******
Спустя два часа.
— У Героя Копья очень большая кровопотеря… — докладывал один из тех лекарей, что освободился… по очевидной причине. — Однако в данный момент его жизни ничего не угрожает. — Их спутники? — несмотря на ровность голоса, лекарь догадывался что женщина рядом с ним нервничает. Даже несмотря на прикрытое веером лицо и внешнее спокойствие. — Это не те спутники что с ними отправились ранее, за исключением принцессы Малти и ещё одной спутницы Героя Копья… и… — в этот момент по позвонку лекаря будто прошлись ледяными иголками. — Девять из тех, кто были… отошли в мир иной. Их раны были слишком тяжелы и чудо, что они дожили до прибытия сюда. — Их возможно опознать? — Если судить по остаткам формы… это солдаты из Кальмиры. Большего я не скажу, простите, Ваше Величество. — Каково состояние Героев Лука и Меча? — Герой Меча не выглядит раненым, но… он не реагирует ни на что. Однако рядом с ним наблюдается странное золотистое свечение, природа которого, увы, нам неизвестна… возможно, сила Орудий пытается сберечь его. Но Герой Лука… — Что с ним? — Он… я не знаю, позволено ли… — Говори. — Я не уверен, является ли он теперь человеком… — лекарь отшатнулся, увидев, насколько ледяной взгляд по нему прошёлся. — Простите… у него появились крылья, подобные полу-людям! — У него появились… крылья? — недоумение было более чем очевидно. — Да… в отличии от Героя Меча, он реагирует на прямые раздражители, однако он всё ещё пребывает в состоянии близком к шоковому… и… постоянно что-то говорит о «грехах». — О «грехах»? — голос королевы стал более задумчивым, будто она пыталась выцепить что-то в своей памяти, либо вспомнить, о чём ей когда-то давно рассказывали. — Но состояние Героев стабильное, я уверяю Вас! — тут же принялся увещевать её лекарь. — Они полностью поправятся в течении нескольких дней, мы приложим все возможные силы! — Работайте. Ты свободен. — Как прикажете, Ваше Величество! После того как его отпустили, лекарь предпочёл побыстрее сбежать от королевского внимания. Не тот был момент, чтобы хвастаться какими либо успехами, так как половина вернувшихся с героями была уже мертва, состояние ещё нескольких было пограничным, но с хорошими шансами на выживание… Но сами герои вызывали другие вопросы, и спешно отступающий человек искренне надеялся, что сумеет добиться того результата, который он неосторожно пообещал.******
Он пребывал в своём мире. Герой Меча продолжал прокручивать в своём мозгу, раз за разом, всю ту битву в которой он был. Но он смотрел на неё уже не только своими глазами, но и глазами некоторых людей, что были там. Глазами своих людей. Мыслями своих людей. Болью своих людей… Его пытались побеспокоить, но он на это практически не реагировал. Он был занят тем, что пытался понять, в чём была его ошибка. В чём, кроме того, что он уже признал. Он ощутил, как его куда-то несут. Он не сопротивлялся, так как всё ещё продолжал анализировать то, что было совершено. Но он продолжал зарываться всё глубже и глубже, уже в моменты, которые были в самом начале волны. Где-то на самом краю сознания он ощущал, что его снаряжение снимают… но это не вызвало реакции, потому что всё, что он носил до этого, находилось совсем рядом с ним. Его вещи просто положили рядом, их не пытались забрать. Герой Меча потерял счёт времени. Он не обращал внимания на то, что его омывали, вновь куда-то переносили… он был сконцентрирован на совершенно ином. Рен видел то, чему он не учился, но что ему было нужно. И он не был намерен отпускать это. Его новое желание просто отказывалось даже помыслить о подобном. Ведь… Теперь это всё принадлежит ему.******
Герой Лука открыл свои сияющие, золотые глаза. Перед ним были те, кто грешны. На всех было хоть что-то, хоть какое-то пятно… пятно лжи, обмана, предательства, убийства. На ком-то эти пятна были более чёткими, на ком-то менее. Однако на одной из женщин было сложно найти хоть одно место, что было не загрязнено грехом. Но в противовес ей, была другая. Столь чистая, что Ицуки не мог поверить, что такой человек может существовать. На ней не было ни единого пятнышка, даже капли злобы, что была бы естественна, учитывая что ей пришлось пережить. Он вглядывался в неё всё больше и больше, особенно в глубину её зелёных глаз… и понимал, что она чиста, подобно первому снегу. Однако время шло. Когда его попытались поднять, он отмахнулся. Он потряс головой, заставляя пятна на людях стать менее явными и поднялся на ноги. Крылья, что были за его спиной, пели. Несмотря на их вес, благодаря ним он ощущал какую-то лёгкость, будто они облегчали его жизнь. Будто они были с ним с самого рождения, а не чем-то, что он получил меньше дня как. Взгляды, что он ощущал на себе, были противоречивы. С одной стороны он ощущал благоговение, а с другой — непонятное ему презрение. Ведь за что его, Светоносного, презирать? Ведь он был одним из тех, благодаря кому волна была закрыта. Он был одним из тех, благодаря кому Кальмира… пусть и немалой ценой… но была защищена. Спасена. Но… не это было важным. Важнее было иное. У него были вопросы, и он планировал их задать. И он понимал, что ложь теперь не станет для него преградой. Ведь ложь отбрасывает тень, которую он, своим светом, очистит.******
Герой Копья пришёл в себя буквально на следующий день. В его руках было уже обычное копьё — от той пары копий, что прибыли с ним с волны, будто не осталось и следа. Однако он прекрасно помнил. И ощущение, что это вызвало… и то, что с ним было когда он впал в бешенство. Эти минуты, которые он проводил в бою и как он был, в большинстве случаев, бессилен. Как люди, которых он должен был защитить, умирали. Как его женщины умирали. Он лежал, сжимая древко своего оружия. Шёл дождь — он был готов поклясться, ибо на лице откуда-то взялась влага, — а его мысли были наполнены всё тем же. Одними и теми же простыми мыслями: Насколько я беспомощен. Насколько это отвратительно. Как я ненавижу это… Как я ненавижу… себя… Он лежал, сжимая свои кулаки. Он не чувствовал как из них пошла кровь — столь сильно впились его ногти в ладони. И даже больше — кровь из правой руки, в которой было копьё, медленно впитывалась в оружие героя. Мотоясу попытался смахнуть влагу с лица, но стоило ему открыть глаза, как он увидел свою руку. Он никогда не видел её в таком состоянии — столь грязную, нечистую, отвратительную… Когда же он попытался стряхнуть грязь с неё, он не сумел. Он чуть подвинул копьё, дабы оно касалось его тела и попытался другой рукой стереть то, что было на левой… он увидел, что правая в состоянии ещё более худшем. Он начал отчаянно пытаться стереть это, расцарапывая руки в кровь, а стоило ему опустить взгляд, как он увидел своё тело. Тело, которое было столь ненавистно, что он ногтями принялся выцарапывать каждую крупицу грязи. Он уже рычал от боли, пытаясь содрать с себя эту ненавистную грязь, личину, пока, наконец, не закричал. Ему ничего не помогало, но эта ненавистная грязь могла быть залита лишь его кровью. В комнату где он лежал ворвался один из лекарей. Мотоясу не слышал что он закричал в коридор, но не прошло и минуты, как его окружили лекари, использовавшие на нём очищение и лечение, заставляя его столь ненавистную, столь полезную, столь скрывающую кровь исчезать. Он пытался от них отмахиваться и даже откинул двоих, но резко его движения стали медленнее, а в глазах появился туман. Он чувствовал как отключается, а боль, что он принёс сам себе, исчезает. Как и сила, которой становилось всё больше, пока он раздирал сам себя. Когда же он был на грани сознания, Герой Копья увидел обрывки последнего уведомления, перед тем как отправиться в мир грёз. Твоя Ненависть теперь навсегда с тобой.******
Герой Меча лежал на кровати, в окружении золотой пыли. Руки сами собой сдвинулись так, что легендарное оружие покоилось на его груди. Остриё-полумесяц смотрело вниз, в сторону ног, а кристалл мерно сиял. Сам же Герой Меча пребывал в состоянии, которое можно было одновременно назвать трансом, медитацией и анабиозом. Он не спал, но не реагировал ни на какие внешние раздражители. Он обрабатывал то, что у него осталось после объединения, направления и усиления тройного навыка на волне. Он направил в этот навык большую часть той энергии, той памяти, эмоций и навыков, что поглотил из умерших рядом людей и монстров. Было невероятно жалко пускать столько ценную, желанную материю — сырой опыт и навыки — на такое расточительство, но… в тот момент не приходилось выбирать. Однако и то, что осталось, было необходимо обработать. Узнать. Осознать. Ощутить. Прожить заново. Перед его глазами проносились жизни других людей, из которых он выцеплял всё, что можно было ему использовать. Любой навык, который казался хотя бы относительно полезным, любая информация, касательно монстров, боссов или людей, любая память… в которой фигурировал именно он. В его память вплавлялись финты, движения с мечами, топорами, копьями, техники стрельбы из лука, игра в карты и кости, языки и рукопашный бой… голова шла кругом, а тело начинало исходить испариной. Когда через несколько часов его в таком состоянии обнаружил один из помощников лекаря, над ним тут же начали виться врачеватели, что пытались сбить температуру, потому что герой натурально исходил жаром. Борьба за него длилась долго, но, в итоге, состояние Героя Меча было нормализовано. А ближе к первому часу ночи герой вынырнул из своего состояния. Однако, это продлилось недолго — тот едва ли не залпом осушил двухлитровый кувшин, после чего вновь отправился в беспамятство, как посчитали врачи. Однако четвёртый час ночи ознаменовался криком. Герой Меча, Амаки Рен, кричал. От боли, страха и отчаяния, которое захлёстывало его память. От ощущений, как его раз за разом разрывают на куски. От страданий, что испытывали те, кто умирали. И ещё больше — от ощущения, что они не справились. Они умерли, не выполнив приказ их Героя.******
На следующий день.
Ицуки стоял на балконе дворца. Открывался прекрасный вид на столь мирный город. Едва видимая дымка лжи над ним чуть ухудшала вид, но даже так, город был красив. Солнце, что медленно поднималось вверх, к зениту, ослепительно сияло. Лишь немногим сильнее чем Герой Лука. Когда-то, ещё в прошлой жизни, он стоял похожим образом. Но тогда он не решился сделать шаг вперёд, навстречу свободе. Он сделал шаг назад, приняв свою жизнь такой, какой она была. Впрочем, прожил он после этого недолго. Грузовик-кун — на лице Ицуки в этот момент проявилась лёгкая улыбка, ибо кто только не высмеял этот стереотип, оказавшийся ему столь близок — сбил его буквально через несколько недель после этого. Тогда он не ощутил то, что могло стать последним в его жизни, а во время волны ему было совершенно не до такого чувства. Но теперь… Герой Лука взобрался на перила открытого балкона, расправив свои ангельские крылья. Он был высоко и понимал, что у него будет какое-то время для этого чувства. Он закрыл глаза, наслаждаясь лёгким ветерком, что развевал его волосы. Несмотря на понимание, что для него это не представляет опасности, он медлил. Неуверенность была естественна — в конце концов, ты не каждый день стоишь на краю. Сложив крылья, он сделал шаг вперёд. Шаг на встречу с землёй. Ицуки не открывал глаза, но чувствовал, что земля всё ближе. Но это чувство… чувство свободного падения… Приближаясь к земле он открыл глаза и расправил крылья, замедлив падение и изменив траекторию, спикировав по дуге и начав подниматься вверх, обратно в небо. Это чувство его окрыляло, и на лице, от такой мысли, появилась улыбка. Он наслаждался полётом, который не ощущал раньше. Столь чистое, приятное и благое чувство… Герой Лука начал подниматься в небо. Он хотел взлететь выше, ближе к Солнцу, дабы быть там, наверху, и своим светом освещать и освящать этот мир, даря ему защиту и тепло. Но добравшись до своего пика высоты… он вновь ушёл в свободное падение. Ведь… когда ещё, если не сейчас? Когда он ощутит этот свободный полёт, что приносит столь яркое чувство? У него ещё было время, перед тем как он задаст вопросы, что его тяготили с самого начала пребывания в этом мире. И… никакая ложь мимо него не пройдёт.******
Герой Копья рывком поднялся на кровати, из-за чего его замутило. Тут же к нему подскочило несколько лекарей, что уже нашёптывали какие-то заклинания, которые облегчили его состояние. Мотоясу смотрел на лицо ближайшего лекаря, темноволосого мужчины, и видел обеспокоенность. Он перевёл взгляд на соседнего врача, которым была женщина. Также как и у него, на её лице он видел беспокойство за его состояние. Внутри себя он ощущал опустошённость. Он медленно поднял свою руку, боясь того, что он увидит. И… его страх сбылся, пусть и не в полной мере. Слой грязи, что был на его руке, был уже не столь велик. Он чувствовал брезгливость при взгляде на это, но… настолько сильного желания сдирать с себя кожу и плоть, покрывая всё это кровью, он уже не ощущал. Это было приемлемо. Медик что-то говорил, но внимание героя было сосредоточено на ином. Он смотрел на своё копьё, что лежало на кровати, лишь чуть касаясь его тела. На его новую форму. Оно сочетало в себе три цвета — чёрный, который был практически по всей длине древка, серо-стальной на нижней части копья и алой, будто пульсирующей частью, что вилась по древку линиями и переходила в чёрно-стальной наконечник. Но кроме того, всё древко этого копья было покрыто маленькими шипами. Положив руку на древко Мотоясу ощутил, что те более чем остры, и стоит ему взять оружие в полную силу, сжав его, как эти шипы вонзятся в ладони. Нижняя часть древка была более массивной, нежели центральная, создавая ощутимый противовес, и на ней также были шипы, только чуть более мелкие и частые. А вот наконечник был иным. Он раздваивался, оставляя в середине немного пространства, будто предлагая ловить туда оружие противника. На этом же наконечнике линии свивались столь сильно, что иллюзия пульсации таковой не казалась. Мотоясу медленно поднял это копьё вверх, заставив всех стоявших рядом отшатнуться. Он смотрел на него, столь прекрасное и отвратительное, столь желанное и которое так хотелось бросить… Герой бросил взгляд на кристалл, который переливался двумя цветами. Карий, плавно переливающийся в красный и обратно. Эти два цвета смешивались и плыли, но герой сжал древко копья, из-за чего на то пролилась кровь героя. На миг красный цвет полностью заполнил кристалл, но сразу же после этого копьё засияло. Оно вернулось в свою самую базовую форму, а герой откинулся обратно на подушки и закрыл глаза. Хорошо ему не было. Но… тело ему залечат. Он уже ощущал, как на него накладывают какие-то заклинания. Привыкнуть к виду своего тела… новому виду… тоже получится. Оставалось лишь самое сложное. И самое мучительное. Отпустить их и попытаться заслужить прощение. Прощение у себя.******
Ближе к полудню.
Герой Лука сидел и ждал, когда женщина, с которой он желал поговорить, появится. Первое неудобство, которое несли с собой крылья — теперь ему было не слишком удобно сидеть за длинными столами или на диване. Мелочь, но не слишком приятная. В процессе ожидания он позволил себе запросить «поздний завтрак», который ему предоставили буквально спустя десяток минут. При этом, на него продолжали смотреть со странной смесью чувств, которые он не мог понять. Когда же он попытался задать этот вопрос слуге, от которого это ощущал, тот проблеял что-то про «полулюдей», «церковь», «ангелов»… но взгляд Героя Лука был столь суров и пронзителен, что тот практически потерял способность к разговору. Начали сыпаться извинения — одно за другим, даже после того как Ицуки сказал ему прекратить. Оставалось лишь одно — отпустить несчастного, который едва ли не в панике сбежал прочь. Сам завтрак не представлял ничего особенного… для аристократа. Аккуратно нарезанный сыр, нарезанные фрукты и свежайший хлеб. Помимо оного слуга принёс и небольшую подставку, огонёк в которой закончил гореть, а из неё исходил яркий аромат. Скромно позавтракав, медленно испивая нечто похожее на глинтвейн, от которого он ощущал прямо-таки приток сил и бодрости, Герой Лука продолжал ждать приглашённую на разговор персону. Старшая принцесса не спешила. Когда его терпение практически подошло к концу, дверь в зале, где он находился, отворилась. В зал вошла Малти S Мелромарк, практически сразу мило улыбнувшись Ицуки. Тот сдержал первую реакцию тела — его едва не передёрнуло от этого. — Вы хотели увидеться со мной, уважаемый Герой Лука. Вы хотели что-то узнать? — Верно. Я хочу задать несколько вопросов, Майн. — Я всегда готова с удовольствием ответить на любые Ваши вопросы, — новая улыбка, наполненная неестественной доброжелательностью. «Ты лжёшь.» Кавасуки Ицуки смотрел на женщину, что была покрыта пеленой из лжи. По всему её телу распространялась ложь, приобретавшая для него, Героя Справедливости, видимое воплощение. — Я бы хотел задать, возможно, не самый приятный вопрос… — начал он издалека. — Всё же, он касается лично Вас. — Не беспокойтесь, господин Кавасуми, всё в полном порядке, — в ней ничего не менялось, но он начинал чувствовать яд в её словах. Самые капельки, будто случайно сорвавшиеся. — В процессе последней встречи всех Героев и Его Величества, Вашего отца, он был весьма несправедлив к Герою Щита. Я не говорю о том, что было совсем недавно, меня интересует то, что было в тот момент. Однако, стоило мне уточнить, действительно ли было то, в чём Наофуми был обвинён… — на этой ноте Ицуки замолчал, неотрывно смотря на Малти. Та же, в свою очередь, постепенно менялась лицом. Из ранее приветливого оно перетекало в обиженно-оскорблённое, но от неё так и несло фальшью, от которой Герою Лука было неприятно. — Как Вы можете говорить об этом так спокойно, господин Герой! — практически выдавив из себя слезу проговорила та, сцепив пальцы своих рук, что она удерживала перед грудью. — Ведь ещё в самом начале, всеми было признано… — Я говорю не о самом начале, — отсёк Ицуки едва не начавшуюся тираду принцессы. — Я могу повторить свой вопрос. — Господин герой… неужели Вы… не верите мне? — Малти буквально подскочила с места, а выражение лица говорило о том, что она вот-вот расплачется от того, в чём пытаются обвинить уже её. — Простите, но я не могу говорить об этом… — Она начала было спешно уходить, но раздался удар кулака о стол и хруст дерева. — НА МЕСТО. Голос Героя Лука изменился. От него шло эхо, в нём чувствовалась власть, право приказывать и судить, против которого старшая принцесса не смогла противопоставить ничего. А когда она обернулась и увидела Ицуки… Он весь сиял. Всё вокруг него было залито ослепительно-золотым светом, а над его головой, казалось, есть столь же яркий нимб. Глаза его также горели, а выражение в них говорило о том, что он не примет никакого иного варианта, кроме полного подчинения ему. Принцесса, сглотнув, на одеревеневших ногах вернулась к своему месту и села на стул. — Я могу повторить свой вопрос, — эхо продолжало разноситься по комнате, но уровень давления немного снизился. — Я всё ещё не понимаю, что вы хотите услышать, господин Геро… — Ты лжёшь, — буквально выплюнул слова Ицуки, а его лицо исказилось в отвращении, которое он уже не мог сдерживать. — Но господин Герой, ведь… неужели суда над Демо… — она осеклась, увидев взгляд лучника, после чего поправилась. — Героем Щита было недостаточно… — МНЕ этого недостаточно, — эхом разносились слова героя. — Я хочу знать, сделал ли он то, в чём был обвинён. Ты говорила, он напился. Так? — Да, он выпил очень мно… — ТЫ ЛЖЁШЬ! — буквально прорычал Герой Лука, видя как одно за другим слова лжи выходят из её рта, делая кокон лжи вокруг неё ещё более густым. — Господин Герой, как вы можете… — Он. Пытался. К тебе. Хоть как-то. Прикоснуться? — Выделяя каждое слово проговорил Ицуки. Сияние в его глазах говорило, что терпение его на пределе. Ещё немного лжи и сорвётся. Атмосфера в комнате накалялась. По лбу Малти стекала капелька пота, которую она не решалась смахнуть. Её так и подмывало продолжить гнуть свою линию, но реакция Героя Лука, а особенно в его нынешнем виде, её откровенно пугала. Глядя в его глаза она понимала — он чувствует когда она лжёт. И это его разъяряет. А в нынешнем состоянии, когда рядом нет никого, кто мог бы за неё вступиться… Отводя глаза в сторону, сделав свой голос настолько тихим, насколько это было возможно, она проговорила: — Он ничего не делал… В этот момент Ицуки дрогнул. Волной накатывало осознание и складывалась мозаика. — Ты не солгала, — констатировал Ицуки. — А это означает, что Наофуми был невиновен. И… — лучник на секунду запнулся, вспоминая детали и то, что говорил щитоносец. — Он говорил про то, что его обокрали. — Я… — когда он вновь начал на неё смотреть, Малти сбилась. Также тихо она добавила. — Это я… Героя Лука передёрнуло. Передёрнуло от той правды, что была высказана принцессой. Отвращение, которое он испытывал при виде её, становилось лишь сильнее. Сдерживать тот лёгкий завтрак внутри себя становилось всё сложнее, настолько ему было неприятно, но он справился с этой задачей. — Как же ты отвратительна, — он резко отодвинулся чуть назад, сидя на стуле, после чего поднялся. Стул упал. — Я не видел столь гнилое существо. Я не желаю видеть тебя более, и лишь из уважения к Мотоясу… Ицуки помотал головой, прерывая себя, после чего начал двигаться к выходу. Нимб, что был над его головой, исчез, да и свет, что был во время этого короткого «допроса», угасал. Лишь одно перо с его крыла сорвалось, упав на пол.******
Для Героя Меча полдень был ознаменован тем, что он вынырнул из своей череды кошмаров. Он попытался встать с кровати, но это не увенчалось успехом. Он просто скатился с неё, упав на пол. Тело ощущалось слабым и истощённым, а его самого шатало. Говорить о том, что он выспался, не приходилось. Сердце заходилось в бешеном темпе, а перед глазами всё плыло. Ему казалось что ещё немного, и он снова вернётся туда, откуда с таким трудом вернулся. В своё… видение. Сном это назвать было нельзя. С трудом, преодолевая сопротивление своего же тела, он поднялся на ноги. С запозданием он увидел тех, кто караулили его всю ночь — спящие вповалку люди, возможно лекари, а возможно и маги. Герой медленно, используя свой меч как трость, двинулся к выходу. Его вело одно желание — он хотел пить. И немного есть. После омовения его переодели в обычную одежду, так что беспокоиться об этом ему не пришлось. Беспокойство скорее вызывало то, что ему приходилось идти опираясь либо на «трость», которая местами оставляла царапины, либо опираясь о стены. И когда он повернул за угол, то буквально краем глаза заметил фигуру, что уходила. Настолько знакомую, что он не мог поверить. Собрав остаток сил, он, опираясь о стену, начал пытаться бежать. — Бактер! — прохрипел Герой, перебирая ногами. Он ни с кем не перепутал бы фигуру своего королевского латника, который был с ним с первого дня в этом мире. Попытавшись прохрипеть его имя вновь, герой оттолкнулся от стены и начал бежать. Медленно и калеченно — слабость после прошлого дня и этой ночи давали о себе знать. Но он увидел его! Своего спутника! Неужели он… сумел выжить? А если жив и он, то… может, есть шанс… Буквально вывалившись за угол, он увидел. Увидел того, кто был уже мёртв, но, сейчас, стоял перед ним. Бактер Райм стоял прислонившись к стене и скрестив руки на груди, с какой-то удовлетворённой улыбкой. Рен видел его глаза — зеленовато-карие, и в них он ощущал что-то… что-то иное. — Райм… ты жив… — Герой Меча уже проковылял к своему спутнику, что продолжал держаться всё также. Его уже начинало шатать от напряжения, но он должен был удостовериться что это он… не призрак, не иллюзия… Амаки Рен протянул левую, свободную, руку и коснулся своего спутника. В этот момент его правая нога не выдержала и подкосилась, из-за чего он рухнул прямо на Бактера… И тот разлетелся кусками. Отлетела голова, выдав фонтан крови, спали руки, а ноги что-то откинуло в сторону. Кусок коридора, где был Амаки Рен, был залит кровью, которую он видел. Его спутник умер, но от чего — Герой так и не понял. Он понимал лишь то, что сейчас лежит на части его тела, а золотая пыль вновь начала кружить вокруг. Он не мог ей сопротивляться, проваливаясь в очередное видение и… коридор был потрясён новым криком боли. Герой Меча нырнул в свой старый кошмар, но уже в новом лице. В лице Бактера Райма. Тот, к несчастью, оказался слишком живучим. Спустя пять минут тело Героя, что вновь начал исходить жаром, обнаружили слуги. Он лежал на комплекте декоративных доспехов, что стояли в коридоре. Передать его лекарям было делом нескольких минут, после чего те вновь вступили в борьбу за жизнь героя.******
Лекари боролись за жизни всех героев, кроме Лука. Тот начал часто пропадать из замка, а в городе начали появляться слухи о то ли особенном человеке, то ли об ангеле, что был ниспослан богом. Однако, на третий день после возвращения героев… те пришли в умеренно-приемлемое состояние. Сказывалось то, что к каждому из них был найден подход. Рядом с каждым из них, памятуя произошедшее с Реном, находились врачеватели. Более того, рядом с Героем Меча всегда были самые необходимые запасы — тот редко приходил в сознание более чем на десять минут, так что его было необходимо насытить чем только было можно. С Мотоясу проблем было меньше — после того эксцесса, во время которого лекарям пришлось его «глушить» заклинаниями, тот вёл себя намного более спокойно. Даже иногда шутил и передвигался по замку, используя копьё как посох, но исключительно с сопровождением. Повторение ситуации едва не произошло когда он встретился со своими спутницами. Он тогда продержался, пусть и был весьма нервным, после чего ему потребовалось очень долгое нахождение в купальне, дабы прийти в норму. На второй день к нему пришла Елена. На время этого разговора Мотоясу отослал всех поодаль, приватности ради. Однако, даже он догадался, что за разговор будет. Елена пришла попрощаться. Она поняла, что в таких условиях её шансы на выживание стремятся к нулю, а жить ей… хотелось. Не хотелось умереть в расцвете сил, хотелось вернуться к спокойной жизни, где нет риска свалиться в пасть к акуле или кому похуже. Мотоясу это стоически выслушал. Елена была корректна, даже, можно сказать, «весьма суха», но… Герой прекрасно понимал причину этого. Он сделал шаг вперёд, приобняв свою — уже бывшую — спутницу и прижал её к своей груди. Она не сопротивлялась и, можно сказать, была даже немного удивлена. Но… всё-таки прильнула к нему. Мотоясу сказал всё, что от него требовалось. Пожелал ей удачи в её будущей, наверняка спокойной, жизни. И она ушла. В группе Героя Копья осталось лишь два человека. Он сам и Малти. Где-то внутри ему было больно, но он отгонял это чувство. Сейчас действительно был тот случай, когда лучше было отпустить тех, кто не мог или не хотел это продолжить. Ведь… он и так потерял двух девушек в том бою. Потерял и больше никогда не увидит. Он посмотрел в окно. Солнце поднималось, а в небе была какая-то быстро двигающаяся точка… но ему было плевать. Брошенный на свою руку взгляд говорил о том, что та всё также грязна. Оставалось это только пережить. Пережить и двигаться дальше.******
Героя Лука лежал в своей зале. Ему выделили другое место — с его крыльями нужна была комната больше. Однако его проблема была в ином. Его крылья, точнее перья, начиная со второго дня начали осыпаться и отрастать. Он даже сумел таким образом открыть новый лук — «ангельских перьев», — но уже на третий день пришла другая, критическая, проблема. Сначала область, где были его крылья, начала невероятно чесаться. А ближе к вечеру он начал чувствовать лёгкую, фоновую, боль. Так, будто слегка покалывало. Но утро четвёртого дня ознаменовало для него полноценную боль, страх и ужас. Его крылья… осыпались. Но это уже были не ангельски-белые перья, да и крылья… Они были белесо-красные, и даже сама плоть на них была уже чуть жидковатой, будто они гнили, как снаружи, так и изнутри. Когда к нему попытались зайти, он окриком приказал никому не входить. Он не мог допустить, чтобы его — вознёсшегося — кто-то видел в таком состоянии. Пасть из светоносного в прогнившего он не мог. Просто не мог допустить этого. Однако, его приказ был нарушен. Ближе к вечеру, когда его боль становилась слабее, в его комнату вошли. Без стука или предупреждения. Он хотел было приказать тому кто пришёл убираться, но… не смог. На него смотрела девушка, вокруг которой не было и капли лжи. Она закрыла за собой дверь и с болью смотрела на Ицуки. — Я же говорил, меня не беспокоить… — сквозь зубы проговорил герой. — Господин, я… я почувствовала, что что-то не так… — она начала медленно подходить, протягивая руку к герою. — Не подходи! — отшатнулся герой, зашипев от боли которая прострелила его в области лопаток. — Я не знаю что со мной. Ты… не заслужила заразиться, если это болезнь. Но она продолжала приближаться. Сбегать куда-либо он не мог, а даже выпрыгни он в окно — уверенности что крылья сумеют его понести не было, а умереть столь бессмысленно… Он закрыл глаза, ожидая, что она сделает. Её руки прикоснулись к лицу Героя, чуть его поглаживая, после чего она обняла его, прижавшись всем телом. Ему было одновременно и совестно, за то, какой он сейчас, и приятно, за её отношение. — Мне не важно, какой вы, господин. Без крыльев или с ними, с белоснежными или с этими… вы… вы для меня ангел в любом случае. Несмотря на теплоту этих слов, Ицуки ощущал пламя, которое его сжигало. Это было слишком идеально. Слишком неправильно. Слишком… слишком… — Солги мне, — сказал герой, едва ли не молящим голосом. — Не важно о чём, просто… солги мне… — Я… я люблю вас… И это заставило его сердце сбиться с ритма. Даже не открывая глаз, он слышал. Ему не нужно было видеть, чтобы понять, чем являлись её слова. Он… не сдержался и обнял её в ответ. Она не солгала.******
На пятый день, утром, к Герою Меча очень настойчиво просилась зеленоволосая девушка, говорившая что её дело очень срочно. Она была из спутников Ицуки — Рен вскользь её помнил — и тот согласился её принять и выслушать. Однако её прошением было проследовать с ней, к Герою Лука. Мол, у того был личный и очень важный разговор, о котором никак нельзя было ей распространяться. Герой Меча неспешно, но сам, двигался туда куда его вела девушка. Это была не старая зала где был Ицуки, что его насторожило, но, когда он протиснулся в едва приоткрытую дверь… он обомлел. В центре зала, на коленях, стоял Кавасуми Ицуки. За его спиной были крылья, но уже не те, что он помнил на волне. Это были не гордые ангельские крылья, а сгнившие изнутри, едва не растекающиеся остатки былого великолепия. Когда дверь за ним захлопнулась, он резко развернулся. Девушка не зашла следом за ним, просто закрыв дверь. Ицуки медленно поднял голову, посмотрев в сторону звука. — Рен-сан?.. Если это ты, надеюсь, ты уже здоров. Я… кхе… кхе… слегка заболел, — с вымученной улыбкой проговорил Герой Лука. — Я… я в порядке… — ошалело проговорил Рен, от чего лучник поморщился. — Ты лжёшь, Рен-сан. Я слышу. Но я… хотел попросить тебя об одолжении. — Ицуки, ты… — Герою Меча всё ещё было сложно подобрать слова, но тот его прервал. — Лисия-тян отправилась за лекарями, но… мне надо, чтобы ты мне немного помог. Не мог был ты… — он открыл глаза, глядя на Рена покрасневшими, из-за полопавшихся сосудов, глазами. — Отсечь то, что сгнило? Амаки Рен застыл. Он смотрел на своего товарища, который страдал. Наверное, даже сильнее чем они с Мотоясу вместе взятые. И… он позвал именно его, Рена, на помощь. Пусть и такую бесчеловечно-жестокую, как ему показалось. Но — к нему. Не к Мотоясу. — Ицуки, я… я не врач… — попытался он было проговорить, но Ицуки тряхнул головой, из-за чего тут же раздался его стон боли. — Рен-сан… я это знаю. Ты говоришь правду. Но я не могу допустить, чтобы кто-то об этом узнал. Я… я сейчас могу доверять только двоим. И вас обоих я попросил помочь. — Ты же понимаешь, что я… — Да. Просто… ты не можешь ощутить эту боль, — сцепив зубы говорил Ицуки. — И я прошу, избавь меня от неё. Об остальном, когда их не станет, позаботятся здешние лекари. Я… прошу. Рен колебался. Но, в конце концов, он кивнул. Он взял в руки свой клинок с остриём-полумесяцем и начал медленно обходить Героя Лука. Подойдя к нему со спины, он видел, что гниль медленно двигалась, уже охватив большую часть спины его товарища. — Но знаешь что самое смешное, Рен-сан? — Ицуки не поворачивался, находясь всё в той же позе, смотря лишь перед собой. — Мы все ошибались. Наофуми-сан… был невиновен, а Майн нам лгала с самого начала. Я увидел её ложь. — То есть, она… — сбился с шага мечник. — Она оклеветала и обокрала его, и мы ей поверили. Это, кхе-хе… даже смешно. Но не после всего что произошло, — Ицуки вымученно улыбался, пусть и понимал, что это никто не видит. — Я впервые увидел человека, окутанного такой пеленой лжи. Я едва её видел за этим грехом. На десяток секунд повисло молчание. Рен так и стоял за спиной Ицуки, осмысливая то что высказал лучник. У него не было никаких подтверждений, но… он вызывал доверие. Амаки Рен знал — Ицуки может преувеличить или преуменьшить, попытаться свалить на кого-то ошибку, как и любой человек… но если он что-то признавал, то говорил прямо. Осознание того, что благодаря им был осуждён невиновный, начало продирать в его душе что-то неприятное. Болезненное. И — виновное. Понять же, почему Ицуки решил высказать это только ему, без присутствия Мотоясу, было несложно. Тот, пусть и был очень верным, но это же и играло против всего. Герой Меча выдохнул, сконцентрировавшись на том, что было перед ним. Осмыслить ситуацию с Наофуми можно будет и позже, а вот проблему Ицуки надо было решать сейчас. — Я… начинаю. Ицуки не ответил, но его рука чуть приподнялась, после чего опала вниз. Рен не видел, но догадался, что он безопасности ради — хотя о какой безопасности сейчас шла речь?! — взял в рот кусок верёвки и сцепил зубы. Клинок Жадности вознёсся вверх и упал, отсекая первое крыло из гнили. Ицуки пытался не кричать… и пока у него получалось. Кусок верёвки, что он держал во рту, позволял ему вместо крика издать лишь подобие мычания. — Я… заканчиваю. Клинок вновь вознёсся вверх и рухнул вниз, отсекая и второе крыло. Рен услышал, как лязгнули зубы его спутника. Он чуть качнулся в сторону, после чего рухнул лицом вперёд, ничего не сказав. Герой Меча же, преследуя свой самый важный инстинкт, приложил кристалл оружия к одному из крыльев, поглотив его. Тоже самое он сделал и с оружием Ицуки, так как форма у открытого оружия, у него, была лишь одна. И сразу после того как он это сделал, в залу ворвались люди, которых он опознал как врачевателей. — Герой Лука потерял сознание, — проговорил Рен. — Я… пытался ему помочь как мог.******
Последующая пара дней практически не запечатлелась в памяти героев. Все были сконцентрированы на своём выздоровлении, но… в итоге они пришли к одному выводу. Им нужно было поговорить. Без лишних глаз, втроём. В качестве места для переговоров была выбрана зала Ицуки, так как тому было сложнее всего передвигаться. Герои пришли ко времени, которое обговорили, и ждали. Ицуки лежал в кровати, а рядом с ним, на стульях, сидели Рен и Мотоясу. Рядом с кроватью стоял небольшой кувшин и три ёмкости для питья. — Мы проиграли, — в конце концов проговорил Рен. — Проиграли, — глухо повторил за ним Мотоясу. Ицуки молча прикрыл глаза и наклонил голову. — Боюсь, Мелромарк уже не может предложить нам что-либо для роста, — продолжил говорить Рен. — Нам нужно двигаться далее. И, более того… волны. — Они есть не только здесь, — тихо добавил Ицуки. — Нам просто не говорили о том, что где-то ещё они идут. — Вы хотите уйти в другие страны? — коротко задал вопрос Мотоясу. На некоторое время повисло молчание. Спали их маски и те стили, которых они придерживались — сейчас это уже не ощущалось игрой, как было в самом начале, на первой волне. Каждый из них прокручивал в голове события последней волны и понимал, что даже если забыть о второй волне, с Кораблём… то эту волну закрыли отнюдь не они. Они уже прошерстили Мелромарк вдоль и поперёк — он действительно уже мало что мог предложить героям, разве что ближе к границам с другими странами, но это иной разговор. — Я планирую отправиться на север, — тихо проговорил Ицуки. — В Зельтбуле… кхе… не хватает справедливости и чести. — Я не могу уйти, — покачал головой Мотоясу. — А даже если выдвинусь… разве что ближе к востоку, но далеко от Мелромарка не уйду. — Я планировал выдвинуться на запад. Там… была ветка квестов… — Рен поморщился. — И много спотов с монстрами. Разных видов. Но, сначала я загляну в Зельтбуль. Там есть кое-что, что мне будет нужно. — Не расскажешь? — Герой Копья чуть приподнял бровь, но Рен покачал головой. — Ну, твоё дело. — Нам не хватает сил, — продолжил Рен. — Предлагаю после волны собираться в этом же зале призыва, раз в месяц-другой, для обмена информацией. В конце концов, это… наша общая миссия, верно? — Ты прав, — кивнул Мотоясу, и Ицуки просто молча прикрыл глаза. — Всё таки… если призвали именно нас, значит, именно нам и заканчивать то, что было начато. — Это должно закончиться на нас, — голос Рена был холоден и сосредоточен. — И… это будет справедливо. Никакой мир не заслуживает того, что несут эти волны. Мотоясу поднял кувшинчик, после чего ароматный напиток был разлит по чашам. Символично, буквально по паре глотков. Чаши соприкоснулись. — За нашу победу.