You always live twice

Дышать было трудно. Двигаться — невозможно. А чернота обжигала глаза, и он сначала решил, что и зрения у него больше нет. И тут же подумал, что не знает, чего всегда боялся больше — остаться слепым или полностью парализованным. Он снова попробовал пошевелиться, еще и еще, и сперва он ничего не чувствовал, ни рук, ни ног, а потом по кончикам пальцев вдруг прошел ток. Теперь Гас знал, что ему делать: надо просто приложить больше усилий. Он всегда так делал, всю жизнь, во всем. Что-то не получалось, и он прикладывал больше усилий. И сейчас — тоже. Покалываний сперва станет больше, и это придется перетерпеть, а потом нужно будет упереться руками и встать. В следующую секунду кровь прилила к вискам, и Гас вдруг понял, что руки его были просто напросто сцеплены за спиной — или связаны? — а колени, так сильно ноющие теперь — согнуты. Только он не понимал, почему. Гас по-прежнему разглядывал черноту и слушал ее — и понял, что весь его слух сейчас заполняло рычание, монотонное, бившее точное по затылку. А потом рык перешел в хрип и взвизгивания, и тут же все затряслось, заерзало, захрипело и застонало. Колени заныли еще сильнее, а по голове точно ударили чем-то тупым и твердым, будто он упал прямо на бетонную плиту, и так несколько раз. Он услышал выстрелы. И крики. Чернота разорвалась, и теперь Гас снова не знал, может ли он видеть или правда ослеп. Просто света — раскаленного, белого — стало слишком много. Гас закрывал и открывал глаза, а перед ним все мелькали какие-то тени. Одна тень шагнула ближе. Коснулась. Подхватила под мышки. Заставила сесть. В висках застучало молотом — зрение вернулось, и вместо теней и пятен Гас смотрел в лицо незнакомого ему человека. Еще он понял, что сидит в багажнике, что руки действительно связаны за спиной, что вокруг — желто-коричневая пустыня, а машина стоит прямо посередине грунтовки, и неподалеку на обочине стоит еще пара машин и несколько людей — так вот откуда столько шума. Что он в Нью-Мексико. Что все закончилось. Что мексиканца этого — смуглого и вон какого хмурого — он никогда прежде не видел. Но что будет дальше, Гас знал очень хорошо. — Теперь все, — произнес мексиканец. С какой-то немыслимой гордостью. Гас ничего не ответил. Он и сам понимал, что теперь точно — все. — Ты в порядке? — услышал Гас. Голос был знакомый. Гас повернул голову — в висках будто что-то разорвалось — и увидел Майка Эрмантраута. — Вы слышите меня? — спросил мексиканец. И снова нахмурил брови. — Мне пришлось это сделать. Чтобы вас увезли. Я бы иначе не узнал, кто настоящий заказчик. Они, суки, стали осторожнее. Но нам удалось перехватить их звонки. И теперь правда — все. Гас переводил взгляд с мексиканца на Майка и обратно. Майк был рядом — и двигался он быстро, точно боялся не успеть. Зыркнул на мексиканца, и тот даже отошел на полшага. А потом в руках у Майка блеснул складной нож, и в следующую секунду Гас уже пытался отодрать с запястий остатки изоленты. Пальцы слушались плохо, а вот покалывало под кожей уже сильнее. Следом за Майком появился и Тайрус. Гаса снова подхватили под мышки. Помогли подняться. Вот только стоять на ногах было тяжело и приходилось опираться на плечо Тайруса. И вообще казалось, будто половину мышц в теле точно выключили. — Это транквилизатор, — объяснил Майк. — Пройдет. Гас глянул в сторону машины — бока были изрешечены выстрелами, ветровое стекло разбито, а оба человека на передних сидениях — мертвы. А живых — тех, кто сейчас тщательно обшаривал машину — Гас не знал. — Поедем домой, — не то сказал, не то предложил Майк. — Домой, — повторил вслед за ним Гас. Тайрус помог ему залезть на заднее сиденье темно-серого «фольксвагена», а сам сел за руль. Майк устроился рядом с Тайрусом, и машина тронулась с места. Гас закрыл глаза. «Это просто сон, — твердил он себе. — Неприятный сон». Он, конечно, не видел никаких снов с того момента, как оказался в Мюнхене. Наверняка, ему что-то снилось, но он никогда не запоминал. А вот про багажник и мексиканцев — это наваждение. Ведь мексиканцев этих он не знал и никогда прежде не видел. А значит, их и не существует на самом деле. И бояться нечего. Это все от усталости, от напряжения. Сейчас морок исчезнет, и он проснется в своем доме в Мюнхене. В том мире, где у него все хорошо. В голове будто полыхнуло, и память вернулась вся, разом. Гас увидел, как он паркует машину на стоянке в центре Мюнхена. Как идет по улочкам, петляющим между средневековых зданий. Как ищет ресторанчик, в котором Скайлер Ламберт дает интервью. Как выходит наружу и смотрит на темнеющее небо. Как падает. Дышать опять стало трудно. — Мне позвонить Барри? — спросил Майк, оборачиваясь. — Нет, — ответил Гас. — Не надо. Оперся правой рукой. Сел. Увидел пустыню в боковом окне. Настоящую — уж он то знал, как отличить. Все-таки жил здесь всю жизнь. Играл на самые большие ставки, потому что маленькие его не интересовали, выигрывал, терял все, сдавал позиции, позволял противникам поверить в их победу и тогда выигрывал снова, топил врагов в их же крови и в этой же крови захлебывался сам, отдавал приказы убивать и казнил своей рукой, выстраивал сложнейшие схемы и тщательно рассчитывал, кому и как надо солгать, чтобы люди делали то, что нужно, а порой был безжалостно правдивым и искренним — и это, надо сказать, работало еще лучше, платил по всем счетам и заставлял платить других, выходил под пули, принимал смертельный яд и никогда ничего не боялся. Жил так, будто каждый день у него был последним. Говорят, так и надо. Он, в общем, и сам так думал. Раньше. Только теперь казалось, что все наоборот, и все, что он считал настоящей жизнью — ей не было. И что по-настоящему он жил только последние три недели. — Эй, все в порядке? — снова спросил Майк. — Да. На Майка Гас не смотрел: он все еще вглядывался в пустыню и искал отгадку, отсчитывая мили и минуты. Запиликал телефон. Майк принял звонок и, закрыв микрофон рукой, протянул телефон Гасу: — Твой новый приятель. Гас помедлил секунду. Наконец, взял телефон и ответил: — Слушаю. — Buenas dias, Gustavo! Habla Alfredo. Голос был незнакомым. Вежливым. И почему-то очень неприятным. — Buenas dias, — Гас перешел на испанский, — don Alfredo. — Мне только что звонил Ченчо. Я надеюсь, Густаво, мы не доставили вам слишком много неудобств? Что отвечать, Гас не знал. И решил промолчать. — Поверьте, это было необходимо, — сказал дон Альфредо. — Чтобы они поверили — и связались с тем, кто стоял за похищением. И знаете, кто это? Лучо Мендоза! Вы понимаете, о ком я? — Да, — подтвердил Гас. — Старший сын дона Артуно. Он этого Лучо, кажется, видел когда-то. Рядом с отцом. А отца видел рядом с Гектором Саламанкой. Рассказывали, что они сидели в одной камере, Гектор и Артуно Мендоза, и когда Артуно вышел на свободу, Гектор предложил ему долю в семейном бизнесе, помогал и направлял, пока Артуно не заматерел, не превратился в дона Артуно, одного из capo в картеле, и не стал хозяином своей территории. — Мендозу скоро навестят мои люди, — пообещал дон Альфредо. — Он был последним в нашем списке. — Последним? — переспросил Гас. — Я знаю точно, что семья дона Пако вышла из игры. Что касается Моралесов, Ортизов, Фуэнте, Альваресов, Рохасов, Валенсуэла, Родригесов — там не осталось ни одного взрослого мужчины, который бы рискнул вмешиваться в ваши дела. — Это хорошая новость. — Все детали Ченчо сообщит Майку чуть позже. Как видите, Густаво, мы с вами отлично сотрудничаем. Так что вы решили с Калифорнией? Гас замялся. — Я постараюсь сообщить вам в течение нескольких дней, — ответил он. — Это очень перспективное направление, но вы же знаете, я предпочитаю систематический подход. — Не сомневаюсь, — дон Альфредо даже не стал возражать. — Буду ждать вашего звонка. Хорошего дня, Густаво! Гас выключил телефон. Отдал Майку. По обоим сторонам шоссе все еще тянулись и высились желтые холмы, разогретые полуденным солнцем. Лишь изредка показывались коричнево-ржавые скалы. Некоторые были гладкими, а некоторые — испещренные следами и узорами, точно выдолбленные рукой гиганта. Будто кто-то и впрямь хотел выстроить здесь дом и начал обтесывать скалы, и не поверил, что в пустыне нет и не может быть жизни, ни для гиганта, ни для карлика, ни для храбреца, ни для труса, и сколь бы сильным ты ни был, рано или поздно мертвая земля высосет из тебя все соки и отравит душу, иссушит и испепелит, как испепеляла всех, кто приходил к ней до этого. На короткий миг Гас услышал пустыню. Увидел, как скалы превратились в надгробия, а узоры на камне — в замысловатую, но ясную вязь. На одной скале было написано: Моралес. Дон Луис Моралес и его два сына, Эусебио и Тоньо. На второй Гас прочел: Ортиз. Дон Сезар Ортиз и его сын Рамон. На третьей, самой высоченной в ряду, стояло: Фуэнте. Вся проклятая семья Фуэнте, дон Эладио, дон Беницио, Серхио, Винсенте, Франческо, Хуан Роберто, и еще кто-то, Гас не помнил. На четвертой значилось самое омерзительное имя на свете: Саламанка. Туко, Хоакин, Леонель, Марко. Не было там только Гектора. Пока не было. Гектор Саламанка все еще оставался жив — только из его, Гаса, милости и прихоти, только из его желания наказать и продолжить пытку. И Гас вспомнил, что хотел сделать сразу же, вернувшись из Мексики — придти в дом престарелых и поименно перечислить всех, кого он только что собственной рукой отправил в ад: дон Эладио, дон Луис, дон Артуно, дон Ренальдо, дон Эскалара, дон Пако... Гас зажмурил глаза. Он снова стоял на Мариенплатц и всматривался в прозрачное синее небо над ратушей. Шел по Максимилианштрассе, переходил мостик через Изар, сворачивал в парк и вдруг замечал, как что-то блестит в листве, поднимался по тропинке вверх и видел золотую статую ангела мира. Слушал, как Адель рассказывает о своих тренировках и смотрел рисунки Ангелики. Садился в машину и, едва Пауль заводил мотор, заглядывал в записную книжку. Входил в лифт и поднимался на седьмой этаж штаб-квартиры FrArc Pharma, здоровался с Ренате и Юргеном, устраивался за своим столом и вникал в поправки, которые требовалось внести в годовой бюджет. А потом дверь распахивалась и в кабинет входил Максимино, живой, настоящий, не погибший от пули у того бассейна... Граница миров вновь казалась зыбкой, тягучей, пластичной. Вот только перейти ее стало невозможным. Машина резко взяла влево, и Гас открыл глаза. Впереди показался город, столь же ненавистный, сколь и привычный, и Тайрус уже выезжал со скоростной трассы. Еще полторы мили по шоссе, и по правую сторону можно будет увидеть флагманский ресторан «Los Pollos Hermanos». Еще четыре мили на север, немного проехать по кварталу, постоять на двух перекрестках, и он окажется на Джефферсон-стрит, у себя дома. Поговорит с Майком. Узнает, кто такой этот дон Альфредо, с которым заключил союз тот-другой-Густаво-Фринг, и что дон Альфредо теперь потребует взамен — за уничтожение нескольких семей capo. Чем занят Хэнк Шрейдер. Что замышляет Уолтер Уайт. На чьей стороне Джесси Пинкман. Но когда «фольксваген» наконец вырулил к Джефферсон-стрит и остановился у перекрестка, Гас понял, что ему ни о чем не хочется расспрашивать Майка. Слишком уж оглушала тишина в доме, где его никто не ждал. — Извини, у меня раскалывается голова. Майк понимающе кивнул в ответ. — Я жду звонка от Ченчо. И еще из Мексики, от своих людей. Можно, я посижу здесь, на кухне? Вдруг что-то важное. — Да, — ответил Гас. — Сколько угодно. Сам он ушел к себе. Повесил пиджак в гардероб, заметив, что правый рукав вымазан в масле, да и пуговица на манжете оторвалась: надо будет сказать Бланке, пусть отдаст в химчистку. Развязал галстук и снял очки. Плотно завесил все окна в спальне и, не раздеваясь, лег на кровать. В который раз зажмурил глаза. И загадал, что если ему удастся сейчас уснуть, он вновь окажется в том солнечном, прекрасном мире. Проведет там еще один день. Всего лишь один день. Пообещал — самому себе, а кому еще обещать такое? — что вернется, как только попрощается с теми, кого больше никогда не увидит. Обязательно вернется. Ничего не произошло. Сон не приходил, и граница миров не расступалась. Точно две Галактики в своем бесконечном беге по вселенной сомкнулись на миг — ровно на три недели — и разошлись на миллиарды световых лет. И все стало как раньше. Где-то далеко в его кабинет заглядывала Ренате: звонил герр Хенкельс, и это было очень важно. Адель и Ангелика играли на веранде. Фрау Шольц спрашивала, что герр Фринг желает на завтрак. Пауль лавировал на скоростной трассе. Юрген возился с расписанием, пытаясь выяснить, какой гольф-клуб предпочитает тот тип из «Байера». Миттермайер перекраивал годовой бюджет. Только теперь это было не с ним. А с тем, другим-Густаво-Фрингом. Гас отчаянно цеплялся за свою память, и сейчас вспоминал каждого — и Ренате, и фрау Шольц, и Ангелику с Адель, и Юргена — всех, кого встретил за эти три недели, и они друг за другом являлись перед ним, радостные, живые, настоящие, точно это не он клялся, что всегда будет помнить их, а они сами пришли проститься с ним навсегда, и ему казалось, что нет и не может быть ничего страшней, чем если их лица перестанут сиять, поблекнут и выцветут, как это бывает со старыми фотографиями. Скайлер-Ламберт-которая-никогда-не-была-Уайт показывала ему первую главу нового романа. А Максимино улыбался. Просто улыбался. Как тогда, в восемьдесят шестом. И в восемьдесят девятом, на вилле дона Эладио. Когда сказал не волноваться, и уверил его, что все будет хорошо. Максимино тогда ошибся. А еще раньше ошибся он сам. И теперь Гас знал точно: хорошо уже не будет. Никогда. Не бывает хорошо в мире, где живые завидуют мертвым. Гас сделал над собой последнее усилие: вспомнил широкое окно в пол, на которое смотрел всякий раз, когда просыпался утром. И решил держать эту картинку, ясную и четкую, в воображении. Столько, сколько сможет. Сперва это получалось. А потом окно стало дверью, и дверь эта теперь была совсем рядом, вот только оказалась заперта, и как он не пытался ее открыть, не поддавалась, а затем распахнулась настежь, и за порогом он увидел ту кромешную черноту, которую так старательно призывал к себе и которой был согласен заплатить чем угодно — лишь бы больше никогда не возвращаться в свой мир — лишь бы хоть на день снова поменяться местами с тем-другим... Стекло соединилось с металлом, а металл — со стеклом. Сколько прошло времени, Гас не знал. А открыть глаза — не решался. Он снова услышал шум и подумал, что у него получилось, а это деловитое звяканье — это просто фрау Шольц готовит завтрак, ну и что, что раньше он никогда не слышал звона посуды с первого этажа, так ведь он и не прислушивался, а главное — это точно она, и, значит, он вернулся в Мюнхен, пусть на день, ему хватит, он успеет, успеет все... Гас мгновенно поднялся с кровати и вышел в коридор. И тотчас зажмурился — свет от лампы больно ударил по глазам. — Уже лучше? — спросил Майк. Тот сейчас стоял на кухне рядом с плитой, со сковородой и миской в руках. — Да. — Знаешь, я все-таки позвонил Барри. — Не стоило. — Он приедет вечером, — сказал Майк. Глянул на часы и добавил. — В семь. Гас покачал головой и сказал самую большую ложь в своей жизни: — Со мной все хорошо. Майк прищурился. Секунду-другую глядел на него как сквозь прицел. Потом спросил: — Это ничего, что я здесь похозяйничаю? Я тут сидел четыре часа, пока ждал новостей от наших новых друзей. — Пожалуйста, — кивнул Гас. Он как раз увидел ноутбук — наверное, Майка — на столике у окна. Подвинул себе стул, глянул на экран и вдруг понял, что очки забыл в спальне. — Мне нужен твой отчет обо всем, что произошло сегодня. — Если в двух словах: мы выиграли. Гас вскинул голову, но не успел — Майк уже отвернулся к плите. Помешал ложкой в миске, вылил желтую смесь на сковородку, и та ответила едким шипением. Закрыл сковороду крышкой, подошел к столику и с удивлением посмотрел на Гаса. — Я думал, ты знаешь. — Нет. — А этот дон Альфредо или как там его... — Он сказал, что они вышли на Лучо Мендозу. — Ну вот. С Мендозой они уже все, закончили. — Быстро. — Да, — кивнул Майк. — Им нужно было заставить его поверить, что тебя удалось схватить, и все, Лучо сам вышел на связь. А дальше его засекли со спутника. Вот как умеют работать в Синалоа! — В Синалоа? — переспросил Гас. Майк приподнял бровь. И сразу же нашелся: — Мендоза жил в Соноре, конечно. Но я имел в виду не штат в Мексике, а тех, с кем мы теперь сотрудничаем. С кем ты сам решил... — Заключить бизнес-альянс, — закончил за него Гас. — Ну да, — кивнул Майк. Вернулся к своему омлету и намного тише произнес. — Наверно, это так и называется. Гас тем временем пытался понять, что произошло. И почему тот-Густаво-Фринг, попавший на его место, решил прогнуться под еще один картель, тем более под самый влиятельный в Мексике — а то и во всем мире? И это вместо того, чтобы производить свой собственный продукт — и черт с ним с Уолтером, у него теперь есть Пинкман, тот самый Пинкман, который так отлично проявил себя в Мексике и которому он, наверно, мог теперь доверять — а если однажды доверил жизнь, то можно доверить и дело — то есть, осталось только завалить синим метом все Западное побережье, а с помощью Петера Шулера и Лидии — Чехию, Австрию, Германию... Гас осекся. Мысль вдруг показалась ему неприятной, и он не понимал, почему. — Мы не были готовы к войне с картелем. — Ты уже говорил это. — Причем много раз, — кивнул Майк. — Если бы я знал заранее, что собирается устроить этот гребаный Ченчо, я бы просто вышел из игры. — После Мексики? — После Мексики. Больше нельзя так рисковать, понимаешь? Вообще нельзя. Очень хотелось согласиться с ним. Но вместо этого Гас сказал то, что тоже было правдой: — Это сработало. — Да, — согласился Майк. Он как раз выскребал омлет со сковородки. — Мендоза был последним из capo, кто еще мог мстить. А теперь и он — все. С помощью Синалоа или нет, но ты выиграл. Гас опять не знал что отвечать. — Что там со Шрейдером? Майк покачал головой и с явной радостью — а то и злорадством — ответил: — Ничего со Шрейдером. Ты точно не хочешь омлет? — Спасибо, нет. Твои люди больше не засекали его у прачечной? — Пару раз видели, — сказал Майк. Снял со столика ноутбук и, запихнув его в сумку, сел напротив. — И этот его напарник приезжал, ты же помнишь? Как раз после того, как мы закончили демонтаж. Гас переглянулся с Майком. И снова ничего не понял. А тот, как ни в чем ни бывало, продолжал: — Знаешь, иногда я думаю, что Шрейдер уже обо всем догадался. Он ведь не дурак, совсем не дурак. И когда он узнал, что синий мет пропал с рынка — что его больше никто не производит — он понял, что лабу ты демонтировал. Шрейдер безусловно будет следить за нами — и особенно за тобой — будет ждать, когда ты расслабишься и сделаешь ошибку. Но пока что у него ничего нет. — ... больше никто не производит, — повторил Гас вслух. Фраза с трудом укладывалась у него в голове. — Если только Уолтер сам по себе не решится варить, — добавил Майк и взял в руку вилку. — Ну, пусть попробует. — Верно, — машинально ответил Гас. — Пусть попробует. Он-то считал, что успел очень много. Там, в Мюнхене. Пока был на месте того-другого-Густаво-Фринга. Того везучего сукина сына, которому все доставалось слишком легко и который не смог бы и часа продержаться здесь, на огневом рубеже. Не то что додуматься до военного союза — а Майк прав, бизнес-альянс действительно звучит глупо — с другим картелем и передушить всех оставшихся врагов по-одному. Другое дело — лаборатория. Которую он строил год, и в которой все было идеально — от лучшей в мире аппаратуры до полностью отлаженной логистики: регулярная доставка метиламина и столь же регулярная отправка готового продукта. «Было, — подумал Гас. — Было идеально». — Иногда я оглядываюсь назад, — начал он, — и пытаюсь вычислить, что могло бы случиться, если бы я не демонтировал лабораторию... — Ну, этого-то никто не знает. — Странно другое. Ты даже не пытался меня отговорить. Майк приподнял бровь. — Во-первых, это был приказ, — заметил тот. — А приказы я обсуждать не привык. — Сейчас мне действительно интересно твое мнение. В ответ Майк покачал головой. Выдержал паузу, подцепил кусочек омлета вилкой и признался: — Скажем так: это был радикальный поворот, и тебе удалось меня удивить. Но если бы ты не пошел на это, мы бы не отделались от Шрейдера так легко. И кто знает, к чему все это могло привести. Тем более, ты сам сказал мне, что когда тебе снова потребуется кристаллический мет особо высокого качества, ты найдешь сотрудников получше Уолтера. — Да, — подтвердил Гас. Он и не сомневался, что тот-другой-Густаво-Фринг, в одночасье перекроивший его жизнь, сказал бы именно так. Да и сам он теперь — после того, как три недели руководил фармацевтической компанией, а не производством мета в подвале прачечной — сказал бы тоже самое. И это тоже было странно. — Поэтому насчет Шрейдера я бы не беспокоился, — закончил Майк. — А насчет Пинкмана? — С ним тоже все хорошо. Показалось, что на секунду Майк даже улыбнулся, а потом снова стал серьезным. — Я звонил ему вчера вечером, — сказал тот. — И как он? — Сказал, что взялся за учебники. И что в Оаквилле ему нравится. — Оаквилл это... — Пригород Торонто. Гас напрягся. Он снова не понимал, о чем идет речь. Ведь Пинкман только что был здесь, Пинкман доказал, что полезен, что на него можно рассчитывать. И это он, Гас, поставил на него. Это он увидел в наркомане — человека, причем неглупого и смелого. Это он убедил Майка взять Пинкмана под свое крыло. А теперь Пинкман оказался в Торонто, сел за какие-то учебники, причем Майк считал это все совершенно нормальным. И даже искренне радовался. — Документы он уже все подал, — объяснил Майк и облизал вилку. — На тот курс, который начинается в январе. Знаешь, это очень хорошо, что ты посоветовал ему пойти в колледж. Гас кивнул. — Уолтер, кстати, тоже ему звонил, — Майк нахмурился и снова стал похож на снайпера. — На другой телефон. Джесси сказал, что не стал отвечать. — Это правильно, — согласился Гас. — А что с Уолтером? — А вот это самое интересное. Помнишь, я рассказывал тебе, что мой человек засек Уолтера в Каса Транкуила? — Помню, — соврал Гас. И очень насторожился. — Алекс поставил жучок в комнате Гектора. Но как назло, Уолтер там больше не появился. — И ты не знаешь, зачем Уолтер мог приходить к Гектору? — После того, что случилось сегодня, все стало ясно, — сказал Майк. Он отправил в рот последний кусочек омлета. — Комнату Гектора мы, кстати, обыскали. Угадай, что мы там нашли? Гас ощутил легкое раздражение. А Майк, похоже, и не заметил его реакции. Или сделал вид, что не заметил. Поднялся из-за стола, отнес тарелку к раковине и дошел до вешалки. А затем, покопавшись в карманах куртки, вернулся и положил на стол перед Гасом серебряную цепь. Металл переливался в электрических лучах, и Гас взвесил медальон-амулет в ладони: тяжелый, настоящий. Вот за чем он на самом деле ездил тогда в Мексику, вот зачем рисковал собой, только ради мести, ради этой победы, ради того чтобы забрать у врага жизнь, и, конечно, взять какой-нибудь трофей, который враг ни за что не отдал бы по своей воле — дон Эладио никогда не расставался со своим медальоном, видно, верил в какие-нибудь потусторонние силы, да вот только они не помогли... — Я прекрасно помню, как ты вертел его в руках тем вечером, — заметил Майк. — Ты как раз решил навестить мистера и миссис Уайт, и медальон ты положил во внутренний карман пиджака, вместе с записной книжкой. Скажи, ты не мог просто забыть его в доме Уолтера? Случайно выронить, например? — Наверное, мог, — ответил Гас. Отложил медальон в сторону и понял, что это правда: ведь для того-Густаво-Фринга этот добытый в бою трофей не представлял ровным счетом никакой ценности. Так, глупая безделушка из серебра. Можно и забыть. Ценность для него представляла миссис Уайт. Скайлер-Ламберт-которая-давно-перестала-быть-Ламберт. Скайлер-Ламберт-которая-так-и-не-написала-ни-одной-книги. Скайлер-Ламберт-или-все-таки-Уайт-к-которой-Гас-не-знал-как-относиться-теперь-ведь-она-была-совсем-другим-человеком. Как и он сам. — Если Уолтера взять за яйца, он начинает очень быстро соображать, — продолжил Майк. — Я вот что думаю. Он понял, что вещица непростая, ручной работы, и что по ней, скорее всего, можно определить владельца. О разборках в Мексике он мог слышать от Шрейдера. А о том, что в Мексику ездил ты — от Пинкмана, еще раньше. Дальше Уолтер просто сложил два плюс два. — И отправился к единственному capo, которого знал? — Да, — кивнул Майк. — Принес ему медальон, а тот объяснил — ну, вроде бы Гектор разговаривает с помощью доски с буквами — как найти семью дона Артуно. — Гектор никогда не стал бы доверять человеку, который замешан в гибели Туко. — Чтобы уничтожить того, кто подстроил гибель Леонеля, Марко, Хуана Больсы, а теперь еще выпилил дона Эладио и всех его capo — стал бы. — Это лишь версия. — Нет, — возразил Майк. — Я все проверил. Уолтер лично ездил в Сьюдад-Хуарес на встречу с Лучо. — Вот как, — Гас откинулся на спинку стула. — Это сильно упрощает ситуацию. Посмотрел на медальон. Хотелось снова взять его в руку, хотелось ощутить эту приятную тяжесть в ладони, и, быть может, наконец пережить что-то такое, что ему так и не удалось почувствовать там, на вилле, около того самого бассейна, а ведь он так долго ждал этого момента, целых двадцать лет. — Я все больше думаю, что та идея с газовой трубой была неплоха, — заметил Майк. — Даже жаль, что ты от нее так быстро отказался. И что касается миссис Уайт... у нас вроде бы есть свои люди, которым можно доверить определенные манипуляции с финансами. А от этого чертова семейства одни проблемы. Гас пожал плечами. Ничего не ответил, только подумал, что и тот-другой на его месте наверняка делал также. Пожимал плечами и ждал, когда Майк сам все расскажет и объяснит. — Но ты спросил насчет Уолтера, — продолжил Майк, — Пару дней назад мы и в доме Уолтера поставили жучки. Снова, да. Позавчера и вчера ничего интересного не было, зато сейчас, пока я сидел у тебя на кухне, мне удалось послушать впечатляющую семейную сцену. — И? — Уолтер пытался объяснить жене, что поступил правильно и хорошо, что ты представлял опасность для их семьи, а он всего лишь помог нескольким людям тебя устранить. А вот его жена, увы, не разделяет этой радости — потому что Уолтер ей немножечко соврал, когда сказал, что готов передать тебе рецепт. Ну а наша замечательная миссис Уайт решила взять все в свои руки и поторговаться. С тобой. Потому что тоже считала, что спасает семью от тебя. Майк долго смотрел на Гаса. А затем продолжил. — Именно на это Уолтер и рассчитывал. Что он ляжет в больничку, а его жена решит действовать. Ну а в нужный момент Уолтер позвонил своим новым мексиканским друзьям. Здорово придумано, правда? — То есть сейчас Уолтер считает, что я мертв? — спросил Гас. — А Скайлер? И осекся. Ему почему-то было важно, что о нем думает совсем-другая-Скайлер-не-Ламберт. Что она о нем вообще думает. Или не о нем, а о том-другом, который-на-самом-деле-оказался-лучше-него, который наверняка заинтересовался женщиной, столь похожей на его яркую супругу, и попытался заполучить то, что и так считал своим, и поэтому так глупо шагнул в ловушку, и если бы не Ченчо и проклятый картель Синалоа — он бы, кстати, не выжил... Он-то-есть-не-он-или-тот-другой-или-все-таки-он. — Не знаю, — ответил Майк. — С Уайтами пора заканчивать. Прямо сейчас. Нам не нужны лишние свидетели, а после того что устроил Уолтер... — Нет, — сказал Гас. На мгновение показалось, будто напротив него сидит не Майк, а сам дон Эладио. Смеется и спрашивает: да, ты победил. Сможешь ли ты с этим жить? С этой победой? Справишься ли? Хватит ли сил, а? Выдержишь? Гас отвел глаза в сторону. Наваждение ушло, но он поймал себя на мысли, что сейчас первым делом прикажет Майку отнести серебряный медальон обратно, в палату Гектора. Мертвое к мертвым. Или просто выбросит. Сам. Отправит в мусорное ведро. Он глянул на Майка — на лице того застыло удивление — и вдруг услышал, как в спальне бессильно надрывается телефон. Гас рывком поднялся из-за стола и вышел из кухни. А звонил ему Петер Шулер. — Guten Tag, Peter, — сказал Гас. — Guten Tag. Шулер был рассержен, и Гас, как всегда, добавил в собственный тон побольше патоки. — Боже мой, Петер, у вас в Ганновере уже второй час ночи. Я чем-то могу помочь? Что-нибудь стряслось? — Не то слово, — бросил тот. — Я не ожидал от вас такого отношения к партнерам по делу. Я очень, очень разочарован. — Мне жаль, если вас что-то расстроило. — Расстроило? Вы в своем уме? Что вы наговорили Лидии? «Хотел бы и я это знать», — подумал Гас. И вдруг представил, как с Лидией говорил тот-другой-Густаво-Фринг, и как того, должно быть, раздражало, что Лидия постоянно волнуется, если не сказать психует. А еще Гас подумал, что на того-другого-Густаво-Фринга жадный карьерист Петер Шулер, правдами и неправдами пробившийся в директора Madrigal GmbH, не произвел бы никакого впечатления. Вот просто никакого. — Петер, я всегда стараюсь быть искренним с вами. И с Лидией тоже. Я сказал ей правду. — Вы ручались за то, что все налажено, — возмущался Шулер. — Логистика, производство. А теперь вы не принимаете наши поставки! — Я думаю, что вы уже знаете, почему. — Я просто не могу в это поверить! Вы действительно остановили все? — Да, — подтвердил Гас. — И я объяснил Лидии, что другого выхода у меня просто не было. — Почему вы не предупредили меня? — Петер, я надеюсь, что вы, как бизнесмен, понимаете: решения нужно принимать быстро. А иногда, чтобы спасти весь бизнес, приходится пожертвовать его частью. Некоторое время Гас слышал только шумное дыхание: Шулер не любил признавать чужую правоту. — А что за дурацкая идея про новый ресторан? — снова начал тот. — Какая еще Калифорния, какой к черту Стоктон! Вы не можете открывать новую точку, не поставив в известность «Мадригал»! Вы должны были спросить меня! — Я пока еще ничего не открываю, — заметил Гас. — И когда мне нужно будет посоветоваться с вами, я обязательно с вами свяжусь. А пока что я анализирую рынок. — Вы, кажется, не поняли меня. Нам следует немедленно встретиться. Теперь паузу выдержал Гас. — Хорошо, — согласился он. — Я возьму билет на ближайший рейс в Ганновер. Быстро попрощался с Шулером и пролистал контакты в адресной книге. И набрал номер туристического бюро. —... значит, вылет завтра днем? — В час и десять минут. На проводе была Лора. Лора Вилкинсон, которая в двадцатый или двадцать второй раз — Гас не помнил — подбирала для мистера Фринга удобный рейс в Европу. — С пересадкой в Атланте и Амстердаме. — Замечательно. — Тогда я бронирую вам билет, мистер Фринг? И гостиницу? — Буду очень благодарен. Гас уже хотел закончить разговор, когда по коже будто прошел электрический разряд, и он словно наяву услышал: не делай этого, ни в коем случае, нельзя, будет только хуже. Не сможешь. Не выдержишь. — Лора, не подскажете ли вы, а как добраться из Ганновера в Мюнхен? — Минутку, — ответила Лора. — Сейчас посмотрим. Так, Lufthansa летает из Ганновера в Мюнхен несколько раз в день. Например, есть утренний рейс в восемь часов сорок пять минут. Следующий в десять пятнадцать. Следующий в... — В восемь сорок пять звучит отлично, — ввернул Гас. — Хорошо. Значит, в пятницу вы летите в Мюнхен, а обратно в Альбукерке когда? — В субботу. — Сейчас все сделаю, — пообещала Лора. — И отправлю вам подтверждение на ваш электронный адрес. — Большое спасибо. Гас выключил телефон. И решил, что он — выдержит.