You always live twice

— Bitte bringen Sie jetzt Ihre Rücklehnen in eine senkrechte Position, stellen Sie ihre Electronische Geräte aus und schnallen Sie sich an. (1) Гас положил газету на место между сиденьями, машинально провел рукой по ремню безопасности и поймал на себе взгляд стюардессы. Та одобрительно улыбнулась, и Гас решил, что ей, наверно, понравился этот жест: людям вообще нравится чужая старательность. А стюардесса немедленно двинулась дальше: проверять салон перед посадкой и улыбаться всем остальным. Пока самолет ровно и гладко шел на снижение, Гас разглядывал желтые рапсовые поля и вытянувшиеся далеко на север пригороды. Самого Мюнхена видно не было — аэропорт находился довольно далеко от города. Гас откинулся на спинку сиденья и тогда заметил, что его сосед, вытянув шею, тоже высматривает что-то среди разбегающихся шоссе и фермерских домиков. А еще этот тип чем-то неуловимо напоминал Петера Шулера. То ли комплекцией, то ли сединой в волосах. То ли еле заметной нервозностью. Бывают такие люди, которые на первый взгляд кажутся скалой, а на самом деле они раньше просто никогда не попадали в камнедробилку. Вот и Шулер из таких, подумал Гас. Шулера ему, конечно, удалось успокоить — еще бы не удалось, он все-таки знал, с кем работал. После переговоров, объяснений и разжевываний тот наконец обрел хладнокровие, перестал нервничать и даже посетовал на то, что они не успеют сыграть даже партию в гольф. В ответ Гас пообещал, что в следующий раз он проведет в Ганновере несколько дней и ни в коем случае не откажется от приглашения на семейный обед: ведь фрау Шулер родом из Рейнланд-Пфальца и, разумеется, чудесно готовит фаршированный свиной желудок! О своей сделке с картелем Синалоа Гас рассказывать не стал. Он уже понял, что из двух партнеров ему скоро придется выбирать одного, и решать, какой рынок брать штурмом: Западное побережье или центральную Европу. По сравнению с Шулером и Лидией, мексиканцы работали куда профессиональнее. Но и контролировать их Гас не мог. Понял Гас и другое. Если он полностью откажется от европейского направления — а здесь бы весьма кстати пригодился Хэнк Шрейдер и устроенная им слежка за прачечной, пусть и безнадежная — Шулер в ответ откажется от Los Pollos Hermanos. То есть, как и два года назад, выступит в совете директоров Madrigal GmbH. И объяснит, что именно в портфолио дочерних фирм стоит поменять: например, убрать оттуда не оправдавшую себя американскую ресторанную сеть. Никто не будет против. И даже если Шулер в отместку сделает все от него зависящее, чтобы Гас не воспользовался преимущественным правом выкупа доли — Гас все равно сможет приобрести ее через какие-нибудь другие каналы. Это почему-то казалось важным. Вернуть себе ресторан. Чтобы все было как тогда, в восемьдесят шестом, когда он впервые регистрировал компанию, и рядом с его подписью расписался другой человек, и им обоим казалось, что это только начало, и дальше все будет лучше, и не просто лучше, а потрясающе и фантастически прекрасно, потому что когда ты так резко перекраиваешь свою жизнь, ни во что другое просто нельзя верить. Шасси коснулось земли, и самолет покатился по асфальту. Гас снова выглянул в окно. И снова спросил себя, зачем он вообще прилетел сюда. Если знал, что уже опоздал. На двадцать четыре года. — Bitte bleiben Sie so lange sitzen, bis das Flugzeug seine endgültige Parkposition eingenommen hat und die “Bitte anschnallen”-Anzeige ausgeschaltet wurde (2), — снова сказал голос в динамике. Самолет как раз выруливал к терминалу. Наконец, дверь разблокировали. Гас бросил последний взгляд на газету, которую не дочитал. И вспомнил, что пока он жил в Мюнхене, то есть не в этом, а в том-другом-Мюнхене, фрау Шольц каждое утро приносила ему новый номер Süddeutsche Zeitung в кабинет, и Гас обязательно прочитывал-пролистывал всю газету, от корки до корки, насколько понимал немецкий, старался разбирать сложные фразы и запоминать слова, потому что предчувствовал, боялся и одновременно очень надеялся, что на месте того-другого-Густаво-Фринга ему придется задержаться надолго. Не пришлось. Он снял с полки сумку с ноутбуком, прошел к выходу и скоро получил свой багаж. В следующем зале сразу заметил человека с табличкой «Fring»: конечно, мисс Лора Вилкинсон все отлично организовала. Как никак, почти официальный визит. — Меня зовут Хендрик, — представился шофер, открывая дверь «БМВ». — Сначала в гостиницу, мистер Фринг? — Да, — ответил Гас, устраиваясь на переднем сиденье. Обычно он перед любой своей поездкой тщательно к ней готовился: продумывал все мелочи, проверял адреса и телефоны, заглядывал в карты, и расписывал каждый день. «В этот раз мне просто не хватило времени», — подумал он и тут же понял, что врать самому себе еще не научился. Просто не смог. Просто хотел увидеть тот настоящий, непридуманный город, в котором он жил и в котором был счастлив — наяву и сразу. Очень скоро аэропорт остался позади, и машина выехала на автобан, а Гас вспомнил, как Пауль из-того-другого-Мюнхена точно также открывал перед ним дверь, также выруливал на магистраль и набирал скорость. И никогда не опаздывал. Справа мелькнул стадион Allianz-Arena, и Гас на секунду даже засомневался, видел ли он это здание, похожее на надувную лодку, наяву, или это ложная память, а потом вспомнил, что действительно проезжал здесь поздно вечером, с Паулем. Стадион был подсвечен синим, и Пауль с гордостью произнес: «вот, сегодня играет мой клуб», а на следующий вопрос Гаса приподнял бровь и удивленно ответил: «ну как же, Münchner Löwen! TSW 1860 München! » (3). Гас потом уже дома сообразил посмотреть в Интернете, в чем же разница, когда стадион подсвечивают красным, а когда белым: для тех, кто здесь жил, это было крайне важно. Позади остались и противошумные щиты, и большая синяя табличка с надписью München-Zentrum, и скоро за окнами опять замелькали деревья, а впереди начали появляться здания: двадцатиэтажная офисная высотка справа от магистрали показалась знакомой. После круговой развязки по обоим сторонам поднялась зеленая стена — шоссе перерезало какой-то парк, а потом машина быстро нырнула в туннель и так же быстро вынырнула. — Это ведь набережная? — Именно так, — кивнул Хендрик. — Изар как раз слева. Вы бывали в Мюнхене? — Да, — ответил Гас, не зная, правду он говорит или нет. — Ну вот, это Иффландштрассе. Скоро свернем на Принцрегентенштрассе, это как раз уже совсем центр. Минут через пятнадцать будем в гостинице. — Спасибо. Принцрегентенштрассе он, конечно же, узнал. И следующий туннель, и поворот на Людвигштрассе, и зеленый парк на Максимилиансплатц, и, наконец, гостиницу Königshof, которую для него тоже забронировала мисс Лора Вилкинсон. Лора Вилкинсон ведь тоже не подозревала, что Гас уже был там, точнее был в ресторане на втором этаже — тот-другой-Густаво-Фринг частенько назначал там свои встречи. А после прочел в Интернете, что гостинице больше полутора веков. Что после бомбежек Второй Мировой от одного из самых красивых зданий города остались только голые стены, и что восстанавливали отель уже в пятидесятые годы — быстро, как и все тогда — на внутреннее убранство не поскупились, а снаружи здание превратили в безликую коробку. Из окна своего номера Гас видел площадь Карсплатц: оживленную, светлую, с бьющим по центру фонтаном. Оставить ноутбук в гостинице Гас не решился, и быстро спустился вниз. Солнца было много, и на мгновение он зажмурился. И совершенно не верилось, что через несколько часов это же самое солнце взойдет над Альбукерке и Мексикой. Зато хотелось верить в другое: что ни Альбукерке, ни Мексики больше не существует. Просто нет их, и все. Просто это другой, счастливый мир, где все лучше, где все наконец правильно. Просто он наконец вернулся домой. Мысль о том, что в этом мире есть Петер Шулер и Мадригал, Гас отогнал прочь. — Для начала мне нужно съездить в Грюнвальд, — начал он. — Пауль, вы... Осекся и тут же рассыпался в извинениях. — Ничего страшного, — улыбнулся Хендрик. — Значит, в Грюнвальд? — Да, — кивнул Гас. — Людвиг-Тома-штрассе девять. — Отлично. Хендрик ввел адрес в навигатор и завел мотор. В этот раз они обогнули старый город с другой стороны. Гас вглядывался в здания и в улицы, точно в лица старых знакомых, и всякий раз радовался и убеждался: Хендрику он сказал правду. Он действительно уже был здесь, в этом городе, и уж точно не зря вернулся сюда заново. А когда Хендрик пересек Изар — как и Пауль, он предпочитал ехать через Рейхенбахбрюке, так что Немецкий Музей оставался по левую сторону — и взял резко на юг, Гас почувствовал, как к вискам приливает кровь. Он ведь, в конце концов, понимал, что в этом мире нет никакого-другого-Густаво-Фринга. Есть только он сам. И адрес: Людвиг-Тома-штрассе девять. И город, который казался настоящим и почти что родным — пусть и не как Сантьяго — город, который ему сразу понравился, город, с которым они будто узнали друг друга, город, который сейчас шептал ему: почему ты приехал только сейчас, почему тебя не было так долго. Этот город не мог обмануть. И не обманул. Хендрик тем временем проехал несколько ухоженных, спокойных улиц Грюнвальда, где роскошные старинные виллы чередовались с самыми современными особняками, причем и те и другие чаще всего стояли далеко от проезжей части, а иногда и вовсе прятались за пышной листвой сосен и платанов. Неожиданно Хендрик притормозил: — Мистер Фринг, нам ведь откроют ворота? — А разве мы на месте? — удивился Гас. — Да, — ответил Хендрик. — Людвиг-Тома-штрассе девять это как раз здесь. Гас выдержал паузу. Обвел взглядом улицу. Знакомую и незнакомую. И наконец нашелся. — Может, вы подождете меня вон за тем перекрестком? Там, кажется, было место, где припарковаться. — Как скажете, — теперь удивился сам Хендрик. — У вас же есть мой телефон? Как только будет нужно, я вас сразу заберу. — Давайте тогда так и сделаем. Гас вышел из машины. Он ничего не понимал. Это действительно был Грюнвальд, это действительно была та самая улица, и Гас даже узнал перекресток, и соседние виллы, и длинный ряд сосен. Не узнавал он одного: дома под номером девять. Потому что в доме этом было три этажа, а не два, и вместо строгой металлической изгороди с кирпичными столбиками здесь была другая изгородь, живая и пышная. Гас перешел на противоположную сторону дороги. Отсюда он все видел намного лучше: и террасу, и бассейн, и выложенные камнями тропинки, и даже маленький сад: с вишнями, яблонями и цветами. Одну из стен дома сверху донизу обвивал плющ. Люди, которые жили в этом доме, наверняка любили все это: и террасу, и яблони, и даже этот прилипчивый плющ. Другие люди. Выкупившие участок и построившие себе здесь дом. Не Скайлер, которая в этом несчастном мире так и не стала писателем. Не Ангелика и Адель, которых тут вообще не было. Были, правда, Сельма и Сигрид, и они бы, наверно, очень расстроились, если бы узнали, что больше всего на свете Гас сейчас хотел бы вернуться не к ним в Стокгольм, а в этот-другой-наверно-нигде-не-существующий-Мюнхен. А может быть, и не расстроились бы, все же им уже по двенадцать и они, скорее всего, уже все узнали: сначала их отец завел семью, потом решил, что дела все-таки важнее, да и оправдание у него было: жить вместе, так, как привык жить он, постоянно рискуя — нельзя. По улице проехал темно-синий «мерседес», и Гас понял, что стоит здесь уже минут десять. Не хватало еще, чтобы из дома с плющом вышел бы кто-нибудь, например охранник, и поинтересовался, кого он ждет и почему пялится на чужие владения. Гас бросил последний взгляд на табличку с номером девять и двинулся к перекрестку. Хендрику он решил не звонить. — Вы перенесли встречу? — с беспокойством спросил тот. — Нет-нет, все хорошо. — Я думал, вы хотите купить этот дом. — Хочу, — нашелся Гас и заставил себя улыбнуться. — Если не этот, то какой-нибудь другой в Грюнвальде. Поэтому и приехал сюда без маклера. Люблю, знаете, чтобы никто не мешал. — О, вот это я понимаю. Хендрик завел мотор и спросил, куда ехать теперь. — В Анцинг. Адрес вот какой: Паркштрассе тридцать семь. — Минутку, — ответил Хендрик. Быстро ввел адрес в навигатор и с удивлением сообщил. — Надо же как странно! GPS такого адреса вообще не находит. — Неужели? — Последний дом — тридцать второй. Только это не жилой дом даже, а какая-то заправка. Вас же интересуют жилые дома? — Не только. Меня вообще интересует недвижимость в Баварии, — мягко заметил Гас. — Как вам такой вариант: мы едем в Анцинг, до самого конца Паркштрассе, а дальше посмотрим, что из себя представляет участок земли и окрестности? — Отлично, — кивнул Хендрик. — Как скажете. Гас подавил в себе желание оглянуться. И подумал, что и сам не понимал, на что он тут надеялся. Найти дом, который был у него в том-другом-Мюнхене, пожелать фрау Шольц хорошего дня и хотя бы на день снова поменяться местами с тем-Густаво-Фрингом? Даже если бы участок оказался пуст, Гас бы знал, что ему делать: он бы просто выкупил землю. Построил бы себе дом: именно такой, какой за три недели привык считать своим. Наверно, остался бы здесь жить... «... а потом я бы просто сошел с ума», — сказал он себе. Потому что это не оживило бы Максимино. Не сделало бы из Скайлер-Уайт-уже-давно-не-Ламберт знаменитой писательницы. И точно не превратило бы его самого в другого человека. Кем он, оказывается, так хотел быть. Гас перевел взгляд на дорогу — Хендрик сначала повел машину на север, а потом свернул направо и скоро они снова мчались по магистрали. Ровно как в тот день, когда за рулем был Пауль, а Гас старательно убивал в себе тревогу и волнение: никто не должен догадаться, что он ненастоящий, что он никогда не руководил фармакомпанией, и куда лучше знает как доставить партию метамфетамина из Соноры в Аламогордо и сколько платить дилерам, чтобы те не ленились работать, чем как принять решение по разработке новых лекарств и инвестициям в производство. Магистраль перетекла в другую, столь же знакомую, с четырьмя рядами по обеим сторонам. Хендрик, к счастью, всю дорогу молчал и лишь когда выехал с автобана и вывел машину на узкое шоссе, убавил скорость и сообщил: — Видите заправку? Как раз номер тридцать два и есть. Гас ничего не ответил: он уже догадался, что они на месте. Наверно, потому что впереди, в милях двух от заправки, начинался лес. А на горизонте вставали холмы. — Если вы не возражаете, я бы прямо сейчас залил бак, — заметил Хендрик. — Конечно, — ответил Гас. — Вы потом сможете припарковаться недалеко? — И подождать вас здесь? — Да. Там, кажется, есть кафе. — Хорошо, — кивнул Хендрик. Он, похоже, снова удивился. Гас улыбнулся и закрыл за собой дверь машины. Обогнул заправку и зашагал по обочине. Улица под названием Паркштрассе действительно обрывалась прямо здесь, и с уклоном в правую сторону шла лишь проселочная дорога, перерезавшая луга и пустыри. Вдалеке Гас разглядел фермерский коттедж и рапсовое поле. Этот желтый квадратик он уже видел. Из своего офиса на седьмом этаже. Он любил подходить к окну — шириной во всю стену. Любил разглядывать свою крепость — цех за цехом — а потом переводил взгляд за горизонт, и рапсовое поле всякий раз оказывалось по левую сторону. Холмы и горы ему были интереснее: в редкие дни, когда туман рассеивался, сквозь тончайшие облака проступали ледяные пики. А сейчас горы будто спрятались от него. Просто не та погода: вроде бы светило солнце, и воздух был удивительно чист, но на юге небо оказалось затянутым легкой дымкой. Проселочная дорога сменилась грунтовкой, и Гас понял, что надо поворачивать назад. На мгновение он замер, да так и застыл. Ему вдруг вспомнилось, что в том-другом Мюнхене два чилийских эмигранта уже готовятся отмечать юбилей своей компании: все-таки FrArc Pharma в следующем году исполнялось двадцать пять лет. Он, наверно, тоже скоро сможет отпраздновать какую-нибудь годовщину. Например, юбилей Pollos Hermanos: между прочим, не каждому удастся построить ресторанную сеть с нуля, да еще в чужой стране. Это если, конечно, вести отсчет с восемьдесят шестого года. Или, может, ему стоит подождать еще немного, до другой важной даты: двадцать пять лет с того дня, когда он зарегистрировал свой первый ресторан в Альбукерке. Он как раз успеет построить точку в Стоктоне и наладить всю логистику в Калифорнии, а позже доберется и до Монтаны с Орегоном. Конечно, теперь придется во всем считаться и советоваться с мексиканцами, а с идеей собственного производства — расстаться насовсем. Но лучше уж так, чем тащить на себе людей вроде Петера Шулера и Лидии. Гас неожиданно поймал себя на странном желании — свернуть с дороги совсем, пройти прямо по траве и бурьяну, коснуться земли. Почувствовать, какая она наощупь. Наощупь земля оказалась мокрой: наверно, вчера шел дождь. Или это роса выпала с утра. Хотелось зачерпнуть ее, как песок. Он ведь однажды уже сидел вот так, зачерпывал песок и смотрел, как тот сыпется между пальцами. Песок был раскаленным — иначе в пустыне и не бывает, и даже на закате, когда жар сменяется холодом, земля еще долго держит тепло — а еще он тогда поклялся, что не отступит. И не отступил. Не купил билет на самолет в Европу. Не стал разбираться, как эмигрировать второй раз. Даже не подумал о том, что из проклятой Мексики можно сбежать. Он тогда принял самое простое решение: остаться. Поэтому на том месте, где тот-Густаво-Фринг построил фармакомпанию, теперь расстилались луга, пустыри и брошенные поля. А там, где он мог бы сейчас жить вместе со Скайлер, Адель и Ангеликой, поселились другие люди. Этот город правда очень ждал его. И не дождался. А Максимино просто ошибся. Ошибся тогда, в восемьдесят девятом, когда сказал ему, что все будет хорошо. Ошибся и сейчас, когда говорил, что свою жизнь можно изменить в любой момент. Нельзя. Гас стряхнул землю с пальцев. Поднялся, вернулся на дорогу и зашагал обратно. Назад в свою жизнь. Хендрик ждал его в придорожном кафе. Как раз допивал кофе и, увидев Гаса, заторопился. — Не спешите, — сказал ему Гас. — Спасибо, — ответил Хендрик. — Просто здесь очень вкусные сэндвичи, и я решил... — Все в порядке. Хендрик замолчал, а Гас обвел взглядом кафе. Кроме них, здесь больше никого не было. А за окном все также манила проселочная дорога, и снова казалось, что стоит ему только пойти по ней вперед, и он найдет, как вернуться в тот прекрасный счастливый мир, которого на самом деле не было, и никогда уже не будет. Запиликал телефон: звонил Петер Шулер. Гас вчера сказал ему, что задержится в Европе еще на пару дней, по делам, конечно. Но не стал уточнять, куда именно поедет. Принимать звонок он тоже не стал. А когда встретился глазами с Хендриком, заметил вслух: — Это подождет. Скоро они вернулись в машину, и Хендрик опять взялся за навигатор. — Куда теперь? — спросил тот. — Отвезти вас на ланч, мистер Фринг? — Да, — согласился Гас. — Давайте вернемся в город. Он все-таки решил попробовать снова. Вот только адреса он не знал. И принялся объяснять Хендрику: — Если от Максимилианштрассе свернуть налево, не доходя до Оперы, будет Ратуша, верно? — Эээ, смотря где сворачивать. Вы точно не помните названия того ресторанчика? — Увы, — Гас покачал головой. — Я помню, что шел по Зендлингерштрассе, а потом повернул в маленький переулок. Там еще такой навес был, а рядом какой-то магазин. Столиков на улице точно не было: тротуар в том месте слишком узкий. Хендрик нахмурился. Сверился с картой. — «Ла Валле»? «Опатия»? «Цвикл»? — перечислял он, и Гас всякий раз отвечал «нет». — «Белла Италия»? «Ришарт»? «Виктория»? — «Виктория», конечно же! — Гас улыбнулся. — Я еще подумал тогда, что это так похоже на Ла Виктория... Он осекся. Объяснять Хендрику, что такое Ла Виктория, не стал. А когда тот завел мотор, все-таки не выдержал и оглянулся. Проселочной дороги Гас больше не видел, и теперь ему хотелось убраться отсюда как можно скорее, и никогда не возвращаться. Весь путь до Мюнхена — знакомый, еще бы, он здесь раза три ездил даже без Пауля — Гас следил за проплывающими рядом и на встречной полосе машинами. На минуту прикрыл глаза, но от этого стало только хуже, будто он самого себя заживо загнал в гроб. Он тут же упрекнул себя за трусость и заодно подумал, что выйти под пули снайпера, расстреливавшего ферму, было легче и проще: жить вообще проще, когда ты точно знаешь, кто твой враг, кому мстить, а кого следует просто уничтожить. Было около половины второго, когда Хендрик вынырнул на Максимилианштрассе, а затем принялся лавировать по узким улочкам старого города. — Мистер Фринг, так во сколько мне вернуться? Гас очень хотел ответить Хендрику, что возвращаться вовсе нет необходимости. И смысла тоже. Потому что сейчас ему опять хотелось верить в чудо. И чтобы призвать это чудо, ему надо было заглянуть в кафе, выйти наружу, постоять на тротуаре, дождаться бури. А потом с соседнего магазина штормовой ветер собьет вывеску, и если ему повезет... Мысль казалась очень примитивной и глупой. Поэтому Гас просто отпустил Хендрика. Сказал, что позвонит ему сам. Заказал кофе, а потом еще один, и минеральную воду тоже заказал, и даже взял салат, который очень советовала хозяйка, и который за целый час он так и не смог съесть. Раз за разом, каждые десять минут, Гас вставал из-за стола и выглядывал в окно. День был солнечным, а небо переливалось самым нежным синим. Гас расплатился и вышел наружу. Вытащил телефон. К счастью, Шулер его больше не донимал. Еще Гас подумал, что просто приехал сюда слишком рано: ведь в тот раз, когда Скайлер давала здесь свое интервью, а он подошел к кафе, было уже около пяти. Хендрик появился быстро, и они отправились в Богенхаузен. Просто потому, что Максимино Арсиньега, останься он жив, обязательно поселился бы в Богенхаузене. Это Гас знал точно. Как и то, что опять найдет чужой дом на знакомой улице. — Хороший район, — сказал ему Хендрик. — И от центра недалеко. — Да, — согласился Гас. Он снова проверил часы на телефоне. И попросил отвезти его в школу, где учились Ангелика и Адель. В ресторан, где он ужинал со Скайлер. В другой ресторан, где однажды вечером они встретились с Максимино, а тот, как назло, принялся рассуждать о прошлом и вспоминать восемьдесят девятый год: по мнению Максимино, именно тогда FrArc Pharma и встала на правильные рельсы. Гас слушал его и сперва не знал, что отвечать, а потом вдруг понял, что нужно сделать — невозможное, невыносимое — то есть, заставить себя забыть, что в том проклятом восемьдесят девятом году Максимино убили, и что сейчас он разговаривает с человеком, смерти которого никогда себе не простит. Забыл — и после этого будто превратился в кого-то другого, в того, кто ни разу в жизни не приезжал в Мексику и не собирался туда: ведь для немецкого бизнесмена Фринга там не было ничего интересного. Хендрик уже никаких вопросов не задавал. Помогал отгадывать адрес или название и снова заводил мотор. И, кажется, ничуть не удивился, когда в конце Гас решил вернуться в «Викторию». — Во сколько мне приехать? — На сегодня вы свободны, — сказал ему Гас. — Завтра отвезете меня в аэропорт. Я лечу через Атланту, рейс в десять пятьдесят пять. — Тогда лучше стартовать в восемь, — прикинул Хендрик. — Или даже в семь сорок пять. Вдруг на шоссе будут пробки. — Давайте так и сделаем. Хендрик пожелал ему хорошего вечера, и вскоре его «БМВ» исчез за поворотом. Гас снова стоял на тротуаре и вглядывался в синее небо. Ничего не произошло. Солнце медленно катилось вниз по небосводу и ничуть не собиралось прятаться за тучами. Штормовому ветру, ломающему зонтики, было просто неоткуда взяться. В кафе как раз освободился столик, и Гас прошел внутрь. Сумку с ноутбуком он пристроил на стуле рядом. Заказал кофе и, вытащив из внутреннего кармана пиджака ежедневник, стал изучать свои планы на август. И понял, что уже не различает, что в ежедневник вписывал он сам, а что отмечал тот-другой-Фринг. Это было и не важно. Важным было вот что: вывести Pollos Hermanos из-под контроля Мадригала. То есть, спровоцировать панику и заставить Петера Шулера заметать следы. Гас перелистнул сентябрьские страницы, а следом за ними и октябрьские. Пустые строчки ноября он решил не жалеть. В конце концов, ежедневник и предназначался для того, чтобы строить планы: даже самые невероятные, которые не составить за вечер. А другого времени, и это уж Гас знал наверняка, у него не будет. Скоро он заказал второй кофе, и третий, а когда хозяйка предложила ему взять на ужин какое-то особенное местное блюдо, Гас согласился. Вот только задача, над которой он сейчас бился, черкая в ежедневнике, не имела решения. И спросить тоже было некого. Правда, как только Гас уверился в этом, он сразу же понял, к кому бы обратился двадцать пять назад лет: Максимино обязательно бы его выслушал. Тогда Гас мысленно нарисовал его рядом: таким, каким бы тот стал, если бы дожил до пятидесяти трех. И это неожиданно оказалось легко и просто, вот только этот придуманный Максимино наотрез отказался вникать во все сложные схемы, выстроенные Гасом: как заставить Хэнка Шрейдера пойти по ложному следу и с какой стороны нанести точный сокрушающий удар по Шулеру, как побыстрее захватить территорию в Калифорнии и как сотрудничать с доном Альфредо, сохраняя при этом максимум независимости. Что-то в вычислениях Гаса не сходилось, и Максимино, которого он столь точно представил перед собой, совершенно не хотел помогать. Как назло, он все повторял одну и ту же фразу, которую сказал Гасу пару недель назад, и которую Гас изо всех сил теперь пытался забыть. И теперь Гас все спорил и спорил с Максимино, и все доказывал, что тот неправ. Было около девяти, когда Гас захлопнул ежедневник. Расплатился с хозяйкой. Попросил вызвать себе такси, хотя до Карлсплатц, скорее всего, дошел бы пешком. Да он и никуда не спешил: знал, что заснуть в эту ночь не сможет. И не смог. Потому что Максимино из его воображения, вымышленный, несуществующий в реальности — и при этом совершенно живой и настоящий — так и не захотел уходить. И до самого утра продолжал спорить, убеждая Гаса, что невозможное — возможно. Потому что за окном была та же самая площадь Карсплатц, и этот город, который не дождался его тогда — двадцать четыре года назад, и принял его сейчас, и больше не был чужим. Когда начало рассветать, Гас наконец выключил свет в номере. Снова открыл ежедневник. Снова закрыл. В семь сорок пять, позавтракав, спустился вниз. Усталости он не чувствовал, и знал, что это ощущение обманчиво, но впереди был долгий перелет: значит, выспаться он успеет. А потом поймет, что ему все-таки делать. Хендрик, конечно, уже ждал его на стоянке, и никаких пробок на дороге не было. Гас зарегистрировался на рейс, сдал багаж и уже направился на проверку ручной клади. Тогда-то он и услышал взволнованную сбивчивую речь: — ... Air France! — ... llegaremos tarde! (4) — … a dónde ir?... (5) Что-то заставило его повернуться. Гас увидел двух девушек и двух парней, с тяжелыми рюкзаками и чемоданами. Наверняка, какие-нибудь студенты. — Если вы летите Air France, вам нужно в терминал номер «один», — сказал он на испанском. — Это в другой стороне, вон там. — Спасибо! А на девять сорок пять мы еще успеем? — Обязательно, — уверил их Гас. — А куда летите? — Домой! — хором ответили все четверо. — В Сантьяго! Бросились к выходу из терминала — Гас еще некоторое время стоял и смотрел им вслед, пытаясь различить в толпе — и исчезли. Устроившись на борту самолета, Гас наконец закрыл глаза. Почти весь перелет до Атланты он проспал. Соседнее место в бизнес-классе так и осталось незанятым, но ему все казалось, что рядом с ним кто-то сидит. Иногда это был Максимино: будто тот разговор, который они начали еще вчера, так и не закончился. Иногда это был кто-то из тех чилийских студентов, которые возвращались — надо же — домой. В Атланте Гас пересел на самолет до Альбукерке. Около десяти вечера был у себя на Джефферсон-стрит. Отдал чемодан Бланке, отнес ноутбук в кабинет и принял душ. Ужинать Гас не хотел, да и понял уже, что заснуть и в эту ночь не сможет. Набрал телефон Майка. Попросил приехать: тот и не удивился. Когда Майк уселся за столиком у окна и принялся отчитываться о том, что на днях произошло в Альбукерке, Гас сперва внимательно выслушал его. А в конце произнес: — Я выхожу из дела. Майк сначала молчал. С минуту сверлил его глазами. Переспрашивать, правда, не стал. Просто ответил: — Из бизнеса, которым ты занимаешься, можно выйти только вперед ногами. — Да, — согласился Гас. — Это я и имею в виду. (1) нем. Пожалуйста, установите ваши сиденья в вертикальное положение, выключите ваши электронные приборы и застегните ремень безопасности. (2) нем. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах, пока самолет окончательно не припаркуется и не выключится знак «Пристегнитесь». (3) нем. Мюнхенские львы – футбольный клуб Turn- und Sportverein München von 1860 e. V., или вкратце TSV 1860 München (4) исп. Опаздываем (5) исп. Куда идти?