Будущее, в котором нас нет

      Волны ударяются о скалы, с завидным усердием и невнятным отчаянием бросаясь на них снова и снова, раз за разом разбиваясь на мириады мельчайших частиц за одно лишь прикосновение к холодной поверхности. С затаенной нежностью одна стихия уничтожает другую, рассыпая и стачивая даже самые крепкие камни, но при этом обрывая и свое существование, превращаясь в маленькие и соленые, точно слезы, капли. Полная луна равнодушно наблюдает за изящным самоубийством, даря бледный холодный свет и бликами играя на разбитом стекле, а ветер доносит тихий отзвук этой борьбы с подножия обрыва.       Вместе с шелестящей тишиной воздух пропитывается легкой, неповторимой прохладой, немного отдающей озоном и мокрой землей, и тонким морским бризом. Так ощущается аромат синей весенней ночи и разделенного древнего таинства. Так пахнет смертью.       На обрыве, где мир кажется таким далеким, а небо чрезвычайно близким, двое мужчин балансируют на краю бездонной пропасти. Сорванное дыхание, первые настоящие касания, не стесняемые ложью, долгожданные мгновения молчаливой близости после трех лет одиночного заточения приносят осознание для них обоих: все решится сегодня, сейчас, за секунды, длинною в вечность. Пути назад больше нет; он затерялся среди кровавых линий, проведенных между ними и всем остальным светом. Два загнанных зверя, тянущихся друг к другу столь долгое время, наконец нашли покой в объятиях противника: после нескончаемого поиска каждый, наконец, пришел к своему отражению в неожиданном друге и дерзком, но верном враге.       Небесные жемчужины загадочно мерцают совсем рядом, неотрывно следя за этим откровением и становясь его невольным свидетелем. Бескрайнее синее рассекается призрачной белой линией, когда одна из них, сорвавшись, падает с неба за линию горизонта, а отражение на воде отчаянно спешит ей на встречу. Место сопряжения вспыхивает маленьким огоньком — звезды всегда загораются ярче перед тем, как навсегда погаснуть, безвозвратно теряясь в темноте.       Некоторые говорят, что умирать страшно и болезненно; другие, напротив, считают смерть чем-то символизирующим вечное спокойствие, упокоение души и разума; третьи думают о ней как о небытии и вечном скитании по нескончаемым пустошам или падении в пропасть, наполненную отчаянием и темнотой. Однако есть и те, кто именуют ее возрождением, долгожданным освобождением от оков, сковывающих при жизни, настоящей свободой и возвышением. Не в рай, а над собой, над тем собственным «Я», которое было долгое время закрыто в клетке морали, совести и множества правил и законов.       Прижатые друг к другу, окропленные кровью тела; руки, отчаянно и крепко цепляющиеся за плечи, прижимающие так, будто от этого зависят их жизни и взгляд глаза в глаза, полный невысказанных слов — это действительно похоже на смерть и…       — Это прекрасно… — Самые важные слова всегда тихие, но порой значат больше, чем признание в любви; они откровеннее, чем тысячи самых личных разговоров. Притянуть ближе, обнять крепче, проникнуть под кожу и пробежать по венам: если бы это только было возможно.       Всего полшага отделяет их от края, секунда от падения с колоссальной высоты и вечного забытья в объятиях друг друга. На них не действует бессмертие, для них не придумано возрождение, более того, оба уверены, что давно не существуют, но только не знали об этом. С самой первой встречи, с первого взгляда, с начала их смертельной гонки, жертвами которой пали сами, начался отсчет до этого момента. Сколько еще бездыханных тел будет в этой партии? Какое количество крови будет в тех реках, которые они прочертят по миру? И сколько боли придется вынести?.. Они не знают.       После всех этих лет открытого противостояния, каверзных подстав, интриг и предательств, жажды смерти друг друга, горечи боли от нанесенных ран и иррационального стремления друг к другу единственное, что осталось — это усталость и некое подобие любви. Быть может, права была девушка, которая сказала однажды о том, что они понимают лишь язык насилия, что нежность чужда рвущейся маниакальной страсти и больной извращенной привязанности. Они соединены между собой неразрывной нитью, а чувства мечутся меж огнями противоположностей. Это гораздо больше, чем можно представить: больше дружбы, нежности, зависимости, ненависти и той патологии, которой они стали друг для друга — неограниченное рамками чего-либо одного или всего сразу, больше и ближе, чем можно вообразить. Полное единение душ, как одно целое, в котором невозможно уже отделить их друг от друга.       Единственная слеза соскальзывает с уголка глаза, прочерчивая дорожку и оттого меняя свой цвет, растворяясь в крови. Обреченность и смирение — восхитительно и пугающе. «Простишь ли ты меня?» — непроизнесенный вопрос с заранее известным ответом. Один из мужчин чуть подается вперед, делая последний шаг и пересекая рубеж их балансирования на тонкой грани края скалы, а остальное делает физика, отправляя две не размыкающие объятия тени вниз, в темные глубины вод Атлантики.       «Хрупкая фарфоровая чашечка разбивается», — думает кто-то за мгновение до того, как плавно погружается в воду, и стихия тут же поглощает тихий всплеск от падения.       Возможно, это одна мысль на двоих.

***

      Гравий недовольно шипит под давлением шин автомобиля, останавливающегося рядом с припаркованной у дома полицейской машиной. Навигатор оглашает о прибытии к месту назначения; одетая в темный костюм фигура выходит из авто, настороженно оглядываясь по сторонам. Нелогично и глупо было являться сюда в одиночку, но мужчина не хотел потерять ту единственную нить, тот последний шанс одержать победу, ликвидировать опаснейшего из хищников, который мог испариться в любой момент, как и маршрут на интерактивной карте до отмеченной маячком цели. Словно первоклассная ищейка, мужчина отправился по пути сбежавшего преступника, определенно рискуя не только своей карьерой и жизнью.       На ходу вытаскивая пистолет из кобуры, Джек Кроуфорд направляется к дому. У него в запасе есть немного времени прежде, чем подъедет группа захвата, лишая его права на заслуженную месть. Холодная сосредоточенность и беспристрастность профессионала отражается на лице мужчины, хотя внутренне он более походит на вулкан, готовый взорваться в любой момент: тяжело признавать, что его обвели вокруг пальца; еще тяжелее то, что он это позволил, хотя и знал, куда смотреть.       Тщательно продуманный план, искусно сплетенный из множества деталей, был сорван еще в начале операции, и хотя Джек был почти уверен, что сможет все контролировать и вмешаться в любой момент — это было заблуждением, иллюзией, в которую ему любезно дали поверить. В каждом, даже самом идеальном, замысле есть сотни вариантов срыва, а оттого с самого начала безупречная, казалось бы, тактика была сомнительным предприятием, но мужчина был слишком слеп, чтобы увидеть суть. Джек поддался на уговоры и теперь всецело жалеет об этом: на свободе вольно разгуливают два совершенно больных психопата, и это, определенно, его вина.       Поначалу Кроуфорд был уверен в сотрудничестве профайлера, но не теперь: тот, кого Джек считал другом, в очередной раз предал, запутавшись в огромной паутине доктора Лектера, из которой почти невозможно выбраться. Уилл был ключевой фигурой в этой затяжной партии, но он пошел против своего цвета и поставил шах бывшему королю.       Шум из внутреннего двора привлекает внимание. Из больших панорамных окон дома приглашающе льется теплый свет, которого едва ли достаточно, чтобы быть обнаруженным, но Джек вплотную прижимается к стене, следуя дальше в сторону источника звука. Он выставляет вперед пистолет и заводит курок, готовясь выстрелить в любой момент, но картина, открывшаяся ему, заставляет замереть на месте. То, что он видит — это два хищника, пара идеальных убийц, залитых кровью и своей, и чужой, их взгляд глаза в глаза — безмолвное согласие, договор о вечной верности и принадлежности, подписанный кровью своей жертвы. Движения отточены и выверены, каждый жест словно был репетирован сотни раз. Как два раненых и ослабленных, но не побежденных волка мягкой, пружинистой, если не сказать грациозной для их ран, поступью обходят Дракона — а это, несомненно, он, — выискивая удобный случай, чтобы вцепиться в него. Секундное замешательство последнего — и Ганнибал набрасывается со спины, а Уилл, в тот же момент, атакует спереди, вонзая нож глубоко в плоть врага. Воздух почти ощутимо вибрирует, когда зубами вырывая кусок мяса из горла Долархайда, Лектер издает тихое рычание, полное торжества и довольства хищника, почуявшего остро-терпкую кровь.       Даже Джек, который считает это отвратительным и грязным; Джек, который действует исключительно во благо общества, видит это как нечто ужасное и прекрасное одновременно. Завораживающее взаимодействие, лишенное слов, идеальная гармония преступления — то, что он жадно выпивает взглядом, надеясь не выдать себя лишним вздохом, шорохом или хрустом битого стекла под ботинками, рассыпанного повсюду искристыми частицами.       Площадка позади дома освещена тусклым лунно-звездным светом, заставляющим кровь влажно блестеть. Противник падает на колени и опрокидывается навзничь у ног победителей, в смерти признавая собственное поражение. Минута затишья кажется вечностью, но Джек, наставивший пистолет на спину Ганнибала и целящий в сердце — надеется, оно все-таки есть, — не может сделать решающий выстрел. Он с ужасом осознает, как сильно желает узнать, что будет дальше, теперь, когда он видел ради чего его предали, видел ту тьму, которая всегда незримым призраком плескалась на дне глаз Уилла Грэма и почти осязал ту неразрывную и нерушимую нить, что связала этих изначально разных (а таких ли разных?..) людей вместе.       Губы профайлера шевелятся, выговаривая фразы, но до Кроуфорда долетают лишь обрывки слов о черноте крови в лунном свете. Агент ФБР никогда не задумывался об этом, но, лишь на секунду переведя взгляд, признает: кровь, нефтяным пятном расползающаяся от тела Дракона, словно жуткие крылья, из-за причудливой игры света и тени действительно кажется черной…       Фигуры двух убийц, свидетелем чьего преступления невольно стал Джек, сливаются в объятиях, жадно и отчаянно прижимаясь друг к другу. Внутренняя тьма, умело прячущаяся под маской добродетели, сейчас соединяется, перемешивается, навсегда объединяя их в одно. Кроуфорд солжет, если скажет, что не видел их тягу друг к другу; он почти не удивлен, что она переросла в нечто подобное.       Мгновение длиной в вечность, и Джек едва не перестает дышать, видя как губы беглецов почти соприкасаются, но вместо этого два человека срываются вниз, с отвесной скалы, навстречу ветру и бушующим волнам. Выжить невозможно. Высота слишком велика, а внизу скалы и бесконечность Атлантики. Несколько минут он просто смотрит в пространство, где еще пару секунд назад были его бывшие друзья, а затем тяжело вздыхает. Трудно сказать, какие мысли витают в его голове, но в конце концов, он не удивлен таким финалом. Некоторые истории должны заканчиваться именно так, и эта болезненная зависимость, у них называемая любовью, привела их сюда, а смерть стала апогеем дьявольского танго.       — Определенно, эти двое стоят друг друга. Определенно стоят, — тихо шепчет Джек, с непонятной горечью отражая свои мысли, а затем грустно усмехается. Долгая, очень долгая ночь.