Notice me, Senpai

      Когда Каллен спас разведчика от атаки демона в Морозных горах, у храма Священного праха, он и подумать не мог, что этот поступок отразится на всей его дальнейшей судьбе.       Каллен вообще ни о чём не задумывался на тот момент. Его волновала только жизнь человека, которого он пытался защитить.       И спас. И словно запустил некий огромный, судьбоносный механизм.       В Убежище, он помнил, к нему с отчётами постоянно подбегал один и тот же разведчик, но Каллену тогда казалось, что он просто сходит с ума. Или что весь штаб Лелианы состоит из невероятно похожих друг на друга людей. Командор решил, что это прекрасная идея со стороны Тайного канцлера, и больше об этом не задумывался, потому что всё внимание его переключилось на Вестницу Андрасте, которая оказалась весьма не дурна собой и даже очаровательна.       Смутно в душе его зарождалась надежда — может, что-то и выйдет у них? Но быстро отмахивался от подобного. Служебные романы никогда не заканчивались хорошо, он знал это. Несколько лет назад была Хоук, которая предпочитала мужчин постарше и повреднее. В самом начале пути храмовника была ещё Сурана, но симпатичная эльфийка оказалась эльфом-аллергиком, предпочитающим антиванских убийц. Каллен уже не верил в любовь.       По крайней мере, в счастливую и взаимную.       Самсона он вспоминать не хотел. Сам не знал, зачем тогда, в тёмной и душной каморке в Нижнем городе, продолжил то, что начал Ралей после смешивания эля и лириума. Они были друзьями, они, Маферат их подери, были лучшими друзьями! У Каллена, кроме потерявшего себя Самсона, больше никого не было. Нутром он чувствовал, что нельзя мешать дружбу и любовь ровно так же, как и лириум с алкоголем, но было уже поздно. Даром, что потом с Хоук подружился. Но к ней тогда чувства не охладели, а она уже начала встречаться с сенешалем Браном, и дружба их была пускай и крепкая, да только с привкусом горечи. Однако всё это было уже в прошлом и нечего лишний раз его ворошить.       Когда Тревельян впервые подошла к нему после того, как они засели в Скайхолде, и начала флиртовать, Каллен на что-то начал надеяться. Перед ним стояла сильная, симпатичная девушка, не проявлявшая до сей поры ни к кому интерес. Перед ним была Вестница Андрасте, выходец из знатного рода. И единственное, что глодало командора изнутри, был страх потерять её, если сблизится. Он слишком часто терял тех, кто был ему дорог, а статус Тревельян и Якорь на её руке весьма недвусмысленно давали понять, что она в постоянной опасности. Он переживал не за свои чувства, не за то, что душа снова будет вдребезги, если судьбе будет угодно оборвать её жизнь. Нет. Его беспокоило лишь то, что это он притягивает неудачи к другим, что из-за него девушка может пострадать.       И эти мысли подтвердило чьё-то громогласное чихание за спиной, когда Вестница томно смотрела на Каллена, а сам он лихорадочно думал, что бы ей сказать. И когда он увидел, что это чихнул тот разведчик, который был похож на вечно крутящегося около него в Убежище, Каллен стал кое-что подозревать.       А между тем ему тайно присылал письма Самсон. Каллен долго не отвечал ему и письма сохранял лишь затем, чтобы не забыть, о чём Ралей писал. Даже сестре он не находил времени отправить весточку. Все силы отдавал Инквизиции. Иногда ловил себя на мысли, что специально доводит себя едва не до измождения, чтобы отгородить себя от отношений. Любых.       Приезд Хоук в крепость вызвал у Каллена смешанные чувства. Сердце больше не изнывало по девушке, но что-то внутри продолжало болезненно ныть. Она не знала и почему-то не видела его тлеющей влюблённости ни в Киркволле, ни сейчас. Резерфорд не мог сказать наверняка, взгляд ли ей затуманивали чувства к Брану, или Каллен слишком хорошо скрывал свои; не знал — рад он или огорчён, что всё сложилось именно так, а не иначе.       Однако с приездом Защитницы весь привычный уклад жизни Скайхолда перевернулся с ног на голову. Развернувшуюся сцену, когда командор с Павусом решил поиграть в шахматы, Каллену никогда не хотелось вспоминать. Но именно тогда он впервые оказался наедине с Тревельян, зачем-то рассказал ей о семье и своём прошлом. Долго корил себя: зачем ей всё рассказал? И позже, гораздо позже ответил самому себе: слишком одиноко было в тот миг. Вот Хоук, которая замужем, вот Ралей, который был другом, вот, вроде бы, Лелиана с Жозефиной, которые никогда в помощи не отказывают, вот сестра, которая слишком далеко. А Тревельян — близко, и явно интересуется им.       Инквизитор внимательно слушала его, поделилась своими проблемами, и что-то невесомое зародилось между ними, они оба чувствовали это, но не могли ответить себе на вопрос — что именно.       Самсон продолжал писать. Странный разведчик, на руке которого появилась красная лента, продолжал чуть ли не по пятам за ним ходить. Тревельян стала захаживать к нему часто, о чём-то спрашивать, разговаривать. Порой, кажется, даже флиртовала, но Каллен плохо в этом разбирался и понять не мог, томная ли она или просто сонливая.       Случайно или нет, но Резерфорд заметил, что странный разведчик и Инквизитор почти в одно и то же время к нему заходят. Как будто они его навещают для того, чтобы посмотреть, здесь один из них или ещё нет. Словно следят друг за другом.       Каллен хмурился. Конечно, зачем он кому-то нужен. Кто им вообще интересуется по-настоящему. Кто им вообще когда-нибудь интересовался.       Он не знал, что чувствовал к Тревельян, не знал, как относился к странному разведчику, и понятия не имел, что ему следует делать и стоит ли делать вообще.       Как оказалось, делать именно ему особо ничего не требовалось — Инквизитор принимала решения за них двоих. И там, на стене проявила настойчивость, когда подалась вперёд. Командор долго сомневался. Понимала она, что делает? Хотел ли он ответить?..       Судьба решила, что не хотел, иначе бы этого разведчика не оказалось здесь, в самый (не)подходящий момент. Каллен бы вздохнул облегчённо, нарушь этот момент кто-то другой. Кто угодно, хоть Корифей, но не этот странный мальчишка с красной лентой на запястье. Резерфорд, увидев его, подумал, что он неравнодушен к Тревельян. И вместо того, чтобы уступить ему девушку, злобно на него зыркнул и поцеловал Вестницу.       Потом же долго сокрушался по этому поводу. И только после поцелуя начал понимать, что не испытывает к Тревельян того, что должен был испытывать.       К его (не)счастью, впереди был Адамант, и времени рассуждать об отношениях почти не было. Зато время находил этот разведчик, который то стол помог починить, то без ленты начал ходить. Именно после того, как Каллен обнаружил на столе цветы, обвязанные красной материей.       Что-то в тот момент слабо ёкнуло, затрепетало в душе и разлилось румянцем по щекам. Неужели он ошибался, когда думал, что разведчику нужна Тревельян?       Проблемы от этого не решалась. Ни одна. Всё стало только сложнее.       Мысленно Каллен грустно смеялся: надо же, то никому не был нужен, то сразу всем понадобился. Смеялся не над ситуацией, смеялся над собой. Потому что если и он раньше не особо мог похвастаться свободным временем, которое мог посвятить тому, кого любит, то теперь об этом, казалось, и речи быть не могло.       Мир глодала, разъедала война. Мир горел с обоих концов; у мира не было начала. Маги и храмовники, Корифей, венатори, сейчас — Адамант и Серые Стражи.       И при осаде крепости Каллен понял, что правда притягивает неудачи. Когда его прикрыл солдат во время битвы, он заметил это; отбил атаки демонов и поспешил обеспечить раненому относительную безопасность. Увидев, что перед ним — тот самый странный разведчик, внутри всё рухнуло.       Каллен приносил несчастья. И он лишний раз в этом убедился. Нельзя, нельзя ему было заводить ни с кем отношений, это чревато плохими вещами.       Когда он рассказал об этом Лелиане и упомянул разведчика, Тайный канцлер разозлилась. Сначала — на ситуацию в целом, потом — на Джима.       Джим.       Значит, именно так его зовут?       Каллен рассказал всё: свои наблюдения, подозрения, свалил это на паранойю, когда увидел её колючий взгляд. Она выслушала внимательно, слишком внимательно, и тонко, но прямо, намекнула — это не паранойя. Джим — её лучший разведчик и просто хороший парень, который не интересуется Тревельян. Выводы Каллен пусть делает сам. И она ушла, сказав, что отправляется в лазарет, к своим подчиненным. Командор встал, но та просила не навещать никого; потом — быть может, но не сейчас.       Резерфорд не любил пить. Может, из-за того, что с лириумом алкоголь мешать не следует, может, просто не его это было. И теперь, когда ему так необходимо было забытье, чтобы хоть на пару часов перестать быть генералом Инквизиции, отвечающему за множество жизней и имеющему, к своему стыду, проблемы в личной жизни. Но было то, что лучше алкоголя.       Был лириум.       Которого катастрофически не хватало усыхающему без него организму. Всего лишь одна доза — и станет легче. Мысли придут в порядок, тело перестанет ломить и наступит долгожданное небытие, граничащее с эйфорией, которого ему так не хватает.       Тревельян была слишком подавлена, он видел это. На её плечи слишком многое свалилось, но все требовали от неё только правильных решений. И никто не думал о том, что для каждого правда — своя. И каждый требовал от Инквизитора своей правды, забыв о том, что у неё свои взгляды на мир. Забывали другие, но виновата была она.       Каллен понимал это, несмотря на ярость, что кипела в нём из-за нехватки лириума; понимал, когда она отрешённо, как-то небрежно позволила ему принимать синее проклятие до победы над Корифеем. Понимал, что она вновь не знает, верное ли это решение и того ли от неё ожидают.       Каллен ожидал другого, но девушку не винил. Ведь помощь пришла, откуда он совсем не ожидал. От того странного разведчика, что ходил то ли за ним, то ли за Тревельян по пятам.       От Джима.       Который пришёл к нему, неизвестно чем думая, на костылях, с незажившей на груди раной, чтобы сказать: не нужен вам этот лириум, командор. Каллен не настаивал. Швырнул коробочку с синей скверной в окно, чтобы самому себе дать понять этим поступком — покончено. Раз и навсегда. Иначе следующим в окно полетит он сам.       Они разговорились, сами того не замечая, и в один момент командор поймал себя на мысли: ему нравилось проводить время с Джимом. И не потому только, что тот дважды его спас. Что-то тянуло к нему, дарило странные тёплые чувства в груди — уютные и спокойные. Разве что потом, когда у Джима рана открылась прямо перед глазами командора, Резерфорд серьёзно задумался над своей аурой, что несла всем несчастья. Стоит ли что-либо начинать, если знаешь, что с человеком может что-то случиться?..       Когда Кассандра появилась в его кабинете и стала в привычной ей приказной форме просить Каллена отправиться на поиски Самсона, он наотрез отказывался. Пентагаст уверяла — в возможном месте его укрытия нет лириума, они всё проверили. Резерфорд с ужасом представлял их встречу. С не меньшим ужасом вспоминал он письма — его и свои. Но слишком вовремя появились Тревельян и Джим. Каллен тут же сказал Искательнице, что у него задание с Инквизитором; Джим подтвердил. Тем же вечером он отправился с Вестницей на озеро Каленхад. Командор с грустью заметил, что озеро почти превратилось в болото, и снова странное чувство вины укололо в грудь.       Всё, всё, чего он касается, разрушается — так или иначе.       Он рассказал про свои мысли Тревельян. О череде несчастий, о страхах, о том, что… возможно, им стоит остаться друзьями?       Он ожидал бурных сцен, злого взгляда или чего-то похуже, но Инквизитор… облегчённо вздохнула и призналась, что давно хотела это предложить. И вечер, казалось, прошёл безупречно: не отправился к Самсону, решил отношения с Тревельян. Всё испортил лишь злой рок, заставивший Каллена оступиться и упасть прямиком в болото, которые во время его молодости было озером.       Ослабленный отказом от лириума организм быстро подхватил простуду после подобного. Надлежало несколько дней провести в лазарете, что совсем не обрадовало командора. Не время сейчас болеть! У него дел, обязанностей по горло!       Но заботы как-то нехотя, аккуратно отошли в сторону, когда в лазарете появились Лелиана и её лучший странный разведчик. Который остался на время с ним, чтобы скоротать его время и поухаживать за больным.       А после выздоровления — Зимний Дворец, Тревельян, которая сильно перебрала, потому что устала, и, кажется, назло всем пожертвовала жизнью Селины; в знак протеста вела себя отвратительно на приёме. Даром, что с Гаспаром нашла за рюмкой общий язык и обеспечила Инквизицию мощным союзником.       Однако погром ждал не только в Орлее, но и в Скайхолде. Инквизиция тоже устала. Ей тоже требовалось забытьё, которое она нашла на дне бутылки. Каллен, дышавший чужими хмельными испарениями второй день, не до конца выздоровевший и злой от сложившейся ситуации с императрицей, больше всего хотел просто лечь на свою кровать и уснуть крепким сном, но тут, когда он вошёл в кабинет, внутри всё ухнуло. Всё верх дном: книги, ящики стола. И спящий разведчик Джим, уснувший с манекеном за столом. Сердце бешено забилось, стоило ему увидеть переворошенный книжный шкаф и письма Самсона на полу. Злость застилала Каллену глаза, но он не позволил эмоциям взять вверх над собой. Пересилил себя, разбудил Джима, поднял на ноги, в третий раз потащил на себе. Только на этот раз произошла совсем уж вопиющая вещь: Джим, что-то невнятно бормоча, вдруг коснулся губами его щеки. И заставил мир Каллена рухнуть в одно мгновение.       Он не мог точно сказать, что именно почувствовал в тот миг. Но что-то опалило грудь, что-то пробежалось волной мурашек по всему телу и затрепетало под рёбрами.       А через пару дней Лелиана позвала Каллена провести время с ней и её близкими друзьями. Командор рассеянно согласился. Решил, что никуда не годится третьи сутки сидеть и размышлять над чувствами, нужно как-то отвлечься. Но в результате этой посиделки ещё больше углубился в себя. Там был Джим, и, сидя напротив него, Резерфорд ощущал странный комфорт, спокойствие. Ощущал, что окончательно во всём запутался.       Запутался, и лишь одно знал наверняка — он устал. Устал разбираться в этих чувствах, устал постоянно думать, что он делает так, а что — не так, устал воевать. Ни от чего нельзя было убежать — два первых фактора постоянно терроризировали разум, последний был выжжен в душе словом «долг». И если он был готов лишиться рассудка, то нарушать клятвы был не в силах.       Каллен стал замечать, что к лириуму его почти не тянет. Если раньше приходилось каждый день себя одергивать, контролировать, не позволять себе сорваться, то теперь приступы случались крайне редко. Но метко. С ненавистью он думал: с лириумом было легче. Одна доза — и нет проблем: ни физических, ни духовных. О забытье он мечтал за последний год слишком часто, и потому разрешил себе допить бутылку медовухи, которую ему однажды Лелиана принесла. Но он забыл, что слабый алкоголь опаснее крепкого: его пьёшь и не замечаешь, как пьянеешь. Вот и Каллен не заметил. А когда понял, что перебрал, решил — к Архидемону всё. Он тоже устал. Как вся Инквизиция, Тревельян и Джим. Ему тоже тяжело, он тоже хочет хотя бы на время провалиться в безмятежность и беспамятство, забыть обо всём и побыть человеком, а не генералом.       Плевать было и на собрание, которое он должен был провести для офицеров. К счастью или к сожалению, но он не помнил на следующее утро, как оно прошло. Были там Тревельян и Джим, это в память почему-то врезалось. Всё остальное словно белилами замазали — ничего невозможно вспомнить. Каллен только с тревогой заметил, что Инквизитор косо на него поглядывает и как-то зло, а разведчика не видать. Вместо него — другой. Маркус какой-то. Командор даже спросил у него как-то раз — а где Джим? Тот лишь плечами пожал и ответил, что работает.       Каллен пытался разобраться в себе. В душе что-то болезненно расцветало; что-то, от чего последние года три пытался сбежать и больше никогда не чувствовать; что-то, чего ему всегда не хватало и каждый раз оказывалось безответным. По привычке Каллен думал: да не нужен он никому. Это просто кажется, что Джим к нему что-то испытывает, все его красноречивые взгляды лишь мерещатся. Каллен привык себя так успокаивать, чтобы не надеться на ответные чувства, он уж привык быть один. Но память настойчиво воскрешала моменты, когда Джим ему помогал, когда, в конце концов, жизнь чуть за него не отдал.       И волнение, смешанное с ужасом, застучало в венах. Он ему… нужен?       После событий в Арборской глуши, когда прошёл слух, что разведчик по имени Джеймс был в северо-западном лагере и погиб от яда, Каллен наконец признался самому себе, что и Джим был ему нужен. Наверное, именно поэтому судьба закинула его в тот самый проклятый лагерь. Наверное, на Резерфорде и правда какое-то клеймо, что несет гибель и горечь не только ему, но и другим.       Набравшись сил, он отправился к Лелиане — узнать подробности. Спросить, где тело, чтобы достойно попрощаться. Она лишь недоуменно смотрела на него и ответила, что с Джимом, хвала Андрасте, всё хорошо, за ним приглядывает эта девчонка-венатори; он редко приходит в сознание. Каллен, узнав об этом, облегчённо, слишком облегчённо вздохнул. Иногда навещал его: просто сидел рядом, пытаясь разобраться в себе, в своих чувствах, что-то говорил Джиму, теша надежду, что через сон он услышит его голос.       Решение сделать первые шаги возникло уверенно и сильно. Чтобы не потерять Джеймса ещё раз. Чтобы если для кого-то и наступит преждевременный конец, то погибнуть, зная, — они были друг другу нужны. Каллен сам себя одергивал — нет, никаких концов. Он против судьбы пойдет, против своего проклятия, он разрушит эти оковы, он больше никому не принесёт вреда своими чувствами! Однако он быстро понял, что не всё так легко, как ему казалось первоначально. Сперва он не мог найти нигде Джима. Потом было слишком много Самсона, которого, благодаря уговорам Каллена, удалось оставить в Инквизиции, убеждая, что он не предаст. Ралей не предал. Ему некуда было идти, и Каллен знал это. Самсон был благодарен. Только как-то неохотно, через силу пытался делать вид, словно у них «всё как раньше». Резерфорд зачем-то подыгрывал, но мягко намекал, что есть некий разведчик, который… дальше он всегда запинался и что-то невнятно говорил.       Он хотел вернуть прежние отношения с Самсоном, хотел вновь называть его лучшим другом и помочь ему справиться с лириумной зависимостью. Ралей отвечал, что ему осталось немного — красный всё выжег. Каллен настаивал, что поможет, и со страхом смотрел на грустно ухмыляющегося друга. Нет, Джим не погиб, Хоук из Тени выбралась, и он не умрёт. И если первым двум помогла судьба или сжалился Создатель, то последнему Каллен лично поможет. Он больше не позволит близким погибать.       В один вечер им с Самсоном удалось разобраться в отношениях, расставить всё на места и называть, наконец, друг друга друзьями. И оба вздохнули спокойно.       Всё было в порядке. Осталось только доказать Джиму, что он для него тоже что-то значит. Первый полушаг был на стене, когда Каллен впервые поговорил с разведчиком после событий в Арборской глуши. И, услышав его переживания по поводу убийства, смотря на его растерянное, не принявшее здоровый вид лицо, растрогало командора, и он, не отдавая отчёта в своих действиях, обнял его. Каллен слышал, что это помогает. Он сам не помнил, правда это или нет, он всю жизнь был солдатом, а из детства остались только воспоминания, не ощущения.       Однако Джим мягко оттолкнул его и, извинившись, слишком быстро покинул его. Каллен боялся, что сделал что-то не так, поторопился или… Он сам не знал. И постоянно думал об этом, не мог даже на работу отвлечься. Зато обрёл новую привычку: прогуливаться по Скайхолду, в надежде встретить разведчика. Однажды командор и правда наткнулся на него: в тот момент, когда девушка-венатори пыталась украсть у него поцелуй. Только он не позволил: выпрыгнул в самый (не)подходящий момент и сказал первое, что вспомнил. А вспомнил он случай на стене, когда Каллен думал, что его судьба — Инквизитор, а разведчик — лишь помеха. Сказал то же, что Джим тогда — ему.       От всего этого становилось смешно. Но когда Лелиана попросила взять какой-то отчёт со своего стола, ничем это не мотивировав, он молча поплёлся в башню разведчиков, с трепетом думая о том, что может встретить там Джима. С замираем сердца он увидел не его, а письма, ему адресованные. И не удержался. Прочитал. Мысленно себя оправдывал: Джим наверняка читал записки Самсона, так почему бы?.. К (не)счастью, в этот момент появился и сам Джим, словно почувствовав что-то неладное. Каллен, не ожидавший такого развития события, занервничал, извинился. И в надежде спросил: женится ли он на ком-нибудь? Это нарушало су-бор-ди-на-цию, но ведь когда-нибудь её следовало нарушить?..       Каллен не знал, что делать. Что-то нарастало между ними — невесомое, но ощутимое. А между тем угроза нападения Корифея с каждым днём становилась весомее и ближе. Командору хотелось зарыться в работу, но его мысли уже давно перестали ему принадлежать. Они витали около Джима, зарывались в прошлое, заставляли Каллена понять, какой он дурак. Ведь надо было так, а не иначе поступать! А в другом случае — иначе, а не так!       Когда остатки войска покидали Арборскую глушь и все без исключения чувствовали приближение финального сражения, Резерфорд, чья душа разрывалась от бесконечных бурь, отправился к статуе Андрасте. Молитвы перед её образом всегда помогали ему привести мысли в порядок, успокоить сердце.       Но здесь он не обрёл священного, одухотворённого покоя. Его нарушила Инквизитор, но её он видеть был рад. Она сказала, что всё будет хорошо. Что она справится. Что она, Архидемон дери, Вестница этой долбанной Андрасте. В пекло Корифея. Каллен хотел засмеяться от её сквернословия, несмотря на богохульство. Но смог только в порыве чувств обнять и, закусив губу, сказать, что лично должен будет отправить её на бой с Корифеем. Он не сможет. А она?.. А она лишь упрямствовала: справится. Она с Варриком поспорила на десять соверенов, что надерёт зад этому паршивцу с красным лириумом вместо мозгов. И Каллен верил ей.       Вдруг Тревельян ему тихо шепнула: Джима видела рядом. Каллен вздрогнул, Инквизитор улыбнулась. И спросила, не может ли она сделать что-нибудь для них? Командор решил, что сам всё устроит. Но Вестница покачала головой, и он понял — что-то да будет. Он не спрашивал, она не сказала. Затем ушла, и в ту же минуту появился Джим, взволнованно спрашивая, звал ли его Каллен. Резерфорд сделал вид, что удивлён, но прекрасно понимал: Тревельян решила помочь. И мысленно поблагодарил её.       (Не)вовремя появившаяся Жозефина, как он понял, тоже была частью какого-то замысла, но Каллен потом, когда рассуждал об этом странном вечере, осознал, что её присутствие было необходимо. Чтобы не наделать непоправимых ошибок.       Лелиана не раз говорила за последнее время, что нужно быть готовыми дать отпор их врагу. Каллен не чувствовал, — знал, что она права. В воздухе витала эта неизбежность, и только в последний день он смог сосредоточиться на работе. Смутная тревога отравляла кровь и спокойные минуты.       В эти последние, считанные минуты до конца света появился Джим. Попросил списки дозорных. Каллен, знавший, что скоро произойдёт неизбежное, хотел сделать то, что должен был сделать давно. Высказаться. Но слова никак не могли сорваться с его губ — он солдат, а не поэт, он привык действовать, а не разговаривать. И Каллен, сам того не замечая, наклонился к лицу Джима. Он не отстранялся, чем дал понять командору — он не делает чего-то дурного, нет. Всё испортил только какой-то другой разведчик, появившийся совсем не вовремя.       А потом всё испортила зелёная, неестественная вспышка в небе.       Каллен сражался, не помня себя. Каллен пытался стратегически верно расставить отряды. Каллен понимал, что всё бессмысленно. Каллен лишь искренне верил в Вестницу. Верил в себя, в своих людей, в мирное будущее, залатанное раз и навсегда небо и то, что Джим не погубит гражданских и не убьётся сам. В последнем он убедился весьма скоро, когда увидел его рядом с собой на поле битвы.       Избавив внутренний двор от демонов, Каллен обратился к отряду, потом — к Джиму. Тот не отвечал. Каллен обернулся и увидел, как Джим стоит и отрешенно смотрит куда-то вдаль.       «Это конец», — читал он на его лице. И не находил в себе сил отрицать это.       Каллен не хотел заканчивать свою жизнь здесь и сейчас. Не хотел отдавать мир Корифею. Он верил Вестнице, несмотря на то, что Якорь оказался далеко не даром Создателя, несмотря на её строптивый характер, несмотря на ошибки, которые она совершала в течение года. Он верил ей, потому что знал — она сильная и мужественная. Она ненавидит проигрывать. И никому не позволит взять над ней верх. Тем более, что она поспорила с Варриком на десять соверенов.       Но кто сказал, что его, Каллена или Джима, или вообще весь их отряд не убьют одним махом? Перед смертью не надышишься, но Каллен хотел надышаться. Каждая секунда была дорога, словно она последняя, — а может, так оно и было? — и отчаяние слишком велико, чтобы в чём-то себя сдерживать.       Он должен был что-то сделать, пока не стало слишком поздно.       А в голове неизбежно стучало: Это конец, это конец…