Реванш

Но конечно самым большим шоком для Паши стало упоминание Алисой особых курсов. И того, что она проходила эти курсы. И того, что они ей очень пригодились. Паша постарался не показывать Алисе, насколько это всё его покоробило. Не желая огорчить, обидеть её. Но внутренне он напрягся. И очень. Он и представить себе не мог ничего подобного. И вообще. И тем более того, что это может коснуться Алисы. Он в общем-то согласился с доводами Алисы в пользу необходимости таких курсов. Формально она была права. Но всё же Паша ощущал во всём этом какой-то подвох. Разгадка пока ускользала от него, не давалась в руки. Но он чувствовал, что она есть. Его передёргивало от явления курсов как такового. А от мысли, что это уже коснулось его Алисы, он готов был вообще кататься по земле от бессильного протеста. И совсем уж дурно ему становилось от того, как убеждённо Алиса отстаивала курсы. Паша боялся, что это могло означать только одно. — То, что курсы Алисе пригодились. То, что с ней случилось что-то настолько нехорошее, что она стала убеждённой сторонницей этих несчастных курсов. Потому что только эти курсы помогли ей спастись. И выжить. И скорее всего не раз. И это было хуже всего. Пашу мутило от этого. Получалось, что он тоже должен был признать целесообразность курсов, раз так. Хотя что-то ему пока мешало. А он не хотел признавать. Он не хотел ни курсов, ни ситуаций, в которых мог спасти только опыт, полученный на таких курсах. Он мог только догадываться, что это могли быть за ситуации. И неизвестно, что было хуже — узнать подробности и ужасаться реально случившемуся. Или остаться в неведении и метаться от одной предполагаемой подробности к другой. В любом случае ему наверняка придётся остаться в неведении. И метаться. Так как он ни за что сам не спросит у Алисы, в каких ситуациях ей помог опыт курсов. Неизвестно, насколько это тяжёлые для неё воспоминания. Насколько травматичные. Разве он может заставить её вспоминать такие неприятности? Вдобавок он и сам боится узнать что-то конкретное. Боится, что просто не выдержит этого. Что это переполнит чашу горечи. Что тогда случится — он и сам не знал. Но ему казалось, что что-то страшное. Он не знает, удастся ли ему с этим жить. И как. Он и сейчас-то не знал, как переварить уже полученную информацию. Она не вмещалась в его сознание. По большому счёту тут и переваривать было нечего. Всё и так было ясно. Тут не переваривать надо было. А признать продукт неприемлемым. Непереваримым. Негодным для переваривания. И придумать, как всё исправить. Это единственное, что могло бы спасти его от горя. И от неспособности принять уже случившееся как данность. Как-то сделать так, чтобы в жизни Алисы не было всего пережитого ею ужаса. Которого она не заслужила. Который был величайшей несправедливостью, Но как это можно сделать? Как? Повернуть время вспять? Вернуться в прошлое с помощью машины времени? А где взять её? Как до неё добраться? Но допустим, добраться можно попробовать. Придётся. Но поможет ли это? Даже если удастся вернуться в прошлое — как сделать так, чтобы от его Алисы отстали? Как сделать так, чтобы её снова не заставили пройти такой же путь, как в прожитой жизни? Спрятать, что ли? Как? Куда? Ведь она же говорит, что его убрали, чтобы она работала на Них. Значит, если они будут считать, что он мешает их планам — его просто снова попробуют устранить, попробуют разлучить его с Алисой. А её отправят по выбранной ими для неё дороге. Дороге, которую она не считает правильной теперь, когда знает о ней больше прежнего. А главное — по дороге, на которой для самой Алисы одни беды и кошмары. Такие, которые он не может принять. Категорически. Начиная с особых курсов. Он совершенно не мог спокойно думать даже он них. Не говоря уже о их применении. А воображение как нарочно время от времени подсовывало ему какую-нибудь предполагаемую ситуацию или картинки, от которых его воротило.