***
Через несколько минут я стоял у двери в комнату Тревельян, обмазывая нижнюю часть дверной ручки птичьим помётом. Зачем я это делал? Чтобы напакостить этой девице и ощутить душевный покой. Это было низко? Возможно. Наверное, всякие умники сказали бы мне, мол, ты же мог вызвать её на дуэль, на честный поединок! Да, конечно, я мог бы это сделать, но разница между мной и Тревельян была только в двух маленьких детальках: я не мог спасти мир, потому как на моей руке не сияла зелёная гадость, и я не был Инквизитором, Вестником Андрасте и прочей подобной ерундой. «Создатель, Джим, опомнись! Что ты делаешь? — с ужасом подумал я, вдруг осознав, что творю. — Нельзя же так поступать, в самом деле! Ты ведь испачкаешься!» — Проклятье! — буркнул я, заметив пятнышко на рукаве. Ну, ради великого дела можно и потерпеть! Без жертв на войне не обойтись. Всё же я остановился и задумался на минутку. Что, в самом деле, сделала мне Тревельян? Поцеловалась в губы с моим Калленом. А что делал я? Пачкал дверную ручку помётом — липким, пахучим, плохо отмывающимся. Я покачал головой, убрал инструменты и пошёл прочь. Она. Поцеловалась. С моим. Калленом. В губы. Испачканная птичьим дерьмом дверная ручка — слишком скромная месть. Разбитое сердце стоит более изощренной гадости. «На скользкую дорожку ты встал, Джим», — неодобрительно сказал мне Скайхолд скрипнувшим в коридоре окном. А что поделаешь? Жизнь такая. Сейчас я доведу Тревельян до… до чего-нибудь точно доведу, и тогда она приползет ко мне и скажет: «О, Джимми, я не могу так больше, прекрати пакостить, прошу! Забирай, забирай Каллена, забирай его всего, я уйду из Инквизиции, только умоляю — пощади!». А я ей такой скажу: «Ну, что ж, раз признаешь своё поражение, то, так уж и быть, оставлю тебя в покое». А она тогда расплачется и станет челом бить, а я тогда такой ей брошу: «ступай», и кистью так махну, небрежно, но изящно, и пойду к командору, и такой… — А ну пошел вон, паразит! — гаркнул мне чей-то неприветливый голос, когда я выбегал из кухни, держа в руках бутылку с рыбьим жиром и маленькое ведерко, наполненное гнилыми овощами. Я показал язык вредной поварихе и побежал прочь, заливаясь страшным, жутким хохотом, словно был Древним Магистром, выбравшимся из глубин веков, из самого чрева Черного Града, дабы захватить этот мелкий гниющий мирок… — Псих какой-то, — услышал я за своей спиной голос поварихи, которому мог позавидовать любой магистр… — Ха-ха! — грозно, насмешливо ответил я ей через плечо и скрылся за ближайшим углом.***
Я долго смотрел на предметы в своих руках и долго морщился от запаха. Так, и что мне делать? Украсть-то украл, только вот план не придумал. Наверное, жир стоит разлить около двери. Но Тревельян сможет увидеть лужицу издалека. Хорошо, а овощи?.. Покачав головой, я поставил инструменты мести на пол. — А чего это ты здесь делаешь? — гаденько хихикая, спросил женский голос за моей спиной. Я ахнул, поднял лапы вверх и повернулся. Передо мной стояла Сэра, чьи губы расплывались в самой наинаглейшей улыбке, а в глазах играл наилукавейший блеск. — Козни строишь тем, кто выше, а? — лицо эльфийки засияло. Я с подозрением посмотрел на неё. — Ну, я… ручку вон… смазываю… чтобы это… не скрипела… — Да брось, тут воняет птичьим дерьмом так, что хоть вешайся! От разведчиков, конечно, всегда запашок не аховый из-за ваших пернатых коров, но сейчас — это просто что-то! Сэра осмотрела ручку и так гаденько захихикала, что… а я вот даже сравнить ни с чем могу. Фееричное хихиканье. Вдруг взгляд её наткнулся на ведерко и бутылку за моей спиной. — Даже так! — произнесла она таким тоном и с таким выражением лица, словно ей обещали одну порцию эльфийского корня, а дали три. Она кинулась осматривать орудия мести, задумчиво приговаривая: — Жир можно разлить у первой двери. Важная шишка открывает дверь, делает шаг и — полетели! Далее, злая и расстроенная, хватается за ручку второй двери, а там — кх-х, прямо в цель! Овощи уберем, слишком много всего за один раз. Представь, если обидится и откажется мир спасать? Не, мы тогда в полной заднице окажемся, а мне и обычного попца хватает. Я пораженно смотрел на девицу и не менее пораженно моргал и дышал. Она — на моей стороне? — Чего встал-то? Погнали! Я, ошарашенный настолько, насколько это вообще возможно, кивнул, и мы приступили к задуманному. Когда дело было сделано, я собрал все инструменты, взял ведерко, и вдруг заметил, что у меня на рукавах прибавилось грязных пятен. Так оно всегда и было: замыслишь, совершишь что-нибудь подлое, гнусное, и сам потом будешь в этой грязи; прикоснёшься к дурному — и испачкаешься этим. Я это знал, все это знали, но сейчас я был воплощением данной истины: я шёл с пятнами масла и помёта на одежде, с протухшими продуктами, перепачканный, зловонный, униженный и оскорбленный, расплющенный грузом совести, растерзанный колючей ревностью… Как низко, как… — Эй, а чего мы только на Тревельян отыгрались? — вырвал меня из раздумий задорный голос Сэры. — Давай и советников повеселим. А тухлятину со стены сбросим. Мы бодрым шагом направились к стене, попутно обсуждая, как нам подшутить над советниками. Мы бодрым шагом направлялись к стене, а я не мог поверить: про эту девушку, грозу высокопоставленных особ, ходили поистине страшные легенды. Поговаривали, будто она украла у солдат одной орлесианской шишки все штаны, и тем пришлось сражаться в одних кальсонах. И вот я был рядом с этой девицей, шёл с ней в ногу, и она не пыталась стянуть с меня штаны, всадить в печень стрелу или облить ледяной водой. И как быстро мы спелись! Поистине сумасшедший день. Мы сбросили со стены испорченные овощи с торжественным возгласом "Взлетаем!". Те полетели вниз, на снег, а Сэра озвучила их падение выразительным воплем, и затем, когда несчастные приземлились и расплющились, не менее выразительно озвучила это действие. Я засмеялся. Вдруг вспомнил, как пару часов назад хотел сбросить со стены Тревельян. Взглянул на пятна внизу и меня посетила ободряющая мысль: ну, хоть кого-то сбросил… — С кого начнем? — нетерпеливо спросила Сэра, глядя на меня. — Давай с нашего командира Напряга, до него быстрее всего дойти! — И его как раз нет на месте, — печально произнес я и тяжело вздохнул. Пока мы бежали к стене, я видел, как он и Тревельян гуляли по внутреннему двору. — Так чего же мы ждем? — захихикала Сэра, взяла меня за руку и потащила в кабинет. Я не хотел причинять ему зла. По крайней мере, мстить ему так же, как и Инквизитору. Сэра, как оказалось, тоже не хотела ничего серьезного творить. Ей просто хотелось пошутить, чтобы потом рассказать обо всём солдатам, разведчикам, новобранцам и вместе с ними посмеяться. Мне стало неловко. Она вроде бы пакостила, но делала это не ради личной выгоды или просто затем, что душа просила сделать кому-то плохо, нет. В каком-то роде она действовала из благородных целей, а я… я просто был дураком. Я подошел к столу и вдруг вспомнил об «экземпляре рапорта сестры Лелианы». С горькой усмешкой я вытащил липовый отчет из своей сумки (в те сумасшедшие дни подготовки к Адаманту я носил все рапорты в почтальонской сумке, она так и осталась при мне) и бросил его на крепкий тяжелый стол, который некогда повредил ногу командору. В тот же день, когда Каллен получил травму, я оказался в его постели. Ну, как оказался — упал с крыши, проделав в ней дыру, которую, кстати говоря, до сих пор не заделали. Сколько воспоминаний, Мор его подери!.. — Стол? — негромко произнесла у самого моего уха Сэра. Я подскочил от неожиданности. — Ага! Центр империи и все такое… Что бы сделать? Не хочу его ломать. Поняла! Проще некуда. Вот сюда кое-что подсунуть… Эльфийка нагнулась и что-то просунула под ножку стола. Я спросил, не нужна ли ей помощь. Она, не слушая меня, продолжала возиться. Потом резко встала и оповестила: — Готово! Вроде и незаметно, но теперь он качается, — Сэра продемонстрировала, как качается стол. — Каллен же обожает все контролировать (я мечтательно вздохнул, вспоминая, как любил это качество), и так взбесится, красота! Следующей остановкой была башня разведчиков. Я как-то слишком поздно понял, что Лелиана здесь не при чем и вот над ней я точно не хочу издеваться. Об этом я тут же сообщил Сэре. — Она моя подруга, — сказал я. Сэра фыркнула. — Она нас, — то есть разведчиков, — любит. Я решил не говорить о том, что Соловей регулярно забывала снабдить нас нормальными одеялами и кроватями. Не знаю, была ли эльфийка в курсе этой нашей маленькой проблемы, как бы то ни было, нам помешал глас снизу: — Эй, кто там? Сэра встрепенулась. Я знал этого тюфяка, которого мы только что услышали, поэтому показал девушке, что всё нормально, и громко ответил знакомому: — Я там. Я, это который Джим. — А, понятно. Привет, Джим! — Привет, Сэм! Я кивнул Сэре в сторону выхода. Мы тихо вышли на улицу, где я еще раз сказал, что если бы я не был другом Лелианы, то нам пришлось бы худо, потому как быть на рабочем месте Соловья, когда её нет на месте, простым смертным категорически запрещалось. Сэра опять фыркнула, но в этот раз не так скептически, как в прошлый. Последней целью была Жозефина. Я и Сэра некоторое время просидели в засаде, потому как леди посол находилась в кабинете. Во время засады мы разболтались, и даже немного огорчились, когда заметили, что Монтилье покинула рабочее место. Тем не менее мы незаметными тенями проскользнули внутрь. Во время разговора мы придумали пакость для «славненькой жеманницы», поэтому первое, что сделал я, это стащил у строителей ведро с водой, в то время, пока Сэра стояла на шухере. Когда она устанавливала ведро над дверью, мне вдруг стало жалко Монтилье. Тогда же я и осознал, что являюсь не простым разведчиком (в этот момент моя самооценка до того поднялась, что сбила пролетающую над Скайходом птицу). Лелиана и Хоук были моими подругами, Сэра — новой союзницей, Инквизитор — моим врагом, Каллен был мне дорог, потому… потому что я не хочу снова сыпать себе соль на рану, вспоминая о нём и своих чувствах, а Жозефине я не мог ничего дурного сделать потому, что она была дорога Лелиане. Ну, кто еще из разведчиков мог похвастаться такими связями с теми, кто был выше? Так-то. Нет, конечно, я ценил этих людей не за их социальный статус, а за их качества, но ведь одно другому не мешает… — Эй, ты чего встал? — шепнула Сэра. — Сваливать пора. — Не хочу, чтобы Жозефину водой окатило, — честно сознался я, а эльфийка закатила глаза и вновь фыркнула. — Пускай лучше важным идиотам достанется, а не ей… — А кто у нас есть из важных придурков в крепости? — Не их ли она пошла встречать? А что мы? Мы пошли узнавать, кого можно заманить в кабинет леди Монилье. Оказывается, этого не потребовалось. Жертва сама попалась в наш капкан. Какой-то граф, которого пошла встречать Жозефина, решил сам всё найти, сам всё обследовать, а в итоге напоролся на наш сюрприз. Сначала нам влетело за это, а позже, гораздо позже, даже похвалили. Оказывается, этот граф был тот еще пройдоха, и на самом деле планировал украсть у Монтилье какие-то документы, поэтому и прошёл без спроса и приглашений в её кабинет. Да вот только в мокром виде он уже не смог ничего сделать, а на его визг сбежалась добрая половина крепости…***
К концу дня пришлось попрощаться с Сэрой, так как Лелиана вызвала меня к себе. — Завтра идем надирать задницы, — вспомнила эльфийка про Адамант. Я схватился за голову. Точно, Адамант!.. — Расскажу о наших подвигах солдатам. Все куксятся сидят, а после таких новостей у них точно боевой дух в нужном месте заиграет! Надо будет повторить, а? Она подмигнула мне, засмеялась и отправилась в таверну. Я же зашагал в офис разведчиков. Надо сказать, каким бы ужасным не выдалось моё утро, какие бы угнетающие мысли не терзали моё сознание, какие бы чувства не царапали душу, сейчас я шёл, бодрый, весёлый, с новыми надеждами и еще чем-то новым, таким неуловимым… Не было бы счастья, да несчастье помогло! Я не знал, как относится к этому дню, ко всему пережитому, но главным оставалось то, что не хотелось убежать в тюрьму и там захлебнуться слезами, наоборот, хотелось жить и бороться. — Отнеси эти рапорты Каллену. Скажи, что это экземпляры моих, — сказала мне Соловей. Я нервно засмеялся, вспоминая свою утреннюю ложь на стене. — Что такое? Я обещал ей всё рассказать, когда выполню её поручение. Она кивнула, не забыв бросить на меня долгий пронзительный взгляд. Глубоко вздохнув, я взял отчеты, положил их в сумку и направился по уже осточертевшему мне маршруту к кабинету Каллена. Последняя партия рапортов. Последний рывок перед сложной битвой. Первая встреча после той, которая разбила моё сердце. Был ли я готов видеть его снова? Его счастливое лицо, его губы, которые лобызала эта гадюка Тревельян?.. Как назло, поблизости не было ни одного тюфяка, которому можно было бы всучить рапорты. Соберись, Джим. Ты сам виноват во всем. А теперь возьми себя в руки и взгляни на того, которого так любил и которого так неосторожно потерял. — Командор, — вяло произнес я, без стука заходя к нему в кабинет. — Экземпляры рапортов сестры Лелианы готовы. — Что? — раздраженно, как нынче утром, бросил Каллен. Я невольно отшатнулся. Он помнил, как я сегодня ему помешал? — А, да, экземпляры… Будьте добры… Он вздохнул, окинул безнадежным взглядом стол и протянул мне руку. Сначала я хотел было её сжать в своей ладони, только, благо, вовремя понял, что я должен дать ему рапорты, а не заключить в страстные объятия. — Благодарю, — ответил он. Я стоял на месте. Зачем? Не знаю. К чему вообще такие вопросы? Это же я. Каллен вздохнул и устало, обреченно произнес: — Понять никак не могу, что случилось со столом. Качается почему-то… Я подумал: он что, совсем дурак? Не помнит, что я сегодня утром сорвал его планы обмена микробами с Тревельян? Я такой неприметный или он такой беспамятливый?.. Почему он говорит мне об этом, как будто ничего не было? Я долго, пристально, измученно смотрел на командора и на то, как он шатает стол и пытается понять, что с ним не так. Не знаю, был я прав или нет, но эта трогательная растерянность растопила моё сердце, я даже забыл о Тревельян, и поэтому, обречённо вздохнув, подошёл к столу и вытащил из-под него какую-то дощечку — нашу проделку с Сэрой. — Теперь не будет качаться, — сообщил я, не глядя на командора. — Откуда вы это узнали, разведчик? — с подозрением и удивлением спросил Каллен. — Я видел, как… один человек возился с вашим столом, я думал… может, он чинит его? А вот, оказывается, не чинил, а портил, — не очень убедительно промямлил я, и, обнаглев, добавил: — Меня Джимом зовут… — Что ж, Джим… полагаю, этим человеком являлась Сэра, — улыбнулся он. Я поднял глаза, готовый умирать — от того, что он назвал моё имя и того, что догадался об эльфийке. Я попытался запротестовать, но Каллен перебил меня: — Вы странно её оправдываете, Джим, и у меня есть подозрения, что вы тоже к этому причастны (я чуть не умер в этот момент), — заметив моё предсмертное состояние, командор рассмеялся. — Шучу. Спасибо, что помогли. Завтра мы выдвигаемся рано утром. Отдохните хорошенько. — С-пасибо, командор. Доброго вечера, командор, — ответил я и заметил, как взгляд командора задержался на моей руке с Вестницей Джима. Голова гудела. Ноги не держали. Перед глазами всё поплыло… Что это было? Что произошло? Трусы Андрасте, кальсоны Создателя, лифчик Маферата, чулки Корифуейя… Обратно я не шёл. Я летел. Летел так, как должна была сегодня утром полететь вниз со стены Тревельян. В общем, я был как минимум счастлив. О нет, плевать мне на всё! И на того, и на этого, и на Тревельян! Плевать на всё, на всех. Каллен будет моим. Можно проиграть сражение, но не проиграть войну. О нет, мы будем вместе с этим дураком, будем вместе, во что бы то ни стало! Правду говорю: все только начинается...