Notice me, Senpai

      — Собрание уже закончилось? — спросила Инквизитор, с каплей недоумения окидывая взглядом кабинет. Она посмотрела на меня, и я увидел в её глазах немой вопрос: «Или оно даже не начиналось?»       Я ответил на её взгляд: «Оно закончилось, хотя, можно сказать, и не начиналось» и едва заметно пожал плечами. Тревельян выразительно подняла бровь и оглядела с ног до головы покачивающегося командора.       «Всё ясно», — прочитал я на её хмуром лице.       — Тогда я, пожалуй, пойду, — сказала она и хотела было направиться к выходу, но громоподобный возглас Каллена заставил её (и меня) оцепенеть:       — Не пойдёте!       Я сглотнул.       — Тогда, пожалуй, пойду я, — сказав это, я сделал пару шагов к испуганной Тревельян и двери.       — Не пойдёте! — вновь рявкнул командор, и мне показалось, что у меня волосы на ногах дыбом встали.       — И что же… нам, в таком случае, делать? — спросила Инквизитор, не поворачиваясь в сторону Каллена, хотя в голос она, молодец, вложила оттенок раздражения. Тем не менее, я видел, как у неё на виске выступили капельки пота. Это показалось мне, честно сказать, трогательным. Тревельян была не из тех, кто показывает свой страх. Я помнил рассказы своих коллег и солдат, которые были свидетелями её злоключений, помнил, как говорили, что однажды она хотела разбить лагерь на поляне, на которой было много медведей. И вот один из представителей мохнатых и бурых заревел и сделал угрожающий жест. Тревельян не стушевалась и тоже заревела на него, после чего сделала не менее угрожающий жест, и через пару минут поляна была свободна.       Конечно, скорее всего, это была одна из тех утрированных ради интереса историй, которые мы рассказывали друг другу в часы отдыха. И я был уверен, что Тревельян просто по привычке издала боевой клич и первая накинулась на несчастного медведя, потому что кредо её: лучшая защита — нападение.       И сейчас, когда она не стеснялась своего волнения, показывала его мне, — ведь, скажем честно, она могла вытереть ладонью виски и нахмурить брови, чтобы вида не подавать, — я был тронут. Не самое подходящее время, не спорю, но всё-таки. Она признала меня, в каком-то роде. Потому что когда для миллионов ты — герой и лидер, у тебя в привычку входит не показывать другим свои слабости. Или другой вариант: она устала. Бал в Зимнем дворце и её поведение на нём могли быть лишним тому доказательством. И Каллен устал. Мы все устали, ни у кого уже не было сил, особенно теперь, когда каждый из нас знал: скоро конец. Да-да, совсем скоро, еще несколько рывков и всё. Либо Инквизиция возьмёт верх, либо нас уничтожат, но главное — всё останется позади.       — Оставайтесь. Надо кое-что обсудить, — спокойнее, но так же властно и требовательно произнёс Каллен. Его слова вырвали меня из пространных размышлений и заставили вернуться в кабинет, окутанный полумраком и винными парами. Я нервно усмехнулся, когда до меня дошёл смысл его слов. Примерно так же начиналась одна орлейская книжонка взрослого содержания. Но страшно было не это. Страшно было то, что я понять не мог — боялся я того, что может повториться случай из книги, или же хотел этого…       Тревельян глубоко вздохнула, и я снова вернулся мыслями к её персоне. Она взяла себя в руки, смахнула капельки пота и нахмурила брови.       — Я задержу его, а ты сваливай, — тихо шепнула она мне, пристально смотря на Каллена. — Чудилу этого пора укрощать.       — Может, помочь? — спросил я, боясь или надеясь, что случится то же самое, что и в той взрослой орлейской книжке.       — Нет, я сама, — поджав губы, ответила Инквизитор. — Оглушу его и закрою двери с внешних сторон, чтобы не позорился лишний раз. Лучше узнай имена тех, кто сегодня был на собрании, я потом с ними пошуршу по понятиям.       Я вновь оцепенел от её слов. Почему-то этот проскальзывающий в её речи жаргон действовал на меня крайне дурно. Заметив это, она быстро поправилась:       — То есть ты этого не слышал, и я хотела бы обсудить некоторые детали поведения командора с офицерами Инквизиции.       Я утвердительно кивнул, как бы говоря: «Да, будет сделано, и да, так звучит намного лучше».       — О чём это вы там шепчетесь? — развязно и подозрительно спросил Каллен. Мы вздрогнули. Командор снял меховую накидку и вальяжно бросил её на спинку стула, но та соскользнула и упала. Каллен как-то странно фыркнул и с грустью посмотрел на накидку.       — Мы говорим о том, что душно здесь, — сказала Тревельян и открыла дверь, а в следующую секунду вытолкнула меня за пределы кабинета.       Я даже опомниться не успел. Даже не сразу понял, что стою на улице. Что героями той книжки станут сейчас Тревельян и Каллен. Я покачал головой. Да что же я так пристал к этому орлейскому романчику? Однако какое-то странное чувство копошилось внутри, не давая покоя.       Меня терзали сомнения. С одной стороны, хотелось подойти к двери и послушать, что там творится. С другой — это было низко. Не хватало мне ещё за любовниками подглядывать.       Я услышал, как в кабинете словно что-то упало, а потом звук — то ли пощечина, то ли поцелуй. Я не стал уточнять, что это было.       Я всё понял.       В конце концов, на что я надеялся? Оно, наверное, и не в первый раз было. И как это было низко с моей стороны — думать о таких вещах.       С отвращением к себе и почему-то к этим двоим, я решил, что для меня всё было кончено, и потому пошёл прочь от кабинета.