Бабочки: мечтаю взлететь с тобой

Чонгук прячется. От себя прячется. Все утверждают, что для него нет ничего невозможного, но это ложь, очередная сказка. Он пытается душить себя, но только разбивается о собственные желания, выстанывая имя в кабинке между репетициями, где он видит Тэхёна в отражении зеркал. Можно выколоть себе глаза, но разве это поможет. Тэ будто создан, чтобы с ума сводить, и сводит. Проходя мимо мемберов других групп, он не видит, как ловят его движения, как смотрят на него, а Гук видит и хочет придушить каждого, кто скользит взглядом по Тэхёну. Его чувство как будто не знает предела расширения. Каждое утро он включает автоматический режим, и так до момента, когда он может провалиться в сон. А его все меньше. Скоро перелёт, концерты. Он молится, чтобы его поселили как можно дальше от Тэ, чтобы заколотили двери. Но, как издевательство, директор и продюсерский состав вызывает на «ковёр» Мона с вопросом об атмосфере в коллективе. Джун «искренне» не понимает, о чём речь, ведь всё «прекрасно» и «лучше» не бывает. На что ему ясно дают понять, что фансервис — это то, о чём они забывать не должны, хотя компания и так в этом плане не наседает, в отличие от других, но, тем не менее, это необходимо — таков «запрос» со стороны фанатов, а значит «VKook должны более ярко проявляться, и вот с аэропорта и начните!» Мон отбивался как мог, но он и так долго сопротивлялся.

***

Они в комнате, Гук заучивает новую песню для кавера, а Джун крутится вокруг, пытаясь подобрать слова, хотя какая разница, как он скажет, если реакция предсказуема. Поэтому Мон решает просто сказать, как есть: — В аэропорту тебе нужно быть всё время рядом с Тэ и вести себя так, чтобы репортеры и фанаты видели, что у «вас всё чудесно». И вообще вернуться к обычному режиму, по возможности. Чонгук разворачивается, впивается взглядом в лидера и мысленно расстреливает. — НЕТ! Мон устало трёт виски и зажмуривается: — Чонгук, мы не можем игнорировать требования директора. Я всё понимаю, но ты не волен настолько, чтобы забыть, что это часть работы. РАБОТЫ! — Я знаю, я слышу тебя, но это… — Он вскакивает и начинает метаться по комнате. — Я изо всех сил стараюсь себя контролировать, но с каждым днем всё труднее. Как ты себе это представляешь? Мне восемнадцать, хён. Сколько бы там ни было по нашему, для всего остального мира мне всего восемнадцать, и со мной это впервые, а я заперт с ним! И я даже поговорить с ним не могу. А тут на всеобщее обозрение, на потеху. — Он останавливается. Решительность в голосе и во взгляде, устремлённом на Джуна. — Я отказываюсь! Пусть делают что хотят, но я не буду к нему приближаться, и обнимать его не собираюсь на радость идиотам, которые мечтают увидеть нас… — у него срывается голос, и он замолкает. Мон долго терпел, но он лидер, и пришло время проявить характер. — Отлично! Можешь пойти и сообщить, что ты не можешь приобнять друга в аэропорту, да что там, улыбнуться ему, потому что мечтаешь заняться с ним сексом. Сразу вопрос будет снят. И тебя освободят, и всех нас нагнут за то, что упустили, что не сообщили. Да хрен знает, что будет, тебе ведь плевать на группу. Плевать на нас. Гук в шоке. Его как будто ушатом ледяной воды облили. — Это жестоко, хён. Твои слова. — Я знаю, но это наша реальность. Ты думаешь, что руководство компании, стафф, не видят, что у нас задница последнее время, а не семейная идиллия? Все всё видят! И какой выход? — Да, это точно, все всё видят. Мы как зверьки в клетке, только мы не звери, мы живые люди! С чувствами, желаниями. А мы лишены любой возможности найти расслабление на стороне. Я часто думаю о том, что, не будь у нас такого ограниченного общения, свихнулся бы я на Тэ, на самом близком друге? Может, тогда я смог бы избежать этого ада, нашёл бы себе девчонку и наслаждался молодостью. Возможно, мой собственный разум и тело меня обманывают, а у меня даже возможности нет понять это. Я даже не знаю, моя ориентация это врождённое или некий сбой из-за него. Он всегда перед глазами: красивый такой, что глаза хочется вырвать, чтобы не видеть. Его голос, смех, нежность... — Он стискивает голову. Ему стыдно за то, что он снова дал слабину. За всё. — Боже, что я несу. Я как в бреду всё время. Тоска съедает. Мы рядом, но как будто на разных полюсах. — Он подходит к окну и вглядывается в ночное небо. Как же он устал от всего, но он уверен, что ради группы готов и сердце вырвать, если понадобится. Мон смотрит на него, и ему жаль, что он ничем помочь не в силах. Они сами выбрали этот путь ещё юнцами, но подростку трудно объяснить, насколько он сложен, когда живёшь только мечтами и амбициями. Многие, повзрослев, разбиваются, становятся бездушными куклами, со сросшимися масками, балансируя ненавистью между миром и собой , а иначе выжить практически невозможно. Редко кому удаётся остаться искренними и горящими. Джун с болью в сердце надеется, что Тэ и Гук сумеют сохранить себя. Его размышления прерывает тихое гуковское: «Хорошо, хён».