Реванш

*** Ведь это для остальных людей прошло 87 лет с тех пор, как Алисе было тринадцать. А в его памяти она была тринадцатилетней совсем недавно. Только что. Несколько часов назад! Он ещё слишком хорошо помнит её девочкой. Ещё слишком хорошо помнит взрыв в их отношениях незадолго до его … преображения, скажем так. Раз уж это оказалось не окончательной смертью, а имело шанс на восстановление жизни. В его-то памяти их пламенные признания и огненные поцелуи значатся как недавно случившиеся. Он ещё не забыл и своего неистового желания как можно большей близости со своим божеством. Не забыл и своих чувств, заставивших его смирить нетерпение. И приготовиться терпеливо ждать того часа, когда его божество само сообщит ему, что готово. Готово к полной близости. Созрело. Выросло. Сколько в нём было обожания, преклонения, уважения, любви к ней. Он практически молился на неё. И только поэтому был способен ждать так долго, как нужно. *** И что он узнаёт о судьбе своей драгоценной девочки, дороже которой для него не было ничего во Вселенной? Которая казалась ему самым совершенным существом. Которая казалась ему воплощением, сгустком всей благодати мира. Которая была настолько милой, что иногда ему хотелось плакать от умиления. Перед которой он так благоговел, что ради её благополучия и комфорта готов был отложить их близость. А узнаёт он, что, оказывается, с его божеством не церемонились! С его божеством не церемонились. Кто-то не понимал, какое она божество. И обращался с ней совсем не как с божеством. Начиная с того, что ей предложили пройти эти ужасные курсы. Без которых в агентуре якобы нечего делать. И возможно, что в самом деле нечего. Но тогда не надо было вообще в агентуру идти. Продолжая тем, что нашёлся кто-то, кто согласился «учить» его Алису. И заканчивая тем, что какие-то события убедили Алису в полезности курсов. Паше была непереносима мысль, что какие-то чужие Алисе люди прикасались к ней. Люди, которые не понимали, что она божество. И насколько. А значит не могли прикасаться так, как нужно. А значит совершали святотатство. Он старался не думать, чем прикасались и к чему прикасались. Ещё более невыносимой была мысль, что кто-то мог прикасаться к ней ещё и помимо её желания. А ведь именно такое и случалось, судя по всему. Судя по её словам о нужности курсов. И это убивало его больше всего. У него было ощущение, что он стал свидетелем невыносимого святотатства. Он с трудом вспомнил это слово, не свойственное его лексикону. Но очень точно обрисовывающее суть того, как он воспринимал ситуацию. Он снова и снова повторял про себя это слово. Не понимая, откуда эта потребность в повторах. Неужели никто не понимал, что он делает? Что с божеством нельзя обращаться так? Что это навлечёт гнев небес. Приведёт в ярость природу. Что это вызовет ураганы, землетрясения, наводнения, пожары, засухи. Что это разорвёт планеты. Что от этого взорвутся звёзды. Но ничего этого не случилось. Почему? Почему мир устоял? Почему он ещё существует после такого святотатства? Или это только временное промедление перед бурей? Всё впереди? Может, природа ещё проснётся и отреагирует, как должна? Если так, тогда всё правильно. А если нет… тогда он вообще ничего не понимает в жизни. Более того — и не хочет понимать. Ему такая жизнь неинтересна. В которой есть место святотатству. Такая жизнь не заслуживает того, чтобы продолжаться. Она потеряла это право в тот момент, когда допустила святотатство. Или конец света ещё не наступил потому, что ещё есть возможность всё исправить? Это было бы самым лучшим вариантом. Но если шанс исправить в самом деле есть — надо его найти. Он будет искать. И найдёт. Обязательно. Иначе он просто не сможет жить. Но сначала научится тому, чему собралась его учить Алиса. Ему в самом деле придётся усвоить правила игры этого нового времени. Но это всё потом. В скором будущем. А пока всё же некуда деваться от невыносимой стужи уже сложившегося положения. В котором уже совершено святотатство. «Прости меня, любимая. Прости, что не смог спасти тебя от всех ужасов, которые ты пережила…» Паше казалось, что судьба Алисы сложилась намного трагичнее, чем его судьба. По многим причинам. Свою судьбу он вообще не считал трагичной. Не находил для этого оснований. Ну отсутствовал 87 лет. Но само по себе это не беда, хоть и неприятно. Беда в том, что это принесло горе его близким, которым сказали, что он погиб и не подлежит восстановлению. А вот трагичность Алисиной судьбы он ощущал в полной мере. Несправедливость её судьбы его возмущала. Святотатство убивало и приводило в ярость. Ему нанесли ущерб не тем, что не дали ему жить. А тем, как обошлись с его Алисой. Вот это в самом деле удар для него. Ему казалось, что он стал старше, слушая её немного сбивчивые пояснения. Будто он резко повзрослел. Да от таких рассказов и немудрено повзрослеть. От них вообще поседеть можно, а не то что повзрослеть. Но дело не только во взрослении. У него было странное ощущение, будто он обрёл долю того эмоционального опыта, которую обычно даёт проживание жизни. Возможно, причиной этого ощущения было то, что он близко к сердцу принял рассказ Алисы о её жизни. Тем более, что в его восприятии сообщаемые ею сведения дополнялись подробностями, о которых она пока не рассказала. Или вообще не считает нужным рассказывать. Например, она так и не ответила на его вопрос, из-за чего её восстанавливали эликсиром. Точнее, и так понятно, что она не раз умирала или была близка к этому… Но вот из-за чего — это пока неизвестно. И это тоже не давало ему покоя. Хорошо ещё, что эликсир помогал восстановить её. Он на самом деле был рад этому. Ради такого применения эликсира он был согласен. Пройти через то, через что прошёл.