ответил жестом «окей» и придвинул обратно стакан. Наблюдающий за ними Тревис, подозвав бармена, всё же заказал себе выпить. Поймал недовольный взгляд Хойт, но никак на него не ответил. Алкоголь в его крови не превысит нормы, к тому же в его должностной инструкции нет пункта «увозить из бара Элисон Хойт».       — А у тебя симпатичный подчинённый…— заметил вдруг её куратор. — И он тебя совсем не слушается.       Патрульного, обучающего новичков, звали Джерри Гейтс. Он и правда лучший, о нём буквально ходят легенды: почти всю жизнь в патруле, знает улицы как свои пять пальцев, а полицейская машина — его офис.       Улыбнувшись Тревису, Гейтс чокнулся стаканом о его кружку с пивом и посмотрел на Хойт.       — Поэтому возвращаю тебе твой же совет — ты с подчинёнными не сближайся. Сама знаешь, чем это чревато.       Не очень-то приятно, когда о тебе говорят так, будто тебя тут нет. Но и Тревис знает, чем это чревато. Таких историй даже в их Департаменте немало: начальник заводит интрижку с подчинённым, потом они ссорятся, и на столе шефа появляется жалоба на принуждение к действиям сексуального характера. Подчинённый в этом случае прощается разве только с репутацией, а вот начальник и должность может потерять.       — С чего такие странные выводы? — Хойт сделала удивлённое лицо.       — Разве не ты его сюда позвала?       — И всё равно странные. Отношений с нижестоящими у меня нет и не будет. Так что совет — мимо.       Ничего другого она и не могла ответить, а второй резкий укол ужалил, быть может, сильнее, чем первый. Когда она была далёким образом, не возникало этого щемящего чувства недостижимости. Почти бессильного. Даже улыбаться так, как никогда не улыбается на работе, она будет шефу или бывшему куратору… Только не ему. Тревис настолько привык добиваться своего, что когда всё идёт наперекосяк — не может с этим смириться.       Вдобавок всё стало восприниматься слишком остро. Слишком лично. Всё, что происходит с Хойт, — его личное. Жаль, что в действительности было совсем не так. Всё, что не относилось к работе, его не касалось. И никакого права голоса у него не было. В совокупности с её эксцентричными методами — такая действительность едва ли не сводила его с ума.       Полицейским часто приходится играть по правилам «если не перехитришь ты, перехитрят тебя». К тому же показательные выступления Хойт были далеко не такими кровожадными, как у Кларка, и всё-таки даже проделки Кларка, заканчивающиеся обычно насилием — везло, если только психологическим, — не вызывали у него такой до странности бурной реакции.       От Кларка мало кто ускользал, он не привык отпускать. Тревис навсегда запомнил молодого члена банды, из-за бюрократической ошибки отвертевшегося от обвинения в двойном убийстве и изнасиловании. Сказать, что Кларк взбесился, — не сказать ничего. Дело, над которым он усердно трудился, развалилось, как карточный домик, а родственники жертв выли и в зале суда, и прямо у них в участке. Но бушевал Кларк недолго, когда он заталкивал убийцу в свою машину, Тревис не видел ничего, кроме холодного расчёта. «Просто прокатимся, — будничным тоном сообщил Кларк. — Попугаю немного, он заслужил». В тот же день Тревис узнал, что парень погиб. Каким-то образом попал на вражескую территорию и был застрелен конкурирующей бандой буквально через несколько минут. Тревис знает, каким… Ответ прост. Кларк привёз его на нужную улицу и выпихнул из машины, наверное, прямо на ходу. С дальнейшим разобрались без него, поэтому технически он никого не убивал. Руки вроде как чисты…       Самое трудное после академии — научиться проглатывать такое вот говно. А потом с грустью замечать, что это говно лезет уже и из тебя. И во многом ты не видишь такой уж большой проблемы. Есть мы, а есть они. Защищать нужно своих, но никак не их.       — …Он посидел недолго и вышел, — объяснял Гейтс, — потому что обвинение так и не было предъявлено. Отделу нравов этого мудилу ещё бы хоть на сутки задержать, но пока ничего нет.       Они с Хойт снова встретили Джерри Гейтса в Даунтауне. На этот раз в форме, возле ночного клуба, с владельцем которого Кларк пересекался время от времени. Хойт искала Кларка и Дориана и перебирала весь круг их знакомых, надеясь зацепиться хоть за что-то.       — Этого? — Прежде чем зайти в клуб, Хойт незаметным жестом указала на охранника.       Получив кивок, велела Тревису оставаться на месте и прошла ближе ко входу. Тревис развернулся к Гейтсу: за спиной того стояла полицейская машина, а рядом с машиной тёрлась его стажёр-новобранец. Довольно подкачанная — напряжёт руку и сможет похвастаться бицепсами.       — Если у вас нет даже суток… — Он посмотрел на Гейтса, но не успел закончить мысль.       — Сейчас будут.       Лицо Гейтса изменилось. Он вдруг включил нательную камеру и улыбнулся с какой-то хитринкой во взгляде. Поэтому, уже почуяв неладное, Тревис обернулся. В ту же секунду мудила-охранник с размаху дал Хойт по лицу, Тревису показалось, что он даже увидел, как брызнула кровь. Вглядываться времени не было, он просто рванул вперёд и зажал предплечьем горло охранника — раздался грохот и скрежет, в странной металлической пластине у входа, призванной, видимо, украсить это место, осталась вмятина от чужой спины. Сам охранник натужно захрипел и перед тем, как его скрутила стажёр, успел покашлять. Только когда он оказался на земле, Тревис заметил мазки крови на промятой пластине… Наверное, он никого не задерживал так быстро и так грубо.       — Она сама меня спровоцировала! — заголосил охранник.       — А ты не провоцируйся, козёл. — Стажёр защёлкнула наручники и убрала колено, которым упиралась в его поясницу.       Тревиса они уже не интересовали. Он смотрел на Хойт. Та держалась рукой за стену и пыталась остановить поток крови из носа предложенными Гейтсом бумажными платками. В отличие от пыхтящего охранника, выглядела она довольной…       Вскоре Тревис осознал, что слишком напряжённо хмурится. Да, теперь сутки есть. А если бы он её застрелил, то и вовсе получил бы пожизненное.       — Я отвезу вас в больницу. — Тревис замер возле Хойт и сначала получил ничего не выражающий взгляд. Только потом, когда приблизился почти вплотную и быстро стёр своим платком размазанную по её щеке кровь, смог прочитать в её глазах — «слишком близко, отойди».       Не испытывая больше судьбу, шагнул назад и пояснил:       — Кровь не останавливается.       — Кровь не останавливается, потому что прошло слишком мало времени. Вижу у тебя с этим какие-то проблемы. В чём дело, Салливан?       И никого-то ей не жалко, даже себя саму. Того, что случилось в Эверглейдс, было мало? Кларк хотя бы калечил других, но не калечился сам… А вообще-то, калечился. Будто Кларку при нём никогда не разбивали нос. Просто Тревиса не особо это волновало.       — Шокирован, но справлюсь с этим.       — Уверена. Но если нет, придумай стоп-слово и просто скажи его, когда захочешь соскочить. Чтобы не мешать мне.       Она выбросила окровавленные платки в урну и прошла ко входу — прямо мимо закованного в наручники охранника. Тот проводил её ненавидящим взглядом, но ничего не сказал.       Если разобраться, Тревис вёл себя непрофессионально, и, может быть, работай они в офисе обычной компании, это спустилось бы на тормозах. Но когда человек с пистолетом и значком не умеет отделять личные отношения от профессиональных, то невозможно угадать с какой стороны ждать беды. «Стоп-слово» не мешало бы придумать и ей самой. Не будет отношений с подчинёнными? Со стороны наверняка складывалось впечатление, что он просто липнет к ней без шанса и даже без причины. Что можно бегать за ней сколько угодно, но, как говорил Кларк, — ему она не даст. И, скорее всего, он сдался бы, если бы чётко и ясно понимал, что дверь не просто закрыта — её не существует. Но ему всё время казалось, что Хойт подаёт весьма двусмысленные сигналы, которые и не дают ему соскочить.       Даже став сержантом самого привилегированного подразделения их Департамента, он никак не мог осмыслить, где заканчиваются его фантазии и начинается реальность. К тому же, пока Дориан лежал в коме, воспоминание о том, что она может погибнуть, спало вместе с ним. Однако Дориан не просто очнулся, он попытался сбежать и оттянул всё её внимание на себя. Тогда беспокойство усилилось и почти прогрызло мозг. Возможно, потому, что Тревис вообще не понимал, что происходит. Неизвестность жрала куда интенсивнее. Почему не он? Почему после всего, что он уже сделал, она не позволяла помочь именно ему?       — Навык стрельбы нужно оттачивать… Хочешь, постреляем вместе?       Прежде он хотел, чтобы она улыбалась ему, как Сайксу или Гейтсу? С того вечера захотелось другого — чтобы им она никогда не улыбалась так, как улыбнулась ему.       — Ты ещё не родился, а я уже стреляла. Могу кое-чему научить.       Ну конечно. Нарочитое лукавство, если «стрельба» не имеет прямого, однозначного смысла и сейчас они правда не поедут в тир. В тир они не поехали. Хойт сама запрыгнула на стол, что в очередной раз напомнило — за время, проведённое с ней, Тревис так запутался, что порой не мог давать событиям хоть какого-то объяснения. Почему именно сейчас? Что он такого сделал? Когда, не теряя его глаз, она потянулась ногой к его ширинке, мысли тотчас улетучились из головы.       Не сказать, что он из людей, которые наделяют секс особым смыслом и рассчитывают на близость после него, но встречи на один раз обычно оговаривались на берегу, чтобы в конце никому не было обидно. Очевидно, не в этот раз. Наверное, он должен был разозлиться, ведь роль живого вибратора также не прописана в его должностной инструкции…       И всё-таки не разозлился.       Она никого не жалеет, разве он не знал? С чего бы ей жалеть его. Так он хотя бы убедился в её небезразличии… Правда, никакого удовлетворения это не принесло. Сам себе он напоминал собаку, гоняющуюся за хвостом, — каждый раз, когда челюсти вот-вот должны были сомкнуться, хвост ускользал и раздавался лишь досадливый щелчок. Пустой и бессмысленный. Но собака не унималась и снова бросалась в погоню за хвостом…       — Как рука?       Тревис обернулся. Он почти сел в машину, однако, увидев позади Хойт — тоже спустившуюся на парковку, — закрыл дверь.       — Заживает.       Он сам порезал себе руку. Было так глупо, так по-детски… Рука до сих пор болит. Но пусть болит ещё сильнее, если Хойт это заинтересует настолько, что она подойдёт ближе.       — Ты обрабатываешь? — Она коснулась его пальцев и раскрыла забинтованную ладонь.       — Конечно. А вы прервали свой забег — «с палкой на гризли»?       Недовольный вздох заставил его пожалеть, что поднял эту тему. Хойт молча развернулась — она ушла бы к своей машине, но Тревис схватил её за предплечье.       — Вместо палки у меня убойные патроны… — неожиданно ответила Хойт. — И тот, кто знает слабые места гризли.       Дориан? Тревис разжал пальцы — хватать её за руки не самая лучшая идея, — Хойт повернулась к нему. Она не выглядела рассерженной.       Проницательно посмотрела ему в глаза, будто пытаясь угадать мысли. Так ничего и не сказав, шагнула в сторону и обошла его. Открыла пассажирскую дверь его машины — не оставалось ничего другого, кроме как сесть за руль. Тревис повернул к ней голову, выжидая… хоть чего-то. Однако, оставив эту затею, завёл двигатель.       — Посмотрю твою руку, — стоило им выехать с территории участка, и Хойт, наконец, заговорила.       Тревис притормозил у обочины, но она к нему не только не притронулась, а даже не повернулась. Тогда он недолго думая свернул в переулок и остановил машину возле исписанной граффити стены. Надо было отвезти её домой… Возможно, если бы отвёз, она бы «осмотрела его руку» куда более приятным способом. Но он не отвёз. Зато, протянув к ней кисть, не позволил коснуться перевязанной ладони — просто запустил пальцы в густые волосы и притянул Хойт к себе.       Это же был предлог? И он сработал как надо, ведь Хойт не только не попыталась разбить его голову о руль, но и скользнула ладонью по его шее. Двумя ладонями… Она хотела, чтобы он её целовал. Тревис прижал её к себе крепче, будто вздумай она прекратить, это что-то решило бы. Когда он её целовал, всё становилось простым и однозначным. Она этого хотела. Поэтому закрыла однажды дверь в своём кабинете, поэтому села к нему в машину и молчала до тех пор, пока они не остались наедине.       Даже когда он запустил ладонь под её блузку, гладко скользя по коже и нащупывая края бюстгальтера, его встретили с особой отзывчивостью. Её руки переместились с шеи на плечи, глубже впиваясь в кожу.       — Рука в полном порядке. — Оторвавшись от его губ, Хойт посмотрела вниз — на почти полностью распахнутую блузку и перебинтованную руку, проникшую уже под чашечку её бюстгальтера.       — Смотри, вот эта тоже. — Он снова поцеловал её, медленным движением огладил по бедру, поддевая подол узкой юбки. Задрал юбку почти до талии, и только тогда она упёрлась в него ладонью и слегка отстранила. Как будто опомнилась, пришла в себя.       И всё потекло по-прежнему.       — Я вижу. В лечении не нуждаешься.       Хойт начала застёгивать блузку. Тревис окинул её взглядом один, второй, третий раз, прежде чем окончательно убедился — да, она действительно делает это. А некий физический дискомфорт, с которым ему придётся вести машину, её не очень-то и волнует. Это уже слишком. Одно дело динамить с расстояния, и совсем другое — наполовину раздеться, а потом сказать «всё, хватит». Срок пробной версии окончен, а лицензию приобрести ему никак не дают. И разъяснением причин себя не утруждают.       — Ты у всех так работоспособность рук проверяешь?       Она поправила юбку и села ровно.       — Только у тебя.       Тревис с удивлением повернулся, но Хойт уже смотрела в окно. Учитывая, что за стеклом виднелась не самая привлекательная стена — ей, без сомнения, было очень интересно.       Вопреки всему, эфемерная надежда, что когда-нибудь всё изменится, только укрепилась. И всё изменилось. Она не просто отвергла его, она ещё и «умерла». А потом открылась перед Сайксом, будто во всём мире не было больше человека, которому она могла бы доверять.       Вдобавок Тревис принимал всё за чистую монету, и первое время скорбел по ней по-настоящему. Он не был уверен в чём-то и потом, но искал уже не принятия — просто цеплялся за то, что вдруг она окажется жива.       Он должен был что-то сделать. Должен был убедиться… В первую очередь ради себя самого: это было нужно как препарат от отчаяния, парализовавшего и подчинившего себе всю его жизнь. Он бы не смог сидеть сложа руки…       И как когда-то Тревис обезоружил парня, вскрывающего машины, он попытался обезоружить человека с её револьвером.       Грохот выстрела будто лишил его слуха, поэтому собственного крика Тревис почти не расслышал. А может быть, он и не был способен расслышать чего-то, кроме её крика: короткого оборвавшегося эха, наполненного болью. Её рыданий…       Ты плачешь?       Этот вопрос застрял в голове и на несколько секунд вытеснил даже боль.       Тревис знал, почему она плачет. И знал, что такое попадание пули. Обычной пули, которая может сломать пару рёбер, но которую сдержит бронежилет. Принято считать, что без бронежилета человек падает и больше не встаёт… На деле, после попадания пули — особенно навылет — человек может бежать, может прицельно стрелять, обороняться и убивать. Полицейские правила стрельбы на поражение придуманы отнюдь не просто так.       Но эта чудовищная пушка была заряжена такими же чудовищными патронами. В его бронежилет будто ударило тараном, будто врезался грузовик. Будто его тело превратилось в огненную воду, в которую бросили булыжник, — и бесчисленные взрывы боли были как круги, расходящиеся в разные стороны. Его органы взболтали миксером…       Вот почему она заплакала.       Удивительно, что он сохранил способность мыслить. Даже не мыслить, сквозь боль сосредотачиваться на чём-то — как сосредоточился на Хойт. В те секунды он упускал детали, но уже в больнице увиденное вспоминалось чётко и ясно: Дориан держал Хойт, её грудь, весьма откровенно обтянутая платьем — по своей воле она бы это не надела, — вздымалась порывисто и неровно, взгляд тоже был сосредоточен на нём… Глаза болезненно воспалённые, некогда густые волосы прилипли ко лбу.       Он смотрел бы на неё и дальше, но что-то мелькнуло… Сначала Тревис никак не мог понять, что именно, боль мешала думать, а потом заметил Кларка. Никто больше не видел его, не слышал, не чувствовал… Даже «человек с её револьвером». Тот был слишком занят Дорианом и Хойт.       Был так занят и словно бы… растерян, что очнулся, только когда Кларк уже прицелился. Агрессор вдруг напомнил запутавшегося в сетях зверька — изнурённого и обеспокоенного, но странность была в том, что истинной опасности он до последнего не замечал. Его беспокоил не Кларк, что-то другое — безоружный Дориан и удерживаемая им Хойт? Мучительно вспоминая те минуты в больнице, Тревис не нашёл объяснений и этому.       Зато Кларк, если и удивил, то лишь своим появлением. Сколько лет он не видел Кларка? Пусть ностальгия тоже накрыла только в больнице — это было как в тот раз. Тогда Кларк примерял очки. Теперь он шёл и целился с видом, будто происходящее никак его не касалось. «Я, конечно, помогу, но у меня выходной, сами понимаете».       Кларк пробежался по Тревису сухим оценивающим взглядом, злость вспыхнула в его глазах и так же стремительно угасла. Сквозь морок боли Тревис подумал — было это на самом деле?       Вдох, сорвавшийся на свист, стал для человека с её револьвером натужным и предсмертным. Пуля попала ему прямо в лоб — Мартин Кларк никогда не был отменным стрелком, но на этот раз хорошо постарался. Тот человек — Роберт Уэйн — умер с таким по-детски изумлённым лицом, что первое время это выражение снилось Тревису по ночам.       Постепенно оно вытеснилось лицом Хойт. Та склонилась над ним с тревогой, пробирающей до мурашек, но для Тревиса значение имело другое: осознание, чего стоило то её облегчение — в Эверглейдс. Изнутри разрывал пылающий огненный шар, однако он испытал то же самое — может, перед смертью кто-то и думает о любви, а для него вместе с облегчением притуплялся страх, что он умрёт в какой-то глуши, так и не дождавшись помощи. Это безоговорочное доверие — она сделает всё возможное — позволило ему заснуть и больше не чувствовать боль.       Он увидел Хойт снова, уже когда проходил реабилитацию в Майами. Страну тогда охватила волна разбирательств и протестов, и казалось, что Хойт осталась в живых лишь потому, что намеренно привлекла к себе внимание. Для обычных людей она стала символом справедливости, национальной героиней, бросившей вызов военно-политической машине. Хойт вернулась в полицию словно с транспарантом «пока я на виду и на слуху, я неуязвима».       — Где револьвер?       Не стоило начинать разговор именно с этого. Тревис сам не понял, как оно так получилось. Уместнее было бы спросить «как дела?» И то вопрос показался бы крайне неподходящим. Хойт только переступила порог тренажёрного зала и не успела произнести ни звука. Потому-то остановилась, всем видом выражая неподдельное изумление.       Выглядела она как обычно. Как раньше. Неброско, но элегантно. Когда он видел её в последний раз — её состояние было настолько удручающим, что разбитое лицо казалось меньшим из зол.       Она приблизилась к тренажёру, на котором Тревис совсем недавно занимался под присмотром инструктора. О возможности переусердствовать и снова попасть на операционный стол его предупредил едва ли не каждый второй работник зала. Надо признаться, не без повода…       — Не могла прийти раньше… — Так и не ответила Хойт на вопрос.       Он думал, что когда увидит её лицо, то всё пережитое за время восстановления станет не слишком-то важным. Ведь так и должно быть с человеком, которого любишь в страхе, что вот-вот ускользнёт? Но…       Мучительное ощущение текло по венам с каждой поставленной системой. Совсем маленькую надежду давило большое чувство бесполезности, и даже значительные победы над самим собой радости не доставляли… Он боялся, что это депрессия, боялся, что она разовьётся и станет очередным препятствием — вернуть всё как было не позволит не только его тело, но и его мозг. Поэтому предпринял срочные меры: умение настроить себя на благоприятные мысли повышало его шансы на выздоровление. Теперь он встал на ноги, может тренироваться — не так как раньше, но, во всяком случае, существует сама возможность. И всё это время он был уверен, что Хойт жива и когда она появится в открытую, заснувшие где-то глубоко внутри чувства начнут медленно просыпаться.       Не то чтобы этого совсем не произошло, но и не то чтобы произошло.       — Это я понял. А где револьвер?       — Сейчас в сейфе. У меня дома.       — Ты больше не будешь его носить?       Он никак не мог прервать череду странных вопросов и спросить, а лучше сделать что-нибудь существенное. Вероятно, она разочарована этим.       — Нет, больше не буду.       Ненадолго повисла тишина.       — Я не знал, что говорить агентам…       — То, что ты сказал, было правильным.       Ни слова о Дориане или о Кларке. Он не сказал ничего значимого, опасаясь, что его слова пойдут вразрез с её словами. Чувствовал себя как на минном поле, выуживая информацию из уже известных сведений.       Было тяжело, но всё-таки этот разговор оказался ещё сложнее. Хойт старалась не подавать виду, но с каждой минутой Тревис яснее видел её накапливающееся разочарование. Наверное, она хотела видеть кого-то другого, не депрессивного полуинвалида, который и хотел бы с ней поговорить, но никак не получалось.       — Может, зайдёшь попозже? Мне нужно закончить упражнения на сегодня…       На её лице не появилось обиды. Скорее, промелькнуло краткое выражение испуга, вызвавшее у Тревиса не вину — удивление. Кивнув, Хойт повернулась и даже сделала пару несмелых шагов вперёд… Но вернулась обратно, порывисто обняла его за плечи, а следом и вовсе прижалась всем телом. Сначала он ничего не делал, затем положил одну руку на её поясницу, вторую на спину, наконец-то чувствуя, что из воспоминания она опять превращается в кого-то реального. В человека из плоти и крови. С колотящимися внутри чувствами, не позволившими ей уйти.       Раньше она такого не сделала бы. Потому что это хоть и не место их работы, но в зале были другие люди, возможно, другие копы, которых трудно винить в любопытстве. Однако Хойт вела себя так, будто это несущественно, — гладила его по затылку и шее совсем не по-дружески. Да и прижималась слишком горячо и крепко.       Осознание, что он хочет её объятий, а его воображение рисует их жаркое продолжение, стало волшебной пилюлей, на короткий миг сделавшей Тревиса счастливым. И всё же осталась какая-то неопределённость. Что-то неозвученное, но давящее. Он никогда не хотел другой работы, и вместе с тем, сколько себя помнил, — всегда хотел Хойт. Одно без другого казалось чем-то неправильным и негармоничным. Хойт не должна была стать даже косвенным препятствием на пути его карьеры.       Он не мог отказаться от неё, но знал, что «невысказанное» будет давить до тех пор, пока всё не станет как прежде и он не вернётся в отдел. А этого могло и не случиться.       Оттого-то, хоть в реабилитационном центре Хойт и изучила, наверное, каждый закуток, — их отношения не продвигались ни на шаг. Дальше это тянуться не могло, и однажды наступил тот самый поворотный пункт — пришлось что-то решить. Они привычно дошли до парковки, и прежде чем Хойт направилась к своей машине… Не так. Она остановилась рядом и замерла, словно не зная — пойти к своей машине или к его? Не зная, захочет ли он видеть её в своей.       Немного промешкав, Тревис облегчил ей задачу — осторожно взял за руку. Пожалуй, слишком осторожно, сперва их пальцы едва соприкоснулись и лишь потом крепко переплелись. На этот раз он всё-таки отвёз её к себе домой, а после стал частым гостем в её доме.       Сайкс в то время вышел на пенсию, точнее, его вынудили уйти. После смерти Бэйли у Сайкса произошёл конфликт с городскими комиссарами — бывший шеф на всеуслышание заявил, что комиссары вмешиваются во внутренние дела Департамента, в кадровые вопросы и приказывают использовать полицейские ресурсы против определённых лиц и учреждений. Завил, что все равны перед законом и он не станет потакать прихотям членов комиссии…       Его место занял новый шеф Риос и скрепя сердце пришлось признать: при всех недостатках Сайкс был для копов копом, а новый шеф — всего лишь политиком, выбранным городским советом. Политиком, который не станет конфликтовать с мэром и поставит политические интересы выше интересов сотрудников их Департамента. На этом изменения не закончились, и Хойт взяла под крыло нового сержанта — Джину Палмер.       Джина много работала, мало болтала и любила Хойт. Не просто как трамплин, с какого можно прыгнуть поэффектнее, а почти как кумира, плакат которого можно повесить на стену.       На этой почве они и спелись.       — Тревис…       Джина вошла очень не вовремя, по обыкновению — без стука. Тревис был уверен, что закрыл дверь, но как оказалось — не закрыл…       Её удивление сменилось скованностью и, уже собравшись шагнуть назад, Джина замерла на пороге. Всё, что она должна была видеть — Тревиса, сидящего за столом Хойт. Стол сплошной, ничего другого не разглядеть, но, судя по её озадаченности и смущению, — видеть что-то напрямую Джине было совсем необязательно.       Тревис придвинул к себе первые попавшиеся бумаги.       — Такой беспорядок… Хойт просила разложить всё по категориям. Ты её ищешь?       Джина медленно кивнула. Похоже, больше всего на свете она хотела выйти, но вместе этого старательно делала вид, что не замечает происходящего.       — Поищи на кухне.       — Хорошо.       Она закрыла дверь. Наверняка ещё и облегчённо выдохнула… Тревис не сдержал улыбки. В следующий миг в спинку кресла рядом с его головой вжалась ладонь Хойт — она бы встала на ноги, но Тревис удержал её, и Хойт вынужденно села к нему на колени.       — И как же она сюда попала? — Посмотрев на него ровно секунду, Хойт принялась буравить взглядом закрытую дверь и плотно задёрнутые горизонтальные жалюзи.       — Наверное, у тебя что-то с замком. Стоит проверить.       Она резко повернула голову. Заметив его улыбку, слегка нахмурилась.       — По-твоему, это смешно? Из-за Сайкса меня обсуждали в каждой курилке, при том что…       — Джина ничего не скажет.       Хойт прислушалась, ожидая пояснений.       — Тебе откуда знать?       — Мы с одного выпуска. Ещё сильнее сблизились на фоне неравнодушия к тебе. Она не станет подставлять ни тебя, ни меня.       Теперь Хойт недоумённо сузила глаза, но от дальнейших расспросов всё-таки воздержалась.       — Правда, я люблю тебя совсем не так, как она.       — Слава богу.       Сдавленно усмехнувшись, Тревис глянул на дверь. За ней стоял привычный гул: голоса, шелест страниц… Хойт — наверняка неосознанно — медленно водила пальцами по его затылку и шее, и именно это заставило Тревиса печально вздохнуть, когда она попыталась подняться.       — Ты не закончила работу. — Он снова придержал её. — Совесть не замучит?       Первое время она безмолвно смотрела ему в глаза, потом, глянув вниз, окинула долгим оценивающим взглядом предмет «работы».       — Вот чего не пойму… С вашего выпуска все такие охреневшие? Что ты, что Джина, которая просто вламывается куда ей вздумается.       — Почти. У нас там половина грезили о должности в убойном, а успехов добились только мы с Джиной…       Он вдруг прервал сам себя, вспомнив, что если раньше всё было наоборот, то теперь Джина его обгонит и перегонит. Это привело его в замешательство, кажется, не ускользнувшее от Хойт. Поэтому она спустилась вниз, переключив всё его внимание на себя.       — Теперь это хотя бы правда… — неопределённо проговорила Хойт.       Не понимая, о чём вообще речь, Тревис вопросительно кивнул, но так и не получил ответа. Потом поощрительно улыбнулся, выбросив из головы и это.       Хойт умела отвлечь его, переключить так, чтобы исчезло всё лишнее. Но ничего не менялось, посещая врачей, он цеплялся за бледную возможность вернуться. Поэтому согласился на работу, которую мог выполнять и гражданский. Чтобы попасть в привычную среду, быть хоть и не прямым участником событий, но зато не быть за чертой… За которую однажды вытеснила его сама Хойт. С тех пор, как она отсекла его и полезла собирать данные на Пентагон, — «не быть за чертой» превратилось едва ли не в навязчивую идею.       И единственная мысль, что грела, — больше она так не поступит…       — …Ты просила об этом Сайкса?       Тревис не знал, что управляло им: возможно, обыкновенная ревность. Или обида. Или чувство неудовлетворённости собой, какое Хойт остро подчеркнула, выступив не просто в роли его няньки, но и подключив к этому Сайкса.       Это же Сайкс дослужил до шефа полиции. Это же не ему перемешало органы в блендере и переломало рёбра. И только Тревис застрял на должности сержанта и не может двинуться ни туда, ни обратно. Такие, как Сайкс, будут решать, стоит ли ему быть полицейским и стоит ли вообще допускать его до медицинской комиссии. Им лучше знать, как поступить и, случись что, такие, как Хойт, попросят помощи у них.       — Проблема только в этом? — как-то странно спросила она.       Проблема в том, что она мешает ему вернуться в отдел. Попытаться вернуться в отдел. В том, что именно она стала причиной, по которой он не может вернуться. В том, что вместо того, чтобы быть на его стороне, она снова просит помощи не кого-то там, а Сайкса.       Она всю жизнь играла в его команде и не перестаёт делать это, даже когда его нет в Департаменте.       Прежде Тревис не знал, как легко наговорить лишнего на волне неуверенности в себе. Ему это было несвойственно — тем, кто утверждал, что его самооценка выше реальных возможностей, обычно приходилось признавать свою ошибку. Он был лучшим в армии, лучшим в полицейской академии, лучшим в колледже, он стал лучшим сержантом отдела убийств. Лучше, чем Кларк. И остановился вовсе не по своей воле.       Он понимал, что даже если доберётся до аттестационной комиссии, шанс на то, чтобы вернуться, крайне мал. Возможно, Хойт выиграла ему время и увеличила этот шанс. Но терпение лопнуло, он перешёл за невидимую грань, а она стала идеальной мишенью, на которой он мог сорваться.       Не надо было жечь мосты, однако мы крепки задним умом, и всё становится просто, когда уже нет пути назад. Да и если бы он её разозлил… Хойт не разозлилась, она расстроилась, что породило ещё больше сожалений. Даже самая любимая работа того не стоит. Не могла стоить. Это же не человек. Это всего лишь работа…       Прозрение обошлось ему недёшево, но всё ещё теша чувство уязвлённой гордости — прощения просить Тревис не стал. Тяжело быть с той, кто в него не верит. Кто считает, что он не справится. Даже если это может оказаться правдой.       Он вдруг перестал понимать, о чём с ней говорить, как с ней говорить, видел её редко — не было особого повода и причин пересекаться. Выдавил самого себя «за черту» и мелочно переживал — а Сайкс-то там остался.       Но многое познаётся в сравнении, и Сайкс — большая проблема — не так уж страшен, как казалось. Всё, на что был способен Сайкс — смотреть, но не трогать. А у нового консультанта от ФБР — Карлоса Риверы — явно никогда не было ни принципов, ни элементарной этики, способных его сдержать. Из всех агентов им достался заносчивый мудак, уделяющий больше времени Хойт, чем расследованию. Помощь ФБР неоценима… Но почему ради этой помощи коммандеру полицейского управления приходится терпеть агента с неоднозначными записями в личном деле?       Во времена, когда копы перевязывали значки траурными лентами, жизнь Тревиса снова диктовала: надо принять какое-то решение. Однако впервые в жизни он его не принял — не мог ни вернуться, ни забыть и остаться за чертой. Но даже если он не хотел делать выбор, мысль о том, что Ривера — как истинный младшеклассник — уже чуть ли не дёргает Хойт за воображаемые косички, настолько беспокоила его, что Тревис стёр старую и провёл себе новую черту — почти до границ её кабинета.       На роль человека, который держал бы его в курсе дела, могла подойти и Джина. Тем более она сама была не против обсудить с ним версии, когда работа зашла в тупик, — слишком большое давление, ей нельзя оплошать. Но случайно возникшая в его жизни Дана Грин стала не просто удобной… Положение её стола превращало кабинет Хойт в огромный аквариум, и Тревис иной раз радовался, что «аквариум» не полностью прозрачен, а жалюзи закрывают любую брешь.       Об этом кабинете у него остались исключительно приятные воспоминания, которым можно предаваться бесконечно.       — Что, думаешь, я продамся за стакан кофе? — Дана придвинула к себе большой стакан из кофейни неподалёку. Открыла крышку, с интересом заглядывая внутрь. — Правильно думаешь. Что хочешь узнать?       Он делал вид, что интересуется происходящим в Управлении, но на самом деле интересовался больше тем, как коммандер Хойт ведёт дела со специальным агентом Риверой. Дана почти всё время была в офисе, в работе особо не преуспевала, ему вообще давно не попадалось человека с отсутствием каких-либо амбиций. Она и детективом-то стала только потому, что патрулировать улицы куда опаснее. Подвернётся чисто административная работа — она пойдёт туда. Ничего в ней не было такого, ни особо хорошего, ни плохого. Если Дану что-то и выделяло, то довольно эффектная внешность, привлекающая поклонников вне Департамента, однако стоило им узнать о её работе — сливался каждый второй. А с каждым первым что-то да было не так.       Непринуждённые беседы ничем его не напрягали, правда, иногда, чтобы что-то получить, приходилось перемежать их лёгким флиртом. Со временем Дана неправильно растолковала его интерес, и всё вышло из-под контроля…       От начала и до конца ему нужна была Хойт… Даже Ривера определил это каким-то своим, энерговампирическим чутьём.       — …Если я не вернусь в бюро, знай: эта самка богомола откусила мне голову. Не исключено, что после спаривания.       Тревис приблизился к умывальнику в туалете. Он не был уверен, что Ривера говорит по телефону — об этом свидетельствовало лишь то, что, говоря, на него Ривера ни разу не взглянул, а через пару секунд Тревис заметил наушник.       — Рискну и вовремя улечу, мелковата, чтобы мною обедать. — продолжал вещать Ривера. — Не проглотит.       Тревис нажал на дозатор, стараясь не подавать виду, что слышит. Единственный, кто хочет здесь «пожрать», — это Ривера. А безразличие — самый действенный способ оставить его голодным.       — Сержант… — проговорив ещё пару фраз, Ривера сбросил звонок — а говорил ли он с кем-то на самом деле? — и покосился в его сторону. — Как жизнь?       — Отлично. — Тревис улыбнулся, вытер руки бумажным полотенцем.       — Какое-то дело? Вижу вас каждый день.       То же самое можно сказать и о Ривере. Агенту ФБР вовсе не обязательно торчать здесь с утра до вечера.       — Как иначе? Это же мой Департамент.       Но стоит признать, что даже если Ривере мало кто был рад, бесполезным он совсем не был. Наверное, поэтому и держался на плаву. Никто «случайно» не подстрелил его, не скинул пару раз с лестницы…       Навыки выводили его из зоны конфликта, ими же он и прикрывал свою спину.       — …Эпилептоидная психопатка. — Ривера занял место у большой доски, и теперь все детективы смотрели только на него. — Уровень жесткости трудно вообразить даже многим из вас. Поводом для убийства может стать что угодно, если кто-то наступит ей на ногу и она сочтёт это личным оскорблением, то захочет уничтожить обидчика физически. Версий, почему и с помощью кого она нападала на сотрудников полиции, много, самая вероятная: замеченная ими криминальная деятельность…       Неподалёку от Риверы стояла Джина и просматривала что-то на планшете. Наверняка вновь и вновь момент нападения Хлои Уолш — той белобрысой девчонки, которую она заметила на записях двух погибших полицейских. За Уолш направились офицеры — для того, чтобы потянуть время до приезда самой Джины. Да и хотела Джина всего-то поговорить. У неё не было никакого повода арестовывать Уолш или просто задерживать. У неё были домыслы, не подтверждённые фактами. А доказательств причастности к убийствам не было и вовсе.       Но либо Уолш так не посчитала, либо, как утверждает Ривера, — просто вышла из себя. Невероятная степень жестокости и потеря контроля привели к тому, что пока один офицер отлучился к машине — второму она нанесла семнадцать ножевых ранений в область шеи и лица. Самый первый был исподтишка в глазницу, поэтому офицер Моррис ростом в шесть футов и весом под сто килограммов не смог оказать должного сопротивления Хлое Уолш — весом в пятьдесят семь.       Погиб четвёртый коп. Хлоя Уолш скрылась с места преступления ещё до приезда Джины, напарник Морриса обнаружил его труп. И это за каких-то тридцать минут. Полиция и ФБР приступили к активным поискам — в ход шло всё, но к Уолш их привела система распознавания лиц, которой воспользовалось ФБР.       Уолш попыталась ослепить камеры инфракрасными светодиодами, прикреплёнными к бейсболке, но не учла одну деталь: сейчас во многих камерах есть фильтры, гасящие засвет. Биометрическую идентификацию сам Тревис обманул бы иначе, но хорошо, что Хлоя Уолш не Тревис и не догадалась надеть даже простую медицинскую маску. Ещё Тревис подложил бы что-то в ботинки и изменил походку — к счастью до этого она не додумалась тем более.       И хоть анонимность — миф, а быстро ловят, в основном, неосведомлённых. С кем-то более прошаренным хлопот очень, порой слишком, много.       Уолш арестовали спустя ещё тридцать минут. Ни Хойт, ни Ривера, ни Джина не принимали участия в задержании — всё успели сделать ещё до них, и им осталось только вернуться в Департамент. Как детективу отдела убийств, Тревису приходилось иметь дело с криминальными психопатами. Одно из самых ярких его воспоминаний — допрос угодившего в руки полиции серийного поджигателя. Деятельность того закончилась после первого убийства, но в те времена Тревис проработал в отделе едва ли пару месяцев, а на подозреваемого не было практически ничего.       Подозреваемый и от адвоката отказался, потому что считал их всех идиотами. Развязный, с наглым лицом и ледяными глазами. Тревис запер бы его в клетке лишь за внешний вид и впечатление, какое производит, но — увы — либо докажи, либо отпусти…       Стояла задача добиться от него признания, что казалось почти невозможным. Невыполнимым. «Ты это сделаешь», — сказал Кларк и за весь дальнейший допрос не проронил больше ни слова. Он просто сидел напротив подозреваемого и всё время молчал. Вначале тот тоже не обращал на Кларка внимания, с ним говорил Тревис, и имитация всего чего угодно была направлена на то, чтобы сбить с толку, запугать, унизить или даже подавить его — вчерашнего салагу.       Дьявол вёл с ним какую-то изощрённую игру и, признаться честно, вначале Тревис даже не мог понять её правил. Правила понимал Кларк, который сидел и молчал. В какую-то минуту Тревис заметил, что их самопровозглашённый Дьявол косится в сторону Кларка. Как-то опасливо, как животное, видящее что-то впервые и не понимающее, что с этим делать. Надо осторожно коснуться лапой, а потом уж решить — выпустить когти или бежать прочь. И он попытался «прощупать» Кларка, но тот «сбежал» первым.       Когда Кларк вышел из допросной, то наконец заговорил:       — Алгоритм взламывается просто. Дай ему то, чего он хочет. А потом отбери.       Тревис вернулся обратно и, выбрав удачный момент, впервые за долгое время заплакал. Прямо в допросной, закрыв лицо руками. Это было так унизительно — через камеры за допросом наблюдала половина участка. И, конечно же, капитан… Хорошо, что тогда это была не Хойт. Хотя… Почему бы ей было не увидеть то, что случилось потом? Как только хищник почувствовал себя хищником, сломившим жертву, он стал слишком неосторожным. Тревис понял правила игры. Он удовлетворил его потребность в превосходстве, а после, снова выбрав благоприятный момент, превратил короля положения в маленького обиженного мальчика.       — Я тоже боюсь его, — на пробу сказал Тревис, сознавая, что «Дьявол» в его глазах стал примитивным существом, лишённым морали и обуреваемым такими же примитивными желаниями. — Детектива Кларка.       — Я никого не боюсь, — обиженно ответило существо, по собственной прихоти ломая всю последовательность игры.       Психопаты многолики, но стоит им впасть в ярость — они теряют контроль. Слово за слово, и из обиженного мальчика Тревис сделал его ужасным тираном, готовым крушить всё вокруг. Он поддерживал это состояние столько, сколько нужно, а невозможность что-то сломать, обрушить на кого-то свой гнев, доводила примитивное существо до каких-то немыслимых пределов — казалось, организм может не выдержать и подозреваемый просто умрёт от злости.       Тревис смотрел на него и думал: присяжные будут под впечатлением. Но до суда дело не дошло, психопаты считают себя умнее других, однако если бы это было так, их существо не выкрикнуло бы:       — Он следующий!       Ну и кто из них идиот?       Когда Тревис вышел из допросной, половина участка, видевшая его слёзы, едва ли не наградила его овациями. Кларк тоже почти пустил слезу. От смеха. Потом они вместе перематывали запись допроса и просматривали самые интересные места — Кларк смеялся каждый раз. «Утопив» предполагаемого психопата, он радовался как дитя.       — Молодец, — бросил Кларк, когда всё это закончилось. — Далеко пойдёшь.       И Тревис пошёл, только пришёл обратно к бумажной работе и к очередному психопату, которую после тридцатиминутной беготни привезли в Департамент. Кроме непомерной агрессии, с тем примитивным существом её роднило и другое: когда они никем не притворяются, то словно неживые. Возможно, даже убеждённому скептику они внушали бы это — «мне как-то не по себе».       Женщина, психопатка, серийная убийца — почти единорог.       Тревис привычно задержался у стола Даны и дождался Хойт и Риверы. Допрос не проведёт, так хотя бы посмотрит. Однако сперва смотреть пришлось на кое-что ещё — даже в такое непростое время Ривера пребывал в игривом настроении и не забывал про «косички».       — Ты дашь мне пройти? — Спросила Хойт.       Ривера перегородил ей дорогу у стеклянной двери — положил ладонь на ручку и наполовину развернулся.       — Думаешь, мне стоит проявить галантность и пропустить даму вперёд?       — Просто дай мне пройти. — Кажется, из-за нового убийства она была на взводе: Тревис заметил откровенную враждебность.       Но Риверу это только раззадорило.       — И то верно. Была бы ты ещё нормальной женщиной…       Провокатор получил то, чего так долго добивался, — эмоциональную отдачу. Говорят, с его бывшей женой доходило до рукоприкладства — Ривера выходил сухим из воды, потому что набрасывалась на него она. И тем не менее женаты они были двадцать лет.       Вот научился бы специальный агент Ривера за двадцать-то лет брака пропускать женщин вперёд — в пещеру, — целее бы остался. Стоило ему толкнуть дверь и сделать всего один шаг через порог — выстрелом его откинуло назад, в первое мгновение Тревис и заметил только яркий мазок крови на белой рубашке Риверы.       Далее всё происходило без раздумий, на уровне подсознания. Одними из первых послышались выстрелы Хойт, которая обеспечила прикрытие Ривере тем, что просто выскочила перед ним и стала стрелять. Все остальные прикрывали уже её. Наперебой звучало «брось пистолет!», но стрельба сошла на нет, едва успев начаться.       Создалась ситуация перекрёстного огня, в какую-то секунду Тревис понял, что в Риверу попал их же офицер. Случайно — он выстрелил в женщину-единорога Хлою Уолш, когда та упала на корточки после лёгкого толчка, и, кувыркнувшись назад — ноги продела в руки, — ушла с линии стрельбы. Сколько ей пришлось тренироваться для такого? В конечном счёте, Уолш загнала себя в кольцо копов — руками, скованными браслетами, она держала маленький «Дерринджер» в калибре «38 Special».       Судя по расстёгнутому ремню — именно там Уолш прятала компактный пистолет. В момент кувырка её руки устремились прямо к пряжке.       Пистолет выглядел крошечным, игрушечным. С облегчённым корпусом, куда меньше смартфона. Его можно спрятать в ладони, и никто ничего не поймёт. Поэтому его пропустили при обыске… Оправдания излишни: кто-то облажался с первичным обыском, облажался с полным обыском — пряжка была крупной и привлекала внимание, а потом привёз вооружённую убийцу в Департамент.       Одна фатальная ошибка за другой.       Из такого пистолета можно выстрелить всего дважды, и случится чудо, если он пробьёт бронежилет. Но, если сильно не повезёт, человека без брони — с близкой дистанции — он способен убить. Людей на небольшом расстоянии от Уолш было предостаточно. Даже детективы были без жилетов, не говоря уже о простых административных работниках.       Безусловно, попытайся она выстрелить хоть раз — её изрешетят за секунду. Однако, кроме возможного повторения ситуации перекрёстного огня, есть ещё один сдерживающий фактор — подозреваемая Уолш нужна живой, а не мёртвой. Лучше уговорить её сдаться. Помимо всего прочего, Уолш опустила руки с пистолетом, перестав направлять «Дерринджер» на кого-то напрямую.       — Тихо… — Не сводя взгляда с Уолш, Хойт приподняла руку. Этим жестом она удерживала, скорее, копов. Говорить должен кто-то один и эта роль досталась ей; никто не должен её перебивать.       Сам Тревис занял позицию за массивным столом Даны — мушка его «Глока» застыла на уровне головы Уолш. Он видел её красные, немного припухшие глаза, которыми смотрела она обречённо. Понимание того, что живой или без наручников ей отсюда не выбраться, прорывалось сквозь наигранную самоуверенность.       От чего она так отчаянно бежит? Даже не бежит… Просто-напросто роет себе могилу. Из-за чего погиб полицейский, а возможно, и агент ФБР?       — Выхода нет. — предупредила Хойт. — Опусти пистолет.       Часто вздымающаяся грудь выдавала тяжёлое дыхание Уолш. Стоящая напротив неё Хойт дышала куда спокойнее, но, вспомнив о Ривере, Тревис подумал — так дышит ли он вообще?       — Я просто испугалась… Я бы не стала стрелять, — Уолш сделала паузу и твёрдо пообещала: — я не буду стрелять. Пожалуйста, не убивайте меня.       Конечно, её слова на веру никто не принял.       — Агент ФБР ранен. Медикам нужно забрать его отсюда. — Хойт вдруг тоже увела дуло с траектории Уолш, и Тревис почувствовал, как в его теле напрягается каждая мышца. — Я оттащу его к лестнице. И сразу вернусь обратно. Хорошо?       Уолш нервно кивнула. Кивнула ещё раз, словно для верности, и, шмыгнув носом, внимательно проследила, как Хойт склоняется над Риверой. Сперва Хойт проверила дыхание и, кажется, убедившись, что Ривера дышит, приподняла его за подмышки. Как большую тяжёлую куклу, которую она потащила с явным трудом.       Снаружи уже слышались сирены — не их, парамедиков. Хойт вернулась, когда сирены смолкли — Тревис бессознательно отметил следы крови на её руках и блузке.       — Теперь медленно положи пистолет на пол и толкни его ко мне. Для тебя будет лучше, если больше никто не пострадает.       — Клянусь, я не буду стрелять… — прохныкала Уолш. — Клянусь. Не убивайте меня…       — Положи пистолет. Очень медленно и осторожно. — Хойт говорила с ней, как с ребёнком. — И всё будет хорошо.       Глаза Уолш увлажнились, в них что-то дрогнуло. Сперва Тревис не заметил никакого подвоха. Понимание пришло потом, когда Уолш обменялась несколькими фразами с Хойт, согласилась с ней во всём, но пистолет не положила, вместо этого пустила слезу… Прямо на установленную в углу камеру. Всё это ложь от начала до конца. Испуг, клятвы, мольбы, тяжёлое дыхание, слёзы… Игра на публику. Она попыталась вырваться, у неё не получилось, и теперь ей осталось одно: предстать перед присяжными не агрессором, а жертвой, совершающей глупости в аффекте. Из страха.       Уолш уловила его брошенный на камеру взгляд. Повернула голову, наверняка догадавшись, что её уличили. Слёз стало больше, они покатились по щекам и капнули с подбородка. Нижняя губа задрожала.       — Я бы этого не сделала! Я не хотела ранить того полицейского! Он меня вынудил…       Она ещё немного потянет время, а потом они выяснят, кто этот загадочный он, что именно он заставил её убить, услышат о её грустном детстве, полном лишений и с игрушками, привинченными к полу. Всё это уже пройдено множество раз, и поэтому не вызовет ни у кого и толики сочувствия. Копы будут рады прикончить её. Если бы у них был выбор, если бы их не сдерживала Хойт, Уолш бы не просто умерла — она страдала бы перед смертью.       Но все знают, что делать этого нельзя. Что она и при жизни создала проблемы, о том же, что будет после её смерти, и говорить нечего. Она кривляется, даёт понять, что вот-вот сдастся и держит пистолет опущенным, ни на кого не направляя. Если Уолш погибнет здесь, не сделав ни одного выстрела, пресса назовёт это актом мести со стороны полиции и распнёт их в своих статьях. То, как просто формируется общественное мнение, им известно едва ли не лучше других.       А действующие по протоколу копы совсем неинтересны, общественный резонанс вызовут те, кто предстанет монстром с пистолетом и значком.       И Хойт такой предстала… Стоило Уолш неаккуратно дёрнуться в его сторону — Хойт выстрелила дважды. Прямо в грудь. Этаж сотрясло грохотом, Уолш упала на спину, а её маленький пистолетик проскользил прямо к ошеломлённому Тревису.       Через пару секунд над Уолш склонились сразу несколько полицейских. Тревис остался на месте, только опустил пистолет и провёл ладонью по лицу, по шее, в попытке стряхнуть недавнее потрясение. Какое-то оглушение, не позволившее ему вскочить и проверить — жива ли ещё Хлоя Уолш. Их подозреваемая, которую было нельзя убивать…       Но оглушила его не смерть Уолш, отнюдь нет. С того момента, как Уолш схватилась за пистолет в здании Департамента — для неё настал закономерный итог.       Хойт тоже не двигалась, просто смотрела, как Уолш пытались оказать первую помощь. Но, видимо, трупу помощь была уже ни к чему.       Что вообще произошло? Тревис видел, что Уолш дёрнулась, и тоже расценил это как угрозу, но она держала пистолет опущенным — дулом строго в пол — и он сдержался. Подавил рефлекс — а Уолш всё равно получила пули в грудь.       Это было совсем не обязательным. Нет… совсем лишним. Она бы доиграла спектакль, а потом сдалась на своих условиях. Она просто разыгрывала драму, но выбрала не того зрителя из зала и погибла…       Поняв, что опасность миновала, на этаж спустился новый шеф. Посмотрел на истекающее кровью тело Уолш и, чуть ли не сплюнув от досады, направился прямиком к Хойт.       — Зачем?.. Зачем ты это сделала? Нас мало полоскали в прессе?!       Первое время Хойт смотрела на него с непроницаемым лицом. Ничего не говорила.       — Тварь это заслужила, но они же перевернут всё с ног на голову…       Вытерев испачканные в крови Уолш руки, к ним подошла Джина. Примерила роль адвоката, который Хойт был точно не нужен.       — Она убила четырёх полицейских и ранила агента ФБР. — Напомнила Джина. — От этого не отвертеться, шеф.       — Не включай дуру. Она убила одного копа — всё остальное не доказано. Агента ФБР ранил наш сотрудник, мы плохо её обыскали. А правду без допроса Уолш нам в ближайшее время узнать будет непросто. Итого: она — испуганная девчонка, мы — зло, отнимающее чужие жизни.       — Семнадцать ударов ножом, — включилась Хойт. — Офицер Моррис перестал сопротивляться после второго-третьего удара. Он был неопасен, она могла бежать, но она продолжала вонзать в него лезвие снова и снова, будто в каком-то припадке. Далее — она не бросила пистолет. Пока пистолет был в её руках, она всё ещё являлась угрозой, у нас же не было ни брони, ни щитов. Зато у нас есть записи, и мы будем давить на то, что она жестокая неуравновешенная психопатка, подозреваемая в убийстве троих полицейских, точно убившая одного и напавшая на сотрудников Департамента. В результате чего и был ранен агент Ривера.       Тревис присел на край стола, напряжённо складывая руки на груди. Всё верно, Хойт нечего предъявить — Уолш сама создала эту ситуацию, вина только на ней. Но их шеф — политик. Чтобы самому удержаться на посту, он должен кем-то пожертвовать. Офицер, попавший в Риверу, возможно, уже слит и утоплен, но с Хойт всё сложнее.       — Ты убила её тогда, когда она поддакивала тебе и вела себя так, будто собралась сдаться. Почему? Вразумительного ответа не могу дать даже я — тот, кто следил за всем от начала до конца. Что уж говорить об обвинителях, которые…       Хойт снова посмотрела на него. Так внимательно, что Риос смолк на полуслове и с разочарованным вздохом пригладил чёрные волосы. Его лицо с чётко очерченными скулами не смягчилось, но тонкие губы перестали так жёстко сжиматься.       — Скоро приедут ОВР. — Сказал он куда более спокойным тоном. — Вызвать твоего адвоката?       — Не надо. Я умею общаться с ОВР.       — Да, не мне тебе что-то объяснять, я уже понял.       Невозможно угадать, с какой стороны ждать беды? Например, вот с этой. Это ещё одна причина, почему Департаменты не поощряют отношений между коллегами. Во избежание таких ситуаций.       Тревис оторвался от Хойт и глянул на возникшую рядом Дану.       — Ты в порядке? — Она легонько хлопнула его по плечу и задержала руку чуть дольше, чем нужно.       Кажется, Хойт посмотрела на них, но когда Тревис вновь сосредоточился на ней, Хойт уже говорила что-то Джине. Всё, что захотелось сказать ему самому — вот чёрт…       История с Даной вдруг начала напрягать его, как никогда до этого.       — В полном. А ты?       — Не хочу говорить с ОВР…       — Никто не хочет… — Он сделал паузу, чувствуя ещё большее напряжение. — Что ты им скажешь? Про Хойт.       — Только то, что видела.       — А что ты видела?       — Коммандер Хойт дважды выстрелила в подозреваемую.       Окинув её взглядом, он недовольно покачал головой.       — Подозреваемая попыталась выстрелить в тебя или в меня. Коммандер Хойт это предотвратила. Вот что ты должна сказать.       Её большие глаза округлились, брови поползли вверх.       — Я ничего такого не заметила…       — Значит, плохо смотрела. Ты и в офисе годами сидишь, потому что такая ненаблюдательная.       Она обиженно сморщила нос и поджала пухлые губы. Огорчённо… Но даже тогда Тревис не почувствовал себя виноватым. Он просто испугался. Испугался того, что из-за его несдержанности Дана только навредит Хойт. Выставит её в невыгодном свете.       — Прости меня. Я не пытался тебя обидеть. — Невзирая на людей вокруг, Тревис положил руки ей на плечи и слегка помассировал. — Если бы мы могли просмотреть запись, ты заметила бы, что Хойт, возможно, защитила тебя или меня. Пусть даже нам ничего не угрожало, она не могла знать этого наверняка и действовала по ситуации. Понимаешь?       Дана медленно и неуверенно кивнула. Её брови были сдвинуты к переносице, но, кажется, она не злилась.       — Это важно. От того, что и как ты скажешь, многое зависит.       Если их показания не совпадут, у Хойт будут проблемы. Меньше всего он хочет, чтобы у неё были проблемы. ОВР настроено к ней лояльно? Или всё-таки нет? Даже если с ОВР всё пройдёт гладко, возможен ли иск от родственников Уолш? Насколько он знает, из родственников у той остались только дальние…       Как насчёт проблем с прокуратурой? Это возможно?..       Фокус внимания сместился, когда, перешагнув осколки дверного стекла, на этаже возник лейтенант из отдела внутренних расследований. Тревис всё пытался вспомнить его имя, но так и не смог. Сперва лейтенант сам осмотрел тело Уолш, потом подозвал к ней своих подчинённых. Ни один из сотрудников ОВР — видимо, по его распоряжению — не приблизился к Хойт. К ней подошёл он сам. Что сразу не понравилось Тревису — без каких либо приветствий.       Он вспомнил ещё один случай: тип с несколькими судимостями за спиной зажал их офицера в угол и пытался раздавить машиной. Всё было однозначно. Транспортное средство приравнивалось к оружию, и действовать следовало по протоколу. Он сам служил тогда патрульным, однако он — как и многие в тот миг — был слишком далеко. Они могли стрелять, однако не попали бы или ранили своего. А тот, кто мог попасть, — не стрелял. Детектив из отдела убийств, уже почти получившая сержанта. Грязь в личном деле испортила бы ей карьеру. В этом и крылась причина нежелания поступать жёстко и быстро. В том, что патрульный-то выживет, но сержанта она не получит…       Водителя застрелил другой патрульный, подобравшийся ближе, и хоть сейчас всё с точностью до наоборот, итог похож: грязь в личном деле — в ситуации не столь однозначной — поставит под вопрос намечающееся повышение Хойт. А если начнутся суды, то и подавно.       Но Хойт ли этого не знать — её встреча с лейтенантом ОВР явно не была встречей давних друзей. Такой отстранённой профессиональной вежливости Тревис не видел, даже когда она впервые пришла к ним в отдел.       Он всё слушал их — старался услышать каждое слово, но при этом пребывал в глубокой задумчивости. Ближе всего к «инциденту» находилась сама Хойт, Дана Грин и он — их показания будут значимее остальных. Показания других важны, однако что-то они могли пропустить, чего-то не заметить. Он и Дана скажут — нам угрожала опасность. А если нет…       Если она не скажет того, что нужно, — он выставит её такой некомпетентной, не видящей ничего дальше своего носа дурой, что половину своей ценности её слова точно потеряют.       Его слово — пусть и недействующего, но сержанта отдела убийств, будет против её — детектива из отдела общих расследований. Застрявшей на стадии преступлений против собственности, с которой начинают новички.

***

      Желание смыть все следы сегодняшнего дня преследовали Хойт, даже когда она вышла из душа. Стараясь отвлечься, она смахнула с шеи капли воды и пальцами зачесала назад потяжелевшие от влаги волосы.       Почти три часа ночи, а спать совсем не хотелось. В спальню она пришла, чтобы сесть за туалетный столик и проверить телефон. Прежде чем включить, глянула в зеркало, провела подушечками пальцев по выделившимся от воды и усталости морщинам в уголках глаз. Вместо телефона взяла крем и проверила входящие вызовы только через несколько минут.       Три пропущенных от Салливана — этот его номер знала только она. Один от Джины… Если ей перезвонить, скажет, что Ривера умер в больнице?       Хойт вздохнула, убирая за спину кончики волос — теперь холодные и неприятно скользящие по шее. Снова глянула в телефон — на пропущенные вызовы…       Этими выстрелами она дала повод высосать из себя немало крови. Стреляла не без причины, но правда в том, что, похоже, причиной была не реальная угроза, а то, что убийца копов сделала рывок в сторону Салливана. Уолш могла сделать это, просто нагнетая драму. Просто решив развернуться и порыдать уже перед ним…       Истинных намерений они никогда не узнают, а могли бы, окажись на месте Салливана кто-то другой.       Так или иначе, это не пройдёт для неё бесследно, но и не должно закончиться катастрофой. Департаменту невыгодно очернять ту, которая подарила ему столько хорошего пиара. Если на Департамент не давит городской совет, а на того — общественность, Департамент вытаскивает своих сотрудников и из гораздо более глубоких ям.       Сейчас общественность любит её как честного копа, идущего до конца. Мэр всячески поощряет, пусть он и демократ, а новый шеф так и вовсе пиарится на её имени.       Хойт прикоснулась к экрану телефона и уже увидела, как пошёл вызов, но сбросила до первого гудка. После того, как они поругались, Тревис Салливан не звонил ей вообще. Ни одного раза. Каких-то рабочих вопросов тоже не возникало, поэтому они даже не говорили.       О чём тогда говорить сейчас? «Ради тебя я застрелила человека и, возможно, испортила свою карьеру, надеюсь, ты это оценил?..»       Она отложила телефон, встала и медленно расстелила постель. Уже выключила свет, оставив только ночник, и забралась под одеяло, но через несколько минут снова оказалась у столика, проверяя пропущенные вызовы. Последний — от Салливана — был двадцать минут назад, если бы она не сидела без дела в ванной, то могла бы на него ответить…       Коснулась пальцем зелёного значка, но снова сбросила, не дождавшись сигналов.       Телефон завибрировал прямо у неё в руке. Губы Хойт чуть дрогнули, но улыбнуться она не успела — высветился код не их штата. Техас… С Техасом связаны её самые тягостные воспоминания. Их надо бы изгнать из памяти, и она старалась это сделать, но один жалкий код приволок с собой целую вереницу того, от чего она так долго отстранялась.       В Техасе был убит её отец, в Техасе Джон Дориан её предал, в Техасе она нашла Уэйна, и всё закончилось тем, что Тревис Салливан попал в реанимацию.       Даже на звонок она ответила так, как отвечала в Техасе — когда Дориан был не просто небезразличен, но и казался тесно связанным с ней самой. Она переживала за него, потому что он ей нравился. Как человек… Других причин не было.       Хойт молча поднесла телефон к уху, точно не зная, кого услышит. Но по отражению своего же напряжённого лица поняла, что ничего хорошего от этого звонка не ждёт и даже молчаливый ответ воспринимается ею едва ли не пыткой — страхом, что привычный мир изменится ещё больше…       И в него вернётся Джон Дориан.