Эпицентр

В городе на дороге свободно, час пик давно закончился, и Штейн не стал мудрить, объезжать по окраинам, свернул к центру. На набережной светло, и в рассеянном свете фонарей тополя казались не чахлыми, а сказочными мертвыми деревьями. Ехал по косе, отделяющей морскую набережную от озера, и непроизвольно посмотрел на Лешкин новый дом, выискивая то самое окно, вид откуда ему так нравился. Без особых усилий вычислил – третье слева на последнем этаже. В окне горел свет, и Костя взглянул на часы – десять вечера. Неужели ремонтники до сих пор пашут? А он так и не узнал, как двигается ремонт. И с Лешкой необходимо связаться, но сказать Косте нечего… Заскочить? Или ну его, завтра, после салона… Хотя… Воронцов через три дня возвращается, и времени осталось совсем мало. Черт, ладно. Надеясь, что лимит неприятностей на сегодня исчерпан, вновь объехал вокруг озера и свернул к дому. Домофон не работал, в подъезде воняло краской и сыростью. Мог же спокойно подняться, но нет, Костя взбежал на последний этаж, перепрыгивая через две ступеньки. Несмотря на усталость, настроение «бежать, бежать, бежать» не растворилось в событиях вечера, и мышцы будто сами управляли телом. У двери постоял с минутку, выравнивая дыхание – точно надо бросать курить или хотя бы уменьшить дозу – и надавил на звонок. Один раз, второй, третий. Нет никого? Забыли потушить свет? Прислушался – абсолютная тишина, и Костя, мысленно дав себе подзатыльник за бессмысленную трату времени, собрался уйти, но раздался скрежет ключа в замке, и дверь распахнулась. В проеме в изумлении застыла долговязая фигура Шурика, так вроде его звать… Костя хмыкнул и, спасибо контрасту ярко освещенной прихожей и полумрака площадки, за секунду выхватил и спортивные штаны с вытянутыми коленками, и черную футболку с оторванными рукавами, и лохматую шевелюру темных волос. А вот парень прищурился, вглядываясь, и изумление сменилось настороженностью, когда он рассмотрел, кто перед ним. А вы не ждали, а мы приперлись. Штейн не сразу понял, что на него нашло, но вместо заготовленной фразы: «Хочу посмотреть, как идет работа», он выдал: – Привет, напоишь чаем? – и улыбнулся, подумав, что выглядит жалко. Но любимая высокомерно-равнодушная маска, так легко возникающая на лице в нужные моменты, сегодня, наверное, где-то по дороге затерялась в перипетиях. Парень осторожно кивнул и пропустил Костю в квартиру. Штейн на пару мгновений замялся, решая – разуться или нет, но, заметив влажную тряпку у порога и ведро из-под шпаклевки, наполненное мутной водой, скинул обувь. Парня припахали убирать за всеми как самого молодого? Тогда ясно, почему он здесь в такое время. Костя поднял туфлю – мда, не просто царапина, а выдран кусок кожи, не замазать, не отполировать. Блядь! Сначала очки любимые, теперь туфли – Джеффри Вест, Англия, пятьсот баксов – в помойку… Блядь. И даже разозлиться не на кого, сам виноват. Отбросил башмак и резко развернулся. Шурик с интересом разглядывал не Костю, а завороженно уставился на его обувь. Понравились туфли? Ну, да, красивые – черные, классические, а внутри – красная, вызывающе-агрессивная кожаная обшивка. Были… красивые… Ладно, Штейн устало выдохнул. – И где чай? Парень неуверенно улыбнулся и позвал: – Проходите на кухню, правда, там не убрано… – и прошел по коридору, не дожидаясь, пока Костя придумает, куда кинуть пальто. В итоге Штейн бросил его на один из трех стульев в большой пустой кухне. Здесь еще маленький столик, сколоченный из чего придется, и табуретка. В углу на полу – старая ржавая плитка, чайник, на столике – несколько кружек, пластиковая посуда и куча пустых упаковок от одноразовой лапши. Не такой уж и бардак. Терпимо. Шурик… Черт, как же не идет пацану эта производная от имени, но Саша… фак, он, Штейн, «насашкался» уже до тошноты. Решил, что будет обращаться к парню обезличенно. «Ты» и «эй» вполне сгодится. Пока тот ставил чайник и мыл кружки в старой, оставшейся от прежних хозяев, в потеках серого налета раковине, Костя прошелся по квартире – не зря, в конце концов, он сюда приперся, надо бы оценить размеры проделанной работы. В гостиной – потолок закатан под яйцо, белый, ровный, пол застелен темным структурным ламинатом, стены выровнены и подготовлены для обоев. Только деревянная, с облупившейся краской, рама портила картину. В прихожей – так же, плюс двери демонтированы. Заглянул в ту комнату, которую Лешка за матерью закрепил – здесь потолок и стены готовы, а пол еще нет. Аа, точно, на полу же паркет. Очищен от старого лака, подбит, но пока не доделано. Не забыть бы уточнить у парня по срокам. Костю неудержимо тянуло к обзорному окну, посмотреть на город сверху, покурить… Не пошел, зависнет и будет пялиться, а хотелось привести себя в божий вид и выпить горячего сладкого чаю. Потом можно будет и полюбоваться. Он уже было шагнул в ванную, где дверь тоже отсутствовала, но его остановил быстрый возглас: – Постойте! Туда пока нельзя заходить! – Костя отдернул ногу и обернулся, вопросительно выгнув бровь. – Плитку на пол сегодня вечером только положили, еще не встала, – пояснил пацан. – Понял. Слушай, а где мне помыть руки? – Костя понюхал ладони – они пахли бензином и табаком, и зачем-то добавил: – Я с дороги… – Да на кухне можно, сейчас мыло дам. Костя, сняв очки, пиджак и закатав рукава, долго намыливал руки, умывал лицо, чувствуя на себе напряженный и любопытный взгляд Шурика. Впрочем, он, взгляд, не раздражал, да и любопытство объяснимо: – они виделись дважды, бассейн можно исключить по причине обнаженности, ну, кроме плавок, обоих, – и два раза Штейн выглядел с иголочки. Этакий гладенький и богатенький плейбой, а сегодня… Бардак на голове – волосы слиплись и падали на лоб, мятые пиджак и рубашка, расхристанный. В зеркало себя не видел, но подозревал, что морда еще та – красная, обветренная, и трехдневная щетина его явно не украшала. Ну и похуй, он же не на смотринах. Закрыл кран, огляделся в поисках, чем бы вытереться, и Шурик протянул ему какую-то сомнительной чистоты тряпку, но Костя не взял, побрезговал. Парень, насмешливо хмыкнув, откинул ее в сторону. Все-таки дерзкий сопляк… Костик отряхнул руки, не об себя же вытирать, и так, с мокрым лицом, уселся на стул поближе к батарее. Пока условный хозяин гремел чашками и разливал чай, Штейн в блаженстве засунул ступни под радиатор. Только сейчас дошло, что ни черта он не согрелся в машине, от тепла кожа раскраснелась еще больше, веки слипались, вот-вот и разморит на сон. Хорошо, спокойно… Любые слова нарушили бы это расслабленное умиротворение. Да и о чем ему с парнем говорить? Не о чем особо, светские беседы вести нет никакого желания, а по делу – попозже… Вот зальет в себя горячего и сладкого, выкурит сигарету и… – Сколько вам сахара? – вопрос вспорол уютную тишину, и Костя от неожиданности вздрогнул. Черт, он пригрелся, успокоился, и впрямь едва не отрубился сидя. – Покажи куда, – попросил Штейн, и парень указал на большую белую кружку с красным клоуном, желтый керамический нос которого торчал дурацкой пимпой. – Можно три, – исходя из объема, сказал Костя. Он мысленно встряхнулся, и, вытянув ноги, устроился поудобнее. Наблюдал за парнем, разглядывал его, не таясь. Тот аккуратно поставил на столик чай для Штейна и какую-то черную, даже на вид горькую, бурду для себя. Кофе? Не пахло кофе… – Что там у тебя? – ну интересно же… – Чай, крепкий просто. Ничего себе – крепкий! – Чифирем, значит, балуешься? – Костя вовремя вспомнил о точках на запястье. Парень смутился, видимо, понял, что Штейн догадался, и не очень-то ему приятно знание гостя о его тюремном прошлом. – Разве это чифирь!? Просто не могу жидкий пить, это ж как горячую воду хлебать, – ответил и шмякнул на столик мятую пачку «Примы». – А половина человечества хлебает, и ничего, нормально, – Костик весело рассмеялся и сделал большой глоток «горячей воды». Еще бы лимона, и вообще отлично. Шурик пожал плечами и промолчал. А Костя обратил внимание на натюрморт на столике: – две пачки сигарет – его «Собрание», черная с золотом, в виде портсигара коробка, и пацана – «Прима» в мягкой упаковке, дешевле папирос просто нет, две кружки, в одной из которых плещется чифирь, или – Штейн про себя усмехнулся – ооочень крепкий чай. А посредине стола – жестяная банка из-под «Нескафе», забитая окурками, куда они стряхивали пепел. Как точка, где соприкасались в действии два абсолютно разных мира. Так что, Константин Сергеевич, выбрось прочь из головы все сладкие, как этот самый чай, но глупые мысли. С правдой жизни не поспоришь. Парень, конечно, хорош. Даже не красивый, красивым он будет лет через пять-шесть, но привлекательный. Пока незаматеревший, стройный, но не хрупкий, высокий. Под натянутой, на вид упругой матовой кожей играют сухие длинные мышцы. Такие не раскачаешь в тренажерке, это, скорее, результат тяжелой физической работы. Лицо странное, негармоничное какое-то. Серьезная, даже мрачноватая верхняя часть – чистый лоб, глаза темно-серые, цвет густой, с синевой в глубине, сросшиеся темные брови, прямой нос. А рот будто чужой – широкий, подвижный, легкомысленный и дерзкий. Две родинки на правой щеке усиливали легкомыслие. Давно не видевшая ножниц темно-каштановая копна волос, а руки – голые, гладкие. И нет даже намека на щетину. Блядь, сколько же ему лет? Костя представил, как можно начать разговор, осторожно прощупывая, какие подобрать слова, чтобы забраться под шкуру, сколько нужно приложить усилий, чтобы понравиться сначала просто как человек, потом подцепить на какой-нибудь слабости. Соблазнить. По идее – это же не Крайнов, с кем Костика слишком многое связывало, это чужой, можно быть настойчивым, атаковать, сломить, напоить, в конце концов. А не получится, пошлет парень его нахуй, ну и что? Узнает, поймет и пошлет, все ерунда, не страшно. Вряд ли пацан способен как-либо навредить, уровень не тот. Штейн потянулся стряхнуть пепел, на кончике языка вертелась начальная фраза атаки – о переходе «на ты», но, взглянув на натюрморт, вдруг понял – прилагать усилия, усложнять себе и так лихо заверченную жизнь, он не будет. Сегодня понравился этот, завтра – другой. Так что, Костя, считай – полюбовался на красивую картинку, и на этом всё. – Так что скажешь, уложитесь к 31 марта? – по делу поинтересовался Костик. Шурик отвел взгляд, а смотрел он куда-то в район губ Штейна, и задумался. – Что-то не так? – Да все нормально… но оконщики, они нас держат, и кухня… – парень не пытался оправдываться, казалось, он не мог собраться с мыслями, где-то у него они витали не здесь. – Давай-ка по-порядку, по-объектно, – заказчик и начальник в Косте сделали стойку, тон стал требовательным и жестким. И Шурик собрался – отчитался, четко, кратко. Что ванная уже почти готова, осталось затереть швы и установить сантехнику, джакузи и душевую доставят в четверг, так что тут все окей. С комнатами тоже, но фирма, где заказали окна, начнет установку только двадцать восьмого, им дня два понадобится, а потом уже стены покрасят там, где краска, и поклеят обои там, где обои. С маляркой закончат в срок. Двери установят в понедельник. А вот с кухней проблема – Алексей заказал в «Айсберге», обещали, что за две недели изготовят, но на звонки не отвечают, тянут резину. Что Женя ездил и выяснил, что у них какие-то проблемы, короче, нужно на них нажать… – Что ж вы молчали? – Штейн побарабанил пальцами по столику. И отбил ебаный «Собачий вальс», совсем как Трунов. Кажется, он перенял у шефа больше, чем предполагал… – Да Жека думал, разберется, но… – Шурик пожал плечами, будто говоря – его дело тут маленькое. – Хорошо, дашь мне номер телефона и адрес, я съезжу. Что с паркетом? – Его нужно в самом конце покрывать лаком, после всех грязных работ. И дать высохнуть дня два. – Так вы успеете или нет? – в принципе, два-три дня ничего не решали, некритично. Лешкин знакомый подождет, никуда не денется. – Должны, но не уверен. Думаю, к пятому апреля скорее. – Ладно, я Алексею сообщу. Что с деньгами? Нужны? – вроде Леха говорил, что по мере необходимости работяги будут просить бабки. – Да, я список подготовил, что еще закупить нужно, сейчас принесу, – парень вышел, а Костя внезапно подумал, что странно как-то ведет себя Евгений-Наполеон. А если бы Штейн не зашел сегодня? Не звонит, не отчитывается, Лехе ничего не сообщает. Просмотрел список, который вручил ему пацан – краска, клей, еще какая-то мелочь, шурупы… Но на шесть тысяч рублей. – А что так много? Или калькулятор не купил еще? – с невозмутимым лицом, подколол Костик. Шурик фыркнул, потом попытался сделать серьезное и деловое лицо, но не получалось – губы все равно расползлись в какую-то дурацкую ухмылку. Костя насмешливо выгнул бровь. Улыбка у пацана заразительная, черт, непроизвольно тянуло улыбнуться в ответ. – Так Алексей краску такую выбрал, французскую, структурную, одна банка две штуки стоит, – объяснил парень и прикусил зубами нижнюю губу, видимо, пытаясь удержать себя от неуместного смеха. Причем, белыми зубами, невзирая на чифирь и «Приму»… Всё, пора закруглять это чаепитие, выдать денег и валить домой. Костик встал, заправил рубашку, накинул пиджак. И вдруг почувствовал, что домой не тянет, там все будет напоминать о Еремине, а он, к счастью, его почти не вспоминал, вообще не думал ни о чем. То несся по трассе, то бежал, то ходил туда-сюда, матерился, благодарил, вдыхал весну, вот, на Шурика любовался… И уютно тут, на этой недоделанной кухне… Так, Штейн, не расслабляйся. Время одиннадцать, и катить на другой конец города. – Поеду, спасибо за воду. – Да не жалко, приходите еще… – быстро отреагировал парень, а потом понял – сболтнул что-то лишнее, квартира-то не его и он тут не хозяин, чтобы Штейна приглашать, и, стараясь исправить оплошность, начал: – то есть… я… Костя небрежно махнул рукой, мол, я тебя понял, можешь не объяснять. Надел пальто, достал бумажник, а там только три купюры по тысяче и пусто. – Вот, возьми три штуки, остальные завтра подвезу вечером. Нормально будет? – Ага, завтра тогда купим шурупы и краску, а остальное – потом, – Шурик, поняв, что нежданный гость сейчас свалит, выдохнул. И, как показалось Косте, с облегчением. Кольнула нелепая обида… Фак, Штейн, ты – идиот, что тебе до пацана? Обулся, застегнул пальто, натянул перчатки и… все же прошел по коридору, заглянул в дальнюю комнату. Быть здесь и уйти, не постояв у любимого окна? Закрепленный рефлекс, однако… До окна он не дошел, споткнулся обо что-то на полу. Темно, свет Костя не зажег, пришлось вернуться и щелкнуть выключателем. Парень так и остался стоять в дверном проеме, а Штейн разгадал теперь настороженность и неуверенность в начале встречи, и облегчение в конце. На полу был расстелен тонкий мат, на таком в спортзале занимаются, большая, чем-то набитая сумка, тапочки и теплая куртка. Маленький старый телевизор, шнурами к нему подключена… вроде какая-то игровая приставка. – Ты здесь ночуешь что ли? – не то чтобы он удивился, просто не ожидал. Шурик кивнул, а на лице вновь неуверенность и, в тоже время – готовность защищаться. Боится, что Штейн его выгонит? Нууу, не такая он сволочь. Хотя… сволочь, и выгнал бы, не раздумывая. Еще вчера бы выгнал, его или кого другого. Сразу и на мороз. Но сегодня… черт, это, наверное, на Костю так мент на дороге повлиял… – Больше негде? – мог бы не спрашивать, но любопытно. – Негде. – Шурик ответил кратко, еще не догадываясь, что милостивое разрешение остаться уже получено. Во взгляде и интонации нет просьбы – легкий вызов, да и не будет он просить, не умеет, скорее всего, гонора много. Фак, этот мат такой тонюсенький – как на нем спать? На ум пришел герой школьного романа «Что делать», который Штейн вымученно заставил себя прочитать в девятом классе. Как его там… Рахманов, вроде… который на гвоздях спал. Аскет, точно. Что-то в парне присутствовало именно такое – сдержанно-аскетичное и бунтарское. Взрослое и юное. Сколько же ему лет… – И давно ты тут ночуешь? – Три ночи… – хотел еще что-то пояснить, но замолчал. Не хочет рассказывать и не надо, не пытать же его… Все же подошел к окну – вид захватывал дух, Лешке бы здесь нишу с широким подоконником сделать и подушки положить… Ага, Штейн, ты и будешь тогда тут зависать или вообще, пропишешься. Все последующее Костя потом себе объяснил так – та спонтанность, что гнала его неведомо куда, заставляя топить педаль газа, еще не выветрилась из крови, смешалась с абсурдной эйфорией, предчувствием-рефреном «все будет хорошо», заботой, с которой была передана фляжка с водкой в милицейском «бобике», усталостью и расслабленным уютом провонявшей табаком кухни. И этот невообразимый микс сыграл роль противоядия, загоняя тварь-внутри, насмешливо шептавшую: «Ой, какое бескорыстие, браво, браво!», обратно в ее яму. А там, на квартире, глядя в окно на призрачные огни города, он не обдумывал, не решался, пришло само и быстро сорвалось приказом: – Так, Саня, иди одевайся, прокатишься со мной. – Куда это? – понятно, что приказ парень воспринял в штыки. – Недалеко. Дам тебе кое-что и можешь тут пожить, пока ремонт не закончите, – пояснил Костя, но не все, не до конца. Возможно, из-за сомнения – может и отказаться, дурачок молодой. Начнет размахивать флагами независимости. Тот и хотел, было заметно, отказаться, желание послать Костика подальше явно отразилось на лице. Но, то ли беспрекословный тон, то ли еще что-то, повлияли, неизвестно, и он, неуверенно улыбнувшись, развернулся и потопал в прихожую. Пока обувал разбитые кроссовки, Костя беззастенчиво разглядывал открытую – футболка при наклоне задралась – поясницу, задницу, обтянутую старыми трикошками. Скорее – машинально, чем с умыслом или желанием. Как-то акценты в сознание сместились – вместо объекта для фантазий парень перешел в категорию «средство для отдачи долгов мирозданию», которому он, Штейн, за свои двадцать девять порядком задолжал. Уже в машине, пока Саня складывал в стопку раскиданные диски, перебирая и читая названия, Костик позвонил родителям – не мешало бы уточнить, не спят ли? Впрочем, для мамы одиннадцать вечера – детское время. – Мам, это я, – сказал и зацепил удивленный взгляд парня, – не ложишься еще? – Нет, карты заполняю, сил уже нет, – мама устало выдохнула в трубку, – ты где пропал? Заедешь? – Ма, я одного пацана пришлю, дашь ему ключи от гаража? Мама задумалась, видимо, вспоминая, где они лежат. – Хорошо, конечно. А сам не зайдешь? Я гуляш приготовила, а есть некому, отец сегодня у Палыча ужинал, Аленка обещала заехать и не смогла… – Маааам… – к черту гуляш. Вот поэтому Штейн и взял с собой парня, мог и один съездить, но ему заходить к родителям не стоит, застрянет на час как минимум, да и настроения не было выслушивать мамины расспросы и упреки, ждать, пока насует плошки с едой… – нет, не получится сегодня. – Ладно, Костя, но на выходные – обязательно заезжай, – и мама, понимая бессмысленность уговоров, положила трубку. Поехали, и Штейн уловил – пацан расслабился. Этот звонок и разговор, наверное, успокоили, развеяли опасения – куда его везут на ночь глядя? А вопрос «Зачем?» он не задавал, стеснялся, может? Зато разговорился, и Костик узнал, что живет он уже год с Женей-Наполеоном, квартиру снимают на двоих, с тех пор как тот развелся с женой, а на днях бывшая внезапно воспылала желанием наладить отношения. И они налаживали, по словам парня – слишком громко, а квартирка маленькая – комната и кухня, короче, невыносимо. Костя согласился – невыносимо, а если жена бригадира ему под стать, то и неэстетично… – А родители твои? Где-то же ты жил раньше? – спросил и понял по реакции, что ответа не дождется, болезненная эта тема. Пацан пожал плечами и отвернулся к окну. Да и похуй, не очень то и нужно знать. Штейн сделал музыку погромче и больше с беседами не лез. Это так непохоже на запад, это так непохоже на север, Это так непохоже на запах никому неизвестных растений. Это так – тише, чем ночью, это так, как будто бы Ты всё ближе… ты всё ближе мне, ты всё ближе... Песня так и осталась на повторе, и теперь короткий речитатив Васильева, от начала к последнему аккорду, снова и снова прицельно бил ритмом из динамиков, вновь заставляя сердце троить в непонятном, жгучем предчувствии перемен.