You always live twice

Потолок был белый. Как снег, только с синевой. И солнце. Много солнца. С правой стороны. Почему солнце светило справа, Гас не понимал. Ведь окно в спальне было слева. А дверь на балкон располагалась напротив, но на ночь ее всегда занавешивали. Гас решил повернуться, чтобы понять, откуда на него падает свет, и не смог. Голова казалась тяжелой, точно в нее насыпали свинцовых шариков, и шарики эти теперь перекатывались и колотились о виски. Еще Гас почувствовал, как что-то мешает закрыть рот. — Он пришел в себя. Вон, глаза открыл! — Барри! Барри, он пришел в себя! — Антонио, позови Барри! — Сейчас! Раздались торопливые шаги, и теперь на Гаса смотрели две пары глаз. Лица были незнакомые. Мужчина и женщина. Оба носили голубую униформу. Похоже, что медицинскую. Гас хотел спросить, что же с ним случилось. Он прекрасно помнил, как пошел спать — вчера он очень устал, и голова раскалывалась — выпил две таблетки ибупрофена — лег в постель — и уснул сразу же, мгновенно, точно провалился куда-то. Ему ничего не снилось. И уж чего он точно не ожидал, так это проснуться в больнице. — Барри, он очнулся! Гас снова услышал шаги, и затем увидел третьего мужчину — похоже, это его звали Барри, и среди медиков он был за главного. — С добрым утром, Густаво! — сказал тот. — С возвращением с того света! Барри улыбался — светился точно солнце. Пристально посмотрел куда-то в сторону и, снова глядя на Гаса, добавил: — Ну что, похоже, ты можешь дышать сам. С этими словами Барри склонился над ним и вытащил изо рта ту штуку, которая так мешала. — А вот от капельницы я пока не буду тебя отцеплять. Только тогда Гас заметил, что и Барри, и те другие говорят на испанском. Это было неожиданно. И очень мило, подумал Гас. Хороший сервис он ценил. — Как себя чувствуешь? — спросил Барри, и Гас почувствовал, как тот проверяет у него пульс. Остальные медики, похоже, отошли от койки. Гас снова силился повернуть голову. Еще он пытался что-нибудь ответить Барри, но губы как назло точно склеились. — Mein Kopf tut mir weh (1). Получилось совсем тихо. И почему-то на немецком. Привык за двадцать с лишним лет. Слишком привык. И этого доктора удивил: тот даже поднял бровь. — Ты, конечно, извини, Густаво, — Барри улыбнулся. — Я помню, что у тебя была бабушка-немка. Но я по-немецки не говорю, ладно? Попробуй изъясниться на родном языке. — Голова болит, — сказал Гас. — Вот это другое дело. Сейчас что-нибудь придумаем, — пообещал он. — Знаешь, могло быть и хуже. В руках у Барри появился шприц, и через секунду Гас почувствовал укол в руку. — Когда я думаю, что ты здесь провернул, — Барри покачал головой, — я немного схожу с ума. Скоро станет лучше. Только не пытайся вставать. Просто отдохни пока, хорошо? Гас очень хотел кивнуть этому Барри. А еще расспросить его, кто он такой. И откуда знает его, Гаса, да так, что даже в курсе про бабушку-немку. Потому что сам Гас никакого Барри не помнил. А тот вел себя так, будто они практически приятели. Это было странно. Гас повернул голову влево. Увидел аппараты, к которым, похоже, до сих пор был подключен. А за ними длинный ряд полок. Надо же, прямо в реанимации — и столько полок. Что же это все-таки за клиника? Если случилось что-то очень серьезное — с сердцем или с головой — его бы повезли в университетский госпиталь Мюнхена, куда же еще. И позвонили бы доктору Штайнмайеру. Да, подумал Гас. Штайнмайеру бы точно сообщили. Надо все-таки выяснить, что со мной произошло. — Что случилось? — выдавил Гас, и Барри в секунду оказался рядом. Внимательно посмотрел на Гаса. И, покачав головой, ответил: — Токсин успел попасть в кровь. Ты же принимал рвотное, да? Как мы условились? Гас не понял вопроса, но Барри, похоже, счел его молчание за согласие. — Видно, не совсем подействовало. Ты отключился, тебя привезли сюда. Все пошло по плану. Густаво, самое главное: ты жив. А они — нет. Барри снова улыбался, а Гас очень хотел разобраться, о каком токсине идет речь. Он чем-то отравился? И кто такие «они». Странно, подумал Гас. Вчера я ужинал с тем французом из «Санофи Авентис». В Königshof. Значит, он тоже... — Вон тот молодой человек мне все рассказал в красках, — сказал Барри. — У тебя получилось, Густаво. Все, как ты хотел. Дон Эладио нырнул в свой бассейн, а теперь жарится в аду. Жаль, Майку не повезло — подстрелили. Ничего страшного, за пару дней оклемается. А вот мистер Джесси Пинкман был очень зол на меня, когда я сказал, что откачивать тебя я буду в первую очередь, и это без вариантов, а потом... Больше Гас ничего не слышал — и ничего не понимал. Он повернул голову вправо. Увидел еще две больничных койки. Одна была занята — мужчина на вид был постарше самого Гаса. На стуле рядом с койкой клевал носом какой-то юноша. Ни первого, ни второго Гас не знал. И никакого Эладио — дона Эладио! — тем более. — Так что картелю ты отрезал голову, — добавил Барри. — Картелю, — повторил за ним Гас. Он сходил с ума. Похоже, он на самом деле чем-то отравился, и теперь ему снился дурацкий сон. «Ничего, — решил Гас. Мне просто надо проснуться.» Потому что у него это всегда получалось. Из любого кошмара был выход: надо было только понять, что это сон, и захотеть проснуться, а потом просто открыть глаза... Гас жадно втянул воздух, сглотнул. К вискам прилила кровь. Он дернулся вперед и почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Слева истошно запищал какой-то прибор. — Не вставай, — Барри положил ему руку на плечо, а другой пощупал пульс. — Вот волноваться тебе сейчас не надо. Все хорошо, Густаво. Без Фуэнте и дона Сезара картель не протянет. А старый Саламанка сидит в доме престарелых и ссыт под себя. Я бы, конечно, поволновался насчет сыновей Фуэнте... Фуэнте, второй раз повторил про себя Гас. Эладио Фуэнте. Теперь он подумал, что все-таки слышал это имя. Очень давно. Воспоминание было смутным, туманным, и не вызывало никаких ассоциаций. — Так что весь Юго-Запад теперь твой, — добавил Барри. — И делиться ни с кем не надо. Завалишь метом и Техас, и Калифорнию, правда? Метом. Метамфетамином. Весь Юго-Запад. И делиться ни с кем не надо. «Теперь я понимаю, — решил Гас. Мне снится, будто я попал в книгу Скайлер. Что я оказался на месте ее главного героя. Что я и есть тот наркобарон.» От этой мысли — про книгу — стало чуточку спокойнее: хоть какое-то, даже совсем безумное объяснение лучше, чем ничего. Вот только проснуться все равно не удавалось. Ничего не помогало: Гас раз десять закрыл и открыл глаза, втянул в себя воздух всем объемом грудной клетки. Аппарат, к которому Гас до сих пор был подключен, снова заверещал, и Барри в который раз подошел к койке. — Я бы сейчас не рисковал с успокоительными, — покачал головой Барри. — Но твой пульс... — Попробую заснуть, — сказал Гас. — Хорошая идея, — кивнул Барри. — Это в любом случае лучше, чем торопиться в Альбукерке. Барри отошел к полкам и скоро вернулся. После нового укола Гас снова закрыл глаза. По крайней мере, начало действовать болеутоляющее, и свинцовые шарики в голове уже не так сильно били по вискам. Вот только заснуть — и снова проснуться, но по-настоящему, в своем доме, в своей спальне — все равно не выходило. Поэтому сейчас Гас отчаянно пытался вспомнить все, что когда-либо читал или слышал о галлюцинациях и психозах. На ум не шло практически ничего. Кроме четырех дженериков-нейролептиков, которые FrArc Pharma поставляла на европейский, японский и американский рынок: рисперидон, кветиапин и... названия двух последних Гас вспомнить не смог. Зато хорошо помнил другое: в прошлом году эти лекарства принесли компании тридцать восемь с половиной миллионов евро, а в этом продажи должны были достигнуть сорока трех, и только сейчас Гас подумал, что даже не знает точно, какие именно болезни лечат рисперидоном и кветиапином. Просто собственное здоровье всегда было — или казалось — железным. Пулевое ранение, полученное еще в двадцать лет, оставило уже почти незаметный шрам на спине — и то был единственный раз, когда Гас попадал в госпиталь. Он привык делать зарядку по утрам и отжиматься — привык с детства, никогда не курил и весьма умеренно употреблял алкоголь. Конечно, он тоже слышал истории о выгорании, но всегда был уверен, что его это никогда не коснется. Как и проблемы с сердцем, типичные для мужчин его возраста: не сейчас, считал Гас. Когда-нибудь потом. И уж точно он бы никогда не поверил, что может угодить в палату для душевнобольных. Где он узнает, что всю жизнь торговал не противораковыми препаратами, не болеутоляющими и даже не рисперидоном — а метамфетамином. От мысли о том, что у него действительно повредился рассудок, и что этот Барри наверняка и есть его лечащий врач, а ему самому только кажется, будто он попал в написанную женой книгу, Гасу стало не по себе. Уснуть так и не получилось, а сколько прошло времени, он не знал. Гас открыл глаза. Несколько минут он всматривался в белый потолок и вслушивался в гудение приборов. Снова повернул голову вправо. Посмотрел на тех двоих, о которых ничего не знал. Кроме того, что одного звали Майк, и это именно ему не повезло в перестрелке. А вторым был Джесси Пинкман — и он до сих пор дремал на стуле. Как раз в этот момент Пинкман дернулся и зевнул. Протер глаза, и Гас впервые рассмотрел его лицо. Вид у того был усталый, заспанный, а на скуле отчетливо краснел здоровенный синяк. На всякий случай Гас решил отвернуться и снова уставиться в потолок. По палате прошла медсестра. Остановилась у второй койки что-то проверить. Посмотрела на экраны приборов и скоро исчезла. Гас мысленно заглянул в роман Скайлер и — не нашел никого подходящего на роль Джесси. Доктор в книге был, пусть даже и не Барри. Полевой госпиталь в Мексике. Токсин в текиле. Бывший полицейский в качестве ближайшего подручного. А вот этого парня — не было. Что-то не сходилось. Гас бросил еще один быстрый взгляд вправо. И подумал, что доверять здесь нельзя никому. Сцену, где главный герой книги уничтожил все руководство наркокартеля, Гас помнил хорошо. Он несколько раз спорил со Скайлер о том, как безрассудно повел себя ее герой, рискнув собой. Говорил, как глупо и бессмысленно бросать свою жизнь на алтарь вендетты: сам бы он никогда так не поступил. Гас тогда солгал. Солгал, так и не признавшись Скайлер в главном. Он не был прототипом того героя — он действительно был им. Потому что на самом глубинном, архаичном уровне своей психики, в том сундуке, где даже самый рациональный и упорядоченный разум порождает демонов, Гас сказал: да. Да, бессмысленно и глупо. Да, я бы именно так и сделал. Да, только так — правильно. И сейчас он снова ощущал себя тем человеком, вершившим суд и смотревшим, как мучительно гибнут враги и как быстро утекает из них жизнь. И снова думал, что только так — верно. А в следующую секунду Гас вспомнил, кто такой этот Эладио Фуэнте. Он действительно знал человека с таким именем, еще в Чили, и было это лет двадцать пять назад, а то и больше. Тот Фуэнте взаправду торговал — нет, не метамфетамином — кокаином. ... в книге Скайлер никакого Фуэнте не было! Воздуха не хватало. Нужно было немедленно встать. Выйти отсюда. Посмотреть... Гас вцепился в простыню, приподнял голову и плечи и попытался согнуть руки в локтях. Голова закружилась, и перед глазами все поплыло. Казалось, будто его всего выворачивает наизнанку, в желудке точно развели костер, а в висках снова начало сверлить и грохотать. Гас пытался справиться с тошнотой — и решил, что нужно дышать глубоко. Это немного помогло: стены и потолок постепенно перестали качаться, и Гас смог коснуться ногами пола. Тогда к нему и подскочил здоровый крепыш в голубой униформе. Взглянул на приборы, пристально посмотрел на самого Гаса и снял датчик с пальца. — Принести вам одежду? — Принесите. Несколько минут, пока медик стаскивал с Гаса остатки распоротой рубашки и брюк — а тот лишь пытался угадать, где находится выход из этого ада с белыми стенами — показались бесконечными. Натянуть на себя футболку и брюки тоже оказалось непросто. Медик старательно помогал одеваться и даже зашнуровал ботинки. Собственные руки казались ватными, а стоять прямо и ходить Гас, кажется, разучился. Пришлось опереться на чужое плечо и побрести к выходу. Медик откинул толстую белую пленку — и Гас оказался в огромном пустом здании, похожем на заброшенный склад: два этажа, ящики да контейнеры, растолканные по углам. Никто в здравом уме не стал бы искать здесь полевой госпиталь с самой современной аппаратурой. Гас сделал еще несколько шагов, и зажмурился от ударившего по глазам света. Увидел брошенные сельскохозяйственные машины, несколько деревьев и дорогу поодаль. А за ними, впереди и до самого горизонта лежала высохшая, выжженная толща земли и песка, желто-серая громадина с редкими оранжевыми и зелеными пятнами на ее огромном теле, беспощадная, как и палящее над ней солнце. Не живая и не мертвая. И теперь Гас тоже не знал, жив он или мертв. Он снова сделал глубокий вдох, уже не борясь с тошнотой, а просто потому, что хотел словно почувствовать пустыню на вкус — и все его внутренности тотчас обожгло сухим, горячим, жалящим воздухом. Хотелось немедленно уйти и спрятаться от палящих ослепляющих лучей, вот только сил пошевелиться не было, и ноги будто вросли в землю. Гас стоял, теряя счет времени, и все всматривался вдаль. Пока не услышал какой-то шум. Инстинкт заставил Гаса оглянуться, и он увидел медика в голубой форме — того самого, который помогал одеваться. Тот остановился чуть поодаль, прислонившись к размалеванной граффити стене. Спросил: — Вам помочь? Помотав головой, Гас пошел обратно в здание. Навстречу попалась медсестра. В руке у нее что-то блестело. — Ваши очки, пожалуйста. Гас поймал себя на мысли: как настоящие. Только пальцы пока слушались плохо, руки и ноги неприятно покалывало, да и тошнота никуда не делать. Перед тем, как отодвинуть белую пленку и войти в импровизированный госпиталь, Гас на миг остановился. Прислушался. Услышал два голоса: один точно принадлежал Барри, а второй, наверно, тому разукрашенному синяками парню. Пинкману. — Боже, да он все продумал, — сказал тот. Речь шла о нем самом — в этом Гас почему-то не сомневался. Также, как не сомневался в том, что живет в Альбукерке. И что туда нужно вернуться так быстро, как это возможно. Нет, подумал Гас. Я не герой этой проклятой книги. И я никуда не спешу. С этой мыслью он и вошел в госпиталь. Надел очки и встретился взглядом с Барри и Джесси. Последний посмотрел на Гаса с явным неодобрением. Спросил: — А что будет с Майком? Хороший вопрос, подумал Гас. Учитывая, что я даже не знаю, кто это такой. — Никаких поездок, — постановил Барри. — Хотя бы неделю надо отлежаться. Если даже Барри и играл, демонстрируя искреннюю радость, то делал это мастерски: пошутил, спрашивая, нужна ли Густаво защита — разумеется, на испанском. А потом уже на английском с восхищением добавил, обнимая Гаса: — Никогда б не поверил! Что отвечать, Гас не знал, и поэтому сказал спасибо. — Не за что, друг. Желаю удачи, — ответил Барри. И добавил. — Пей воду. И отдохни. Гас кивнул. Переглянулся с Пинкманом: тот все еще хмурился. И будто ждал чего-то — например, ответа на свой вопрос о Майке. — Ты точно собираешься топать через пустыню пешком? — спросил Барри. Пинкман явно хотел возразить, но куда больше него удивился сам Гас. Идти через пустыню пешком, вдыхая раскаленный воздух и пытаясь не сойти с ума от головокружения, да еще и с этим странным типом — вон какие синяки по всей роже — не казалось разумной идеей. Оставаться в стране, где он сам только что уничтожил дюжину человек — тем более. — Нет, — ответил Гас. И снова посмотрел на человека по имени Майк. Которого в книге Скайлер, кажется, звали иначе. — Майк ведь служил в полиции? — Конечно, — вопрос явно сбил Барри с толку. — Почему ты спрашиваешь? «Если я ошибся, — подумал Гас, — все просто очень быстро закончится.» — Придется подождать, пока Майк придет в себя, — сказал Гас. — Я только «за», — заметил Барри. — Ключевое слово «подождать». — Хорошо. Гас глянул на Барри. Снова попытался определить, правда ли тот на его стороне. — Мне нужно кое-что обсудить с тобой, — предложил Гас. Барри ответил кивком и последовал за Гасом. Они прошли склад — трое медиков в голубой униформе вытянулись, ожидая распоряжений: их не последовало. А Гас хотел еще раз увидеть ту пустыню. Еще раз поверить, что он не спит. — Здесь никого нет, — сказал Барри, закрывая за собой дверь. Обернувшись, Гас провел рукой по металлу двери: шершавый, раскаленный полуденным солнцем. Как весь этот мир. Не фальшивый, нет. Предельно настоящий, до боли и тошноты. Гас попробовал подцепить землю носком ботинка. Не получилось — земля возле склада была вытоптанная, жесткая. Зато ботинки казались удобными. Впору. Значит, он на самом деле все продумал. Переться сколько-то там миль по пустыне, например. — Все в порядке? — спросил Барри. Тогда Гас и решил сделать самый неожиданный ход. — Я ничего не помню из того, что было вчера. Взгляд у Барри стал пристальным и цепким. Сам Гас еще подумал, что такая сцена хорошо бы вписалась в какой-нибудь мексиканский сериал: основной владелец предприятия FrArc Pharma Густаво Фринг, конечно, был слишком серьезным человеком, чтобы снизойти до подобного, но как и все серьезные люди, почему-то знал о существовании мыльных опер. — А что было раньше, помнишь? — Я помню, кто я такой, если ты об этом. — Могло быть и хуже. — Да, ты предупреждал, — ответил Гас. Догадался, что они это уже обсуждали. — Последствия гипоксии очень тяжело предсказать, — продолжил Барри. — Память — очень сложная штука, понимаешь? Чтобы она работала, должен функционировать весь мозг. У тебя была остановка сердца, пусть и очень короткая. Значит, в мозг не поступило достаточно кислорода и глюкозы. Скорее всего, это временное явление. — А если нет? Барри наморщил лоб. — Если нет — если через неделю у тебя все еще будут провалы в памяти — надо идти делать МРТ и проводить комплексное обследование. — Ясно. Про себя Гас решил, что никуда не пойдет. Не нужно. Нужно проснуться. — Ты не мог бы рассказать мне чуть больше? — спросил Гас. — Не про дона Эладио. Про то, что было до этого. В Мексике. — Конечно, — согласился Барри. — Но я знаю только то, что раньше говорил мне ты, что я вчера видел сам и что мне передал Пинкман, твой химик. — Мой химик, — повторил Гас. Слова «химик» и «химия» для него значили: работа. А еще — власть, деньги и положение в обществе. Штаб-квартира в пригороде Мюнхена и собственный офис на седьмом этаже центрального здания, чтобы управлять компанией с оборотом в полмиллиарда евро. Вот что такое химия. Ну а химик — это тот, кто работает на FrArc Pharma, а не варит мет. Химик — это, например, Максимино Арсиньега со своими двумя дипломами. Которого здесь не было. Больше не было. Много лет как. Верно? «Так вот в чем дело», — решил Гас. — «Когда я читал книгу Скайлер, я еще подумал: каково это, прожить такую жизнь?» — Ничего, — Гас заставил себя вырваться из мыслей: он заметил, с каким беспокойством на него смотрит Барри. — Просто расскажи все, что знаешь. — Позавчера вы все трое прибыли в Мексику, — продолжил Барри. — На завод, который оборудовал кто-то из родственников Фуэнте. Он тоже химик, с университетской степенью. Твой специалист сварил мет — насколько я слышал, самого высшего качества. Там еще крутился какой-то парень с видеокамерой. Так что теперь синий мет начнут варить и у нас. Если только ты этому не помешаешь. В конце концов, фабрику можно найти снова. — Я обязательно займусь этим позже, — пообещал Гас. — Что было дальше? — Дальше вас пригласили на вечеринку. Где дон Эладио собрал всех своих capos и объявил, что ты принял его условия. Пятьдесят процентов с продаж и твой химик. И если я понял правильно, ты ничего не сказал об этом Пинкману. О том, что оставляешь его в Мексике. — Я знал, что будет дальше, — заметил Гас. — Все получилось, правда? — Все получилось, — кивнул Барри и чуть нахмурился. — Знаешь, Густаво, я тоже живу в Мексике. И пока, честно говоря, не собирался переезжать. Но вот на кого я работаю, вычислить можно. Иногда я думаю, что ты мог организовать это иначе, без стольких свидетелей. Те девочки и официанты уже наверняка рассказали все, что видели. И кто выпилил картель, и кто сам остался жив и ушел. Это, наверно, не мое дело, но сам ты готов к этой войне? Ты же прекрасно понимаешь, что теперь на нас всех пойдет охота? Гас пожал плечами. А Барри всмотрелся в горизонт, и, не глядя на Гаса, добавил: — Тебе нужно было сделать это именно на вилле Фуэнте, верно? Чтобы все было как в тот раз? Тогда ведь тоже был июль, да? Когда Саламанка застрелил... Барри осекся. Не договорил. А Гас уже знал — уже понял — о ком шла речь. — Да. — В таком случае, — Барри бросил быстрый взгляд на Гаса, — желаю тебе больше никогда сюда не возвращаться. Дверь хлопнула — гулко, с грохотом, снова оставляя Гаса наедине с пустыней. Этот придуманный, книжный, неправильный мир действительно существовал. И напоминал собой гигантское кладбище, где смерть Максимино Арсиньеги и Эладио Фуэнте разделяли двадцать лет и тысячи жертв. И где убить было легче, чем выжить самому. Постояв так еще несколько минут, Гас вернулся в госпиталь. Ему то становилось лучше, то мутило снова, и сейчас хотелось сесть, а еще лучше — отдохнуть в той же больничной койке. Хотя бы час. Все равно придется ждать, пока не очнется Майк. — Вы же не бросите тут Майка? — спросил Пинкман сразу же, едва Гас вошел в палату. Гас в этот момент думал о том, следует ли ему снять обувь, перед тем как лечь. И решил, что нет. Вдруг Барри тревожится не зря, и их уже ищут. И как бы хорошо не был запрятан госпиталь, все это лишь вопрос времени. — Майк мне обещал, — парень оказался настырным. — Что мы вернемся втроем или не вернется никто. Он мне так сказал еще на вилле этого, как его, дона... — Дона Эладио, — кивнул Гас. — Мы возвращаемся вместе. Подождем, когда Майк придет в себя. Гас забрался на койку. Сел и оперся руками: даже так все равно было лучше, чем стоять. Пинкмана это не остановило. — У меня есть еще один вопрос. — Слушаю. — Что будет с мистером Уайтом? Гас подавил в себе желание спросить, кто такой этот мистер Уайт. Раз о нем нужно говорить прямо сейчас. — Я подумаю. Пинкман нахмурился. — Вы ведь считаете, что теперь я могу варить сам, да? — Ты же справился в Мексике, — ответил Гас. Он хорошо помнил, что ему рассказал Барри. — Причем отлично справился. И не только с варкой. — Я так и думал, что вы это скажете, — сообщил Пинкман. — Вот что. Отпустите мистера Уайта. Расплатитесь с ним. Увольте. Не убивайте его. — Или что? — Или у вас будут проблемы. — Проблемы? — удивился Гас. — Какие? — Я не пойду на это, понимаете? Не буду варить. Вообще не буду работать на вас. Гас повернул голову в сторону входа: как назло, в госпитале были только они с Пинкманом. Если не считать Майка, который все еще спал, — глядя на него, Гас ловил себя на зависти. Прежний укол, похоже, переставал действовать, и теперь очень хотелось, чтобы сюда вернулся Барри. Чтобы можно было попросить какую-нибудь таблетку от головы и уснуть на час. А разговор этот — отложить. — Я не буду варить, слышите? — снова заявил Пинкман. — Хорошо. Я понял твою позицию, — ответил Гас. — Объясни, пожалуйста, чем так тебе дорог мистер Уайт, и почему ты так его защищаешь? Теперь удивился сам Пинкман. — Как это почему... Вы что, не понимаете? — Объясни, — с нажимом повторил Гас. — Как видишь, я готов тебя выслушать. Только с самого начала. — Не делайте вид, что вы не в курсе, — бросил Пинкман. — Вы же собирали информацию о нас. Ваш доктор, вон, даже знает, что у меня аллергия на эритромицин, блядь. Значит, ваши люди все вынюхали. — Любую историю всегда лучше услышать от первого лица, — заметил Гас. И добавил. — Как видишь, Джесси, у нас есть время. Пинкман все еще хмурился. Покачал головой, покрутился на месте, будто собирался с мыслями и никак не мог решить, правду ли говорит Гас. — Мистер Уайт был когда-то моим учителем химии. В школе. Да, тогда мы не варили мет. Мистер Уайт ебал нам мозг валентностью и гидролизом. А потом все изменилось. Мистер Уайт узнал, что болен, что у него рак, а страховка не покрывает лечение. Значит, он умрет, а его семью выставят на улицу — потому что платить за ипотеку будет нечем. И он пришел ко мне. — Почему к тебе? — Потому что он случайно узнал, чем я занимаюсь. Я варил для себя, для друзей и иногда для друзей моих друзей. — Он решил, что сможет варить сам, а ты будешь продавать его мет? — Дело не только в этом. Я тоже сразу не поверил, что это хорошая идея. А потом мы поехали с ним в пустыню, и мистер Уайт сварил первую партию. Это был лучший мет в моей жизни, настоящий лед, блядь! Такие идеальные, длинные кристаллы, да я таких раньше никогда не видел! Их очень трудно получить, я знаю пацанов, которые целый год пытались сварить такие кристаллы, и у них нихрена не вышло. А у мистера Уайта получилось сразу, потому что он здорово шарит в химии. Чтобы вышли такие кристаллы, мет должен быть очень очень чистым. А когда мы не смогли достать псевдоэфедрин, он придумал новый метод, с метиламином! Тогда мы и начали варить синий мет. И вы прекрасно знаете, что это лучший мет на всем Юго-Западе. — Знаю, — кивнул Гас. Выдержал паузу. Теперь еще больше хотелось принять таблетку парацетамола, лечь и уснуть. Не решать головоломок, не пытаться отгадать, что же случилось в прошлом. В не-его-прошлом. В прошлом какого-то другого Гаса Фринга, который тоже, получается, существовал, тоже родился в Чили, тоже эмигрировал в Мексику — и после гибели Максимино остался в Штатах навсегда. — Позже все изменилось, правда? — Мистеру Уайту были нужны деньги, — продолжил Пинкман. — Мы поехали в пустыню, и мистер Уайт посчитал сколько ему нужно. Он не о богатстве мечтал. Ему нужно было оплатить колледжу сыну — который, кстати, инвалид! А еще выплатить ипотеку и дать образование дочери. И больше ничего. Он посчитал, что семьсот тысяч ему хватит. Он ничего не хотел для себя, понимаете? — Вполне возможно, — согласился Гас. — Но потом Уолтер пришел ко мне. — Сбывать большие партии было трудно, — признался Пинкман, разводя руками в стороны. — Нам нужен был тот, кто бы их распространял. — И Уолтеру понравилось зарабатывать, — заключил Гас. — Я пообещал ему много денег. Больше, чем он рассчитывал. — Вы сами предложили столько платить. А мистер Уайт честно отдавал мне мою долю: половину. Потому что мы партнеры, такой у нас был уговор с самого начала, пятьдесят на пятьдесят. Мы всегда варили вместе. И всегда вытаскивали друг друга из жопы, в которой оказывались. Пинкман помолчал. Лицо его потемнело, а тон стал обвиняющим. — Мистер Уайт спас меня от ваших дилеров, а я спас его. И да, я убил Гейла Боттикера. Я не хотел его убивать. Я его даже не знал, не встречал никогда до того проклятого вечера. Потом я узнал, что это был ваш химик, которого вы тоже взяли на работу. Но иначе вы бы расправились с мистером Уайтом. Мне этот Гейл потом снился. Каждую ночь. Когда я хотел поиграть в обычную стрелялку, такую, где можно ебошить разных монстров, мне постоянно казалось, что я снова и снова стреляю в Гейла. Но если бы мне пришлось выбирать еще раз — я бы все равно сделал это. Я бы выстрелил, блядь. Я бы спас мистера Уайта. Гас потер виски и подумал, что еще немного — и он пойдет искать, где у Барри запрятан парацетамол. Или ибупрофен. Или что-нибудь еще. — Если ты не был знаком с Гейлом Боттикером, — заметил Гас, — откуда ты знал, что должен был его убить, чтобы спасти Уолтеру жизнь? — Это что, вопрос-проверка? — вспылил Пинкман. — Или вы издеваетесь? — Ни то ни другое. — Вы же знаете ответ. У меня не было другого выбора, когда мистер Уайт попросил о помощи! Некоторое время Гас смотрел, как Пинкман нарезает круги по палате. Майк все еще не просыпался — он даже не шевелился, и лежал на своей койке бездвижно, как и ровно час назад. Со своего места Гас мог лишь с трудом разглядеть, что тот вообще дышит. — Ты согласился поехать с нами в Мексику, — заметил Гас. — Согласился помочь. Пинкман мгновенно обернулся. Глаза у него метали молнии. — Это вы здорово перевели разговор на другую тему. Да, я согласился. И теперь вы знаете, что я могу варить мет без мистера Уайта. Хотя раньше я для вас был бесполезным наркоманом, которым можно было пожертвовать, ведь так? Это правда, я могу варить мет и сам. Но не буду. Я не предам мистера Уайта, и если вы его убьете, то никогда больше не заставите меня работать на вас. А значит, вы больше не получите синий мет. Ни грамма. И если вы надеетесь, что те мексиканские парни на заводе поняли, как его варить — это зря. Нихрена они не поняли. Их главный химик тоже, кстати, ебнул вашей текилы, а все остальные не разберутся. А если и разберутся — на это уйдет дохуя времени, понимаете? Гас сперва ничего не ответил. А потом произнес: — Ты согласился поехать в Мексику, потому что тебе хотелось поучаствовать в чем-то важном. Не просто сварить мет. Не просто быть помощником — кстати, это называется лаборант — у твоего мистера Уайта. Нет, Джесси. Тебе тоже хотелось доказать, что ты стоишь большего. Доказать это самому себе — и мне с Майком, верно? Или даже твоему бывшему учителю? — Это не имеет значения, — возразил Пинкман. — Я сделал то, что обещал. Я не обещал, что буду и дальше варить без мистера Уайта. Гас снова потер виски. Как продолжать разговор, он понятия не имел. А с другой стороны, он уже узнал достаточно. И, пожалуй, даже больше, чем хотел. За пленочной стеной гулко отозвались шаги по бетону, и в палату вошел Барри. — Тут все хорошо? — спросил он. — Мне показалось, или здесь кто-то кричал? — Мы обсуждали кадровые вопросы нашего предприятия с мистером Пинкманом, — ответил Гас. — И немного разошлись во мнениях. Барри покачал головой. Подошел к койке Майка и затем вернулся к Гасу. Пинкман, улучив момент, выскользнул из палаты — Барри проводил его неодобрительным взглядом. Затем обратился к Гасу. Чуть понизив тон, сообщил: — Мне только что позвонили. Те, кто тебя ищут, решили, что ты уехал на юг. В Кульякан. — Вот как. — Так что здесь пока безопасно. Поэтому я бы очень советовал тебе отдохнуть. — Хорошая идея, — кивнул Гас, ложась на койку и вытягивая ноги. — У тебя есть парацетамол? — С кодеином, — сказал Барри. — И кеторолак. Следующие несколько часов Гасу снилось, что он идет по пустыне с этим Пинкманом. Что он то теряет, то снова находит дорогу, то карабкается в гору, то спускается вниз, что машина, которая должна ждать их у границы с Техасом, все также остается на горизонте, точно мираж, либо машина уже уехала, и впереди еще тысяча миль среди кустарников и кактусов. Еще ему снилось, что они все так и продолжают тот спор с Пинкманом. Иногда Гас просыпался — и тогда ему казалось, что он разговаривает с Пинкманом наяву, а тот приводит новый десяток аргументов, почему Уолтера Уайта никак нельзя убивать и какой это замечательный человек. Гас то и дело все пытался представить себе, как же выглядит этот гениальный химик из Альбукерке — этот безобидный школьный учитель, которого так коварно использовал в своих целях тот-другой-Гас-Фринг — и всякий раз думал, что после дискуссии с Пинкманом не хочет больше ничего слышать о мистере Уайте, и встречать его не хочет тем более. Наконец, Гас открыл глаза: белый потолок никуда не делся. Два медика в голубой униформе и Барри — тоже. На том же месте стоял и шкаф с лекарствами, и койка, на которой лежал Майк. Пинкман снова клевал носом на стуле неподалеку. Ничего не изменилось. — Барри, — позвал Гас, и тот мгновенно повернулся. — Мой телефон у тебя? — У тебя с собой не было телефона. Только ключи. Больше ничего. Все здесь, — Барри показал на шкафчик. — Мне надо позвонить. Гас поднялся — и это снова было непросто, хотя теперь головокружение отступило быстрее. Барри запустил руку в карман, а затем передал ему свой телефон, и Гас начал набирать номера по памяти. Все, какие знал наизусть. Свой номер в Германии. Номер Скайлер. Номер Максимино. Номер Скайлер принадлежал какой-то компании. Номер Максимино молчал. А номера Густаво Фринга, основного владельца FrArc Pharma, вообще не существовало. — Не получается? — спросил Барри. — Тебе кто нужен? «Мне нужно, чтобы эта чертова галлюцинация закончилась», — подумал Гас. И, не ответив, молча отдал телефон Барри. Стресс отступил, и на его место пришло ощущение безнадежности и беспомощности. Гас в который раз вышел на улицу. День клонился к вечеру, солнце уже спускалось вниз, и жара чуть спала. Оставаться здесь больше не хотелось. И если тот человек, которым он здесь должен быть, собирался в Альбукерке — у него наверняка были для того причины. С этой мыслью Гас и вернулся в палату. Барри встретил его с солнечной улыбкой. — Майк пришел в себя, — сообщил тот, а в следующую секунду Гас услышал: — Еще бы... когда тут так громко орут. Голос у Майка был еще хриплый и слабый. Гас подошел к его койке. — Нам нужна машина, — сказал он. — Забрать нас отсюда. — Машина ждет у границы, — с трудом сказал Майк. — Мы поедем втроем, — заметил Гас. — Как и собирались. Если нужно, подождем тебя. — Ни в коем случае, — возразил Барри. — Только если вы возьмете нормальный фургон. — Фургон так фургон, — сообщил Майк. — Телефон у меня в куртке. Фрэнк Каппа. Позвони ему. Он знает, где мы сейчас. Куртка лежала на третьей койке. Гас вывернул все карманы. В одном нашел телефон. А еще толстую цепь с медальонами: похоже, серебряную. — Твой трофей, — заметил Барри. — Не для этого что ли все затевалось? Гас переглянулся с ним. И, решив, что спрашивать ничего не будет, отправил цепь в карман рубашки. Фургон пообещали прислать к полночи. А прислали к двум часам ночи: Фрэнк потом еще перезванивал и извинялся. И за все время, пока они ждали фургон, Гас так и не узнал ничего нового. Майк то и дело проваливался в сон, Пинкман то сидел рядом с койкой, то выходил во двор и снова нарезал там круги. Барри поначалу беспокоился за то, как Майк перенесет поездку, а потом переключился на Гаса — вручил тому бутылку с минеральной водой и взял с него обещание дойти до настоящей больницы и записаться на МРТ. Наконец, в палату зашла одна из медсестер и пригласила всех на ужин — стол накрыли прямо на складе, использовав самые большие ящики. Уходя, Барри позвал с собой Пинкмана, и Гас лишь проводил их взглядом. Смотреть в сторону еды он не мог — уже от одного ее вида начинало мутить. Впрочем, Барри сказал, что это тоже нормально. Фрэнк оказался бойким деловым итальянцем. Заглянул под больничную койку, что-то опробовал и сразу же занял медиков работой — койку надо было не только перенести, но и закрепить в грузовом отсеке, а затем перетащить туда Майка. Выехать удалось только в три утра. — Когда мы будем в Альбукерке? — спросил Гас. — В полдень, — ответил Фрэнк. — Напрямую же не получится. И граница. А еще Майк сказал, что лучше сделать крюк. На случай, если нас кто-то будет искать. — Хорошо. Барри в который раз пожелал Гасу удачи. Пинкман ушел в грузовой отсек, а Фрэнк сел за руль. Гас уже открыл дверцу, собираясь устроиться на переднем сиденье, когда Фрэнк сказал ему: — Я бы не рисковал. — Сейчас ночь. — Если что случится, — Фрэнк постучал костяшкой пальца по окну, — стекло тут не бронированное. — Стенки тоже, — ответил Гас и сел рядом, сжимая в руке бутылку с минералкой. Справа от Гаса, на третьем сиденье разместился помощник Фрэнка. На коленях у него лежал MP5 c укороченным стволом. Фрэнк наконец завел мотор и не спеша выехал на грунтовую дорогу. Фары он даже не включил — видимо, тоже из предосторожности, решил Гас. Пару раз машину подбросило, хотя спидометр показывал хорошо если тридцать миль в час. На шоссе Фрэнк чуть прибавил хода. — Сначала двигаем на юг, — объяснил он. Гас кивнул. Оставалось только смотреть вперед — в вязкую и липкую темноту. Никому не доверять, но верить, что этот Фрэнк в самом деле умеет водить машину вслепую, и через полчаса они не перевернутся, потому что кто-то не заметил поворота. На какой-то миг Гас даже пожалел, что не отправился в грузовой отсек — вот только перспектива сидеть на полу, не понимая, где они находятся, ничуть не радовала. К тому же, Майку требовался отдых. А Пинкман, похоже, уже рассказал все самое важное. Гас бросил быстрый взгляд на помощника Фрэнка. Тот все также держал руку на своем автомате и вглядывался в темноту. Вряд ли обычный боевик, пусть даже очень хороший — на это приходилось надеяться — может сообщить что-то полезное, решил Гас. Фрэнк тем временем переключил передачу, и машина понеслась по прямой. Гас закрыл глаза. Его почти не укачивало, хотя он и опасался тошноты — зато мерное жужжание мотора успокаивало и отвлекало от мыслей о том, что случится, если ему или Майку станет хуже. Или если их все-таки выследят и обстреляют. Когда Гас открыл глаза, на горизонте начинало рассветать. Справа и слева все было по-прежнему — Фрэнк гнал машину по шоссе, а его помощник также всматривался в дорогу. Наконец, Фрэнк остановился на обочине. — Остановка, — объявил он. — Поменяемся с Дамасо. Теперь MP5 лежал на коленях у Фрэнка. А перед тем, как пересечь границу, они поменялись снова: видно, на этом участке Фрэнк доверял только себе. И кому-то еще, судя по тому, что минут пять Фрэнк то и дело что-то говорил шепотом — правда, Гас так ничего и не смог расслышать, да и итальянского он не знал. Дорога и впрямь оказалась ужасной, да и машину постоянно подбрасывало на камнях. А потом все осталось позади. — Мы в Техасе? — спросил Гас. — В Техасе, — кивнул Фрэнк. — Но я б пока не расслаблялся. Кондиционера в машине не оказалось, и спустя час на переднем стекле можно было жарить омлет, а рубашку — выжимать. Гас почувствовал, как в висках снова начинает гудеть, а в желудке опять все ходит ходуном. Мысль о принятии пищи до сих пор внушала отвращение. Некоторое время Гас пытался отвлечься и принялся рассматривать окрестности — и даже поймал себя на мысли, что если бы не боль в голове и желудке, пустыня не показалась бы ему такой враждебной. За окнами машины то и дело возникали и исчезали горы, топорщились скалы, вспарывая желтый песок, а пятна кустарников вспыхивали всеми цветами радуги. Вот только дорога среди этой красоты оказалась бесконечной. Пришлось снова закрыть глаза. Гас не знал, сколько времени прошло — разбудил его сам Фрэнк. — Мы почти на месте, — сообщил тот. — За вами приехали. Помощник Фрэнка, тот самый Дамасо, выбирался из машины. За ним вылез и Гас. Впереди угадывались очертания зданий, и Гас решил, что здесь начинается пригород. А в следующую секунду увидел вторую машину — темно-серый фольксваген, припарковавшийся на другой обочине. Из него вылезал темнокожий парень в кожаной куртке. Гас повернулся к Фрэнку — тот тоже вышел из машины. — Тайрус вас отвезет, — объяснил Фрэнк. Хорошо, что объяснил. И заодно сказал, как зовут этого парня. — А остальные? — спросил Гас. — Я все сделаю, как и договаривались, — уверил его Фрэнк. Гас сел на переднее сиденье фольксвагена. Пошарил в карманах — ключи были на месте. И этот странный амулет-талисман-медальон тоже. — Домой, — сказал Гас Тайрусу. И спустя полчаса стоял на пороге дома в ухоженном, чистеньком пригороде Альбукерке. Открыл дверь и сделал шаг вперед, а потом запер за собой дверь. Даже не посмотрел, уехал ли уже этот Тайрус, который на прощание доложил: — Ребята дежурят поблизости. Все под контролем, босс. Гас кивнул. Сделал еще несколько шагов по коридору. Прошел в зал. Дом был чужой, пустой, и здесь никто никого не ждал. Тот книжный наркобарон действительно прожил совсем иную жизнь. И быть им — не хотелось. (1) Mein Kopf tut mir weh - нем. "у меня болит голова"