Эпицентр

Сегодня. Ты все-таки передвинул кресло в тень. Жарко, даже знойно. Никогда не думал, что в Швейцарии может быть такое лето. Эта страна всегда у тебя ассоциировалась с Церматтом, снегом, морозом и зимой. А когда, уже зная, что придется бежать из России, выбирал, думал, куда ехать, где скрыться, но так, чтобы жизнь с ее привычным укладом изменилась минимально, страны перебирая, судил с точки зрения туриста. И Швейцария была лишь одной из не очень длинного списка. Но все так сложилось, карты так выпали, что других вариантов просто не осталось. И теперь живешь практически на курорте. Вы живете. Перебрался в дом. Саня, уже одетый в длинные, по колено шорты и майку, что-то говорил по телефону. По-немецки. Ты не прислушивался, да и со знанием языков у тебя проблема. По-английски, и то еле-еле, хотя всю жизнь учил… Потом слышишь звонок, и Саня отвечает уже по-французски. Здесь, в почти раю, у него словно шлюз открылся, и чужие слова хлынули вовнутрь, легко, играючи. Ты испытываешь гордость. Он не стоит на месте, меняется, формируется, лепит себя. И то, что получается, тебе нравится. В нем практически ничего не осталось от того пацана, которого ты встретил случайно. Встретил и не заметил, потому что у тебя слишком много всего было… Олежка… Ты все эти годы отслеживал те малые крохи информации, что удавалось выловить из бесед с общими знакомыми. Зачем тебе это было нужно? Сначала удивлялся своему интересу, но потом понял – ничто не проходит бесследно. Даже та любовь, которая кончилась крахом, всегда с тобой, в твоей памяти. Мгновения счастья, мгновения боли. Как несколько кусочков смальты, без которых мозаика под названием Константин Штейн не была бы законченной. Ты так надеялся, что он сможет, забудет и найдет счастье. Но не смог, не забыл и не нашел. И сколько здесь твоей вины? А сколько просто неудачи, просто злой воли судьбы? Ответы, вопросы… Тогда. Костя вернулся на завод ровно к двум. И сразу вспомнил разговор с Димкой, когда к нему толпой повалили все кому не лень – завхоз и начальник коммерческого, девчонки из бухгалтерии, мастера из цехов. Кто подписать заявку, кто посоветоваться, кто попросить оплатить учебу. Какой он там по понедельникам? Добрый и довольный? Хуй вам всем, только не в этот понедельник. Штейн отметал все заявки, за советами отправлял к Трунову, зная, что не пойдут, на просьбу об учебе язвил и говорил: – Кого учить, тебя? Расти хочешь в профессиональном плане? Да ты и на своем месте с трудом держишься, профессионал… Короче, был сволочью. Понимал, что завтра о его недотрахе или ссоре с тайной дамой сердца уже весь завод будет говорить. Но было все равно. Хотелось вызвериться, отыграться на ни в чём не повинных людях. К концу дня заскочила Лерка. – Константин Сергеевич… – вот так, официально, – ты вообще помнишь, что завтра торжество будет? Всех запугал, народ уже боится, что работать заставишь. – Ты, блядь, парламентер, что ли? – Костя и на Лерку рявкнул. – Ага, я же тебя не боюсь, Штейн. Отрядили на разведку, – Лерка на стул присела, в глаза заглядывает… – Что, Кость, случилось? Ты чего такой? Костя устало голову на сцепленные руки опустил. Хотелось этой самой головой обо что-нибудь побиться, чтобы ебаная мысль «минус один» свой бег прекратила. – Олежка уезжает, – сказал, в надежде, что поделится и легче станет. – Федоровна бизнес продает и в Москву к Игорьку. Тут Лерка удивила: – Костя, а ты не знал разве? Мне Алик давно уже говорил, что у нее проблемы. Ее с рынка выжимают, аренду уже четырежды поднимали, проверки постоянные, то менты, то налоговая, то пожарные… Ну, да. Алик. Костя с Олегом через Леркиного узбека и познакомился, у них какие-то дела-делишки были, вот в шашлычке и встретились однажды. Помнил Костя, как запал на сильные, покрытые темно-каштановыми густыми волосками руки. Давно это было, в другой жизни… А Лерка продолжала: - ... кому-то на ногу наступила, и не заметила. Все гадала, кому? Боролась, ругалась, выяснить пыталась. Без толку, вот и решила уезжать. А Олег? Он ведь может остаться. – Лер, что ему тут делать без нее? Где работать и как жить? Один он не справится. – С тобой бы смог. – Черт, Лер, ну не надо. И так тошно, – Костя от стола оттолкнулся, колесики скрипнули по паркету. – Пойдем, покурим. Уже в курилке, сидя спиной к спине на диване – спина у Лерки тощая, все позвонки чувствуются – Костя почти успокоился. Подумал, что мог бы, например, попытаться помочь Федоровне, выяснить, кто на нее наезжает. Через того же Еремина. Но не будет. Минус один – так минус один. – Костик, я спросить хотела. Мне на день рождения Крайнова приглашать? – Лер, это твоя днюха. Хочешь приглашай, хочешь нет. – Ага-ага. Я хочу, чтобы тебе хорошо было. Хотя… может, пустить побоку Крайнова? А, Кость? – Лер, ты чего? Тоже, что ли, его терпеть не можешь? – Костя отодвинулся от подруги, еще одну сигарету прикурил. Удивлен Леркиным отношением? Наверное, нет. Может, он один на белом свете, кто в Димке ничего дерьмового не замечает? Но Валерия не была категорична: – Не знаю, Костик, он мне нравился всегда. Только в последнее время у папы его часто встречаю… – И что? Что в этом такого ужасного? Его, может, Ямской отправляет, он же у них в производственном отделе самый молодой, вот и гоняют. Лерка плечами пожала, задумчиво прядь на палец накрутила. – Знаешь, о чем думаю? Скажи мне, Штейн, когда ты на завод устроился, папа к тебе с предложением доносить подкатывал? Костя вспомнил, да, подкатывал. По старой гебистской привычке, наверное, на вшивость проверял. Но Штейн тогда отбрехался, смеясь, сказал, что дальше цифр ничего не видит. Отказал, в общем, а шеф больше и не спрашивал. – Подкатывал, было дело, я его послал. И к тебе тоже? – Угу, только я дурочку включила и сделала вид, что не поняла о чем он. Как считаешь, он все еще продолжает это делать? – Не знаю… Лер, ты про Крайнова в этом смысле думаешь? Что он к шефу доносить бегает? – Костя быстро в голове все события прокручивал, факты, слова, встречи. Черт, не похоже как-то, не верится. – ХЗ, Костя, – Лерка, видать, и сама уже была не рада, что этот разговор начала. Но сказала А - говори Б… – Не хочу наговаривать на Димку, может, это глупые, беспочвенные подозрения. Просто будь осторожен. – Да ладно, Лер, ну что Трунову про меня не известно? Что я голубой, он в курсе, сам намекнул в пятницу. Тут мне нечего опасаться. Вот и кстати тот разговор на парковке пришелся, а то бы Штейн переживать начал – знает-не знает, как отнесется. А так уже все ясно, шеф знает, принял, любит. – Все равно, Кость, подумай об этом. Вечером, уже валяясь в постели, он думал. Находил подтверждения и тут же находил опровержения. И если доносит, найдет он Димке оправдание? Себе бы нет, а вот Крайнову, с его вечным отсутствием денег, его обитанием вместе с пожилыми родителями в тридцатилетнем возрасте, без перспектив, без возможности вырваться, наверное, нашел бы. Или это такое правило – тем, кого любим, прощаем многое? И подлость в том числе. Только чем больше прощения, тем меньше любви становится… Каждое разочарование убивает ее, медленно, по частям, как ржавчина, как коррозия. Это он проходил, на себе испытал. Черт, фак, блядь… Что за неделя такая? Как-то все сразу навалилось. Кучно пули ложатся у стрелка-судьбы. Вспомнилась эта метафора из какой-то книжки, и Костя невесело рассмеялся. Главное, чтобы не контрольным выстрелом в лоб, а там разберемся, уложим, утрамбуем, что-то спрячем, что-то проигнорируем. «Броня крепка и танки наши быстры». Пропел вслух. Кстати, о броне! Что бы надеть на завтрашний праздник? Утром Костя выбрал новый, в тонкую, почти незаметную полоску, серый костюм. И решил, что нужно самому себе настроение поднять. Добавить веселья и дерзости. И надел цвета весенней листвы рубашку. Она делала прозрачную зелень глаз насыщенной, яркой. Плюс очки в серебристой оправе. Смотрел на себя в зеркало – одежда прекрасно скрывала, что там, под упаковкой шевелящийся клубок змей – предчувствие, подозрение, едкая горечь расставания. Броня крепка… Нахуй всех Прошелся по отделам, которые были в подчинении. Поздравил с наступающим праздником женщин. Шутил, говорил комплименты, заглаживая вчерашний всплеск злости. Отовсюду слышал: – Константин Сергеевич, вы сегодня прекрасно выглядите, Константин Сергеевич, вам так идет эта рубашка, Константин Сергеевич, у вас отличный вкус… Улыбался, целовал ручки и щечки, при этом не забывая отметить, что торжественная часть в три часа, а до этого – арбайтен, всем без исключения. Тут он, Константин Сергеевич, уже не прекрасный принц, а козел-начальник. Не сказали, конечно, но подумали однозначно. Сам тоже не расслаблялся, напомнил Трунову, что нужно еще раз пройтись по документам к тендеру и привлечь Ямского. Только Ямской, заместитель шефа по производству, мог предоставить нужную информацию. Но все же, для более точной картинки, надо еще раз поднять пакет соперников. А по большому счету украденные Костей бумаги хранились в заводском гараже, в отдельном боксе. Там же складировались все данные по левым сделкам, записи по откатам, печати и данные фирм-однодневок, вся черная бухгалтерия. В компьютерах ничего компрометирующего не было, а документальные подтверждения всегда бдительно Костей отслеживались, собирались в папочки и увозились в гараж. Ключи от бокса были только у Трунова и Штейна, только они имели туда доступ. Гараж располагался на самом краю завода, у дальнего пирса, и ехать туда не хотелось. Все равно, сегодня работы не будет. А вот завтра с утра можно заскочить, а потом уже поехать маму и сестру поздравлять. Да, на этом плане Костя и остановился. Такой он, Штейн, трудоголик – даже в законный выходной и праздник сначала о деле позаботится. За что и ценил его Трунов, вне всяких сомнений. Дело шло к трем, и народ в управлении зашевелился в предвкушении подарков, дармового угощения и выпивки. Смех, шум, суета. Собирались на официальную часть в актовом зале, здесь же были накрыты столы, расставлены тарелки, стаканы, шампанское и водка. Ни то, ни другое Штейн не любил, предпочитая виски или вино. Но завод и есть завод. Не до изысков и дорогих напитков. Колхоз-навоз, как говорит Лерка. Началось, как всегда, с проникновенной, немного патетичной речи шефа. Говорил он хорошо, складно. Опыт работы политофицером на флоте не прошел даром. Умел Трунов в себя людей влюблять, не важно, мужчин или женщин. Костя давно уже понял, что нет мотиватора к работе более сильного, чем личная преданность. За шефа на амбразуры, как за Сталина. А он сам, Костя Штейн, на что готов ради Олега Викторовича? Да на многое, что уж скрывать. И не ради конвертов, а ради теплоты в глазах, ради любви этой непонятной, ради веры в него, когда-то неопытного, но дерзкого пацана. Может, не так сильно, как в первые годы работы, но разочаровывать шефа не хотелось. После речи и вручения подарков расселись за столами. Костя, как всегда, с Леркой, а Димка – на самом краю, подальше от заводской верхушки. Понеслось – ели, пили, тосты, смех. В этом смысле ничего не менялось. Только люди новые, на замену старых пришедшие. Ротация кадров в природе. В какой-то момент Косте стало скучно, душно. Хотелось сесть рядом с Димкой, поговорить, покурить. Может, даже спросить напрямую: стучишь или нет? И если стучит, то узнать, чем его Трунов за яйца держит? Ведь просто так никто этого делать не будет, не те времена уже. Помочь. Ведь мог Костя, в его силах совет дать, политику выработать, как так извернуться, чтобы и шеф был доволен, и совесть Димкина чиста. Только пока одни предположения… Крайнов сам подошел, когда народ уже подпил, а кое-кто даже в пляс пустился на небольшом пятачке между столами. – Кость, привет! Классный прикид. Димка и сам сегодня принарядился. Джинсы новые, узкие, так облегали длинные ноги, что хотелось рукой провести по бедру, почувствовать крепость мышц, дальше вверх, к молнии… Так, Штейн, стоп. Без фанатизма, а что потом со стояком делать будешь? – Слушай, я совсем забыл, что сегодня торжество. Хотел же к тебе вечером завалить. Блин, опять пить… – Димка сетовал притворно, у самого на лице совсем другое написано – он всего год на заводе и подобные мероприятия ему еще в кайф. – Я понял, Дим, потом как-нибудь заходи, – а Костя с радостью бы променял эти коллективные посиделки на тихий вечер дома, с Крайновым. Смешно, но из-под ворота симпатичной, бежевой рубашки у Крайнова выглядывала черная-белая футболка. Ну, блядь, как так можно одеться? Этот стилистический абсурд Димкиного понятия о моде перенаправил поток крови – от члена обратно к голове. Но Димку хоть в робу засунь, все одно – красавец. Постричь, побрить, переодеть и готово. Вон и Анечка из службы заказчика на него нет-нет и поглядывает. Костя про себя посмеялся, вот уж зря, Анечка. Пока Крайнов рядом с ним, его внимание на Косте сосредоточено. Такая крепкая мужская дружба... А если серьезно, то Димка и правда за Костю держался. Может, неуютно себя в коллективе чувствовал, а может, и показать хотел – смотрите, мол, я и финансовый – не разлей вода. Использовал его положение для поднятия собственной значимости. Ну и ладно, карьеризм в других Штейна не смущал, а даже им поощрялся. Только, если Лера права, то способ Димка выбрал сомнительный. Когда курили, Лерка, Димка и Костя, все повторялось – Крайнов опять у Штейна сигареты отбирал. Не то чтобы Костик возмущался, в глубине души это ему доставляло по-настоящему чувственное удовольствие, а вот Лерка спросила: – Крайнов, да что ты вечно у Кости сигареты забираешь? Своих нет? – Есть, но так он курить меньше будет, – Димка ответил, не думая, а потом покраснел. – Ты хочешь сказать, что о моем здоровье печешься? – Костя откровенно уже наслаждался ситуацией – палился Димочка, палился. – Да я курить бросаю, – Крайнов начал оправдываться, но как-то вяло. – Правильно, Дим, бросать надо с дорогих штейновских сигарет, а не со своих, дешевых, – подколола его Лерка. Настроение поднималось, вот так, мелочь, а радостно. Так, на радостях и полез к Димке – хотел внезапно выдернуть из губ, но Крайнов среагировал быстро. Руку с сигареткой поднял над головой, дразня, помахал: давай, Костик, прыгай. Ага, сейчас, и Костя его под ноги подсек знакомым приемчиком. Димка на стул задницей рухнул, но руку не опустил. Смеясь, Штейн его коленом придавил, почти залез на Крайнова, вверх тянется, а тот рукой дергает и хохочет. В этой шуточной борьбе не заметили Трунова, который в дверях курилки стоял. С усмешкой на лице и вопросительно приподнятыми бровями. Ну да, мужикам по тридцать, а они возню затеяли. Так и застыли на мгновение: Дима, на стуле раскоряченный, а Штейн у него на коленках. Неловко. Костя встал, костюм поправил. – Черт, Дим, из-за тебя пиджак помял, – спокойно, как будто ничего и не было, сказал. Да и что такого произошло, чтобы смущаться? Ничего. А шеф загадочно, тонко улыбнулся: – Константин Сергеевич, я уже ухожу. Проследишь за порядком? – Олег Викторович, да я тоже через часик поеду, – ответил, быстро сориентировавшись. Отвечать за порядок на корпоративе – то еще дельце. Это значит сидеть до самого конца и уйти последним, при этом переживая, чтобы никто не напился и не устроил разборок. Зачем ему этот геморрой? Шеф опять усмехнулся, очевидно, понял, что Штейн еще пять минут назад никуда не собирался. – Хорошо, Ямского попрошу. Валерия, еще раз с праздником. Как подарок, понравился? – Конечно, Олег Викторович, спасибо огромное, – Лерка, как школьница перед директором школы, серьезная и послушная ученица. Трунов ей кивнул на прощание, а вот на Крайнова даже не взглянул, словно он пустое место. Костя заметил, что у Димки улыбка стала напряженной, кривой. Штейн похлопал его по плечу. – Не бери в голову, Дим. – Да пошел он, – Крайнов руку Костика отпихнул, – ведет себя так, словно мы вассалы какие-то. – Брось, Дим, не наговаривай, нормально он себя ведет. – С тобой, Костик, может и нормально. А все остальные от него плачут. Ты сидишь там, в Пентагоне, и не видишь ничего. Удельный князек нашелся, – из Димки злоба прямо-таки капала ядом. Видимо, они о разных людях говорят, потому как Штейн за Труновым особой деспотичности не замечал. Да, строгий, да, требовательный, да, вспыльчивый. Но при этом справедливый, умный, щедрый и внимательный. Спорить не хотелось, не время, не место, и он перевел тему: – Лер, а что подарили-то? Костя не знал, забыл спросить. – Ты думаешь, я знаю? – Лерка засмеялась, и это разрядило обстановку. – Я еще не заглядывала в коробку. Но папе же не скажешь, вдруг обидится. Заржали уже все трое. Когда вернулись к народу, шеф уехал, и атмосфера заметно изменилась – шутки стали пошлее, смех и музыка громче, а тосты – чаще. – Кость, ты в самом деле домой собираешься? – Димка спросил вроде и равнодушно, а в интонациях заинтересованность ощущалась. – Не собирался, а теперь придется, – Костя на рюмку с водкой посмотрел с отвращением, да и Димка явно пить уже не был настроен, но Лерке шампанское налил. – Да плюнь, Кость, давай посидим. За мной Алик только к восьми приедет. Я тут со скуки помру без тебя. – Вон, пусть тебя Крайнов развлекает. Лерка со скепсисом на Димку взглянула, как бы говоря: да какое с Крайновым веселье? Димка, засмеявшись, начал выспрашивать, чем его шутки ей не нравятся. Лерка стала его подкалывать, он ее в ответ, а Костя отвлекся, задумался. Как-то и тут быть не хотелось, и домой ехать неохота. Может, намекнуть Крайнову, собирался же тот в гости? Пусть в той возне в курилке и не было особого, скрытого смысла, но все же Димка ведет себя более открыто, что ли, более расковано с Костей. И Костя ощущал себя на пороге, на краю. Еще шаг, и Димка будет его. Видел Штейн его сомнения и метания, и ревность. Если Еремин прав, и Крайнов знает, то это даже не шаг, а шажок. Но спешить не хочется. Да и спугнуть можно. Тактика и стратегия совращения натурала, Костя ее на практике и познавал, так как раньше такого не случалось в его жизни. Поэтому не намекнул, не предложил свалить вместе. От раздумий его отвлекла мелодия из «Миссии» – Лешка звонит. Костя из-за стола вышел, на ходу Лехе отвечая. Лешка, оказывается, договорился с хозяином квартиры, что как только документы на оформление отдадут в юстицию, можно будет ремонт начать делать, чтобы к концу марта успеть. Вот сегодня с утра и подали. И что Воронцов ему бригаду посоветовал. При слове «Воронцов», Костик встал в стойку: – Ну-ка, Сорин, еще раз о Воронцове. Он тебе посоветовал? – А что такого? – Лешка деланно удивился. – Кроме того, что ты советуешься с ним, ничего. Он еще должок не востребовал? – Кость, не козли, прошу. Нормальный он мужик, про квартиру спросил вчера, я ему ответил. Он и дал номер телефона, бригада хорошая, ему в прошлом году ремонт делали. И, если тебе так интересно, не востребовал. Сказал, не хочет, чтобы я чувствовал себя обязанным, и одолжения ему не нужны. Понятно… но что-то в голосе Лешки есть неуверенное, словно он сам до конца понять не может, рад этому или нет. А Костя рад, искренне, от всего сердца. У Лешки после Эдика ни к кому особого интереса не возникало. Как черная дыра в душе - столько ему Эдичка крови попил своими люблю - не люблю, гоню - не гоню, скандалами, драками. А Лешка, как наркоман, в зависимость попал – и с ним не может, и без него ничего не срастается. – Я тебя попросить, Костик, хочу. Ты где сейчас? – Празднуем праздник. – А, тогда не надо, отдыхай, – Лешка явно расстроился. – Да нет, Леш, говори. – Просто я с бригадиром созвонился, договорился в шесть встретиться. Думал, вместе прокатимся, ты на их работу посмотришь. Они там объект какой-то заканчивают. Может, еще на квартиру заскочим, посоветуешь, как и что делать. Я же в ремонтах нифига не соображаю, а ты собаку съел. Костя и съел. Когда свою квартиру ремонтировал, столько нервов истрепал. Трижды заставлял работяг переделывать. Намучился с ними, то запьют, то материалы запорют. – Так давай и прокатимся, я как раз уходить собирался, – Костя согласился, не раздумывая особо. – На работу заехать? – Да, заезжай. Я тебя на парковке буду ждать, – Лешка доволен, а что? Часть проблем сейчас на Штейна сгрузит, а он, Костя, такой, ему не сложно и Лешкин воз повезти. Тем более, у того трудности – и матери хуже, и на работе напряженно. Костя пальто подхватил в гардеробе, вернулся попрощаться. Народ веселился, танцы, песни – кто-то караоке включил. Веселуха явно затянется допоздна, пока Ямской всех не разгонит, а тот и сам любитель погулять. Увидели Штейна одетого, стали уговаривать остаться, Лерка обиделась, что ее одну бросает. Пришлось на срочное дело ссылаться, архиважное. Пообещал, что завтра позвонит. А Крайнова нигде не видно, Костя плюнул, не искать же, и уехал за Лешкой. Лешка уже ждал на парковке. Их шикарный, огромный офис – в центре, в современном, бликующем зеркальными стеклами окон, здании. Не то, что у Штейна, колхоз-навоз. Но Костя свой Пентагон на продуваемом всеми ветрами холме, темное, злое море, мачты судов и запах железа, менять на эту пафосность не горел желанием. Привычка. Да и видимость весь этот блеск – показуха. А пафоса и так достаточно всюду, кроме работы. Рядом с Сориным стоял мужик - Костя хоть и видел Воронцова только раз, но узнал сразу. И не просто стоял, а обнимая и что-то в самое ухо говоря. Милая картинка. А Лешка был так увлечен, что машину Костину не заметил, на морде целый рой эмоций и не уловить, какая главная. Воронцов в костюме, расстегнутом и слегка помятом. На вид ему лет тридцать пять, но подозревал Штейн, что больше. Чувствовался в нем лоск, только не провинциально-местечковый, а столичный. Сытый и симпатичный коротко-стриженный шатен, с умным, интеллигентным лицом. Костя задумчиво наблюдал за ними, не сигналя и не привлекая к себе внимание. Что-то его смущало в этой картинке. Не сразу понял что. А потом дошло – раскованность Воронцова, отсутствие страха в его поведении, абсолютное наплевательство на то, что подумают другие. Он не боялся откровенно лапать другого мужчину на глазах всего офиса – окна как раз на стоянку и выходили. Что испытал Штейн? Зависть? Восхищение? Наверное, и то, и другое. А Лешка тем временем хонду увидел, рукой Костику помахал, что-то ответив Воронцову, вывернулся из объятий и к машине двинул. Посмотрел на Костю и со словами: - Не говори ничего, - раздраженно ремень пристегнул. Костя промолчал, но любопытство мучило. А Лешка и задумчивый, и возбужденный одновременно. Тут Би-2 из динамиков: мой друг никогда не грустит… Штейн, сам за собой не замечая, подпевать начал. – Слушай, друг… – Сорин не выдержал, кипело внутри, требовало выхода, – этот мудак ко мне подкатил, чувства у него! – А почему мудак тогда? – Костик слегка растерялся от Лешкиной экспрессии. – А потому, что он же через полгода в Москву обратно сваливает, – прошипел Леха сквозь зубы – закусил фильтр тонкой сигаретки, а в прикуриватель не попадает, руки дергаются. Костя не понял логики и вопросительно хмыкнул: – И? – И! Я… На хуй, Штейн… Срок годности Алексея Сорина – шесть месяцев? Или как он это видит? – продолжал кипеть Лешка. – Леш, стой, объясни подробнее, – Костя все еще недопонимал, откуда столько злости. Лешка наконец сигарету прикурил, дым выдохнул: – Объясняю. Воронцов подпил на банкете, у нас же тоже справляют, и подкатил ко мне. «Алексей, можешь долг не отдавать. Или, если хочешь, давай заем оформим беспроцентный, на долгий срок. Только по желанию, чтобы ты себя обязанным не чувствовал». – Так это понятно, если он к тебе неровно дышит, разумно, чего злишься-то? – Да ты дослушай! Я, как лох, конечно, на заем согласился. Нахер подставляться, если можно будет спокойно отдать деньги? Вот тогда он и выдал: нравишься, Леша, мне, давай попробуем и бла, бла… А я, блядь, точно знаю, что он уезжать собирается. В общем, в Соринской логике Костя почти разобрался, случалась у Лехи такая карусель эмоциональная в голове периодами. Надо только по штейновской привычке все по полочкам разложить, и он, Лешка, успокоится, станет реальность воспринимать адекватно. – Так, Сорин, скажи, куда рулить и меня послушай. Лешка назвал улицу и дом, где встреча назначена. Ехать было не близко, в новый спальный район. – Не знаю, чего ты психуешь. По мне, так нормально все твой Воронцов делает. Честно. И тебе возможность отказаться дает. Не покупка, а попытка. А то, что он уедет, так даже лучше. По крайней мере, ты иллюзий питать не будешь, ерунду всякую выдумывать. Стабильные отношения без изматывающих последствий. Может, это именно то, что тебе сейчас нужно. Как трамплин, Леш, – Костя помолчал. – И Воронцов мне импонирует. Эта его смелость, не боится же ничего! – Кость, – подал голос Лешка, уже спокойно, видать разумные доводы Штейна на него начали действовать, – а чего ему бояться? Если бы у тебя за спиной стоял дядя в администрации президента и, столько бабла имелось, ты бы тоже не боялся. А нам приходится играть теми картами, что есть, Штейн. Костя не знал ни про деньги, ни про дядю. – Да, Леха, дядь не имеем. Что, так много денег? – Ты не представляешь. Наша фирма лишь кусочек огромного холдинга московского. Они как бешеные тут все скупают – заводы, колхозы рыбные по побережью. Помяни мое слово, года через три все под себя подгребут, даже вашу «Звезду». – «Звезда»-то им зачем? – Костя слушал с интересом, информация лишней не бывает, да и Сорин неглупый, тертый парень, зря болтать не будет. – А что – карманный завод с причалами и доком лишним не будет, не надо столько денег на ремонт флота тратить. – Да, смысл есть, – Штейн согласился. Странно, разговор вроде его напрямую не касался, а в подсознании что-то опять зашевелись, то самое долбанное предчувствие, беспокойство, причину которого он не мог в хороводе событий этой недели выловить. Решил отложить попытки понять на потом. – Про Воронцова подумай, ведь признайся – запал на него. – Да иди ты, Штейн, – Лешка отмахнулся, но Костя знал, что прав – уж больно живо Сорин реагировал на все, что с шефом связано. К дому, где бригада работала, только в начале седьмого подъехали. Еще не начало смеркаться, но пасмурно, серо. Лешка позвонил: – Ало, Евгений? Это Алексей… да… уже на месте. – Сейчас спустится, – сообщил, и буквально через пару минут из подъезда вышел мужичок – маленького росточка, одет по робе, в смешных, доисторических очках. Лешка ему посигналил и тот, махнув, к машине пошел, неспеша так, в развалочку. А Лешка из хонды навстречу. Смешно стало Штейну - встреча, блин, на Эльбе. Мужик что-то Лешке втирал, Сорин головой кивал, жестикулировал. Они забавно смотрелись – Лешка высокий, в костюме, тонкий, элегантный и неуверенный, а бригадир – ему по грудь, чумазый, какой-то нелепый, но с таким чувством собственного достоинства, что Костик его про себя Наполеоном окрестил. Костя как раз сигарету докуривал, в окно пепел стряхивая. Потом заглушил машину, перчатки натянул и к Лехе на поддержку отправился. На улице хоть и хмуро, но тепло. Не к добру, а к пурге такая погода. Подошел, когда они уже в квартиру подняться, на работу посмотреть договаривались. Лешка бригадира представил, хотя нафиг Косте его имя? Но такой вот Сорин, воспитанный парень. Квартира в новостройке, большая, странной планировки. Рабочие последние мелочи доделывали, мусор собирали, инструмент. Бригада, человек пять Костик насчитал, все взрослые, лет по сорок, мужики. Деловито, слаженно работали. Костя ступал аккуратно, стараясь нигде не прислоняться. Мало ли что, еще вляпается в краску. Прошелся по комнатам, Лешка с бугром за ним по пятам. Как-то при виде Штейна бригадирский апломб поумерился. Годы на руководящей должности сказывались – пролетариат сразу в Косте главного чувствовал. Дизайн Костику не понравился – слишком вычурный, безвкусный, помпезный. Но это не к работягам претензии, свою работу они выполнили хорошо. Костя, конечно, сильно не приглядывался, но видимых недостатков не заметил. – Что думаешь? – это Лешка, ему не терпится мнение Штейна узнать. – Алексей, – ага, на людях без Лех, – давай еще ванную посмотрим. Где она? Евгений-Наполеон показал на дверь в прихожей, и Костя уже за ручку взялся, когда она, дверь, резко распахнулась, чуть не стукнув по лицу. Костик ловко увернулся, а вот от вороха грязных тряпок, пропитанных каким-то вонючим раствором не удалось. Еле сдержал себя, чтобы не матюгнуться – блядь, на любимое пальто. Хорошо, что оно хоть застегнуто на все пуговицы, а то пиздец и костюму был бы. Быстро спихнул с себя тряпье и на виновника взглянул – парень, совсем молодой, смотрел на Штейна удивленно и растерянно. Такой же как и все – в грязной одежде, с банданой на голове. Высокий, где-то с Крайнова ростом, он буквально завис над Штейном и молчал, даже не извинился, сопляк. А бригадир Женя засуетился: – Ой, вы не переживайте. Это растворитель, от него пятна не остаются, – заметил, видимо, Костину реакцию. – Шурик, собери, давай, все. И знаки Шурику из-под чудовищных очков глазами делает: «Молчи, это заказчики!» Парень понял, отмер, отстранился от проема, сделал жест приглашающий – заходите, милости просим. Костя на себя самую надменную маску натянул, взгляд равнодушно-холодный, но ничего другого не осталось, кроме как протиснуться вовнутрь, стараясь не задеть грязную робу. Пахнуло потом и острым запахом тестостерона. У Кости этот запах ассоциировался с юностью и гормональным взрывом. И гнев утих, молодость, что с нее взять. Ванная комната Штейну понравилась – красивая, под светлый, теплый камень плитка, навевала мысли об античности, да и положена отлично, ровно. Большая джакузи, душевая кабинка, много света и зеркал. Все чистенько, аккуратно. Наверное, парень и подчищал здесь. Вроде все посмотрели, работой Костик остался доволен. Потом курили с Женей-бригадиром – Леха Костино одобрение просек – детали обговорили. Что подъедут завтра ребята, квартиру Лешкину посмотрят, согласуют весь фронт работ, предоплату и сроки. Вот тут Штейн решил встрять, ясность внести: – Вы, Евгений, учтите – для Алексея сроки очень важны. Нам Воронцов Илья Николаевич вас рекомендовал исключительно с положительной стороны, не хотелось бы разочаровываться. И город у нас небольшой, репутация дорогого стоит… – посмотрел многозначительно, слегка брови изогнув. Мужичок закивал, понял, на что Штейн намекает. – Конечно, мы постараемся. Если не возникнет технических причин, уложимся в сроки. Только все равно, сначала надо квартиру посмотреть, а потом уже точнее скажу, к какому числу. Косте его ответ понравился, без излишнего подобострастия, деловой, по сути вопроса. Пожали руки, правда Штейн так перчаток и не снял, а Лешка нормально, почти по-дружески попрощался. – Кость, ну какой же ты высокомерный сноб, – Леха Костину брезгливость заметил и не одобрил. – Леш, тут главное – дистанцироваться, больше бояться будут, стараться, – Костя на сноба не обиделся, знал на собственном опыте, что такое поведение себя в дальнейшем оправдает. – А ты у этого Жени татухи зоновские на руках увидел? – Не обратил внимания, – Лешка – ворона та еще, – это что-то значит? – Не знаю, просто будь поосторожнее, не пались. Если мужик сидел, то у него к нам особое отношение должно быть и точно не терпимо-трепетное. – Понял, Кость. Хорошо, что сказал. Заехали на Лешкино приобретение посмотреть. Штейн сразу понял, что несказанно повезло другу. За такие деньги и такие хоромы! И вид из окна просто великолепный – весь город как на ладони, озеро, набережная с одинокими, чахлыми тополями. А Косте этот пейзаж всегда какую-то в детстве виденную картину кубинского художника напоминал – красный закат, море, но тихое, почти штиль, набережная, золотой песок пляжа и пальмы качают кронами на ветру. И не важно, что у них – тополя, море штормовое и песок черный. Все равно завораживает. За одно это можно купить, а тут еще комнаты просторные, светлые, потолки высокие. Правда, ремонт придется делать нехилый – полы перестилать, окна-двери менять, стены выравнивать. Костя это Лешке и сказал. – Если ты хочешь что-то типа сегодняшнего дизайна, то к концу марта точно не уложишься, – добавил Штейн, – а если что-то минимальное… – Нет, Кость, – перебил Сорин, – минимализм это по твоей части. А я хочу эклектики… чтобы удобно было мамке с Танькой и мне. – Это все упрощает, поклеишь обойки и готово, – Костя пошутил, но Лешка воспринял всерьез: – Может, так и сделаю… И я хочу джакузи! – Хоти, только еще и душевую тогда ставь, Нине Михайловне джакузи никак не подойдет. Лешка согласился. Потрепались, пообсуждали Лехины планы, а когда расстались, время уже к десяти вечера подошло. Шел Костя к дому со стоянки, о днях последних думал. Об Олежке, как он там? Еремина вспомнил, что постановления на проверку еще не было. Наверное, после праздника пришлют. Как-то муть субботняя осела, и уже не казалось Сашкино «хочу» таким страшным. Ну, подумаешь, даже если обожжется - не расплавится. Актив, пассив, сверху, снизу. Был же Еремин натуралом, а теперь – нет. Так и тут, все меняется, все решается. Если, конечно, у Сашки особых тараканов в голове не водится. Но не попробуешь – не узнаешь. Да и с Крайновым надо в ту или иную сторону двигать. Влюбленность влюбленностью, а к регулярному траху привычка никуда не делась. А снова начинать цеплять незнакомцев – возраст не тот, да и не любитель Костя одноразовых перепихонов. Хотя случались, что уж скрывать, и нередко. И не дрочить же на светлый лик Димочки? Хотя… Костя рассмеялся, поняв, в каком направлении его мысли глупые покатились. Тепло, даже душно. А ветер порывистый, полы пальто развевал, да и на небе ни звездочки – все низкими тучами затянуто. Что-то точно завтра будет, успеть бы на завод попасть, пока снега не навалит… Дома пока разделся – пальто все равно еще воняет жутким химическим запахом, на балкон его вывесил, пока помылся, открыл холодильник и сразу закрыл - мамины котлеты еще вчера закончились, пока думал, чем заняться, уже почти одиннадцать. Интересно, народ на заводе все еще гуляет или разошлись давно? Закуску, что ли, надо было прихватить? А то совсем пусто, и есть хочется. Как-то вдруг вспомнились и Олежкин борщ, и шарлотка. Завалился в кровать – почитать немного и уснуть. Читал Костик «Дневник одного гения» Сальвадора Дали, сестра подсунула. Как-то особой любви к Дали не испытывал, а прочитав почти до конца, стал искренне восхищаться этим циничным, хитрым засранцем. Всю жизнь фриком прикидываться, это надо уметь! А на деле быть пронырливым, умным бизнесменом. Бесспорно талантливым, может, даже гениальным творцом, но сумевшим продать себя при жизни, не следуя примеру других, обретших славу посмертно. Открыл последнюю главу и увлекся: она была мерзкой… но забавляла некая вычурная расчетливость мерзости – как манифест сумасшествия, кинутый в лицо тупому обывателю. «Искусство пука». Это ж надо такое придумать… Хотя Костя в видовую коллекцию Дали добавил бы еще один – звуки, издаваемые растраханым хороводом пассивом. Самому такое испытать не приходилось, бог миловал, а видеть – видел. Бля… Штейн, и ты мерзкий, такое на ум пришло на ночь глядя… От записок гения его отвлек настойчивый звонок телефона. Ну, кто еще? Посмотрел ни дисплей и удивился – Крайнов, нежданно-негаданно. – Костя, – Димка пьяно протянул в трубку, – ты где? – Черт, Димка, дома, где еще, – ответил вроде и недовольно, а в груди сердце кровь по венам с удвоенной силой толкает. – Можно я к тебе приеду? Не хочу домой, да и бухой я. А у нас там гаишники стоят всегда в это время. – Ты на монстре? – был бы кто-то другой, сказал бы: брось машину на заводе и чеши на автобусе. Но не сказал. – Ага. Так можно, Кость? – у Димки тон подозрительно просящий – подобная настойчивость Крайнову несвойственна. – Ладно, только пожрать купи, у меня пусто совсем, – в голосе Костика только «так уж и быть» снисходительное, ни капли той внезапной радости, что внутри расплескалась. – Пельмени? – что еще может Крайнов предложить в одиннадцать вечера? – Да хоть пельмени, – Косте по большому счету все равно. Димка позвонил в дверь уже минут через пятнадцать. За это время Костик штаны домашние натянул, квартиру осмотрел, вдруг где-что подозрительное завалялось – смазка, там, анальная, презервативы, вещи Олежкины. Подумал и убрал Олегов бритвенный станок, зубную щетку, которые так и остались стоять в ванной на полке. Хотя, глупо это… Но предусмотрительность – второе имя Кости Штейна. И еще – мысль, что всего час назад решил с Димкой в ту или другую сторону двигать, а тот будто почувствовал, тут как тут. И вся решимость дымом в трубу улетучилась. Только предчувствие, предвкушение, возбуждение мелкими иголками в кончиках пальцев отзывается… Крайнов притащил пакет с морожеными пельменями, какую-то колбасу, хлеб. Сам вроде и не такой пьяный, как по телефону показался. Глаза синие чуть ярче обычного и запах водочный. А так, абсолютно вменяемый. – Что там народ? Разошелся? – Да нет еще, сидят, песни поют советские, патриотические под караоке. Скучно, я и свалил, – Димка деловито пакет разбирал на кухне, пока Костя кастрюлю с водой на плиту ставил. – Чем займемся? – Косте интересно, зачем Крайнов приперся. Машина, ГАИ – всего лишь повод, даже к бабке не ходи. А в чем истинная причина Димкиной настойчивости? Хотелось бы думать… как хотелось бы… Но Штейн давно уже скороспешные выводы делать перестал – накрутишь, нафантазируешь, заведешься и… обломишься по полной. Димка – парень непредсказуемый, в голове бардак побольше Лешкиного. – Не знаю, Кость, давай кино посмотрим, помнишь у тебя… как там… «Не пойман – не вор» есть. Может, его? Равнодушно пожал плечами, ему без разницы, что смотреть. Открыл бар – бутылок с вискарем у Кости много, штук десять. Прелесть морской контрабанды – дорогое пойло по цене раза в три дешевле, чем в родных магазинах. Выбрал Чивас, он помягче будет… Устроились в гостиной, закуску поставив на столик, Костя на диване, а Димка на полу. – Крайнов, на ковер разольешь, выгоню нафиг. Димка, зная Костино трепетное отношение к вещам, и к ковру белому в частности, покивал: – Буду осторожен. Педант, ты, Костик, и мещанства в тебе много, – все же не удержался, подколол. Ага, там, где Сорин пафос видел, Димка мещанство углядел. Любит он такие словечки вставлять, как сегодня – вассалы, князья, уезды. Книжек что ли исторических переел в детстве? Штейн про себя посмеялся, хорошо, тот мемуары Дали не читал – стал бы цитировать, его только пристрелить тогда, никто не вытерпит. Про что фильм, Костя знал, но вот сконцентрироваться на действии не мог – полумрак, виски в голову ударило, Димка на полу, в одной футболке и джинсах, сидит, головой на Костино бедро опирается. И Штейну хочется провести рукой по темным вихрам на макушке, по затылку, по шее… а еще больше хочется – эти картинки встают перед глазами ярко, назойливо – закинуть Димкины длинные, стройные ноги на плечи, скользить ладонями по крепким бедрам или засосать верхнюю пухлую губу, поиграть ею, прикусить, хочется… Черт, фак, блядь… У него встал, хорошо так, что аж яйца поджались и пятно мокрое от смазки на штанах появилось. Стоп, стоп! Но какой тут стоп, говори себе-не говори, а вот он, Димка, рядом, кажется доступным, только руку протяни. На экране Хенкс ловил Ди Каприо, выстрелы и крики. Но эхо собственного пульса перекрывает все сторонние звуки и голоса… Голос Димки сквозь это эхо не ворвался, а скорее, тягуче, медленно проник в подтаявший мозг: – Слышишь, Кость… – он так и не убрал голову с бедра, – послезавтра прилетает Маша, еду ее встречать. Костя не понял, что за Маша, сосредоточиться на словах сложно, слишком уж он увлечен – ноги, губы, запах, сдерживаемый стон… поглощён борьбой с желанием развернуть, вжать, раздвинуть коленом бедра, здесь на ковре… И пусть все бьется, льется, рушится – стаканы, сердце, виски, надежда… – Ты слушаешь? – Димка сделал звук потише, повернулся, посмотрел, слава богу, в лицо. Костя быстро перекатился на бок, прикрыв стояк, который неслабо оттягивал мягкую ткань штанов. – Ну… – Я говорю, Маша прилетает. – Что за Маша? – Штейн знать не знал ни о какой Маше, да и знать не хотел. Но Димка настойчиво пытался донести что-то важное: – Маша! Помнишь, я тебе рассказывал про Новороссийск? В прошлом году? Помнил смутно, вроде Димка туда отдыхать ездил. Ну и все. Он ведь эгоист, Костя Штейн, и жизнь Крайнова до него и без него особо ему не интересна. – Дим, что-то не припоминаю. Расскажи в чем суть, – Костя в себя вернулся, с трудом сконцентрировавшись на происходящем. И это, происходящие, ой как не нравилось. – Я, когда в отпуск летал, прошлым летом, жил у знакомых. Они из нашего города, переехали лет пять назад. Машку знаю с детства, а там встретились, Кость, и завертелось-закружилось. Три месяца вместе. Да я тебе рассказывал. Когда вернулся, первое время созванивались, а потом как-то сошло на нет. Вот, а в воскресенье она позвонила, сказала, прилетает. Бабушка тут у нее осталась. – А ты причем? Встретишь, отвезешь, – Штейн делал вид, что не улавливает Димкиной мысли, но понимал, Маша не к бабушке, Маша к Крайнову прилетает. Димка схватил бутылку, плеснул себе и Костику Чиваса до краев в стаканы, молча, протянул. Костя стакан в руке повертел, отпил пару глотков. В горле горячо, а в груди вместо тепла – холод. Крайнов залпом почти половину стакана. – Кость, я, наверное, женюсь на ней… Здравствуйте, приехали… Но «наверное» как-то не к месту во фразе. – Так, Крайнов, стоять! – Костя себя уже в руки взял, осталось только контроль над ситуацией вернуть. – Значит, Маша прилетает, ты ее год не видел, трахались на юге, считай, на курорте, три месяца, и теперь ты жениться на ней собираешься? Она залетела и родила? Ты любишь ее? Она дорога тебе как память? – Штейн, блядь… Я не знаю. Не залетела, нет. Просто… – Димка, с трудом слова подбирая, попытался объяснить: – Я же ни с кем так долго уже давно… Лет в двадцать пять год прожил с девчонкой и все, дальше только все какое-то одноразовое. А Машка нормальная, позвонила, сказала, что забыть не может, что любит. Что приехать готова и остаться здесь, если я не захочу в Новороссийск с ней. Готова все бросить ради меня… Что ж, девица – достойна уважения. Молодец, ради любви готова всем пожертвовать и рискнуть. Костя отчетливо осознавал, что он бы не смог, не рискнул бы, не пожертвовал. Кивнул, поощряя к продолжению. – Кость, – Димка снова голову откинул, еще и плечи верх поползли, острыми лопатками Штейну на прикрывающую стояк ногу оперся. Ощущения такие – жарко-холодно, в животе еще не остыло возбуждение, а в голове уже кристально ясно. Но Крайнов где-то в себе, ему не до Костиного ерзания… – Бля, мне же тридцать один. Тридцать один, Костя. Я живу с родителями, я работаю за гроши. Ни перспектив, ни шансов. Нет у тебя такого чувства? Хотя… у тебя точно нет. Ты же баловень судьбы, Штейн. А я… все чаще думаю – неудачник, неудачник, неудачник… И в пропасть лечу… А Костя вспомнил про карты – у всех сдача на руках одинаковая, и у Лехи, и у Димки, и у него самого. Только правила в игре у Лешки с Костей посложнее, похитрее. Но и игроки они разные – кто-то умнее, кто-то осторожнее, кто-то блефует блестяще… Димку несет, даже слегка потряхивает, видимо, откровения нелегко ему даются. И в то же время необходимо выговориться, выплеснуть. На него, на Костю. Зачем? Почему? Дружба? Нахуй… Костя не удержался, руку на плечо положил. – Димка, да что за дерьмо? – Так и есть дерьмо, Кость. Смотрю на одноклассников, соседей – жены, дети, заботы, то одно, то другое, по кругу, хоть какой-то смысл, а у меня нет нихера. И все думаю, ради чего все… А так, женюсь, хату уговорю родителей разменять или в Новороссийск к Машке – там работу найду, тоже ведь морской город. А здесь мне ничего не светит. Замолчал, допил до дна, глаза закрыл. Костя, не замечая, по плечу, по руке поглаживал, а сам о Димкиных словах думал. Что ж, может, и есть резон, ведь впрямь возраст уже у них такой, что странно быть одиноким. Про него, Штейна-то, все понятно, у него совсем другая боль, а Крайнову, симпатичному, молодому, умному, давно пора семьей обзаводиться. Но зачем все это рассказывать? Депрессия, метания, мысли… А Костя чем помочь может? Только завалить, тут, на ковре и всю дурь вытрахать. Это ли Димкины мечтания? Сказать – на хуй ту Машу, я люблю тебя? Решиться и перейти свой собственный Рубикон? Резко ухватив за подбородок, развернул лицо к себе – глаза полузакрыты, а рот приоткрыт в приглашении, и губы влажные от виски. Провел пальцем по верхней, стирая мокрый след. Горько-сладкая слабость… Димочка, фак, подался вперед и языком вслед за пальцем провел… Капитуляция. Но… Костя не решился пойти дальше. Злость, трусость или интуиция, но не предложил себя как выход из Димкиного тупика. – Ну, так и женись, если думаешь, что поможет. «Только мне мозг не еби», - не сказал, и так звучало явно. Уже стоя на лоджии и куря пятую по счету сигарету, прислушиваясь к Димкиному дыханию – постелил тому на диване, после того как допили бутылку, почти в молчании, так, редкими фразами перекидываясь и делая вид, что увлечённо следят за действом на экране – думал, грыз себя. Был момент, мог же воспользоваться, а не стал. Не испугался, нет. Просто… будто Димка в Косте шанс видит из дерьмовой жизни выбраться. И от этого гадко. Словно он, Штейн, и не человек вовсе, а так, средство от запора, две коробочки – Маша неведомая и Костя. Какое лучше подействует и дешевле обойдется? Ебаные качели, ебаный Крайнов…